binoniq: game_of_villemann Игра Вильманна.

Уважаемый читатель!
Молодой российский фантаст Адэр Токунов предлагает вашему вниманию дилогию «Игра Вильманна», включающую в себя романы «Дар Учителей» и «Забытые Учителя». Данные произведения в своё время были написаны автором в рамках моей серии «Чистилище», поэтому читатели, знакомые с моим творчеством, найдут в настоящей дилогии отсылки к основной линии «Чистилища» и множество сюжетных пересечений, что является само собой разумеющимся, какие-либо авторские права не нарушены. В настоящем издании А.Токунов предлагает вашему вниманию дополненные версии романов в авторской редакции, некоторые любопытные подробности которой не вошли в первоначальный вариант дилогии. Любителям серии данная редакция дилогии будет интересна.

Сергей Тармашев

АДЭР ТОКУНОВ

ИГРА ВИЛЬМАННА

От автора: Выражаю благодарность Г.А.Т., С.С.Т. и А.П.И. за некоторые интересные находки и советы в сюжетной линии и концепции книги. Отдельная благодарность Дарье Извековой за любезное разрешение использовать её стихотворение «Новый мир» в качестве эпиграфа к авторскому изданию дилогии «Учителя». Все факты, персонажи, имена и события данной книги являются вымышленными, любые совпадения с текущей реальностью случайны. Данная книга является абсолютно ненаучной фантастикой, она не соответствует общепринятым теориям, постулатам, а также прочим фундаментальным научным законам.

Villemann gjekk seg te storan å,
Hei fagraste lindelauvi alle
Der han ville gullharpa slå
For de runerne de lyster han å vinne

Villemann gjenge for straumen å stå,
Mesterleg kunne han gullharpa slå.

Han leika med lente, han leika med list,
Og fugelen tagna på grønande kvist.

Han leika med lente, han leika med gny,
Han leika Magnhild av nykkens arm.

Men då steig trolli upp or djupaste sjø,
Det gjalla i berg og det runga i sky.

Då slo han si harpe til bonns i sin harm,
Og utvinner krafti av trollenes arm.
Норвежская народная песня «Виллеманн и Магнхильд».
«Новый мир»:

Алой пеленой затянет мир людей,
Будет так, развязка неизбежна.
Вспыхнет ненависть меж близких и друзей,
Грязным помыслом проникнется невежда.

Диким станет племя человека,
Если разум не сумеет сохранить,
Емкий культ, забыв открытья века,
Жизнь свою навеки прекратит.

Зной всю землю обойдет незримо,
Истощая реки и ручьи;
Канет в лету всё, что было мнимо,
Липкий страх проникнет в толщии.

Мрак покроет мир, где раньше солнце
Неустанно свет сбой проливало,
Обогнёт всю Землю, не прервётся
Паутина зла, ей будет мало

Раскалённого песка и чахнущей земли.
Стон людской вмиг станет хрипом;
Тусклый жизни свет поблекнет, весь в пыли.
Убивать начнет в восторге диком

Фауну и флору, всё, что есть
Хоть немного в этом мире беззащитно,
Царь всего, разумный из существ,
Человек, бездумно и безлико.

Шорох листьев стихнет незаметно,
Щебет птиц умолкнет безвозвратно-
Этот мир отчистится навек.
Юный новый мир не будет знать понятья
«Яростный убийца – человек».

И тогда исчезнут неизбежно
Вместе с ним и боль, и страх.
Вспыхнет ярким пламенем надежда,
И отступит перед светом ночи мрак.

Дарья Извекова.

«ИГРА ВИЛЬМАННА: Дар Учителей»
«Вами управляет тот, кто вас злит» Лао Цзы.

ПРОЛОГ
2014 год, Россия, г. Москва, Аэродром «Быково». 48 часов до Заражения Москвы. Московское время 5 часов утра.

Шасси военно-транспортного борта тяжело коснулись взлетно-посадочной полосы, оторвались, вновь коснулись. Самолет покатил по земле, болтанка, изматывающая пассажиров на протяжении шести часов, закончилась. По ушам ударил шум заглушаемых двигателей и тяжелый «C-27J Spartan» остановился непосредственно перед выходом с аэродрома.
Тут же ворота открылись и к самолету в предрассветных сумерках подъехал лимузин, за которым следовали три крытых армейских КАМАЗа и обычного вида Икарус.
Экипаж засуетился, открывая двери и выдвигая лестницы-трапы.
Клебанов посмотрел на Квасина, дождался его кивка, и только после этого высунулся наружу. На полосе возле самолета уже стоял капитан в полевой форме спецназа. Он пожал руку Клебанову и повернулся к спускающемуся с трапа Квасину:
— Здравия желаю! Какие будут распоряжения?
Квасин махнул рукой — не надо официальности. Пожал руку капитану.
— Капитан, кто будет сопровождать моих людей в бункер?
— Старший лейтенант Сидоров! — тут же материализовался перед Квасиным щуплый старлей. — Какие будут указания?
— Вольно, старлей, распорядитесь, чтобы моим людям помогли разгрузить самолет, груз и пассажиров доставить в бункер. Проследите, чтобы с грузом обращались аккуратно, там стекло и хрупкая аппаратура. После доставки в бункер, свяжитесь с капитаном, машину направите по адресу, который он вам сообщит, а автобус к Иранскому посольству. Можете идти.
В ворота влетел, визжа тормозами, УАЗик-Патриот. По безбашенной манере водить машину Квасин сразу узнал своего старого друга Дмитрия Соболева, который не любил импортных машин, но любил скорость.
— Привет, дружище, — приветствовал его еще из машины Соболев. — Как долетели? Очень вовремя. Боюсь, что у нас тоже очень скоро начнётся, хоть и приняты определенные меры по закрытию границ и отмене рейсов.
Квасин обнял друга.
— Я тоже рад, Дима. Как же я давно не был в Москве. Я сейчас рвану по делам, а ты, будь другом, устрой моих людей. И распорядись, чтобы с грузом обращались аккуратно... И направь мне еще несколько бортов, одного не хватит.
— Хорошо. Когда тебя ждать?
— Сегодня не жди. Проследи только, чтобы машины все разгрузили. Я тебе позвоню и сообщу, куда их завтра отправить. Мне еще необходимо порешать вопросы с послом Ирана, у нас еще не закончились совместные проекты.
«Да, лучше не скажешь: совместные проекты…», — подумал Соболев. — «Клён как всегда в своем репертуаре. Не поймёшь, то ли ещё дружба, то ли уже бизнес». Толик будто услышал его мысли и наклонился к уху Соболева:
— Дима, ты не забыл случаем, как меня здесь зовут? Ты даже мысленно не путайся, а то проколешься. Ну, пока. И передай своим бодигардам в бункере, чтобы впустили меня в любом обличье, а то я знаю их повадки прекрасно, уткнутся носом в инструкцию и начнут сверять фото с личностью. Всё я поехал. Позвоню. Какую машину мне презентуешь?
— Ну, ты же знаешь, что на импорте я не езжу. Бери лимузин, там водитель. С тобой поедет капитан, в КАМАЗе несколько бойцов для страховки.
— Я ещё возьму своих ребят.

Квасин нашел глазами Клебанова и махнул ему рукой:
— Давай. — Несколько молчаливых молодых бойцов в камуфляже нырнули под тент КАМАЗа. Он проследил взглядом, как Клебанов открыл багажник лимузина и забросил туда пухлый кожаный чемодан. — Позвонишь, как доберётесь. — Сел на переднее сиденье лимузина и захлопнул дверь. Капитан, дав несколько распоряжений старлею, загрузился на заднее сиденье, и машина, сразу набрав скорость, выехала из ворот аэродрома. Один из КАМАЗов, чадя выхлопом, двинулся за ней.
— Мы с вами, капитан, — повернулся к капитану Квасин, — проедемся сейчас до «Москва-Сити». А потом у нас ещё много работы будет, прошвырнёмся по некоторым складам, нам еще надо получить аппаратуру, ОЗК и кое-какое вооружение. Зовите меня Игорь Иванович.
На пальце Игоря Ивановича блеснул красный камень в скромной серебряной оправе, перехватив взгляд капитана, гость ухмыльнулся: «Толковый человечек, подмечает детальки!».
Добрались до исполинских высоток бизнес-центра. На одной из них, на самом верху над крышей, сияла надпись: «Виллар» размером в добрых два этажа. Игорь Иванович подхватил из багажника давешний чемодан и в сопровождении шести молчаливых охранников двинулся к дверям, бросив на ходу:
— Капитан, жду вас сегодня к девяти часам. Не опаздывайте.

***

Ровно в девять утра капитан был у входа в бизнес-центр. Он решил не отгонять машину далеко и просто поспать в машине, оставив её на ближайшей подземной парковке.
— Что-то «начальство» опаздывает! — поёрничал боец — водитель лимузина.
— «Начальство» не опаздывает, а задерживается, — стандартно ответил капитан, — вон смотри, охрана его уже вся на улице.
— Смотри что делают? Вот это да! — воскликнул водитель. Загорелая охрана, не дожидаясь своего шефа, двинула к стоянке автомашин.
— Доброе утро! — дверь автомашины открыл худощавый лощенный на удивление бодро выглядевший мужчина в итальянском костюме ручной работы и уверенно сел на переднее сиденье.
— Капитан, как в городе обстановка? — спросил, разворачивая на коленях карту Москвы. На мизинце правой руки блеснул знакомый кроваво-красный камень в скромной серебряной оправе. Скорее по этому камню, да и по голосу капитан опознал вчерашнего бомжеватого Игоря Ивановича. Трансформация была настолько неожиданной, что боец ещё пару секунд ошарашенно сидел после команды: «Поехали», не трогаясь с места.
Один из охранников сел рядом с капитаном на заднее сиденье, остальные погрузились в тонированный джип.
— Поехали. — повторил Игорь Иванович. — Следуй за джипом. Сегодня у нас задача более простая, поездим по медицинским складам. Вначале в Красногорск.
Лимузин мягко тронулся с места, но сразу же встал. Какой-то мужчина, как рекомендуют выражаться политтехнологи, горизонтально ориентированный, не торопясь, не оглядываясь по сторонам, переходил дорогу.
— Против лома нет приема, — выругался водитель. Высунулся в окно и, не сдерживаясь, в ёмких народных выражениях, сообщил мужику всё, что он думает о нём, его маме, жене и тёще.
Сидящий рядом с капитаном на заднем сиденье парень захохотал:
— Хорошо выразился! — похвалил он с едва уловимым акцентом.
— Кондор, надо говорить — классно! — поправил его Игорь Иванович.
— Класссно! — с растяжкой, нажимая на букву «с», повторил Кондор.
Лимузин вырулил на трёшку, перестроился впереди джипа, и помчался в потоке машин. До узла Волоколамского, Ильинского и Пенягинского шоссе доехали без происшествий. На выезде с Волоколамки попали в пробку. На этом месте всегда против водителей выступала «сборная России по проблемам»: бутылочное горлышко под железной дорогой, узкое перегруженное шоссе, перепробеги, разные направления потоков в разное время суток и четыре собственника дорог.
Боец, пошарив рукой где-то внизу, вытащил мигалку. Открыв окно, водрузил ее на крышу лимузина. Сирена надсадно завыла, мигая синим. Малолитражка шарахнулась от лимузина вправо, «БМВ» влево, машина начала двигаться зигзагами, подрезая другие, пока не вырвалась на Пенягинское шоссе. Джип шёл за лимузином как привязанный, повторяя все его манёвры.
Мимо окон замелькали могилы Пенягинского кладбища. Дорога рассекала его на две части. Затем внизу показались четыре высотки и труба котельной. Справа промелькнули часы, на которых всегда было без пяти минут двенадцать — довольно уродливый муляж с претензией на элегантность. Потом показалась река Банька, не замерзающая даже в сильные морозы, будто оправдывая свое название. Промелькнул торговый центр «Июнь».
Целый день капитан мотался со склада на склад, давая распоряжения о погрузке, отгрузке, приёмке. Он удивлялся, как деньги быстро решали все проблемы. Стоило только Игорю Ивановичу расстегнуть чемодан и вынуть очередную пачку рублей, долларов или евро в зависимости от вкусов прапоров и интендантов, как всё шло по команде «бегом». Деньги перекочёвывали в жадные руки продавцов, и начиналась погрузка в автомашины. В армии покупалось и продавалось всё: были приобретены не только ОЗК, форма, противогазы, а также пулемёты, автоматы, гранатометы, винтовки, патроны к ним, модули «Парус», «Гром», «Шквал».
По распоряжению Президента полк 24-й отдельной бригады спецназначения ГРУ был передислоцирован в казармы 147-й автобазы Минобороны на Рублёвке. Из состава Кантемировской танковой дивизии в распоряжение Соболева поступил танковый батальон, батарея РСЗО, батарея ствольной гаубичной артиллерии, батарея противотанковых орудий МТ-12 «Рапира», два дивизиона ПВО — нужны были скорострельные мелкокалиберные пушки — лучшее средство от больших скоплений противника. Наиболее серьезным «приобретением» стал оперативно-тактический ракетный комплекс «Искандер-М» из состава 630-го отдельного ракетного дивизиона, так и не доехавший до места постоянной дислокации. Кроме того, гарнизон бункера был усилен ротой РХБЗ, имевшей на вооружении ТОС-1 «Буратино». По задумке Президента Соболев должен был отвлечь на себя силы недовольных генералов, когда те поймут, что место в правительственном бункере «Раменки» им не светит.
Затем были медицинские склады и магазины спортивного инвентаря. На сей раз, вместо вооружения отгружали медицинскую технику и медикаменты. В конце дня поехали в Троицк, где в школе олимпийского резерва закупили большое количество арбалетов, спортивных луков. Для каких целей они были необходимы, капитан не мог понять. Ехидный боец-водитель, пока не слышал Игорь Иванович, высказывал разные предложения от: будут садить по мишеням в бункере, до: организуют охоту — пойдут отстреливать граждан.
День оказался очень длинным, закончили уже ночью, высадив Игоря Ивановича у комплекса «Москва-Сити».

г. Москва, Район «Ленинские Горы», МГУ.

Леся проснулась в пять утра, еле светало, но спать она уже не могла, чувствовалась разница во времени. В Забайкалье, где она жила в небольшом селе-райцентре, было уже одиннадцать.
За гостиничным окном в серых сумерках видна была серая лента Москва-реки, в которой отражались множественные огни моста и набережных. Серое небо было затянуто тучами, казалось, что они сейчас упадут на город, реку, раздавят хрупкое стекло моста.
Она прилетела в Москву в отпуск. Выбралась наконец-то, чтобы надавить на все педали, заплатить кому надо и восстановить сына на учёбе в МГУ, провести несколько дней с внуком, а потом вместе с ним, сыном и невесткой оправиться на Мальдивы. За многие годы она привыкла летать в отпуск за границу два раза в год — всё оплачивалось государством — но в Москве бывала обычно транзитом. Давно пора было уже поближе познакомиться с невесткой и, как говорили её многочисленные приятельницы, «понянчится» с внуком. Четыре года назад сын женился, родился ребенок, но, бывая в Москве наездами, она так и не сумела наладить с невесткой отношения, а внука Давида видела ещё реже.
Леся включила телевизор, налила кофе, достала сыр. Еще раз глянув на часы, набрала номер своего секретаря. Длинные гудки «били» по уху, на том конце провода не спешили к телефону. Явно её сотрудники сейчас «гоняли» чаи и обсуждали последние сельские сплетни. Нажав отбой, она тут же набрала номер сотового.
— Алло, Катюша?
— Да, Олеся Еремеевна.
— Где вы все пропали? Не берете трубку телефона! Как там у вас дела, направили ли приговоры на Иваньковского и Репина в СИЗО?
— Ой, Олеся Еремеевна, конечно, все сделали, ваш муж полетел в Читу и все увез, передаст там непосредственно в оперчасть. Как там в Москве? У нас такое говорят..., — болтушка Катя захлебнулась словами, — введены войска, танки. Прикол! Вы их видели?!
— Нет, Екатерина Ивановна, — Леся решила официальным тоном вернуть Катюшу из мира сплетен в мир реалий, — нет тут никаких войск, все спокойно. Правительство заверяет о безопасности столицы, а вам там в нашей глубинке вообще ничего не грозит, успокойтесь и идите работать. Через две недели я прилечу, чтобы подготовили все протоколы судебных заседаний, повторите вызовы сторон и свидетелей по делу Жданова, особо уведомите прокурора, а то будет как в прошлый раз: все на месте, а прокурор — не знает!
— Хорошо, Олеся Еремеевна. Тут Наташа хочет с вами поговорить.
В трубке раздался немного хрипловатый томный голос Наташи. «Ей бы работать в ночном эфире на радио, а не возглавлять канцелярию суда», — привычно подумала Леся.
— Аллё, Олеся Еремеевна, здравствуйте.
— Здравствуй Наташа.
— Олеся Еремеевна, приходила за постановлением Бузыкина, устроила очередной скандал в канцелярии. Грязная и вонючая! — повествовал красивый голос Наташи.
Леся хорошо знала Бузыкину. Раньше еще в той жизни, когда она не была председателем суда, а работала сотрудницей ЗАГСа, они даже дружили, и разница в возрасте для них не имела значения. Они познакомились в палате роддома. Леся рожала второго ребенка, а Лена Бузыкина — первого. С дочерьми в колясках они часто вместе гуляли по тихим улочкам села и разговаривали. Потом их пути разошлись. Перед отпуском Леся получила из прокуратуры материал с ходатайством о применении к несовершеннолетней Бузыкиной мер воспитательного характера. Лена билась в ее кабинете в истерике, падала на колени, обнимала ее ноги, умоляя, оставить её девочку с ней. Да, и основания на то в общем-то были, такое её решение также было бы правосудным и отвечало принципу гуманизма, но накануне ей позвонил глава района и от имени органа опеки просил удовлетворить ходатайство, намекая при этом, что не так давно Лесина племянница получила муниципальную квартирку (небывалый в последние годы случай!) и в случае необходимости он пристроит на работу её сына (если, конечно, она не сможет решить вопрос с его восстановлением в МГУ!). Он ещё много о чём вспоминал, но Леся так и не поняла, зачем это ему надо: Бузыкина не представляет для него никакой опасности, подсидеть его не сможет — должность-то выборная.
Леся вспомнила ту грязную сцену, что закатила Бузыкина после объявления ею решения. Лена бросилась к Лесе, хотела вцепиться в волосы, но на удивление быстро среагировал судебный пристав, подставил бегущей Лене подножку, а затем выкрутив руки, надел наручники. Бузыкина вырывалась, пыталась вывернуться из рук пристава, и добраться до Леси. Её секретарь Катюшка, на миг замерев, вдруг издала такой визг, что прибежали не только граждане, всегда толпящиеся в коридорах суда, секретари и судьи из соседних кабинетов, но весь состав судебных приставов, бросив без охраны входные двери. Начальник охраны сразу, как предписывает инструкция, оттеснил Лесю через вторую дверь в ее кабинет, но она успела увидеть белые глаза Лены и услышать проклятие: «Чтобы тебя сожрали твои дети!» — а дальше рулады нецензурной брани она слушала уже из закрытого на ключ кабинета. В тот же день судья Екимов «ввалил» Бузыкиной пятнадцать суток за нарушение порядка в суде. И вот сегодня она вновь появилась, очевидно, пришла сразу после освобождения.
— Алё, Олеся Еремеевна, вы меня слышите? — вывел ее из воспоминаний голос Наташи.
— Вы постановление ей отдали? — спросила Леся.
— Да. Но опять пришлось вызывать охрану и выдворять ее из здания суда.
На душе у Леси стало противно: «Что они так вцепились в эту историю, и смакуют ее?» — подумала она. — Конечно, скандал касался самой председательши, как за глаза её называли сотрудники. Для маленького села это было СОБЫТИЕМ. Это ускорило её отъезд в отпуск. Она быстро разбросала дела и улетела вначале в Читу, а потом в Москву
— Ладно, Наташа, пока. Работайте, не забудьте уведомлять прокурора о заседаниях. Я вам завтра позвоню.
Аппетит пропал, она допила кофе и пошла в душ. Под бьющими струями воды она стала строить планы на день, попытавшись забыть недавние события.
Сегодня она поведет Давидку в торгово-развлекательный комплекс «Славянский». Для нее самой это ново и интересно. Она редко бывала в больших магазинах — в родном городке их попросту не было. Бывая в Чите, она старалась избегать толпы, а за границей, где она отдыхала чаще всего, посещала рафинированные маленькие бутики, кондитерские и кафешки.

***

Машина медленно проталкивалась сквозь пробку. Николай нервозно подумал, что он не успеет встретить начальство. Пробка практически не двигалась — причин этому могло быть несколько: либо неисправность светофора; либо, что более вероятно, кремлёвский кортеж. Из-под Большого Москворецкого моста Николаю был виден небольшой участок красной кирпичной кладки, с другой стороны — серая лента Москва реки, остальное пространство видимости занимали иномарки различных моделей. Коля задумался, когда он последний раз видел на московских дорогах отечественную машину — по всему выходило, что позавчера на парковке ВМК , видимо, то была машина кого-то из преподавателей — старая, местами подёрнутая ржавчиной, «Лада». Улица Академика Хохлова всегда в будние дни была заполнена различного рода автомобилями, что называется, под завязку — движение на улице становилось односторонним, проехать можно было только по узкой полосе на середине дороги, слева и справа всё было заставлено машинами (даже по тротуару было пройти затруднительно, не натыкаясь на корму какого-нибудь чёрного «Бентли» с номерами типа «777»).
Коля припомнил песенку своей юности: «Номерок блатной три семёрочки, едет-катит фраерок ксивы-корочки…», пальцы словно бы сами собой начали отбивать ритм по рулю, песня была хорошая — морально-поучительная, смысл был в том, что на каждого хитреца найдётся и похитрей.
Впереди внедорожник лениво двинулся вперёд, чтобы проехать полметра и тут же остановиться. Николай подал своего «пыжика» немного вперёд, чтобы подтянуться за внедорожником — пожалуй это ещё надолго, подумал он. Включил радио, в надежде услышать что-нибудь интересное. «В израильском городе Нес-Циона были зафиксированы первые случаи эпидемии, — голос диктора был искажён небольшими помехами, которые, по всей видимости, создавал мост, — одной из её жертв стал Премьер-министр Израиля, в данный момент связь с Тель-Авивом потеряна, авиа-сообщение с Израилем прекращено, известно о вспышках эпидемии и в других странах Ближневосточного региона, зафиксированы массовые беспорядки, по некоторым данным, первая смерть от вируса была зарегистрирована в Англии в аэропорту «Хитроу», пассажир летевший из Саудовской Аравии был госпитализирован с тяжёлым отёком лёгких, но скончался в медпункте аэропорта уже через четверть часа. Главный санитарный врач России заявляет, что угрозы для наших сограждан нет, однако, призвал всех соблюдать элементарные меры предосторожности. По предположениям медиков, вирус может иметь этническое происхождение…». Дальше слушать было уже неинтересно, всё как всегда: «всё хорошо, всё хорошо». «Успокаивают граждан, — подумал Николай, — и в Забайкалье при атипичной пневмонии тоже успокаивали, знакомый рассказывал, что лёгкие у умерших людей были словно оплавлены, вот и теперь, власти пытаются всеми силами уверить народ, что эпидемия безобидна…». Через своих друзей в иранском посольстве Коля узнал, что на Ближнем Востоке бушуют массовые беспорядки, блокированы административные здания, были случаи каннибализма. Каким-то образом вспышки эпидемии связаны с беспорядками — как будто заражение провоцировало массовый психоз. На различные конспирологические интернет-форумы уже просочилась информация о том, что Израиль-де испытывал новое бактериологическое оружие, да вот, что-то в испытаниях пошло не так. Оппоненты, видимо имеющие к Израилю весьма недвусмысленное отношение, возражали, говоря, что во всём виноваты боевики «Хамас» и их иранские спонсоры, грызня арабо-израильского конфликта набирала обороты в Интернете. Николай поморщился. Что за привычка, всегда и при каждом удобном случае обвинять в своих проблемах соседей…
Под такие мысли он не сразу заметил, что у него звонит мобильный, бросив взгляд на экран он увидел привычную надпись «шеф». Нажав на сенсор приёма, услышал не менее привычный голос своего начальника:
— Николай Михалыч, где вы?
— На Кремлёвской набережной, стою в пробке, буду примерно через… — Коля прикинул время, необходимое, чтобы преодолеть пробку, — примерно через сорок минут.
— Ждём, — коротко сказал шеф и нажал «отбой».

***

Леся оделась и спустилась вниз в холл. На рецепции девушки оформляли какую-то делегацию афроамериканцев, как рекомендовано сейчас их называть. «А переводчик — афрорусский», — улыбнулась пришедшей мысли Леся. В холле пахло кофе и специями. Не удержавшись, она зашла в кафе, взяла чашку кофе и круассан.
До МГУ доехала быстро. Она специально остановилась в этом отеле на берегу Москва-реки, поскольку он него шла прямая маршрутка. Она не любила толпу, а в метро особенно, да и боялась спускаться под землю.
Миновав охрану по удостоверению судьи, она поднялась на 9 этаж. Давидка бросился ей навстречу, повис на шее. В отличие от прохладного отношения к невестке, внука она любила. Давид ничем не напоминал свою маму, пойдя в деда, имел курносый нос и светлые вихры.
—Здравствуйте, Олеся Еремеевна! Как долетели? — невестка всегда называла ее по имени-отчеству, чему Леся только радовалась, не представляя, как она бы стала отзываться на «маму».
— Здравствуй, Лейлочка! Все нормально. Вот вам подарки. Где Григорий? — спросила она про сына.
— Скоро будет, пошел узнать, когда приедет декан.
На этом разговор иссяк. Леся не знала как и о чем можно разговаривать с невесткой. Сын женился на ней против воли родителей, не слушая их возражений. Лесе в невестке не нравилось все: и ее высокий рост, и угловатость, и характерный нос, и роскошные длинные черные волосы. Единственно, чем Леся пыталась себя утешить, что благодаря состоянию тестя-ювелира, сын ни в чем нуждаться не будет. Вот и после отчисления оболтуса с пятого курса, помог деньгами и блок в общежитии МГУ оставили за сыном. Но решать вопрос о восстановлении придется ей.
— Баба, пойдем скорее, — потянул ее за рукав внук, — я тебе покажу мою железную дорогу.
Леся с облегчением пошла за внуком.

Высотка Главного Здания МГУ сегодня была особенно хмурой. Осень была дождливой, серые облака лениво ползли по небу. Коля привычно припарковал машину перед воротами и прошел на КПП, охранник не уделил жителю ГЗ много внимание — Николай Михайлович Захаров жил и работал в МГУ ещё со студенческой скамьи. Две башенки КПП работали как обычно — левая на вход, правая на выход. Меры безопасности были скорее данью традиции, чем некоей осознанной необходимостью. В общежитии ГЗ МГУ жили, в основном, аспиранты и студенты-платники, учебные корпуса находились в шаговой доступности, здесь же располагался и административный аппарат Университета.
По другую сторону проходной располагался обширный внутренний двор — слева и справа — жилые сектора, а по центру — административные. Многие новички ошибочно полагали, что у Главного Здания МГУ один центральный вход, на самом деле их четыре и все они являются зеркальным отражением друг друга. Если наблюдать с воздуха, то здание Высотки напоминает исполинскую букву «Ж», в лапах «Ж» живут студенты и аспиранты, а в сердцевине живёт и работает профессура. Ходило много слухов об огромных профессорских квартирах, расположенных в секторах КЛИМ — впрочем, МГУ был полон слухами и легендами, некоторые говорили о двенадцати подземных этажах и подземном ядерном реакторе; но если про этажи знали почти все (некоторые даже на них бывали), то в байки о реакторе верили лишь желторотые первокурсники, которых пугала и легенда про Чёрного аспиранта — бедолага так и не смог защитить кандидатскую: с тех пор он продолжает жить в МГУ, в тайных блоках общежитий где-то между этажами, безутешной тенью бродя по ночам. Чёрным аспирант был из-за того, что мылся всего раз в год, хотя некоторые к истории добавляли, что аспирант был эфиопом.
«Чёрным аспирантом могу стать», — с лёгкой грустью подумал Коля. Он писал диссертацию уже третий год, сейчас наметился хороший прогресс, но третья заключительная глава никак не хотела писаться — то материалов не было, то вдохновения, да и тему Николай выбрал редкую, находящуюся на стыке с востоковедением, удалённость предмета исследования не могла не сказаться на скорости самого исследования — доступ к первоисточникам был крайне затруднён — вот и приходилось заниматься «наукой на диване».
— Привет! — пробегающий мимо человек протянул Николаю руку.
— Здорово, Григорий! Почему спешка?
— А ты не в курсе? — удивился сослуживец — Вице-премьер приезжает на Юрфак, встретиться со студентами, совсем ты из реальности выпадаешь с этими поручениями…
Григорий побежал дальше, оставив Николая наедине с размышлениями. Вице-премьер частенько любил посещать свою альма-матер, однако в недоумении оставлял тот факт, что большой политический деятель выбрал для визита именно это время. С учётом напряженной обстановки, политики предпочитали не показываться на людях, избегать шумных мероприятий, и тут такой аттракцион невиданной щедрости. Ректор сейчас был в командировке в Женеве — посещал местное отделение МГУ с инспекцией. Впрочем, что была не инспекция, а просто повод похвастаться — как слышал Николай — на встречу были приглашены многие французские политики. Чаще всего, Женевское отделение оканчивали выходцы из Армении и других регионов Кавказа, их родители были людьми отнюдь не бедными, и Женевское отделение приносило МГУ немалые доходы, поэтому самым лучшим студентам можно было простить некоторые шалости и не очень глубокое знание предмета. В России таких студентов отчислили бы после первого же семестра, но в Женеве дорожили каждым студентом, даже если он проходит обучение «очень заочно» — тусуясь в дорогих клубах.
Вернувшись домой в Москву, эти «золотые» студенты любили гонять на своих крутых тачках вдоль Смотровой площадки, этим они занимались почти каждый летний день, а временами даже и зимой, нарушая покой и сон обитателей общежитий — и никто не мог с ними ничего сделать. Рейды ГИБДД результата не приносили, видимо инспекторы уже были подмаслены соответствующим образом.
Было у этих студентов и ещё одно развлечение — устраивать частные салюты, эффект был примерно такой же как от стритрейсерских гонок, к хлопкам петард добавлялись выкрики и разноголосое гиканье.
А ещё устраивались различные концерты, как правило, это были приглашенные рок-группы, и вот тогда всё было вполне официально, и даже тем, кто рок не переваривал органически, приходилось быть невольным участником «рОкового расколбаса».
Иными словами, жить в Главном Здании МГУ было разносторонне весело, правда, эта весёлость отнюдь не всегда несла положительные эмоции.
Николай миновал старые гулкие коридоры, пропахшие чем-то неуловимо знакомым, напоминающим запах московского метро, величественные залы первого этажа и поднялся на десятый этаж. Ректорат МГУ словно бы был пропитан стариной, даже лифты с электронным табло были здесь какие-то древние, родом из конца пятидесятых. Обилие современной техники — принтеров, факсов и компьютеров — не могло перебить духа старины. В каждый кабинет вели массивные двойные двери из тёмного лакированного дерева, пол устилала когда-то ярко-красная, но сейчас выцветшая и пыльная ковровая дорожка, стены были увешаны портретами основателей Университета в тяжёлых деревянных рамах. Словно бы дополнением ко всей этой картине служили архаичные кованые номерки и красные с золотом таблички на кабинетах — кажется, что с 1953-его года здесь ничего не изменилось, создавалась иллюзия, что даже люди были те же.
Коля прошел в кабинет начальника, всё было как обычно: рабочий стол, заваленный кипами бумаг. Кабинет был спроектирован привычно для советского времени — секретарский «предбанник», за которым следовала основная часть — покои большого начальника. И кабинет колиного шефа не был исключением, мало кто осмелится сказать, что проректор МГУ начальник небольшой. Среди проректоров не было простых людей, и почти все из них делали свою работу — «лепили как умели и старались как могли». Разумеется, в каждом управлении были те, кого волновали деньги, влияние и участие в «распиле» государственных денег. Но надо быть немного альтруистом, чтобы за 20 000 в месяц работать во славу и во благо МГУ при ненормированном рабочем дне. Порой Колька приходил домой за полночь, в какие-то дни перерыв на обед был несбыточной мечтой. Мало кому удавалось совмещать работу в Ректорате и науку, разумеется, науку в подлинном смысле слова. Хотя… некоторые находили время и на нечто большее, Колькин начальник например, в свободное от работы время, писал весьма неплохие портреты.
После разговора с шефом Николай надеялся ненадолго заскочить к себе в блок — перевести дух, так сказать. Но этим надеждам, по всей видимости, не суждено было сбыться.
Шеф коротко по-свойски поприветствовал его, принял из рук папку, но даже не посмотрел на привезённые документы.
— Понимаешь ли, Коля, в чём дело, — начал шеф разговор, — к нам приезжает вице-премьер. По традиции, он нанесёт визит на Юрфак, в новый учебный корпус, проведёт краткую лекцию и даже ответит на вопросы студентов — в общем, всё как всегда. Но дело в том, что вице-премьера больше всего волнует неофициальная часть посещения, ему интересно, что наши профессора думают о вирусе… А ты что-нибудь о нём знаешь? — неожиданно спросил шеф.
— Особо ничего, Сергей Александрович, — какая-то невнятица в СМИ и буря самых разных догадок в Интернете.
— Вот именно, что невнятица, это меня и настораживает — как бы чего не вышло… как бы ВСЕМ это не вышло боком. Странно всё это — такое ощущение складывается, что вирус не волнует никого. Ты смотрел сегодня новости? — Коля отрицательно мотнул головой: человеку вставшему в шесть утра и почти полдня проведшему в бегах, не до телевизора, — Они весь день трубят о новом инновационном проекте в Осколково, и при этом, ни слова о вирусе. Такое ощущение, что они старательно игнорируют эту тему.
— Чтобы не было лишних вопросов.
— Именно для этого, один вопрос, потом нечёткий ответ, потом два вопроса — это уже было во время известных тебе событий на Украине. Поэтому теперь официальные каналы предпочитают молчать. Один мой знакомый из МИДа сегодня звонил мне, и знаешь, что он мне сказал? Ближнего востока, в привычном нам понимании, больше нет — люди гибнут от вируса МИЛЛИОНАМИ, а те, кто не успели погибнуть, утрачивают разум и нападают на всех подряд. Российское посольство в Иране разгромлено подчистую, дипломаты и их семьи убиты, некоторые пропали без вести. И об этом нет и упоминания в выпуске новостей…
Шеф был в своём репертуаре, он хороший человек, но его порой тянуло обсудить со своим помощником глобальные проблемы Человечества, и сейчас был как раз такой случай. Но сейчас в голосе шефа Коле слышалось не просто отстранённое обсуждение ситуации, происходящей где-то далеко и не с нами, а действительная озабоченность происходящим и даже паника. Шеф умел скрывать свои чувства, паника находила выход в том, что в его голосе звучали нотки спокойной меланхолии.
— Итак, к делу, — внезапно оборвал сам себя шеф, — к нам приезжает вице-премьер, а мы оказываемся совершенно к этому не готовы. Встреча запланирована на 16.00. но он подъедет к трём.
Коля посмотрел на часы, стрелка неуклонно приближалась к двенадцати, для того, чтобы подготовить встречу оставалось три часа.

Организация внезапной встречи вице-премьера была делом в высшей степени ответственным, никому не надо было объяснять, что это значило для репутации МГУ. Объявление для студентов было сделано, сегодня были отменены все занятия во второй половине дня.
Встреча должна была быть проведена в актовом зале, дабы вместить как можно больше людей, явка на встречу была добровольно-принудительной, в МГУ всегда так было, когда университет посещала какая-нибудь важная шишка. Но особо во время визита вице-премьера студентов привлекала возможность задать ему вопросы, а не просто послушать пространные рассуждения на тему «когда я был студентом…».
Естественно, что для вице-премьера должны были быть подготовлены памятные подарки в виде золотого издания научных трудов работников Факультета и безумно дорогой ручки от известного производителя.
Примечательно, что у самого факультета имелся обширный стенд с подарками, подаренными по разным поводам различными организациями. Там же на шестом этаже четвёртого учебного корпуса, располагался и Музей Юридического факультета, который так и не начал свою работу, впрочем, никого это особо не волновало.
Четвёртый учебный корпус был сдан в эксплуатацию совсем недавно, строили его порядка семи лет, сколько денег вложили в строительство, доподлинно было никому неизвестно, некоторые студенты уже прозвали здание, расположенное на Улице Хохлова, лабиринтом Минотавра, ибо заблудиться в нём было весьма просто. Все этажи были отражением друг друга, а руководство вдруг решило отменить старую строительную нумерацию кабинетов и аудиторий и ввести новую; в итоге, всё получилось как и всегда в России, старую убрать не успели, новую повесили не везде, и это ещё больше путало посетителей. Известно, что один из профессоров МГУ, весьма мудрая женщина преклонных лет, чуть не потерялась на втором подземном этаже, где были проложены коммуникации.
Сейчас Николаю необходимо было решить ряд организационных вопросов, чтобы достойно встретить вице-премьера: от освещения в актовом зале и подготовки оборудования и до подарка, который будет преподнесён дорогому гостю. Книг на Факультете всегда было много, да и несколько десятков памятных металлических ручек с золотой гравировкой было закуплено ещё несколько месяцев назад. На счёт подарка можно было не волноваться, но ситуация усугублялась тем, что все приготовления необходимо было завершить до прибытия сотрудников Федеральной Службы Охраны.
Как назло, а быть может и во благо, декана на Факультете не было, он буквально вчера уехал в Женеву. С одной стороны, не нужно было заморачиваться с организацией традиционного «чаепития у декана», но с другой, был вопрос — кто будет представлять Факультет на встрече с вице-премьером?
На роль гостеприимного хозяина торжества претендовали сразу несколько заместителей декана, но в итоге было решено встретить высокого гостя коллективно, было известно, что, как правило, на подобных мероприятиях, по большей части, говорит вице-премьер. Наверняка он скажет несколько слов о новом учебном корпусе, затем плавно перейдёт к обозрению политической ситуации, добавит несколько слов о значимости юридической профессии в современном мире, ответит на вопросы студентов, а затем откланяется.
На памяти Николая это была уже не первая встреча с вице-премьером в МГУ, и высокий гость не любил отступать от своих обыкновений.
Сейчас было то немного неясное время, когда лекционная неделя уже прошла, но материал на семинарских занятиях ещё не преподавался в полную силу, некоторые особо самонадеянные студенты ещё не успели покинуть родительский дом или вернуться с курорта, и коридоры учебного корпуса были почти пусты.
Коле нужно было найти замдекана по учебной работе и замдекана по безопасности и уточнить детали предстоящего мероприятия. Задания активистам Добровольной Студенческой Дружины были уже розданы, и теперь ребята занимались, кто настройкой аппаратуры в актовом зале, а кто покупкой букетов в ближайшем магазине.
Радовал тот момент, что теперь не нужно возиться с выбором аудитории, как это было в первом учебном корпусе. Основной комплекс зданий МГУ был построен в 70-80-х годах, и, до недавнего времени, проводились лишь косметические ремонты. Поэтому, выбор аудитории тогда был проблемой — необходимо было выбрать наименее ветхую и наиболее представительную.
И хотя у студентов дел было немного, у Учебной части их тусовалось хоть отбавляй, поэтому замдекана по учебной работе не всегда можно было застать непосредственно на рабочем месте. Так и на этот раз — Коля постучал в дверь, потянул ручку, но дверь была закрыта.
К счастью, у замдекана по безопасности его подобная неудача не постигла. Дверь была открыта, в кабинете, разделённом на две части было светло, Николай испросил разрешение у помощника войти, спросил «свободен ли?» и после утвердительного ответа прошел в кабинет.
Большую часть кабинета заместителя декана занимал Т-образный стол, сам факультетский «безопасник» восседал в белом кожаном вращающемся кресле.
— Здравствуйте, Алексей Алексеевич, — поприветствовал его Николай.
— Добрый день, Николай Михайлович! Большие дела нам сегодня предстоят. Сам вице-премьер нас посещает, — усмехнулся замдекана, — я так думаю, что безопасность ему будут обеспечивать его собственные люди из ФСО, наше участие тут будет минимально. Таким образом, нас будет волновать, по большей части, только то, как разместить студентов. Естественно, что первые два ряда займут именитые гости, проректоры и иные представители Ректората будут находиться прямо на сцене — поставим большой стол. Студенческие активисты разместятся на третьем и четвёртом рядах, я думаю, что будут гости с других факультетов, поэтому зал мы заполним. Выходы перекроют фэсэошники. Пропускной режим изменять не придётся. Разве что они решат поставить на проходной своего человека в дополнение к нашим охранникам.
— Вполне вероятно, что так они и поступят, сейчас приготовления почти закончены, указания розданы, правда, я не смог найти Мартиросова.
— Даниил Петрович наверняка где-то здесь, подождите малость, — он в любом случае в Университете.
— Самого сейчас нет, но от Ректората будут Губернский и Лещин.
— Лещин вернулся из Германии?
— Да, — ответил Коля, — только вчера. У него там дела завершились, и он решил, что ему пора вернуться в Москву. Сейчас все начинают возвращаться к активной работе, сами понимаете, учебные планы, гранты…
— Надеюсь, что визит вице-премьера сможет сказаться положительно на репутации Факультета, главное, чтобы были заданы правильные вопросы.
Николай понимал, что значит «правильные вопросы». В мире большой политики важно было правильно расставлять акценты, вовремя и нужным людям давать гарантии и заверения. Университету не надо просить — нужно было лишь правильно задать вопросы. Именно они могли подвигнуть власти на действия, несмотря на все усилия министра образования, все понимали, какова репутационная роль Московского Университета для России.
Нужно было ещё организовать «чаепитие» Губернского (который сейчас замещал Ректора) и вице-премьера. Именно эта встреча была чуть ли не самой важной частью предстоящего мероприятия, именно во время него ставились самые правильные вопросы.

Ольга посмотрела на часы, была половина второго. «Успею до двух собраться» — решила она и налила себе чашку молока. Быстро выпив, ополоснула чашку, и стала собирать Володькины вещи: подгузники, запасные штанишки, рубашка. «Не забыть медицинскую страховку и медицинскую карточку!» В карман спортивной сумки она сунула детский горшок — по привычке, кочевая жизнь по армейским общежитиям и съёмным квартирам научила быстро собирать самое необходимое — в другой бутылку с водой, пару пачек печенья и детское пюре. Ольга осмотрелась кругом: «Да, чуть не забыла — паспорт, свидетельство о рождении, кошелек». Ольга закрыла молнию, сумку отнесла в холл. Вовремя — из детской послышался грохот упавшей игрушки и голос Володьки: «Ма, ма, ма, ма».
Володька еще очень плохо говорил, в основном первые слоги и несколько несложных слов, но Ольга его отлично понимала. Вообще с сыном ей повезло: характером он пошел в мужа Максима, такой же обстоятельный и неторопливый. Капризничал Володька редко, только когда болел. Ольга зашла в детскую. Вчера у Володьки появился уже пятый зуб, и он, стоя в кроватке, вовсю чесал десну резиновым колечком, пуская слюни. Увидев Ольгу, он сразу же заулыбался и протянул к ней руки.
— Иди, ко мне, мой маленький, — Ольга аккуратно взяла сына на руки. — Давай покушаем и будем одеваться, малыш. Сейчас поедем на машинке с дядей Костей. В больничке тебя посмотрят, а потом папа нас заберет, и мы поедем домой. На машинке...
На кухне она посадила его в высокий детский стул.
— Ну, давай, сын, будем кушать.
Володька кушать еще не хотел, он хотел играть: стучал ложкой по столу, пытался достать нож и вилку, сбросить посуду со стола.

Костя приехал, когда малыш уже наелся и они меняли измазанную рубашонку на чистую.
— Я на Собольке, — сказал Константин, имея в виду свой служебный фургон. — Но, думаю, что поместимся. Начальство поручило получить со склада ЦИТО костюмы бакзащиты . Я сразу убью двух зайцев: вас свожу, заодно и костюмы получу. Максим не звонил?
— Нет. Очень удачно получилось, — ответила Ольга, — а то так неудобно перед тобой, Костя. Как нам с Володькой куда-то надо, так Максим вечно занят. А что за костюмы?
— Да, какие-то супер-пупер навороченные. Там теперь есть какая-то лаборатория по производству экспериментальных костюмов бактериологической защиты. Еще могу понять зачем они понадобились моему начальству, но зачем они травме? Какое отношение к ним имеют?
Костя работал прапорщиком в системе ФСО, он обеспечивал Кремлевскую службу охраны тел всем — от вооружения до детского питания. Костя и перетянул на работу в Москву Максима шесть лет назад. Максиму сразу по приезду предложили службу в Кремле по охране членов Правительства. Сегодня с самого утра он уехал с вице-премьером Аликберовым, которого охранял уже лет пять. Неделю назад врач-педиатр рекомендовала их сыну обследование в ЦИТО. Максим собирался взять отгул, но что-то не получилось, и Костя предложил сопроводить их туда: отвезти и помочь в самой больнице.
— Как ты думаешь, Костя, насколько все серьезно с этим новым вирусом?
— Знаешь, Оля, в наше время не поймешь серьезно это все или очередной пиар. Кстати, ты какой размер носишь? Сорок восьмой, угадал? Думаю, что на всякий случай, надо приобрести такой костюмчик, правда, он очень дорогой собака. Да, ладно, я сам выбирать размеры буду, учту.
— Ты, его хочешь подарить мне? А Володьке тоже подаришь?
Костя рассмеялся, представив Володьку, который только стал самостоятельно ходить, смешно и быстро перебирая ногами, в неповоротливом костюме бакзащиты с висящими на плечах большими баллонами.

Чёрный мерседес с тонированными задними стёклами мчался в направлении МГУ. Сегодня всё было не как обычно: не было воя привычной мигалки, глухо доносившегося снаружи, не было обилия автомобилей кортежа, надсадным кряканьем распугивающих простых автомобилистов.
Всё выглядело вполне обыденно для Москвы — непростая чёрная машина, может водитель какой-то важной шишки просто возвращает машину в гараж, а может это просто богатенький мажор решил «подделаться» под чиновника, а на кортеж папиных денег не хватило. Вице-премьеру было всё равно, кто и что думал.
Сейчас важно было соблюсти некоторую конспирацию. Вести, пришедшие от родственников из-за границы были неутешительными — было ясно, что спокойствие, которое сейчас воцарилось в столице обманчиво и очень зыбко. Уже сегодня утром Президент дал распоряжение о подготовке всех столичных бункеров к приёму людей, — вице-премьер мысленно усмехнулся, — бункеры готовы к приёму «постояльцев» всегда, только вот списки этих самых «постояльцев» приходится постоянно уточнять.
Сейчас было ясно, что в подземный город под Раменками попадут отнюдь не все, да и всем там места не хватит, насколько знал вице-премьер, колоссальных размеров бункер рассчитан на немногим более чем 15 000 человек, а различных чиновников у нас очень и очень много, численность одной только Администрации Президента составляет порядка 1 500 человек, военные, бизнесмены, общественные деятели — все они хотят место в бункере, но не всем оно достанется… далеко не всем.
Но люди изворачивались как могли, некоторые, кто мог себе это позволить, выстраивали свои личные бункеры — один из них был под известным столичным бизнес-центром — однако, как сказал вице-премьеру его знакомый в Министерстве Обороны, надёжность подобного «самостроя» вызывала очень большие сомнения, даже если все технологии были соблюдены, запас автономности и прочности подобных сооружений был крайне невелик. Помнится, в середине двухтысячных пошла новая мода на жилищные аферы среди простых граждан: гражданину, за весьма умеренную по московским меркам плату, обещали выстроить персональный бункер с ядерным реактором — находились те, кто принимал эти обещания за чистую монету; бизнесмены тоже были людьми — далеко не каждому удалось приобщиться к кругу избранных, и вот теперь эти выходцы «из простого народа» старались подарить себе хоть какую-то надежду.
Вице-премьер сам несколько волновался, его дружба с Мышкиным за последнее время стала весьма прохладной. Премьер любил новые технологии, инновации и ноу-хау — словом всё то модное, чем пестрели заголовки российских газет, и в этом вице-премьер допустил прокол. Инновационный наукоград Осколково, на который Мышкин возлагал большие надежны, стал очередным способом отмыва государственных денег, вице-премьер лично отвечал за этот проект — его сгубила жадность. Как только стало ясно, что в наукограде занимаются совсем не наукой, наметилось резкое охлаждение отношений. И вот теперь вице-премьер не был уверен, что Мышкин захочет видеть его рядом с собой в Раменском бункере.
Поездка в МГУ должна была внести некоторую ясность в происходящие события. Вице-премьер достал из кармана пиджака новый коммуникатор (коммуникатор был российский и инновационный, и никого не волновало, что комплектующие были китайскими, сборка сингапурская, а операционная система разработана в США) и вызвал своего помощника:
— Олег, всё ли готово?
— Почти, Аркадий Бениаминович, — отрапортовал помощник, — заключение специалистов готово, я отправлю его Вам на е-мэйл, профессор Карпов будет ждать Вас на Юридическом факультете, у Вас будет сорок минут, чтобы всё обсудить.
Вице-премьер нажал на сенсор отбоя. Самуил Исаакович Карпов был выдающимся вирусологом, сделавшим имя ещё в советское время, он был профессором-консультантом МГУ. В своё время, Карпов защитил закрытую диссертацию по так называемым боевым рецептурам. Он исследовал возможности синтезирования вирусного штамма, который позволил бы уничтожать противника чисто по этническим признакам. С развалом Советского Союза об исследованиях Карпова забыли, а сам профессор занялся пчеловодством в подмосковье. По данным, которым удалось раздобыть помощникам вице-премьера, Самуил Исаакович разработал неплохую теоретическую базу по изучению «болезней нового времени» таких как птичий грипп или атипичная пневмония.
Аркадий Бениаминович Аликберов очень надеялся раздобыть ценные сведения о вирусе, и, таким образом, вернуть себе расположение Мышкина. Аликберов не был новичком в политике, однако у него ещё не было настоящего опыта, того опыта, который заставляет считаться с тобой политических мастодонтов. Внешнеполитическая изоляция России последовавшая за известными событиями в Крыму не могла не сказаться на материальном положении вице-премьера и его семьи, ведь в отличие от своих более высокопоставленных друзей он не имел прямого и неограниченного доступа к государственным деньгам. В свои сорок три года Аркадий считал себя неплохим финансистом, теперь уже глупо было не признавать, что это было иллюзией — экономика не была простым изменением графиков и котировок, экономика являлась реальным производственным процессом, и он этого не учёл. Осколково, топливно-энергетическая промышленность, продовольственные рынки — куда бы его не назначили, вице-премьера постоянно преследовали неудачи, мелкие просчёты перерастали в серьёзные ошибки, но, несмотря на это, выдворять Аркадия из высших кругов никто не спешил.
На ум пришел недавний спич премьера: «Райские кущи я вам здесь не обещаю. К сожалению, это объективный экономический процесс. Рост цен замедлится и может даже грохнутся, если завтра грохнутся цены на нефть. А для нашей страны это еще большая беда, чем рост цен на бензин»,- это воспоминание заставило вице-премьера ухмыльнуться, в этом его друг и начальник был прав, нефти скоро будет бери не хочу — регион Персидского залива практически обезлюдел. Заокеанские партнёры, которые поначалу злорадно потирали руки, сами дотянуться до этой нефти уже не могут — территории заражены. Вот такая вот ирония жизни, которая заставила вспомнить старую фразу: «Так не доставайся же ты никому».
Сейчас важно было ещё и успокоить граждан, паника была никому не нужна, нельзя допустить проникновение в СМИ информации об истинных масштабах эпидемии.
Поэтому в качестве прикрытия встречи вице-премьера с Карповым была избрана встреча со студентами Юридического факультета МГУ и обширная пресс-конференция на тему противостояния эпидемии. Естественно, обывателей необходимо было заверить в том, что всё хорошо — эпидемия может угрожать только странам третьего мира, но никак не державам с европейским уровнем медицины.
Машина въехала на территорию МГУ, Аркадий мысленно приготовился: расправил плечи, придал своему лицу наиболее доброжелательный вид, нужно было произвести благоприятное впечатление на встречающих и на профессора Карпова.
Машина свернула на улицу Хохлова и примерно на середине улицы плавно развернулась и остановилась перед шлагбаумом, а затем двинулась вперёд. Проехав несколько десятков метров, она остановилась перед крыльцом довольно-таки современного здания. На крыльце уже собралась небольшая делегация.
Охранник Максим, который работал с Аликберовым уже пять лет, распахнул дверь.

У Максима начиналась самая ответственная часть работы — обеспечить охрану на чужой незнакомой территории. Ему необходимо было не только заметить и запомнить всех находящихся на крыльце, и тех, кто будет встречать в здании, но и спланировать свои действия в случае форс-мажора.
Аркадий Бениаминович выбрался из машины и поприветствовал направившегося в нему полноватого человека в сером костюме: седые, чуть светлее костюма, волосы встречающего были зачесаны в аккуратный пробор, цвет его кожи явно свидетельствовал о том, что он не пренебрегал услугами солярия, или же очень много времени проводил под палящим южным солнцем.
Человек пожал руку вице-премьера, и, играя роль гостеприимного хозяина, позволил себе немного приобнять Аликберова за плечи, Максим последовал за ними. Во встречающем человеке Максим узнал проректора Губернского, который уже что-то оживлённо рассказывал шефу про новый учебный корпус.
Картина, развернувшаяся перед глазами, действительно удивила Максима. В здании было обилие стекла, полы из искусственного камня производили впечатления настоящего мрамора. Пройдя металлоискатель и миновав пост охраны (Губернский явно соблюдал всю процедуру для того, чтобы показать, как серьезно все относятся к безопасности учащихся) делегация прошла во второй холл. Он был гораздо просторнее первого, потолок был стеклянным — расстояние до него было более шести этажей, сама композиция постройки походила на традиционные азиатские или восточные строения, по сути, этот холл являлся крытым внутренним двором, и в погожий день ему не требовалось искусственное освещение — хватало и солнечных лучей, которые отражались от стеклянных стен.
Количество стекла было вполне тенденциозным для современной архитектуры — проще говоря — оно было абсолютно везде. По левую руку располагался какой-то фирменный магазин, а по правую, видимо, кафе. В центре холла была лестница, которая завершалась обзорной площадкой, а в дальнем конце — невообразимое количество стеклянных дверей.
Делегация проследовала на лестницу. Всё было направлено на то, чтобы показать высокому гостю как можно больше. Прошлись по обзорной площадке второго этажа и вышли к лифтам. Всё это время Губернский не переставал что-то рассказывать Аликберову, он широко разводил руками. Слышались слова «инновационный… удобство студентов… новый облик факультета».
Всем не удалось войти в один лифт, делегация разделилась. Один из встречающих нажал кнопку шестого этажа. Через тридцать секунд двери лифта разошлись и делегация оказалась в лифтовой нише. Максима несколько напрягла симметричность всего здания, слишком уж похожи были все эти стёкла, двери, полы…
Двойные двери ниши были распахнуты настежь, явно, чтобы не тратить время на их открывание и борьбу с автодоводчиком. Пройдя несколько шагов, все оказались в приёмной декана. Приёмная была столь же обширной, сколь обширным был и кабинет за ней. Одну из стен занимало панорамное окно. Тем временем делегация как-то сама собой очистила помещение и в кабинете осталось только четыре человека — Аликберов, Губернский и Максим, и довольно молодой человек весьма странной внешности. Максим несколько расслабился.
Было понятно, что настало время конфиденциального разговора. Но, вопреки ожиданиям, говорить начал не Губернский, а тот самый молодой человек:
— Профессор Карпов просит извинить его за то, что он не сможет сегодня встретиться с Вами лично, уважаемый Аркадий Бениаминович, — у молодого человека был мягкий и какой-то нездешний говор, да и фразы он строил несколько архаично, — но я действую по его поручению. Позвольте представиться, Абузар Данаифар, его ученик, — молодой человек не подал руки, но лишь обозначил лёгкий поклон подбородком, и в этом была ещё одна странность, — Самуил Исаакович попросил передать Вам своё заключение, профессор не доверяет электронным коммуникациям, а огласка была бы слишком… преждевременна.
С этими словами молодой человек протянул вице-премьеру тонкую пластиковую папку.
— Также профессор просил передать, что Вы можете полностью мной располагать, думаю, что мои знания будут Вам полезны. Также Самуил Исаакович обещал перезвонить Вам позднее.
Вице-премьер не стал тратить время на изучение заключения Карпова и просто спрятал его в портфель с кодовым замком.
— Спасибо вам.
— Боюсь, что спасение скоро потребуется Вам, — с непонятной иронией заметил Данаифар, — однако я постараюсь сделать всё возможное, чтобы его обеспечить.
Шеф, очевидно списал эту фразу на «трудности перевода», но Максима в ней что-то напрягло, прозвучало это как-то странно с нотками мягкой констатации факта, безапелляционной уверенности.
Губернский, который всё это время сидел не проронив ни звука, осмелился деликатно кашлянуть, и Аликберов переключил внимание на него.
— Итак, Павел Владимирович, что Вы хотели обсудить?..
Разговор, который проходил следующую четверть часа был Максиму малоинтересен — это было стандартное наведение мостов, попытка получить гарантии и выразить свою лояльность. Губернский вполне открыто заискивал перед шефом.
Максима больше интересовал ученик Карпова. Молодой человек имел очень выразительную и запоминающуюся внешность. Было видно, что у него восточная кровь, однако волосы были светло-русыми с золотым отливом, а глаза пронзительно синими, лицо обрамляла аккуратная бородка, усы были аккуратно подстрижены. Одет Данаифар был в некое подобие абакоста цвета песка в пустыне , мизинец левой руки украшал серебряный перстень с кроваво-красным овальным камнем и выложенной поверх него небольшими бриллиантами цветочным узором. Во время разговора молодой человек стоял не двигаясь скрестив руки на груди, его тоже не интересовал разговор.

Делегация, всё это время терпеливо ожидала в приёмной. Впереди была официальная часть мероприятия.
Актовый зал был уже полон, студенты с восторгом встретили вице-премьера, взошедшего на трибуну. Большую часть из них составляли учащиеся первого-третьего курсов. Естественно, Аликберов начал свою речь с приветственного слова, говорил о том, как важно в современной России поддержание образования на должном уровне, выражал восхищение по поводу нового учебного корпуса…
Когла первая часть речи и обмен любезностями был завершен, вице-премьер приступил ко второй, главной, части речи:
— Для всего цивилизованного мира сейчас настали непростые времена. Человечество столкнулось с эпидемией, масштабы которой сравнимы только с чёрной оспой, но я уверен, что Россия с честью пройдёт это испытание…

Вице-премьер продолжал говорить, а Николай, тем временем находившийся за кулисами, был погружен в свои мысли. Не давало покоя какое-то странное предчувствие…
Внезапно, Коля понял, что в зале что-то не то, какие-то громкие крики о том, что человеку стало плохо, и выглянув на сцену, он понял, что в дальнем конце зала действительно происходит какое-то странное шевеление.
Вице-премьер начал испуганно озираться. К нему подошел его охранник: «Надо уходить, Аркадий Бениаминович!». Он повёл за собой к служебному выходу своего шефа и Данаифара. Тем временем, паника в зале продолжала нарастать, появились первые выкрики о том, что вирус уже проник в учебный корпус, мгновенно образовалась давка. Коля предпочёл по-тихому проследовать за вице-премьером. Когда он вышел в коридор, ни политика ни Данаифара уже не было видно. Студенты ещё толкались в зале, и в коридоре почти никого не было.
Николай предпочёл поспешить к своей машине, как вдруг его остановил окрик:
— Куда-то собрался?!
Дорогу к лестнице перегорородил Мартиросов. Он был человеком весьма рослым и крепким, о нём ходило множество слухов: о его психической неуравновешенности, коррумпированности, о том, что в молодости он сменил фамилию Мартиросян на более «русскозвучащую» Мартиросов. Но его нос, по высоте своей и рельефности, а также курчавые чёрные волосы безошибочно свидетельствовали о том, что на счёт фамилии — это отнюдь не слухи. Сейчас Марсиросов был крайне возбуждён, он был похож на загнанного зверя, в его темно-карих глазах плескался ужас.
— Значит так вы решили с нами поступить? Нас бросить, а сами попрятаться по бункерам, забиться в убежища?! Чем мы хуже? Забыли, забыли о том, какую пользу я принёс для Союза…
Видимо под «союзом» Мартиросов имел в виду совсем не Советский Союз (к моменту его развала он успел только-только закончить школу), а общественную организацию «Союз армян, греков и евреев России», целью которой являлось укрепление дружбы и взаимодействия между тремя вечно угнетаемыми народами. А Даниил Петрович всё продолжал распалять сам себя:
— Хорошо устроились, попользовались и выбросили!
— Я не понимаю о чём вы, — удивился Коля.
— Конечно не понимаешь… да тут и не надо понимать!!! — перейдя на визг и брызгая слюной, Мартиросов набросился на Николая Михайловича в попытке сбить его с ног.
Хорошо, что Коля успел вовремя отклониться вправо и Мартироcов пролетел мимо, но в самый последний момент ухватил его за костюм и, выворотив с корнем несколько пуговиц, развернул в свою сторону, затем правой рукой нанёс сильный удар в челюсть. Мир перед глазами Николая стал несколько мутнее, но затем резкость снова вернулась на своё место, цвета, как будто, стали даже ярче.

Мартиросов был в ярости — а следовательно — плохо понимал, что делает. Он использовал лишь свою физическую силу и неудержимый напор, о тактике тут говорить не приходилось.
Он не рассчитывал на то, что, что такой слабый, с его точки зрения, человек, как Николай Михайлович может оказать хоть сколько-нибудь значимое сопротивление. Мартиросову казалось, что этот слизняк сломается сразу же и выдаст всю необходимую ему информацию. Даниил Петрович Мартиросов должен был ЖИТЬ! А все эти гады — умереть. Заражение было уже близко и он чувствовал его приближение, он понимал, что ещё немного и воздух вокруг станет отравленным. Он потратил почти всю ночь на изучение блогов, форумов и иных интернет-материалов, он знал, что находится в группе риска. Он должен был вырвать своё право на новую и спокойную жизнь.
Что-то подсказывало Мартиросову, что этот длинный тонкокостный человек знает как раз то, что нужно. Даниил попытался нанести серию ударов по корпусу, но противник оказался неожиданно проворен, он вывернулся из пиджака, скользнул мимо него и оказался за его спиной.
Николай не стал дарить Даниилу Петровичу время, чтобы опомниться, хотел ударить его по затылку, но в это время противник начал поворачиваться и удар пришелся в скулу. Удар был слабый, и не мог причинить Мартиросову вреда, заставив его только мотнуть головой (в этом движении он был похож на быка, прогоняющего назойливую муху). Мартиросов снова попытался нанести удар, но Коля вовремя отклонился и Даниила Петровича понесло прямо на перила ограждения второго этажа, он не смог совладать с инерцией и перевалился через перила. Николай не стал прерывать его свободный полёт — он не мог оставить у себя за спиной столь неадекватного противника.
Быстрым шагом спустившись по главной лестнице, Коля поспешил к своему «пыжику», припаркованному на подземной стоянке Юрфака. Как только он сел в машину у него зазвонил телефон, номер был скрыт, поднеся коммуникатор к уху Николай услышал странно знакомый голос…

Ехать было не далеко. После предъявления Костей удостоверения и пропуска машину пропустили на территорию. Костя запарковался недалеко от входа.
— Сейчас вас устрою в лабу и пойду выбирать костюмчики для тебя и Володьки, — пошутил Костя, — а потом приду за вами. Справишься сама на процедуре?
— Думаю, да.
Костя подхватил Володьку, посадил на шею.
— Ну, Вовка, поскакали.
Довольный малыш залился смехом.
— Но, но, аккуратнее. Быстро не скачите, а то я за вами не угонюсь. — Ольга подхватила сумку.
Они вошли в здание, миновали регистратуру, прошли к лифтам.
— В регистратуре нам делать нечего, платим денежку прямо в лабе, — давал по дороге пояснения Костя. Он уже был в этой лаборатории, возил кого-то, поэтому дорога ему была знакома. — Лаба находится глубоко под землей. Там такое навороченное оборудование! Не терпит шума, гама, толчков. Чик, и диагноз распечатан на принтере! Сейчас сами все увидите.
Они подошли к массивной металлической двери, плотно пригнанной и закрытой.
— Как в бомбоубежище, — сказала Ольга.
— А то...! Что я тебе говорил?! Аппаратура не терпит суеты. Сейчас мы в звоночек позвоним.
Дверь медленно распахнулась. Ольга удивилась — дверь была как в бункере: цельноформованный профиль с загибом жесткости из холоднокатаной стали сантиметров двадцати. Уж в чем, в чем, а в дверях Ольга разбиралась. Будучи студенткой, она подрабатывала в мастерской по изготовлению дверей. Также медленно автоматика закрыла дверь.
За дверью оказался еще один коридор, который привел их в круглый холл. По окружности холла было несколько таких же массивных дверей. Прямо в центре холла стоял письменный стол и царственно восседала крупная женщина в голубом брючном костюме.
— Людмила Ивановна, — обратился к ней Костя, — вот привел на обследование малыша. Прошу любить и жаловать, Володька, и его мама Оля.
Ни любить, ни жаловать Людмила Ивановна не стала, сурово поинтересовалась:
— Направление, страховка, прописка есть? Так, что тут у вас? — внеся сведения в компьютер, она выжидательно посмотрела на Костю, приоткрыв ящик стола. Костя сразу же полез в карман. Три зеленых купюры незаметно переместились из его руки и Людмила Ивановна сразу заметно подобрела.
— Садитесь на диванчике и ждите. Сейчас Валентин Александрович освободится и сразу же вас примет. Сумку можете оставить там же, никто ее тут не возьмет. Все закрыто на замки.
Ольга пристроила сумку, потом села сама.
— Ладно, Оля, я побежал. Скоро буду. Никуда не уходите, ждите меня тут. -- Костя снял со своих плеч Володьку и посадил его на колени Ольги.

Аликберов видел, что вокруг «мерседеса» начинает образовываться толпа — студенты стучали кулаками по бронированному стеклу. Водителя Веню толпа уже смяла и несколько молодых людей принялись его избивать. Максим профессионально оглядел толпу. Сзади за парнями он увидел девушку, которая что-то быстро говорила парню и показывала на Аликберова. «Подстрекательница», — определил Максим. — «Сама в драку не полезет, но любой кипишь поддержит». Максим, чтобы припугнуть студентов, выстрелил в воздух, но это не напугало, а распалило толпу ещё больше. Разблокировав замки машины и буквально закинув своего шефа на заднее сидение, Максим сам тут же оказался на месте водителя, внезапно вторая дверь открылась и на заднее сидение влетел Данаифар, учёный торопливо захлопнул за собой дверь и с улыбкой сказал:
— Рад видеть вас в целости о сохранности, Аркадий Бениаминович! Я бы настоятельно посоветовал загерметизировать машину.
Максим выполнил указание странного визитёра, благо, что новые правительственные иномарки могли работать в режиме закрытого цикла вплоть до трёх часов. Машина тронулась, Максиму пришлось разгонять толпу визгами «крякалки», но люди буквально бросались под колёса. Выбравшись на свободное пространство. Максим взял разгон, на пути был шлагбаум, перегораживающий выезд с территории учебного корпуса. К счастью, для бронированного «мерседеса» он не был препятствием, толпа ринулась за ними, но догнать машину уже не могла.
В зеркало заднего вида Максим видел, что шеф пришел в себя, вальготно развалившись на заднем сидении.
— Аркадий Бениаминович, разрешите я позвоню жене, она сегодня повезла сына в ЦИТО?
— Да, пожалуйста, — разрешил шеф.
Максим раз за разом нажимал на вызов «мой лисенок», но телефон не отвечал.
Данаифар тоже пытался до кого-то дозвониться. Ему повезло, — ответили. Он говорил по телефону, но из того, что он говорил, не было понятно ровным счётом ничего, кроме слова «Корунд».
Через несколько мгновений зазвонил телефон самого Аликберова.

Звонил Карпов.
— Здравствуйте, Аркадий Бениаминович, надеюсь Данаифар с вами и он передал вам заключение, я сейчас нахожусь вместе с Ректором МГУ в одном очень примечательном месте, — вице-премьеру показалось, что на том конце провода старый профессор ухмыльнулся, — берегите этого молодого человека, он знает много интересного и может вам понадобиться. А сейчас, прошу простить, меня вызывают на экстренное совещание к Президенту.
Карпов отключился. Вице-премьер взвыл от бессильной злобы. Старый прохиндей сейчас был в Раменках, да ещё и вместе с Ректором МГУ! Теперь стало ясно, что самому Аликберову в бункер не попасть — зачем нужен человек с каким-то вшивым заключением, если под рукой есть автор этого заключения? Вице-премьер проиграл, его развели как мальчишку…
Он этих тягостных мыслей его отвлёк очередной звонок мобильного, вице-премьер схватил трубку, он намеревался высказать Карпову всё, что о нём думает:
— Чтоб ты сдох, скотина! Чтоб тебя черти в аду…
— Что такой горячий, дорогой? Обидел кто? — услышал Аликберов знакомый голос своего старого друга.
— Привет, Ароныч, — собственный голос показался Аликберову предательски глухим. Вкратце описав ситуацию, просто чтобы выговориться, Аркаша и не надеялся на результат, который это принесёт. Николая Ароновича Элькина он знал давно, знал и о том, что он владеет значительной долей в группе кампаний «Славянский», попутно проворачивает кое-какие дела с иранцами. Но то, что Аркадий Бениаминович услышал дальше, его поразило. Как оказалось, последние годы Элькин был спонсором Центральной клинической больницы Управления делами Президента, более того, средствами «Славянского банка», удалось значительно модернизировать старое убежище под ЦКБ, и вот теперь Элькин приглашал в бункер старых и новых друзей, чтобы вместе пережить надвигающуюся катастрофу. Для того, чтобы попасть в число избранных Аликберову нужно было лишь прибыть в условленную точку.
Машина направилась в сторону Рублёво-успенского шоссе.
Внезапно у Максима завибрировал телефон, он нажал сенсор на беспроводной гарнитуре и принял вызов.
Сквозь помехи пробивался голос Костьки. Он сообщил, что привез Ольгу с Володей в ЦИТО, они в подземной лаборатории, сейчас уже, наверное, заберет их и они поедут домой. «Нет, Костя», — Максим глянул в зеркало заднего вида, —«Сделай все возможное и невозможное, чтобы остаться в этой лаборатории как можно дольше, ждите моего приезда только там. Вирус уже в Москве, ты меня понял?»
Пустота и неопределённость сменилась надеждой, Максим понял, что жена с сыном в относительной безопасности в подземной лаборатории ЦИТО, с ними Костя и какой-то учёный.

Ждать пришлось минут сорок. За это время Володька извелся: вначале сполз с коленей матери и обошел все помещение по кругу; потом заинтересовался компьютером на столе Людмилы Ивановны, но стол был высокий и Володька не мог достать ничего, хоть и упорно пытался. Потом нашел под стулом, оставленную кем-то машинку и с упоением стал возить ею по полу. За этим занятием и застал его Валентин Александрович.
— Ну, молодой человек, — чопорно обратился врач к Володьке, — пойдёмте на процедуру. Вы, мамочка, останетесь тут, а мы пойдем в вот этот кабинетик. У нас тут стерильненько. Лишним делать нечего. Не переживайте, мы справимся без вас. Если интересно, то можете заглянуть вот в это окошечко.
Володька без всякого страха взял за руку врача, другой рукой волоча машину, и пошел с ним к двери с круглым окном. Дверь за ними мягко чмокнула, закрываясь. Ольга заглянула в дверное окно. В дальнем углу находилась сфера из металла. Валентин Александрович, что-то рассказывая Володьке, укладывал его на выдвинутые из сферы носилки. Потом носилки мягко въехали в сферу и тут же выехали обратно. Валентин Александрович снял Володьку, поставил его на пол, и что-то ему рассказывая, повел к двери.
— Ну, мамочка, вот и мы. Подождите результаты будут через полчаса. Я вам все расскажу. Если есть какая-то патология, то дам рекомендации. Беги к мамочке, молодой человек, — врач попытался освободить свою руку, но Володька ее крепко держал.
— Каз... рас.. Во..., — твердил он, обращаясь к Валентину Александровичу.
— Сказку расскажи Володе, — перевела Ольга.
— Нет, молодой человек, сказку вам дорасскажет ваша мама, а мне пора работать.
Ольга подхватила сына на руки:
— Пойдем, я почитаю тебе книжку.
— Дя.. каз.., — не соглашался малыш. Но Валентин Александрович уже скрылся за одной из дверей.
— Видишь дядя ушел. Хочешь пить? На, попей водички, — Ольга достала из сумки бутылку с водой и маленькую кружку. Володька с жадностью попил и, склонив русую кудрявую головку, стал рассматривать картинки в книжке.
— У Солнца было множество лучей. — стала читать Ольга. — И среди них был самый маленький. Маленький солнечный Лучик часто сидел на своем месте и МЕЧТАЛ... О чём? Как вы думаете?
Володька стал тыкать пальчиком в картинку, где на солнышке сидел маленький мальчик — Лучик и грелся в ласковых лучах солнца.
— Да, это маленький солнечный лучик, -- подтвердила Ольга. — Так о чем мечтал Лучик? Конечно же о том, как побыстрее вырасти! -- Ольга перевернула страницу.
— Мя..., гав.., -- закричал Володька.
— Да, маленькие мя и гав тоже мечтали вырасти. Все мечтают об этом! Сначала Лучик думал, что для того, чтобы вырасти, надо не капризничать во время еды. Потом он думал, что надо больше читать. Потом — что заниматься физкультурой!
Володька сполз к дивана на пол и живо показал, как надо заниматься физкультурой. Людмила Ивановна оторвалась от компьютера и фыркнула.
— И он все это делал. Но все равно рос очень МЕДЛЕННО! В конце концов Лучик решил, что ему никогда не вырасти. И, расстроившись, спрыгнул на Землю просто так.
Володька встал на носочки и попытался изобразить, как Лучик прыгнул. Людмила Ивановна, уже не печатала, а с интересом наблюдала за Володькой.
— Но какой удивительной оказалась Земля! Лучик то был СОЛНЕЧНЫЙ! Поэтому он умел видеть очень хорошо. Лучше даже, чем некоторые люди. Лучику было так ИНТЕРЕСНО! И чтобы все как следует РАССМОТРЕТЬ, он начал светить изо всех сил. От теплого луча быстрее росли цветы. Хорошели дети... подрастали...
Володька прислонился головой к колену Ольги и стал заглядывать в книжку. Он знал, что на картинке мальчик и девочка, книжку читали не первый раз, но эта картинка ему тоже очень нравилась.
— Вот, — Ольга повернула к нему книжку, — видишь как дети хорошели? А мамы и папы?
— Па, па, па..., — сразу вспомнил Володька.
— Да просто помолодели! Лучик светил, расталкивал тучи, грел, ласкал, не давая себе ни минуты отдыха. Когда Лучик заканчивал одно дело, он немедленно принимался за другое. СНАЧАЛА ему было очень трудно. Потому что он был маленьким и слабым. А потом все легче и легче. И, наконец, Лучик понял, что может даже растопить на Земле все льды (Если нужно!) Откуда же у него столько силы? Он случайно заглянул в озеро — и все понял. Он вырос! И теперь он не лучик, а Луч! Как же это случилось так быстро? «Совсем не быстро! — откликнулось Солнце. — С тех пор, как ты ушёл, прошло много времени. Но ты РАБОТАЛ! А когда работаешь, время идёт незаметно!»
— Что же вы это читали? Я думала, что уже таких добрых сказок не пишут и не печатают, — спросила Людмила Ивановна.
— Соседка Володьке подарила свою книжку, Туктаева, она работает директором школы.
На рабочем столе Людмилы Ивановны замигала красная лампочка. Людмила Ивановна взглянула на экран. Володька заинтересовался тоже, побежал к столу.
— Вот, не ждали, Пат и Паташонок. Гости к Валентину Александровичу, — прокомментировала увиденное Людмила Ивановна. Она нажала на кнопку, послышалось мерное гудение входной двери.
— Людмила Ивановна, милочка, нам бы вашего шефа на пару слов. На месте?
В холл вошли двое мужчин. «Точно, Пат и Паташонок», — Ольга не могла сдержать улыбки. Один высокий и очень худой. «Как же там было? Задумчивый меланхолик?» — подумала Ольга. Второй — низенький толстяк, подвижный и шустрый. «Простоватый, но себе на уме», — вспомнила Ольга хорошо известные характеристики. Вспомнила и фотографию не так давно, очень популярную в интернете с подписью: «Президент вручает орден Предпринимателю».
Не успела Людмила Ивановна ответить, как опять просигналила красная лампочка.
— Вот и ваш сопровождающий пришел.

Здание торгового комплекса на фоне сигарообразных высоток выглядело монументально. Оно не стремилось вверх, поражало своими размерами и сферической, из черного стекла, крышей.
Торговый комплекс встретил шумом и гамом, Леся болезненно поморщилась. Давидка потянул ее за руку.
— Ну, ба..., пойдем!
— А ты знаешь куда идти?
— Конечно, ба, на четвертый этаж — внук вприпрыжку побежал к эскалатору.
Леся пошла вслед на ним, на ходу читая вывески: «Якутская алмазная компания», «Славянские яхонты», «Al-Duch», «Charski brilliants»... Может потому, что в английском она не была сильна, точнее изучала его лет тридцать назад, последние названия она прочитала сходу и поняла: «Эл-Дуче», «Чарские бриллианты». «Интересно, кто такой Эл-Дуче?» — подумала она. — «И где добывают Чарские бриллианты?» Хорошо зная родное Забайкалье, она была прекрасно осведомлена, что Чарские бриллианты существуют, но находятся глубоко под землей в горах, их добыча только планируется лет через пятьдесят, а может быть и сто, также как и добыча меди, угля, редкоземельных металлов и других элементов таблицы Менделеева, которыми была полна Забайкальская земля, но которые в силу своей труднодоступности, оставались только элементами этой таблицы.

На четвертом, последнем, этаже они оказались не скоро, поднимаясь по эскалаторам, они обошли весь комплекс по периметру. На всех этажах в окружении массажных кресел и лавок били фонтаны. Давидка время от времени застывал перед аквариумами с рыбками, той или иной витриной с игрушками, но купить ничего не просил. На четвертом этаже он, издав крик команчей, бросился к аттракциону с локомотивом впереди.
— Ба, — в нетерпении кричал он, — быстрее!
— Сейчас, только купим билет.
— Быстрее, а то не успеем!
Молодой человек в униформе с логотипом «Славянский» проверил закреплены ли ремни, отошел в сторону, нажал на кнопку, и поезд медленно покатился. За поворотом состав резко набрал скорость, поднялся под самую крышу здания и резко ухнул вниз. Дети радостно завизжали. Давидка тоже кричал от переполнявших его эмоций, глаза горели. Леся закрыла глаза и намертво вцепилась в подлокотники сиденья. Ее тело вместе с составом мотало вверх-вниз, желудок то подступал к горлу, то падал к ногам, дыхание обрывалось. Наконец, все кончилось, состав замедлил скорость и остановился. Леся открыла глаза и попыталась расстегнуть ремень, пальцы не слушались. Давидка уже спрыгнул с платформы и тянул ее к следующему аттракциону.
— Давид, давай посидим немного, я куплю тебе мороженого — попросила Леся.
— Нет, ба, ты посиди, а я пойду на карусель.
Леся, купила внуку билет, проследила, чтобы ему закрепили ремень, и села на лавочку недалеко от карусели. Карусель начала плавный разбег, дети завизжали. Лесю вновь затошнило.
— Не желаете ли водички?
Леся повернула голову, сбоку стояла тележка мороженщицы.
— Давайте.
Продавщица протянула двухсотграммовую бутылочку.
— Сто рублей.
Леся рассчитавшись, свинтила пробку и сразу выпила полбутылки. Стало легче. Она нашла глазами внука, который уже вовсю прыгал на батуте, и стала осматриваться.
Огромное помещение было разбито на секторы по виду аттракционов, все крутилось, вертелось.
Недалеко от скамейки молодая женщина, наблюдая за детьми на батуте, разговаривала по телефону.
— Что ты сказал? — донеслось до Леси, — Почему мы должны срочно уехать?... Девочки еще не наигрались... Вечно ты со своими страхами и ужасами... Поменьше бы слушал своих коллег... Какой вирус, что ты придумываешь?... Да, пошел ты... Вечно начинаешь трезвонить... Ага, и маму свою сюда пришли...
Она сунула телефон в задний карман брюк и позвала: «Софочка, Наденька! Идите сюда девочки». Две малышки погодки в одинаковых платьицах отделились от группы малышей, с упоением скачущих на батуте.
— Мама, ну дай мы еще попрыгаем! — сразу же заканючила старшая.
— Ма, пойдем на качели! — потянула женщину за руку вторая.
— Нет, девочки, мы едем домой. Бабушка нас ждет в машине.
— Ну, ма..., пожалуста! — попытались захныкать девочки.
— Нет! — женщина взяла обеих дочерей за руки и потянула их к лифтам.
— Ба, — подбежал к Лесе внук, — пойдем в лабиринт.
— Нет, Давидка, пошли вначале поедим.
Они тоже пошли к лифтам. Молодой мамы с дочерьми на площадке возле лифтов уже не было. Но стояла молодая пара. Леся скользнула взглядом по футболке парня, через всю спину шла надпись: «Rysso tyristo — obliko moralе». Леся вначале не поняла, но через мгновение прочитала: «Руссо туристо — облико морале». Если парня еще можно можно было отнести к «облико морале», то сказать, что он «руссо туристо» никак было нельзя — этому мешал иссиня чёрный цвет кожи и жесткие кучерявые волосы. Его светлокожая спутница могла быть «руссо туристо», но ее никак нельзя было отнести к «облико морале»: под расстегнутым длинным черным плащом были одеты короткие шортики с бахромкой по краю и бюстгальтер. Наряд довершали окольцованный пупок и ярко зеленые волосы. Молодые люди обнявшись зашли вслед за Лесей и Давидом в лифт.
На удивление на ресторанном этаже царили тишина и спокойствие. Под потолком переливаясь множеством огней горели огромные люстры, отражаясь в мраморе полов, настенных зеркалах и сверкая в чашах фонтанов. Рестораны располагались в две линии, одна напротив другой. Зеркала, люстры, фонтаны и скульптурные арки создавали впечатление бесконечной анфилады комнат. Но более поражали названия: сочетания и различные вариации слов «русский» и «славянский» — пирожковая «Русский бублик», кондитерская «Славянский восторг», чайная «Русский самовар», ресторан «Русский медведь», кафе «Славянский стол». Давид уверенно вел ее куда-то в дальний конец.
— Ба, пойдем. Я тебе покажу, где мы с дедом Есей едим. Там вкусно. Мама тоже любит туда с нами ходить.
Совершено неожиданно, уже привыкшая к словосочетаниям со словами «русский» и «славянский», Леся прочитала название: ресторан «Шале Березка». Давид потянул ее к двери. Двери автоматически открылись и Лесе показалось, что вокруг них мгновенно все погасло и исчезли все краски, за исключением черной и белой. Белое помещение с колоннами по центру обрамляли белые рюши на окнах. Столы были накрыты кипенно белыми скатертями. А вот полы и стулья были черными. Официанты и немногочисленные посетители были одеты в черно-белые тона, поэтому синий Лесин костюм и бордовый комбез Давида выделялись как два чужеродных пятна.
Леся в растерянности остановилась, а Давидка, подпрыгивая, потянул ее к столику у окна.
— Шалом алейхем! — Из дальнего конца зала к ним уже спешил метрдотель в черном костюме и с классическими пейсами. — А, Давид Григорьевич, шалом алейхем. Ты сегодня без Иосифа Давидовича и без мамы? Прошу вас мадам, садитесь. Меню.
В Лесе, как в любой гуранке, было намешано много национальностей: татары, буряты, русские, украинцы. Так или иначе она встречала множество людей разных наций, но еврея в таком классическом исполнении видеть вживую ей никогда ранее не доводилось — он будто шагнул из девятнадцатого века со страниц произведений Теккерея: улыбчивое лицо, блестящие черные глаза, кудрявые волосы и невероятные пейсы.
Леся взяла меню.
— Ну, Давид, что ты будешь есть?
— Пирожное, мороженное, сок — не задержался с ответом внук.
На нескольких страницах находились сертификаты кошерности на русском языке и иврите. Леся их читать не стала. Далее следовало перечисление блюд: «Фалафель, хумус, гефилте фиш», — эти названия ей ничего не говорили, более или менее знакомым был форшмак. Она посмотрела на метрдотеля:
— Суп, форшмак, пирожное, мороженное и сок.
Суп оказался сладким, а форшмак был подан с вареным картофелем, зато пирожное, мороженное и сок были обычными.
Когда поели, оказалось, что день как-то неожиданно и быстро склонился к вечеру.
— Пойдем, Давид, в гастроном, купим что-нибудь родителям вкусненькое на ужин.
— А печеньки «Эльон» купим?
— Купим.

Утром второго дня капитан с бойцом уже ожидали какого-либо подвоха со стороны Игоря Ивановича, но ничего не произошло. Игорь Иванович был в прежнем костюме, с прежней щегольской бородкой и кольцом на мизинце. Но в машину вместо Кондора села статная, одетая в элегантный брючный костюм девушка. Водолазка закрывала шею до самого подбородка, а повязанный сверху шелковый платок, довершал наряд. Видны были только глаза синего цвета, которые смотрелись совсем светлыми на загорелом лице, точенный нос и яркие губы. Капитану этого оказалось достаточно, чтобы представить все остальное и сообразить, что девушка была очень красива. Боец тоже внимательно рассматривал девушку в зеркало заднего вида, делая большие глаза, мигая капитану и всячески лицом показывая: «Вот досталась же старому хрычу такая красотка». Для восемнадцатилетнего шофера Игорь Иванович и впрямь мог показаться старым. Для тридцатилетнего капитана он таким не был. Капитан дал бы ему на вскидку лет пятьдесят, хотя до этого, увидев его на аэродроме, мог поклясться, что Игорь Иванович глубокий старец.
— Лиза, — представил девушку Игорь Иванович.
— Василий, — представился боец. Лиза взглянув в зеркало на бойца, улыбнулась, но промолчала.
— Капитан Краснов, — протянул руку для рукопожатия капитан. Девушка вновь улыбнулась, и к его удивлению , молча пожала руку капитану.
Охрана загрузила в багажник лимузина пару чемоданов и несколько сумок защитного цвета. Затем забросила в багажник джипа чемоданы, коробки, еще энное количество таких же сумок.
— На Тверскую, — распорядился Игорь Иванович.
Когда кортеж тронулся в путь, у Игоря Ивановича зазвонил телефон. Он посмотрел на дисплей и заговорил, как предположил капитан, на фарси. Капитан был специалистом по Европе, в совершенстве знал французский, английский и иврит, но в Военной академии Генштаба Вооруженных сил их учили на слух определять из какой языковой группы тот или иной язык. Из всего сказанного капитан уловил только два названия: Королев и Новаторов. Этого ему было достаточно, чтобы определить, что речь велась о резиденции посла Ирана в Москве и его даче. Оба объекта капитану были хорошо знакомы: первый в силу того, что капитан сам проживал на Юго-Западе столицы, второй — в виду близкого нахождения дачи ФСБ, на которой он неоднократно бывал по служебной надобности. Следующий разговор Игоря Ивановича подтвердил предположение капитана.
— Дима, — капитан понял, что Игорь Иванович общается с Соболевым, — почему Элькин не отправил автобус в посольство? Да, будь добр, распорядись. Я вначале за грузом, потом в посольство. Да.. Отправь с автобусом несколько бойцов.

На Тверской Игорь Иванович приказал остановиться возле магазина с вывеской «Vera Wanger», в витрине которого были выставлены свадебные платья. Игорь Иванович кивнул спутнице, вышел из лимузина и открыл заднюю дверь:
— Вы, капитан, ждите нас тут. А мы Лизой прогуляемся в магазин.
Боец мимикой стал подавать капитану знаки: «Типа, ясно, сейчас платьишко купят и в ЗАГС». А когда Игорь Иванович со спутницей скрылись за дверью, его прямо прорвало:
— Вот, кошкин дрын, везет же некоторым! Такую красавицу отхватил, сейчас еще свадебку сыграет, и в шоколаде. Как думаете, капитан, а нас в ресторан пригласят ?
— Почему же ты, Василий, думаешь, что они в ресторан пойдут?
— Да, как же, капитан, куда же им после ЗАГСа? Только в ресторан. Конечно, вас как охрану возьмут, а мне придется в машине куковать, — с уверенностью ответил сам себе боец.
От нечего делать капитан рассматривал витрину магазина. Вот это платьишко ярко красного цвета очень подошло бы его подруге Марине. Оттенило бы ее светлые волосы и подчеркнуло высокую грудь и тонкую талию. Капитан скользнул взглядом на подол, там была прикреплена какая-то бумаженция. «Ценник», — понял капитан, но разглядеть на нем цифры никак н мог, сколько не прищуривал глаза.
Где-то через час, когда измученный капитан уже совсем собрался выйти из машины и посмотреть на ценник поближе, дверцы джипа распахнулись, четверо охранников потопали к магазину и скрылись за его дверью. Еще через четверть часа, они показались с огромными коробками в руках. На коробках золотым по красному фону сияла надпись: «Vera Wanger» -- лучшие свадебные платья от королевы моды. Боец присвистнул:
— Зачем им столько платьев?!
Капитан же обратил внимание, что коробки вовсе даже и не легки, охрана ступала тяжело, было видно, что тащат немалый груз. Коробки упаковали в джип.
— А теперь к Александровскому саду, — задал направление Игорь Иванович, — постарайся подъехать поближе к Боровицким воротам. Нам необходимо погрузить костюмы бакзащиты.
На этот раз Лиза осталась в машине, с Игорем Ивановичем отправились все пятеро охранников.
— А скажите, Лиза, — попытался наладить контакт с девушкой шофер, — сейчас такие платки в моде?
Лиза молча смотрела и бойца и улыбалась.
— А хотите анекдот? — продолжал совсем не обескураженный молчанием парень.- Встречаются два мужика. Один говорит другому: «Объявил жене бойкот, перестал с ней разговаривать». Второй отвечает...
Что ответил второй, капитан так и не услышал, поскольку увидел, что к машине от ворот рысью бегут охранники, окружив Игоря Ивановича.
Игорь Иванович что-то крикнул на фарси, распахнул дверь багажника и стал доставать защитного цвета сумки. Его свита немедля повторила его действия.
— Быстрей, капитан, — закричал Игорь Иванович, — одевайся. Боец, не тормози!
Лиза уже достала из сумки костюм ОЗК и ловко одевала его на себя. Вскоре отличить своего бойца от охранников, капитан мог только по росту. А охранников друг от друга — вообще не мог. Они были высокими и плечистыми и все одинаково поблескивали стеклами противогазов.
— В машину, — закричал сквозь резину противогаза Игорь Иванович. — Боец, гони на Юго-Запад, на Новаторов к Иранскому посольству. И мигалку включи.
Лимузин под завывания спецсигнала покрутился по центру города, затем выехал на Ленинский и, распугивая и обгоняя автомашины, на огромной скорости помчался по проспекту. Водители, только взглянув в окна машины, где сидели четверо в противогазах, шарахались в стороны, уступая дорогу, очевидно, воображая себе черте-что. Боец с ухмылкой крутил руль, время от времени неожиданно взвывая спецсигналом, чем еще более пугал привыкших ко всему автомобилистов. Машина сопровождения шла следом, не отставая и не меняя дистанцию. «Где же он научился так водить?», — подумал о водителе джипа капитан — «Прямо как на параде!».
Машины плавно повернули на улицу Новаторов, слева остался Воронцовский парк.
«А раньше здесь был пустырь», — вспомнил капитан. Он вырос в этом районе, в двух ветхих зданиях мальчишками они устраивали штабы и держали оборону. Теперь два похожих здания возведены в Воронцовском парке и им даны даже названия: «Южный служебный флигель» и «Южный служебный корпус». На пустыре всегда кучковалось большое количество поливочных машин, которые они, мальчишки, представляли себе неприятельскими танками. Недалеко был маленький автовокзал в область, а позже конечная остановка троллейбусов и городских автобусов.
Рядом была автомойка, на рекламной стеле которой еще до майских праздников этого года красовался красный «Москвич-400» «под душем». Никто не знал был ли это полноценный автомобиль или муляж. Сейчас его не было. «Куда подевался, неужто в металлолом сдали?» — удивился капитан Краснов.
Ворота резиденции Иранского посла были открыты настежь. Во дворе перед крыльцом стоял Икарус, куда в спешке грузились люди. Человек десять детей с интересом выглядывали из окон. Все взрослые и мужчины, и женщины бегом выносили из здания баулы и грузили их в багажники автобуса.
— Двигатель не глушить. Капитан, за мной. — приказал Игорь Иванович, потом что-то добавив на фарси, выскочил из машины и побежал в здание посольства. Охранники из джипа живо выполнили этот же маневр.
Игорь Иванович, капитан и охранники из джипа бегом миновали крыльцо, круглый холл, устеленный коврами, и вбежали в комнату, очевидно, ранее кабинет посла. Игорь Иванович стал открывать массивные книжные шкафы, пока в одном из них н наткнулся на сумки с противогазами. Он стал их выгребать из шкафа:
— Быстрее! В первую очередь одеть военным и детям, — прокричал Игорь Иванович капитану.
Подхватив сумки с ковра, капитан вернулся к автобусу. Возле него стоял старлей и давал водителю указания.
— Старлей, одеть противогаз, — скомандовал капитан, сбрасывая ему на руки несколько сумок.
Остальные сумки забрала Лиза, забралась в автобус, стала одевать противогазы детям, что-то при этом приговаривая. Женщины стали одевать противогазы прямо на платки. Вскоре уже все присутствующие выглядели одинаково, пугая друг друга шлангами и блестя очками.
Капитан оглядел территорию. Из-за дома виднелись два минарета и массивный купол мечети. Капитан вспомнил, как его мама, учительница математики в близлежащей школе, рассказывала, что когда утром она в классе давала самостоятельную работу и все затихали, а мулла начинал петь, дети тихо начинали смеяться, сползая со стульев. Это было для них очень непривычно, а поэтому смешно. Ей самой, несмотря на двадцать лет работы в школе, также непривычно было слушать этот завывающий голос.
— Капитан, держи, — вывел его из задумчивости голос Игоря Ивановича. Краснов обернулся. Багажник джипа был открыт, из красной коробки с золотой надписью свадебного магазина один из охранников доставал автоматы Калашникова. «Старый верный Калаш», — удивился капитан, — зачем он здесь?» Но автомат принял, проверил, патроны рассовал по карманам разгрузки.
— В столице волнения, — ответил на невысказанный вопрос Игорь Иванович, — может придется прорываться с боем.
Старлей и трое его бойцов тоже получили по Калашу, сели в Икарус, который сразу же выехал из ворот.
— А нам, ребятки, предстоит еще работа, — сказал Игорь Иванович.
Он отдал какую-то команду на фарси. Один из охранников распаковал очередную «свадебную» коробку, достал очередной «свадебный наряд», который капитан знал под названием РПК 74М . Лиза по-хозяйски приняла РПК и, как ни в чем не было, будто всю жизнь только этим и занималась, уселась на заднем сиденье лимузина, уложив пулемет на сиденье между собой и капитаном.
— Поехали, — отдал команду Игорь Иванович водителю.
Автомашины вновь выехали на Ленинский проспект и поехали в сторону центра.
Если полоса в центр была более-менее свободной, то полоса из города была забита машинами, будто бы это был не сентябрь, а одна из летних пятниц, когда москвичи в массовом порядке стремятся за город на дачи.
Выехав на Ярославку, машины попали в пробку, созданную такими же выезжающими из столицы. Тут уже ни маячок, ни внешний вид пассажиров в ОЗК, противогазах и с оружием не помогал. Движение было настолько плотным, что все машины тащились, и вырваться из пробки не было никакой возможности.
— Боец, как только удастся, прижмись влево, и давай дуй по встречной полосе, а то мы тут будем сидеть до завтра, — распорядился Игорь Иванович.
Боец собрался возразить, но передумал. Машины понеслись по встречке. Оценив удобство такого беспредела, за ними тут же устремились еще несколько авто, следующих в том же направлении.

Костя ввалился в холл, обвешанный какими-то сумками и пакетами, лицо было бледным.
— Привет, ну как вы тут?
Одна из дверей открылась. Валентин Александрович вышел в холл.
— Итак, молодой человек, — обратился он к Володьке, — все у вас хорошо, никакой патологии не выявлено, так и передайте своему педиатру. А Гера, Игорь, здравствуйте. Вы ко мне? Пошли в кабинет. До свидания, молодой человек. Всего вам хорошего, — произнес Валентин Александрович, приобняв друзей, и направляясь к двери, откуда он только что вышел.
— Мы, Валя с тобой хотели обсудить ситуацию с вирусом. Как ты думаешь… — окончание вопроса Ольга не услышала, так как дверь тихо закрылась.
Володька от стола побежал к Косте. Костя быстро бросил на диван сумки и пакеты, подхватил мальчика, закружил его.
— Оля, вы исследование закончили?
— Да, можем ехать домой.
— Нет, Оля, мне звонил Максим. Тебе он не может дозвониться.
Ольга достала сотовый, звук был отключен.
— Максим просил нас ждать его здесь в лаборатории, — продолжил Костя.
— Но как ... — Ольга не успела договорить. На стене ожила, замигала лампа.
Людмила Ивановна взглянула на нее:
— Вот, блин, — возмутилась она, — опять тревога. Замотали — второй раз на неделе проводят ученья. Вот, теперь посидим, — обратилась она к Ольге и Косте, — Все, уйти не успели, теперь автоматика двери включится только после окончания тревоги. Отбой и отдыхаем.
Костя уселся на диван, вытянул ноги, устроив Володьке качели.
— Максим говорит, что в Москве какая-то заварушка. Скорее всего вирус пришел и к нам. На поверхность выходить нельзя. Я ему обрисовал эту лабу, он сказал, чтобы мы его тут ждали. Вовремя тревогу объявили, а так бы и не знаю, чтобы стал придумывать, чтобы остаться тут, какую лапшу вешать.
Ольга побледнела:
— Господи, Костя, а где же Максим?
— Он повез «тело», — Костя и Максим так между собой называли Аликберова, — в ЦКБ в бункер. Обещал сразу вернуться за нами.
В холл выглянул Валентин Александрович.
— Людмила Ивановна, тревога надолго, устройте наших клиентов с комфортом, предложите им чаю и нам тоже принесите. Вы, молодые люди, не переживайте, в нашей лаборатории, можно пережить атомную войну, мы глубоко под землей, на полном автономе.

По дороге Коля всё время думал о том странном звонке, который направил его в путь. Голос звонившего был Николаю смутно знаком, как будто бы это был один из его иранских приятелей, но он не был до конца уверен. Звонивший сказал, что если Николай хочет выжить, то ему нужно следовать к соединению Кутузовского проспекта с Рублёвкой, там должен быть блокпост, на котором Коля должен сказать кодовое слово. Слово было простое — «Корунд». Что ждало его после этого, Николай не знал, но лучше уж призрачный шанс, чем жизнь в хаосе.
Реакции людей были всё более непредсказуемы, казалось, что Москва понемногу сходила с ума, и безумие только набирало обороты. Коле повезло, что он пока не попал ни в одну серьёзную пробку, но его «пыжика» то и дело норовили подрезать. Было видно, что люди торопятся выбраться из города.
Вдалеке показался импровизированный блокпост. По сути, это были два БТР-90, поставленных поперёк дороги, а также мешки с песком, которые были положены перед ними и по сторонам обочины (видимо для того, чтобы исключить возможность прорыва). На блокпосте было очень много людей с оружием, в новых ОЗК , на некоторых из них были странные комбинезоны чёрного и серого цветов, больше всего они напоминали костюмы бактериологической защиты, но отличались от них. Они не были мешковатыми и позволяли передвигаться практически без стеснения. Лицевой щиток у этих костюмов был зеркальным, на спине находились массивные баллоны, это позволяло сделать вывод, что комбинезоны имеют замкнутую систему дыхания.
Николай максимально снизил скорость, чтобы его намерения не были восприняты двусмысленно, на тихом ходу подъехал к ближайшему БТРу, всё это время башни автоматических пушек двигались вслед за его машиной, явно в любой момент готовые остановить её.

К машине со стороны водителя выдвинулись четверо человек, один из них жестом попросил опустить стекло.
— Это запретная зона, если вы знаете пароль — назовите его, если нет, то уезжайте, — противогаз сильно искажал голос, — в противном случае, Вы будете задержаны.
— Корунд, — словно бы на удачу сказал Николай.
— Проезжайте!

НАЧАЛО
Бункер под «ЦКБ с поликлиникой» Управления делами Президента, Москва,
ул. Маршала Тимошенко

Аликберов был удивлён. Оказалось, что слияние государственного и частного капитала может быть воистину эффективным. Под многочисленными корпусами ЦКБ скрывался обширный многоуровневый бункер на несколько тысяч человек. Пришлось пройти длительную процедуру дезинфекции, прежде чем его, охранника и Данаифара пустили в основные помещения бункера. Убежище явно готовили к глубокой автономии. Всюду были люди с оружием. В бункере было множество лифтов, на которых постоянно перемещали какие-то грузы, кругом царила рабочая суета.
Человек, представившийся майором Быковым, вызвался проводить Аликберова в апартаменты Элькина, сказавши, что его людей разместят должным образом. Хотя вице-премьер и не думал о них.
Бункер был поистине огромен, для ускорения перемещения вице-премьеру предложили воспользоваться небольшим электрокаром, напоминающим крытый гольф карт.
Апартаменты Элькина находились в ВИП-секторе, расположенном на нижних уровнях центрального сектора бункера. И нужно было преодолеть несколько переходов от гаража до центрального корпуса. Как оказалось, практически каждое строение ЦКБ имело свой собственный подвал, который плавно переходил в бункер, но центральный сектор располагался строго под главным корпусом больницы.
Его провожатый был молчалив, поэтому вице-премьер, от нечего делать, смотрел по сторонам. Кругом была белая плитка, на полах покрытие, напоминающее асфальт. Скоро коридоры первого уровня закончились и пришлось покинуть комфортабельный электрокар, спустившись на лифте на третий уровень. Из скупых объяснений Быкова Аликберов понял, что ВИП-сектор располагается, на так называемом, уровне четыре-бис. Лифты менялись, коридоры становились чем ниже, тем уже. Двери очередного лифта раскрылись и вице-премьер был в очередной раз удивлён. Уровень четыре-бис разительно отличался от только что покинутых. Очень широкие коридоры были устланы красными коврами. «На красном не видно крови…» — пришла странная мысль. Стены были обшиты красным деревом. Узнавался любимый стиль старого знакомого — Элькин любил красное дерево, красное вино, перстни с рубинами, красные халаты. Коридор был увешан картинами, многие из которых были оригиналами. Чувствовалось, что ВИП-уровень создавался под конкретного человека.
Наконец Быков подвёл Аликберова к массивным двойным дверям, нажал на едва заметную панель в стене, двери начали медленно и торжественно растворяться. За ними оказалась библиотека, все пространство было уставлено массивными шкафами, и сквозь этот лабиринт шкафов был проложен путь к кабинету. Майор распахнул дверь, за ней оказалась ещё одна довольно масштабная комната с камином и парой кресел. Вице-премьер так и не смог понять, настоящее ли пламя или грамотная цифровая симуляция. В конце комнаты была ещё одна дверь, которая и вела в кабинет. Быков тактично остался за дверью.
Старый знакомый поприветствовал Аликберова крепким рукопожатием и тёплыми объятиями.
— Садись, Аркадий, выпьем вина
— Не откажусь.
— Хорошо, что приехал, тут у нас все значимые люди, — наполняя бокалы, говорил Элькин.
— Да, — протянул Аликберов, — неплохо вы здесь обустроились.
— Наши специалисты оценивают вместимость бункера в 3 000 человек в режиме экономии, места хватит всем, кому надо, а кому не надо, — неожиданно сказал Элькин, — тот пускай вкалывает на поверхности.
— Верно, — подтвердил вице-премьер, не понимая, к чему конкретно относится замечание Ароныча.
— Сейчас и Гамлет подойдёт. Пока втроём и посидим, а потом и ужин подоспеет.
— А как без него? — улыбнулся Аликберов.
Гамлета Мишаевича Тер-Григоряна, по прозвищу Дуче, они оба знали давно. Он действительно был очень похож на Бенито Муссолини, за исключением двух обстоятельств: глаза у него были серые и ростом он был под два метра. Когда рослая плечистая фигура Гамлета появлялась на доске переговоров, партию можно было смело считать выигранной. Это был тонкий переговорщик, который умел просчитывать действия своих противников на три шага вперёд. Суровый и властный человек, ветеран ГРУ, который прошел Афган, он был игроком, с которым невозможно было не считаться.
Когда-то Элькин и Тер-Григорян вместе основали группу компаний «Славянский», и в этом им помогли деньги их иранских партнёров, Гамлет вовремя подключил свои связи. Банк «Славянский», одноимённый Торговый Центр, «Славянская страховая компания», авиакомпания «Славянские авиалинии» и водка «Славяночка» стали самыми дорогими брендами Российской Федерации. Но учредители группы компаний «Славянский» помнили, что ничто не вечно под луной. Именно поэтому объединёнными усилиями был построен этот бункер, который можно было смело считать жемчужиной инженерного искусства.
Стоило помянуть Гамлета, как дверь отворилась и в комнату твёрдой походкой вошел Дуче, он поприветствовал собравшихся, по-хозяйски взял из бара бокал, налил себе вина. Сделав хороший глоток, сел в кресло и начал разговор.
— Аркаша, ты-то как здесь?
— Да вот, Ароныч позвонил… — немного растерялся Аликберов.
— Ну, так или иначе, ты теперь с нами.
— И теперь нас ждут великие дела, — вставил Элькин, — бункером будет управлять совет директоров группы кампаний «Славянский», тебе я предлагаю должность своего помощника.
Аликберов так пока и не понял, что это значит, но счёл разумным промолчать, по крайней мере, теперь он в бункере не просто гость.
Элькин извлёк из ящика стола пару пластиковых карточек.
— Вот твои ключи от номеров в ВИП-секторе. Площади не такие уж большие, но оформленные со вкусом. А тебе, Аркаша, особый номер в Премиуме — всё как ты любишь.
— Ты так и будешь изображать из себе распорядителя отеля? — с улыбкой спросил Тер-Григорян.
— Это только для Аркаши, у настоящего распорядителя сейчас забот хватает, там публика совсем другого сорта, — хихикнул Элькин.

У Григория Тимофеевича Бельского забот действительно хватало. Холл первого этажа Главного корпуса ЦКБ был на время переоборудован в своеобразный ресепшен. От входа, напротив которого стояли молчаливые люди с оружием, и до стойки тянулась нескончаемая очередь: блеск золота и бриллиантов, сумочки из крокодиловой кожи, меховые жилетки, маленькие собачки, строгие костюмы ручной работы и рваные джинсы со стразами. Это был «цвет» московского общества. И сейчас всё это общество галдело, собачки тявкали, гламурные показно матерились. Стояла невыносимая вонь от смешения нескольких сотен брендированных парфюмов. Григорий Тимофеевич подумал, что ни одна санобработка это все не перебьет. Хорошо, что ещё сигареты и алкоголь отбирали при первичном досмотре, иначе бы тут вообще было не продохнуть.
Какая-то девица молотила кулачками по стойке и визгливым голоском вопрошала, «почему её поселили в таа-кой аццтой?», рядом с ней небритый и нестриженый мужчина средних лет вещал, что он Анджей Монахов, известный телеведущий и журналист, он негодовал, почему его нет в списках. Он приехал сюда со своим другом бизнесменом — бизнесмен в списках был, а его не было.
Бельский в очередной раз восхитился прозорливостью и предприимчивостью Николая Ароновича. На самом деле никаких списков не было, были базы узоров сетчатки глаза, все, кто гарантированно должен был получить место в бункере, в этих базах были, в дополнение человека просили предъявить паспорт. Узоры сетчатки были получены сетью поликлиник «Славянский-медикал» в ходе плановых медосмотров.
Но загвоздка состояла в том, что гражданам, которые считали себя самыми умными, хотелось протащить с собой таких вот попутчиков. По распоряжению Элькина их нужно было отправлять в «свободное плавание», если они не обладали полезной специальностью, лишние рты в бункере были ни к чему. Через шестнадцать часов бункер должен был перейти в режим полной автономности — кто не успел, тот опоздал — но поток новых постояльцев был нескончаемым.
Особо ретивых скандалистов выводила охрана, Григория Тимофеевича так и подмывало сказать, чтобы их там расстреляли, это порадовало бы кое-кого — многие из здесь присутствующих желали своим соседям смерти, долгой и мучительной. От шальных мыслей его отвлёк подбежавший паренёк-распорядитель:
— Григорий Тимофеевич, некий Александр Берберов просит Вас к себе.
— Что значит «некий Берберов»?! — проорал хриплым басом бородатый мужик в волчьей шубе, невесть как услышавший разговор, — Берберова должны знать все!
— Конечно-конечно, Александр Иванович, — поспешил согласиться подошедший к стойке Бельский, — чем могу помочь?
— Этот дебил, — Берберов указал пальцем на распорядителя, — сказал, что мой номер располагается на обычном жилом уровне, а мне нужен ВИП!
Унизанный перстнями кулак бряцнул по стойке.
— Успокойтесь, Александр Иванович, сейчас мы что-нибудь придумаем, — примирительно сказал Григорий Тимофеевич.
Хотя думать тут было нечего. Все места в ВИП-секторе были закреплены за советом директоров «Славянского» и их приближенными, такие люди проходили регистрацию без очереди в отдельном зале. Бельский решил поселить Берберова на место некоего Степана Жвакина, он всё равно не помнил, кто такой был этот Жвакин, наверняка сиюминутный кумир молодёжи. Проделав пару несложных манипуляций с ключ-картой Берберова, Бельский со счастливейшей улыбкой вернул её владельцу.
— Право слово, Александр Иванович, тут произошла какая-то ошибка — вот Ваше законное место в Премиум-секторе, площади этого сектора по своему великолепию не уступают ВИПу!
Берберов, несмотря на свою эпатажную внешность и взбалмошный характер, был владельцем значительного пакета акций «Росгаза», а таким людям отказывать было нельзя.
Кажется конфликт был улажен, во время работы в «Синей Розе» Григорий Тимофеевич научился быстро разводить такого рода конфликты, часто бывало, что высокие постояльцы были недовольны номером… Кого Бельский, в своё время, только не обслуживал: именитые, делегаты, президенты, премьер министры и, даже, король Камбоджи. Комфорт отелей «Славянский Блю Роуз» отвечал самым взыскательным вкусам, а их бессменный администратор мог почти мгновенно удовлетворить любые запросы. Недаром предки Бельского были царскими постельничьими.

Но это был отнюдь не последний конфликт за сегодня. Какая-то светская львица с криками пыталась налетать на охранника, который отобрал у неё пронесённую тайком бутылку коньяка. Бельский лишь устало вздохнул — алкоголь, это сиюминутное сомнительное удовольствие, был дороже для этих людей, чем их жизнь. Эта дамочка наверняка попала сюда только благодаря значительному вкладу её мужа (или любовника) в дело «Славянского».
Григорий Тимофеевич предпочитал не думать о том, что может начаться завтра. Ему достался не единственный, но самый сложный из пропускных пунктов, и на каждом из них был свой контингент. Легче всего, пожалуй, было с военными, они народ дисциплинированный (если не говорить о высшем комсоставе), впрочем, все они проходили отдельную проверку. Также был отдельный приёмный пункт для технического и научного персонала, для иранских партнёров Элькина, было и несколько других пропускных пунктов, но кого они пропускали, Бельский не знал.
Согласно закрытому распоряжению Элькина, бункер должен был полностью перейти на систему продуктовых карточек, вся наличная валюта должна быть изъята у постояльцев при вторичном осмотре, равно как и меха, животные, все личные вещи также должны быть изъяты и термически обработаны. Благо, что этим будут заниматься уже люди Соболева, а они церемониться и миндальничать не станут.
Говорят, что поступило срочное распоряжение Цессарского об оборудовании комнат-приёмников с высокой температурой, градусов эдак 150, а когда все хорошенько пропарятся, надо будет сушиться. Сауна-с, так сказать.
Цессарскому эту забавную идею подсказал какой-то умник, приехавший с вице-премьером. Сам Григорий Тимофеевич любил хорошую баньку и высокие температуры были ему не в тягость, а вот на счёт постояльцев он был не уверен.
Все, кто уже получил ключ-карту, томились в небольшом зале ожидания, по прикидкам Бельского, они находились там уже порядка полутора часов и нужно было кормить их обедом. Ещё одна головная боль…
В кармане пиджака зазвонил мобильный, Бельский принял вызов, поднёс телефон к уху и услышал незнакомый голос с лёгким акцентом:
— Григорий Тимофеевич, я звоню по поручению Цессарского, у нас всё готово!
— Хорошо, — Бельский улыбнулся, — передавайте Апполону Иосифовичу мою искреннюю благодарность.
Теперь дело приёма постояльцев должно было пойти в разы быстрее, да и недовольных будет в разы меньше, с иронией подумал Бельский, вернее им придётся высказывать своё недовольство кому-нибудь другому, Соболеву например, а там можно и в зубы получить, если будешь сильно нарываться. Дмитрий Оттович не любил и не понимал пустых понтов.
Безусловно этих людей ждёт самое большое потрясение в их жизни, только что они были всем, и вот теперь их статус определяет только тип персональной ключ-карты, именно в соответствии с ним должен будет выдаваться недельный лимит талонов. Естественно, тем, кто будет работать в бункере, будет выдаваться заработная плата сверх положенного лимита. Но поскольку большинство богатых постояльцев считало бункер нечто сродни очередному отелю, Григорий Тимофеевич сильно сомневался, что хоть кто-то из них будет работать, по их мнению, они уже за всё заплатили.
Вечером надлежало организовать ужин для гостей в каждом секторе и это была ещё одна головная боль Бельского, самым проблемным был, пожалуй ужин в ВИП-секторе, именно там будут те, кто всё ещё считает себя хозяевами мира. Хотя, что-то подсказывало Григорию Тимофеевичу, что мир никогда уже не будет прежним и хозяева ему будут не нужны.

К загородной резиденции посла Исламской республики Иран, о чем на двух языках сообщил зеркальный прямоугольник вывески, добрались уже, когда стемнело.
Окна серо-желтого двухэтажного особняка отбрасывали на дорожку из мелкой плитки желтые пятна света. Обе двери, расположенные рядом были распахнуты настежь. Холл с двумя коврами, положенными веером был пуст. Белые полупрозрачные шторы в гостиной были сорваны и бесформенным сугробом белели на полу. Ковры засыпаны осколками хрустальных подвесок люстр. Возле окна за рядом кресел лежал человек. Капитан подошел к нему. Вместо лица у него была кровавая рана, но капитан все равно узнал посла, с которым несколько раз встречался, играя роль аспиранта МГУ.
— Росё-фудзё, — произнес сзади Игорь Иванович, и тут же перевел, — никому не дано знать, в каком возрасте ему суждено умереть.
Со второго этажа раздались выстрелы и крики. Капитан в несколько прыжков одолел лестницу. На площадке второго этажа лежали два трупа. Молодая женщина с вырванными кусками мяса на руках, ногах, животе и горле была еще жива. Голова трупа другой женщины была прострелена навылет, лицо в районе рта было измазано кровью. На площадке с автоматом в руках стоял один из охранников. Он что-то сказал подбежавшему сзади Игорю Ивановичу. Игорь Иванович кивнул и склонился над молодой женщиной. Женщина пыталось что-то сказать, но из рваной раны в горле вылетали только хрипы, она указывала куда-то вниз. Игорь Иванович спросил ее что-то на фарси, она усиленно закивала, потом запрокинула голову и затихла.
— Капитан, возьмите в багажнике автомашины несколько противогазов, фонарик и ждите меня внизу, только оружие снимите с предохранителя, здесь очень опасно. Вирус добрался и сюда. Вот ведь, кто бы мог подумать, что все так кончится?!
Капитан вернулся к машине, взял несколько сумок с противогазами и пошел подошел к крыльцу. Игорь Иванович его уже ждал.
— Нам за дом, — скорее понял, чем услышал капитан.
Они обошли дом и приблизились к хозяйственным постройкам. Капитан вспомнил, как прежний посол держал тут коз, кур, коня Киржана и любил показывать все свое хозяйство гостям, устраивая праздники и привлекая студентов, аспирантов, журналистов.
Навстречу с хриплым лаем кинулся белый алабай, но тут же поперхнулся и упал, будто на этот прыжок израсходовал последние силы.
— Ну, ну, тихо, милый, — заговорил Игорь Иванович. Собака его очевидно узнала, заскулила, хвост ее дрогнул. Капитан посветил на нее. На боку у собаки была большая кровоточащая рана. Она жалобно скулила и скребла лапой ногу Игоря Ивановича.
— Кто же тебя так? — спросил капитан, как будто собака могла ответить.
— Сейчас я тебе помогу, ты, молодец, до последнего выполняла свой долг — сказал Игорь Иванович, погладил морду собаки и выстрелом из пистолета в голову, прекратил ее мучения. Капитану показалось, что овчарка с облегчением вздохнула. — Так хоть не будет мучиться. Пойдем, капитан.
Игорь Иванович направился в самый дальний угол, разгреб сено и открыл крышку люка:
— Прикрой, капитан. Стреляй в любого, кто тут окажется. Свои предупреждены, а чужим тут делать не чего, — он взял сумки с противогазами, шагнул вниз и пропал из вида.
Через полчаса он появился, неся на руках малышку лет трех. Сзади за ним шла вторая девочка, постарше. Разглядеть лица детей капитан не смог, увидел только поблескивавшие стекла противогазов.
— Капитан, возьми.— Он передал малышку капитану, сам взял за руку старшую девочку. — Пошли, только тихо и осторожно.

Леся с Давидкой спустились на цокольный этаж, где находился огромнейший гастроном. Здесь было столпотворение. На входе за право обладать тележкой спорили две женщины, пытаясь вырвать тележку из рук друг друга. Одна попыталась оттолкнуть другую двумя руками, вторая отпустив тележку, вцепилась сопернице в волосы. Тележка от тычка покатилась, и была тут же подхвачена молодым парнем, который не стал дожидаться реакции дерущихся, лавируя между людьми, исчез за стеллажами. Обе женщины сразу же, оставив друг друга, с криком бросились за ним.

Множество людей с тележками метались от стеллажа к стеллажу, бросая в них всё без разбора.
— Пойдем, покажешь, где твое печенье находится, знаешь?
— Знаю, — Давидка потянул Лесю куда-то вправо. Лавируя между покупателями, они пошли по залу. На полках товара почти не было. Те, чьи тележки не были загружены, осаждали редких лиц в униформе магазина, требуя побыстрее выставить товар на полки. В одном месте разгорелся скандал. Пожилая женщина, которая только что дралась за тележку, кричала, размахивала руками перед администратором.
— Давид, пойдем скорее, — Леся попыталась обойти сборище стороной. «Диетические товары», «Кошерная еда», — прочитала Леся вывеску. Давид отпустил ее руку, завернул за стеллажи.
— Женщина, — схватила ее за пиджак скандалистка, — Вы же видели? Подтвердите, что это безобразие... Я это так не оставлю!!!
Леся аккуратно освободилась из рук женщины и пошла в сторону, куда убежал внук.
Завернув за стеллажи, она резко остановилась. В самом дальнем углу на полу у ног внука лежал мужчина. Тело его конвульсивно дергалось, он хватал ртом воздух, но, казалось, не мог вздохнуть, в его легких будто лопались пузыри. Потом вдруг тело его выгнулось дугой, голова мотнулась прямо к ногам внука, изо рта появилась кровавая пена и он затих. Леся бросилась к внуку. Он расширившимися глазами, с ужасом смотрел на мужчину, на правом ботиночке растеклось кровянистое пятно. «Давид, Давид, внучек», — Лес подхватила внука на руки и кинулась вдоль прохода, налетев на внезапно остановившуюся женщину. Женщина закашлялась, срывая с шеи платок. Потом ее тело забила дрожь, она упала на пол и судорожно забилась, надрывно сипя.
«Что же это такое? Боже, помоги», — взмолилась про себя Леся. Завернув за стеллажи, Леся остановилась. Магазин напоминал панораму «Бородинской битвы»: под ногами была рассыпана мука, крупа, сахар, многие тележки в продуктами валялись, пачки чая, кофе разлетелись, консервы разлетелись по полу, мечущиеся между стеллажами люди давили все это ногами, расталкивали друг друга только чтобы выбраться из магазина. Много людей лежали без движения, толпа бежала прямо по ним, спотыкаясь и падая. Леся вдруг увидела, что недавняя попутчица из лифта, вскочила с пола и вцепилась зубами в живот парня в футболке «Russo turisto» и стала рвать плоть. Он пытался ее оттолкнуть, но не мог справиться, чувствовалась в девчонке какая-то звериная сила.
Леся резко развернулась и побежала обратно за стеллажи, вспомнив, что в самом углу она видела дверь. Давид безвольно повис, оттягивая руки, ноги на высоких каблуках подгибались, дыхание сбивалось, но Леся продолжала бежать к заветной двери. Когда она уже почти добежала до нее, сзади услышала визг. Обернувшись, она увидела, что женщина вскочила с полу и с безумным видом бросилась на маленькую девочку. Леся захлопнула за собой дверь, и, увидев шпингалет, тут же заперла ее. Оглянувшись вокруг, она поняла, что они оказались на какой-то внутренней лестнице. Было тихо, только из-за двери раздавался приглушенный рокот. Леся остановилась на площадке, дыхание сбоило, перед глазами от напряжения плыли серые круги. Она отдышалась, села на ступеньку, посадив на колени внука. Он еще не вышел из ступора, глаза были открыты, но взгляд обращен куда-то внутрь. Лицо было бледным. Леся выхватила из сумочки сотовый и трясущимися руками стала нажимать на кнопки. Телефон молчал. Она нажав на сброс, вновь стала набирать телефон сына. Опять молчание. Она в недоумении посмотрела на дисплей. Связь отсутствовала.
Вдруг Давид у нее на руках вздрогнул, выгнулся. Его маленькое тельце стал сотрясать сильный кашель, который перешел в хрип, глаза выкатись из орбит, зрачки расширились. Он забился в судорогах, Леся стараясь удержать внука на руках, прижала его к себе, но трудно было справиться с таким маленьким, казалось бы. Вдруг тело обмякло. Лес прижала его к себе и почему-то стала баюкать. Свесившаяся рука ребенка безвольно моталась из стороны в сторону.
Леся взяла эту маленькую ручку и, заливаясь слезами, стала перебирать пальчики. Вдруг она почувствовала, что пальцы внука напряглись. Сквозь слезы Леся увидела, что глаза Давида распахнулись. Она обрадовалась, но в следующее мгновение ей в глаза вцепились пальцы внука. От неожиданности она оттолкнула Давида от себя, он упал на пол лестничной клетки, но тут же быстро вскочил и с урчанием бросился на нее. Леся закрыла лицо руками, Давид вцепился в ее руку зубами и стал рвать кожу и сухожилия. Леся вскочила, второй рукой оттолкнула Давида и бросилась вверх по лестнице. Она не успела пробежать и пролета, как Давид вцепился ей в ногу и она упала. Внук бросился ей на грудь и его зубы сомкнулись на ее шее. Последнее, что она увидела — его безумные глаза, и вспомнила проклятие: «Что б тебя сожрали твои дети!!!».

Лейла, составив на поднос кастрюлю, сковороду, тарелку, соль и перец, бросив сверху прихватку и полотенце, зажала в другой руке пакеты с картофелем и курицей пошла на кухню готовить ужин, на улице было уже темно. Григорий ещё не вернулся с работы, впрочем, для неё это было привычное дело. Больше её волновало отсутствие сына. Они с Олесей Еремеевной сильно задерживались.
Кухни в их секторе были общими, по две на этаж. Их кухня отличалась от остальных тем, что проживающие, сбросившись, купили на кухню гардины и установили оставленный кем-то когда-то за ненадобностью телевизор. Телевизор был стареньким, ловил всего два канала, но непостижимым образом создавал на кухне уют. Студенты любили готовить под его бормотание. Поставив на печку кастрюлю с водой, ткнув клавишу на панели телевизора, Лейла стала чистить картошку.
— Ну, ничего себе! — на кухню вошла соседка, симпатичная студентка Верочка. Прошла к телевизору и включила звук.
На экране шла модная в последнее время передача новостей с прямыми включениями комментариев известных политиков в прямом эфире. Известная всей стране ведущая, сверкая алмазными каплями в мочках ушей, с пристрастием допрашивала не менее известного политика крайне националистического левого толка о том, что он может сказать о положении в Израиле, Иране, Пакистане, Китае, а также как он может прокомментировать сюжет о вспышке эпидемии в Берлине. На фоне царящего на экране хаоса, бегущих людей, искореженных автомашин звучал голос Известного политика:
— А что нам Израиль, Иран, Пакистан или даже Германия? — активно жестикулируя вопрошал политик — Чем меньше евреев останется, тем будет легче нам, этническим русским, дышать, тем большее пространство мы будем контролировать.
Сюжет закончился, на экране вновь появился Известный политик с горящими глазами, волевым подбородком и уверенным взглядом. Внезапно он весь дернулся, схватился рукой за горло, стал рвать на себе галстук, захрипел. Потом его тело сползло с дивана на пол и он забился в судорогах, на губах появилась розовая пена.
— Что с вами? — взвизгнула ведущая и дернула головой, капли в ее ушах засверкали и заискрились. — Гарик, выключай камеру!
Но камера в студии продолжала работать, перескакивая с испуганного лица ведущей на безжизненное лицо политика.
— Господи, что же это делается? — воскликнула Верочка.
Лейла бросила картошку, схватила сотовый, стала набирать номер свекрови. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — сообщил ей равнодушный голос. Беспокойство обожгло ее сознание: «А вдруг и до нас дошел этот вирус?!» Лейла бросилась в комнату за плащом: «Надо ехать в торговый центр».
В спешке Лейла пересекла двор и забежала на крыльцо Главного здания МГУ, она не обратила внимания, что ей навстречу бегут студенты с перекошенными лицами. Поднявшись по лестнице, она пробежала по вестибюлю и тут вдруг будто кто-то ударил ее «поддых», тело свело судорогой, жестокая боль пронзила тело, скрючивая в дугу. Она закричала, но вместо крика из горла вырвался хрип. Глаза захлестнула кровавая пелена, в голове вспыхнула боль, будто разорвался фейерверк, она упала на пол и сознание ее погасло.

Просторная зала была залита искусственным светом ламп, большую её часть занимал длинный и массивный стол, уставленный различными явствами, это было мероприятие только для своих. Официанты носились с подносами, подновляли напитки гостей. Едоки сами подавали друг другу блюда. В целом складывалась вполне уютная обстановка. Тут и там слышалась фраза: «А вот когда всё это закончится…». Продолжение у фразы могло быть разное, но смысл был один — большинство гостей считало своё пребывание в бункере временным.
Во главе стола восседали Элькин, Тер-Григорян и необъятных размеров человек в форме генерала ФСБ. Более всего человек походил на бегемота, и вальяжными неторопливыми движениями и манерой открывать рот, заглатывая куски то красной рыбы, то окорока. Это был, во всех смыслах, большой начальник. На его объёмной груди вздымались планки различных госнаград и временами поблёскивала Золотая звезда Героя России. Бегемот что-то увлечённо рассказывал Тер-Григоряну, собеседник слушал его, сохраняя на лице выражение полнейшей благожелательности и расположения. Генерал-бегемот был счастлив тем, что он попал в ВИП-зону. В бункере было несколько министров, но они все были в премиум-секторе, а он был здесь со своим другом Николаем Ароновичем.
В высших кругах уже начали интересоваться его заграничной недвижимостью и его делами по бизнесу — запахло жареным, и, казалось, прощайте генеральские погоны и здравствуй почётная отставка. А тут нагрянула эта эпидемия, дай бог, когда всё уляжется, о его провинностях забудут и он — генерал Буров- будет снова на коне. И об обидах не позабудет.
По другую сторону стола расположилась совсем другая компания. В центре сидел скромного вида сухощавый пожилой мужчина в сером костюме, старомодных очках, на безымянном пальце правой руки был небольшой перстень с крылатой змейкой, обвивающей жезл, при каждом движении руки маленькие глазки-бриллианты змейки поблёскивали. Он о чем-то увлечённо разговаривал с человеком, в котором было что-то, что неуловимо напрягало Бегемота. Но Буров предпочёл не обращать на это внимания и насладиться терпким армянским коньяком. Пусть Цессарский разговаривает с кем угодно и сколько угодно — он ведь всего лишь учёный на службе Элькина, а значит обязан и Бегемоту, и не важно, что Цессарский — бывший Главный санитарный врач России, в союзниках у Бурова есть Министр здравоохранения.
Очаровательная Наталья Ильинична сидела по правую руку от Элькина и увлечённо поедала устрицы, для высшего света не было секретом то, что Элькин и Фёдорова были давними друзьями и любовниками. Муж Фёдоровой, известный кинокритик и режиссёр нетрадиционного кино, был нетрадиционен во всех отношениях. Впрочем, это была заезженная тема бульварных газет. Суть вопроса была в том, что Наталья Ильинична лоббировала интересы Элькина в Минздраве и именно благодаря её покровительству была открыта сеть клиник «Славянский-медикал». Буров также знал, кто на самом деле является отцом её сына. Буров знал многое из того, что не было доступно бульварной прессе, и это давало ему ощущение власти…
И тут Бегемот наконец понял, что его напрягало. Тот человек, с которым разговаривал Цессарский, его лицо не было ему знакомо. Это был, видимо, кто-то из научных кругов. А кто у нас главный по всяким-там научным делам?.. Правильно — Карпов. Осенённый удачной догадкой Бегемот толкнул Карпова в плечо:
— Васька, скажи-ка, а кто это там сидит напротив нашего Апполона?
Карпов-младший слегка поморщился то ли от подобного фамильярного обращения, то ли от того, что грибной суп пошел не в то горло, но, тем не менее, ответил:
— Это один из учеников отца, я не помню его имени… он откуда-то из Ирана.
— А, — понимающе закивал Бегемот, — значит, из «посольских».
— Не совсем, насколько я знаю, его сюда привёз Аликберов.
— С каких пор Патрик заинтересовался наукой? — удивился генерал.
— С тех самых пор, как началась Эпидемия. Он несколько раз консультировался с отцом по разным вопросам, уверяю Вас, Анатолий Ефремович, это сугубо прагматический интерес.
— Да, служить России стало модно, прямо-таки волна патриотизма.
— Да, и как это волна патриотизма совпала с волной эвакуации! — подхватил иронию Бегемота собеседник.
— Патриотизм шагает по стране, патриотизм тебе и мне, — продекламировал Буров, подражая голосу известного поэта.
Карпов рассмеялся. В этой жизни главное иметь нужные связи, а дружба с генералом ФСБ никому не помешает, мало ли, у кого можешь оказаться под колпаком. Должность исполнительного директора одного их крупнейших российских холдингов не позволяла быть непредусмотрительным.

Генерал Соболев быстрым шагом шел по коридору. Дмитрий Оттович опаздывал на званный ужин, устроенный Элькиным, встреча «гостей» и их размещение отняло больше времени чем он предполагал, компания была занятная, но те гостинцы, которые они привезли, снимали любые подозрения, тем более, что за этих людей поручился его старый друг. А вообще, друг Толик хорошо устроился там, на Ближнем Востоке. Большим человеком стал, может себе позволить летать на военно-транспортных самолётах. Позавчера его «Спартанец» приземлился на аэродроме «Быково».
Соболев полагал, что Толик просто купил по дешёвке списанного «Спартанца» у Афганских ВВС — удачное приобретение — борт-призрак, самолёт, которого нет.
Конечно, Соболеву пришлось поднимать свои связи, в срочном порядке договариваться, чтобы самолёт пропустили, всего-то шесть часов лёта из Пешавара — и вот он здесь. Тем не менее, встреча была организована надлежащим образом и Толика встретили проверенные люди из ГРУ. Толик знал ситуацию получше некоторых — на Ближнем Востоке сейчас было очень горячо. Соболев был очень удивлён, когда боевой товарищ, которого он считал погибшим, вышел на связь в 2003-ем, он очень изменился, но, в то же время, остался прежним: как только он оказался на земле, он тут же развёл бурную деятельность, полагая, что привезённого с собой оборудования будет недостаточно.
— Тоньше надо работать, Димка, тоньше, не проработаешь ситуацию сегодня — поплатишься за это завтра в троекратном размере! Ты работай-работай, — жизнерадостно говорил Толик, — так чтоб бате твоему на том свете краснеть за тебя не пришлось! А я пока по магазинам прошвырнусь.
Под «прошвырнусь по магазинам» Толик имел ввиду поездки по московским военным, медицинским и прочим складам, для того, чтобы докупить всё необходимое. Среди необходимого, к удивлению Соболева, оказались, среди прочего, спортивные луки, стрелы и гарпуны.
— Народец-то у нас совсем бешеный стал, — этот простоватый жизнерадостный тон совсем не вязался с обликом суховатого, заросшего по брови чёрной с проседью бородой старца, но Соболев хорошо помнил, что они с Толькой одногодки, стало быть, «старцу» сейчас около пятидесяти пяти, — берёт их только особо крупный калибр, я видел записи моих людей, обойму демонстранту в грудь всадишь, а он встанет и пойдёт, пойдёт как будто бы и не было ничего. Выход: целить либо в сердце, либо в голову, и чтоб прямое попадание, с гарантией, вот тогда уже никто не встанет.
Слова Толика уже тогда заставили генерала задуматься, но для Соболева ситуация всё ещё выглядела несколько фантасмогорично — некий еврейский учёный создаёт вирус, который уничтожает более, чем четверть мира всего за несколько дней.
Хотя, судя по некоторым данным, возникали смутные сомнения в том, что Вильман вообще был евреем. Как ни старались люди Толика, им так и не удалось проникнуть в секретную лабораторию в Нес-Ционе. А в том, что эпидемия началась именно с этого города, Соболев не сомневался. Было чрезвычайно жаль, что и попытки разработать Кугельштайна не увенчались успехом, год напряжённейшей агентурной работы, а потом, профессор просто растаял как утренний туман, и найти его следов так и не удалось. У Толика была обширная агентурная сеть на Ближнем Востоке, но в Европе нехватка профессиональных агентов была жесточайшей. Отчасти поэтому разработка Кугельшнайна не удалась. Но у Соболева был туз в рукаве, и этим тузом был Данаифар. Именно этому молодому и перспективному учёному удалось сблизиться с Вильманом (по словам Данаифара они даже охотились в усадьбе Вильмана на Готланде), повод для знакомства был прост — конференция памяти друга и учителя — незабвенного Кугельштайна. Данаифару удалось получить от Вильмана сведения, которые в сложившейся ситуации являлись бесценными. Это были общетеоретические выкладки, обрывки гипотетических философских разговоров. Были разговоры и о том, кто какое мороженное любит и где лучше отдыхать весной. Во время этих разговоров всегда присутствовало много людей, Вильман был душой компании и никогда не оставался один.
Сейчас из этих обрывков в лабораториях Цессарского пытались понять природу Штамма Вильмана.
Генералу казалось, что Вильман как будто бы играл, играл со всем Человечеством, только вот понять причины этой игры было невозможно, и все разгадки исчезли вместе с Вильманом. Толик говорил, что его чёрный VistaJet 60 видели в нескольких аэропортах мира, Вильман был в сопровождении пары охранников и нёс в руках небольшой лабораторный чемоданчик, на этом всё, связь с агентами внезапно прервалась, а затем заражение накрыло мир. Дмитрий Оттович, впрочем, не сомневался, что у старого друга не нашлось резервных вариантов.

Наконец генерал оказался на нужном этаже и решительным шагом двинулся к столу, подыскивая свободное место. Окунув взглядом залу, Соболев увидел Данаифара и Цессарского, старый академик увлечённо «пытал» молодого учёного:
— Как же всё-таки Вам удалось узнать столь многое о вирусе за столь короткое время, молодой человек? — допытывался Цессарский.
— Аполлон Иосифович, я считаю, что здесь не время и не место для подобных разговоров, — вступился за Данаифара Соболев.
— Вы совершенно правы, Дмитрий Оттович! — встрепенулся от неожиданности Цессарский — Лучше будет, если мы обсудим это с уважаемым Абузаром в более научной обстановке, я, право, уже порядком утомил своими расспросами. Как же Вы меня напугали.

Может быть это и неправильно, заставлять волноваться старого человека, но здесь было слишком много нежелательных слушателей, и генерал опасался, как бы ценная информация попала не в те уши. Данные, добытые Данаифаром, были чрезвычайно важны, несмотря на то, что большая их часть была основана на научных допущениях. Проверять их на практике у Соболева не было ни малейшего желания.
Генерал бросил взгляд на противоположную сторону стола: Бегемот что-то увлечённо рассказывал Карпову, Элькин перешучивался с Фёдоровой. Аликберов постоянно пытался вставить свои пять копеек в разговор, но у него ничего не получалось — на него просто не обращали внимания. Наконец вице-премьер пригорюнился и решил посвятить себя куриному салату. Адвокат Бродский что-то активно обсуждал с нефтепромышленником Жарским.
Соболев усмехнулся… Жарский…. нефтепромышленник, который решил податься в политику и даже составить конкуренцию Президенту, но теперь-то у него нет ни нефти, ни политики — в бункере всё чётко определено, и даже старая дружба с Элькиным не могла спасти его положения, хотя, не случись этой эпидемии, он мог бы кончить как Подазовский.
Единственным нормальным мужиком среди этой шайки казался Дуче. Со всеми остальными нужно было иметь дело с большой оглядкой.
Поняв, что ему сейчас не хочется вступать ни с кем в разговор, Дмитрий Оттович предпочёл подумать о вещах более насущных. Людей Толика и некоторых из грушников он разместил в так называемом секторе УЛЬТРА, под этим ровным счётом ничего не говорящем названием скрывалась не приведённая в порядок часть бункера, там находились резервные апартаменты, спецарсенал, спецлаборатории и некоторые научные и производственные мощности — словом всё, то, о чём не подумал Элькин. Толька помог ему и здесь, в течении полутора лет анонимно поставлял научное оборудование для нужд бункера, однако об этом Соболев предпочитал не сообщать Элькину и компании. Разумеется, Соболев понимал, что у старого друга есть и свой интерес — жизнь отучила его верить в абсолютно бескорыстный альтруизм.
Но большая часть сектора УЛЬТРА была захламлена ещё с Советских времён, она находилась вне зоны комфорта, и это была гарантия, что никому из постояльцев не придёт в голову туда соваться, да и вход был хорошо скрыт. Если Элькин заботился о комфорте, то Соболев заботился о перспективах и резервах.
Беспокоило Соболева несколько моментов: во-первых: Толька до сих пор не вернулся из города, он хотел заскочить в офис ООО «Виллар», избавиться от кое-каких документов, а также заехать в Резиденцию посла Ирана — забрать тех, кого не успели эвакуировать. Вторая причина для беспокойства напрямую вытекала из первой, с «посольскими» дела обстояли откровенно плохо, все более-менее пригодные для проживания уровни были забиты постояльцами Элькина (этот жид здесь очевидно отель устроить решил) и иранцев негде было разместить. К сожалению, истинная картина того, что задумал Элькин, вскрылась только сейчас и не было времени переоборудовать большее число помещений под проживание. «Посольские» были не единственными, о ком Элькин забыл — необходимо было разместить в бункере и бойцов ближайшей воинской части, именно они сейчас защищали периметр. К счастью, массированного натиска мутантов удалось избежать, благодаря вывозу за пределы Москвы населения ближайшего жилого района, этот район был построен недалеко от ЦКБ в начале-середине 70-х годов.
Обстановка сейчас была вполне нормальная, боеприпасов и ОЗК у ребят хватало, но их размещение в основном бункере всё ещё оставалось под большим вопросом — именно этот вопрос нужно было решить с Элькиным после ужина.

А вот Гамлета Мишаевича Тер-Григоряна волновали совсем другие заботы, он делал вид, что внимательно слушает Бегемота, вовремя кивал головой, соглашался. Но мысли его были совсем о другом, об Ашоте. Угораздило же этого барана пробиться в бункер! Нехорошо так говорить о брате покойной жены, но иной характеристики для Ашота не находилось — тупой самонадеянный баран! Он был извечной проблемой семьи Тер-Григорянов: употреблял наркотики, пил, постоянно занимал деньги (якобы на новое дело) и тут же спускал их в казино или тратил не девиц лёгкого поведения. В бункер он припёрся тоже с одной такой… девицей. Но проблема была не в этом, проблема была в том, что Ашот дурно влиял на Альберта. Мальчик совсем не понимал, с кем имеет дело и называл Ашота лучшим другом, разница в возрасте у них была шесть лет и было не понятно, почему они подружились. Сын считал Ашота старшим и более опытным товарищем. А Ашот, в свою очередь, не уставал втягивать Альберта в различного рода авантюры, хорошо, что ещё не посадил на иглу или кокс. Ашот был звездой московских ночных клубов, а там этого дерьма навалом. Теперь вот он ещё и здесь, хорошо, что не мозолил глаза и тусил в другой части бункера — в «Премиуме», Гамлет Мишаевич предчувствовал, что и здесь Ашот будет популярен, уж больно публика подходящая подобралась: журналисты, всякие критики да светские обозреватели — голубятня в общем. И теперь в полный рост вставал вопрос, как оградить от этой грязи сына. Он бы мог приставить к нему круглосуточную охрану, но насильно мил не будешь, парню всего семнадцать лет и он не поймёт отцовской заботы, ещё и в протест войдёт.

Все уже ждали их возле машин, более никого в живых не обнаружили. Девочек устроили на заднем сиденье лимузина. Игорь Иванович о чем-то тихо переговорил с охранниками из джипа.
— Капитан, садись спереди. Возьми пулемет, — РПК перекочевал на колени капитана.
Машины вырулили на улицу Мира, набирая ход. Но не успели проехать три квартала, как послышался топот. Со стороны Клязмы наперерез машинам бежала огромная толпа. В руках впереди бегущих мелькнули ножи. Капитан вспомнил, трехдневной давности репортаж из Израиля, когда бегущая толпа безумных людей смела грузовик, вытащила водителя и пассажира и стала рвать их на части. Тогда капитан еще сомневался в реальности информации, подозревая очередной развод и пиар. Но сейчас он не усомнился в намерении толпы — она бежала целенаправлено к их машинам.
— Гони, — закричал капитан бойцу. Сзади раздалась очередь из калаша. Игорь Иванович в открытое окно поливал свинцом толпу. Капитан обернулся, выставил ствол РПК в окно задней двери, опершись на спинку сиденья бойца, боком задевая его голову и открыл огонь. Тяжелые пули, вылетая из пулемета, встречались с плотью безумцев. Но толпа продолжала бежать, надсадно хрипя. Падали только те, кому выстрелом размозжило голову. Из несущегося сзади джипа тоже заработал пулемет и зацокала выстрелами винтовка.
— Капитан, бей в голову, — прокричал Игорь Иванович. — Боец, главное не останавливайся, мы должны оторваться.
От напряжения у капитана вспотела спина, противогаз мешал полному обзору. Гонка продолжалась минут десять, но капитану они показались вечностью. От мутантов удалось оторваться только в конце улицы Ленина. Повернули на Кирова. Впереди был пляж. Тут мутанты опять полезли толпой, будто вода их поддерживала.
Капитан выставил РПК в переднее окно и стал стрелять в мутантов, выбежавших на дорогу. Лимузин бросало из стороны в сторону, капитан боялся, что он перевернется, наехав на очередной труп. Спереди полыхнуло, капитан обернулся и увидел, что один из охранников высунулся в люк на крыше джипа и стреляет из подствольного гранатомета. «Хорошо ребята вооружились», — еще не успел додумать капитан, как прямо в окне увидел налитые кровью глаза мутанта. Капитан опешил, он не успевал повернуть РПК, но тут сзади прогрохотал калаш Лизы, и мутант откатился от машины. За Шапкиным мостом мутанты отстали. Лимузин выскочил на Колхозную площадь, выполнил поворот налево и вдруг заглох, прокатившись по инерции вперед. Идущий сзади на полной скорости джип едва успел отвернуть влево, чуть не протаранив лимузин. Завизжали покрышки. Джип остановился и стал сдавать назад.
— Боец, что случилось? — закричал капитан. Боец ошарашенно смотрел на него:
— Не знаю, капитан. Надо смотреть.
Трое охранников, оставив джип, заняли круговую оборону.
— Быстрее, боец, — Игорь Иванович уже был наружи и открывал капот лимузина. — Капитан, прикрой, за тобой тыл.
Капитан занял позицию сзади спиной к лимузину, всматриваясь в темноту.
Минут через пятнадцать мотор заработал. Капитан стал разворачиваться к автомашине, когда боец закричал. Он увидел, что откуда-то снизу на бойца бросился мутант и нанес ему удар дубинкой по голове. Боец стал заваливаться. Капитан прошил мутанта очередью. Второй мутант, вывернувшись откуда-то сбоку, задел его ножом. Капитан на развороте в упор расстрелял мутанта. Загрохотали автоматы со стороны джипа.
Обернувшись капитан увидел, что кто-то из охраны упал, продолжая поливать длинной очередью несущихся к ним мутантов. Из окна загрохотал автомат Лизы, а из джипа закашлял огнем гранатомет. Когда атаку удалось отбить, обнаружилось, что боец и один из охранников убиты, два других — ранены, у капитана разрезан ОЗК и царапина на руке.
— Капитан, можешь вести машину?
— Лимузин никогда не водил, но попробую, думаю, он ничем от БМВ не отличается.
Раненных загрузили в джип, капитан сел за руль лимузина. Убитых пришлось оставить. Машины тронусь. Девочки на заднем сиденье тихо плакали. Лиза их гладила по плечам и прижимала к себе. Игорь Иванович разместился впереди рядом с капитаном, зажав пулемет между колен. Достал сотовый и долго разговаривал с Соболевым, разъясняя ситуацию.
— Капитан, на МКАДе нас будут встречать микроавтобусы и БМП. Постарайся доехать.

Ночь была темна. Миновав блокпост, колонна из трёх микроавтобусов и БМП проехала на охраняемую территорию, один из них направился в сторону рублёвских особняков. Два других вместе с БМП проследовали в сторону ЦКБ. Миновав ещё несколько блокпостов они оказались в центре охраняемой территории, подъехав к грузовому створу бункера, машины начали выгружать людей и какие-то мелаллические ящики, из одного из микроавтобусов вышли высокая и широкая в плечах девушка, которую никак нельзя было назвать хрупкой и мужчина в дорогом костюме.
—Mina, es tut mir Leid, was mit Kurt passiert ist, — с искренним сожалением в голосе проговорил мужчина.
—Es ist Gottes Wille — jetzt is Kurts Schicksal in Seinen Händen, — убеждённо сказала девушка, —Wir freuen uns für alle, die aus der Residenz entkommen konnten.

Говорили они тихо, чтобы никто не услышал иностранной речи. Путь действительно был очень тежёлый. Закончить все дела в офисе ООО «Виллар» они смогли только, когда уже начало темнеть, быстрым ходом доехали до Резиденции иранского посла, намереваясь забрать тех, кого не удалось вывезти днём, но внезапно подверглись нападению мутировавших, потеряли двоих убитыми и ещё трое, включая Курта, были легко ранены. По распоряжению генерала Соболева все раненые свозились в один из особняков на Рублевке, там о них заботились медики, особняк был обнесён высокой стеной, а комнаты были переоборудованы в запираемые палаты, поэтому переживать за безопасность бункера не приходилось — если раненый мутирует, он тут же будет ликвидирован медперсоналом и охраной.
Прибывшем надлежало устроиться в так называемом секторе УЛЬТРА, где для них уже были приготовлены спальные места.

Москва, бункер под ЦКБ Управления делами Президента (Ул. Маршала Тимошенко, д. 15), первый день после начала Заражения.

Максим мог сказать, что ему крупно повезло, шеф, видимо опасаясь за свою жизнь, поселил его в Премиум-секторе, почти рядом с собой. Комнаты Премиум-сектора были сравнимы с хорошими номерами европейских пятизвёздочных отелей — большая кровать, собственные туалет и душевая кабина, правда, с чрезвычайно экономным расходом воды, но это Максина не расстроило. Он и в своей квартире такого душа не имел… А ведь они с Оленькой только-только закончили ремонт. После долгих скитаний по гарнизонам ЗабВО собственная квартира была счастьем , вот уже шесть лет, как его перевели в Москву, год назад родился Володька — сын, наследник. Где же они теперь, его Оленька с Володькой… Грусть и печаль полоснули по сердцу. Максим очень надеялся, что Костя сможет о них позаботиться.
Работа тоже была не особо пыльной, следить за безопасностью шефа да, бывало пару раз в месяц, отвозить его пьяного из казино домой — ничего экстраординарного. Да и Аликберов относился к Максиму, вобщем-то, неплохо. Пару раз даже денег давал, не в долг, не под проценты, а просто от широты души. Хотя, Максим понимал, что его хозяин такой же политик как и все остальные — политика дело грязное и чистых там нет — он не мог относится к нему плохо. Нужно было сегодня поговорить с Аликберовым, чтобы он подключил свои связи, насколько это возможно.
Вчера была своеобразная планёрка (или, как сейчас модно говорить, брифинг), там некий майор Титов показывал видеозаписи того, что творится на поверхности, картина заставляла вздрогнуть — люди ели друг друга живьём, казалось, что они превратились в зомби и ими теперь движет единственный порыв — ЖРАТЬ. До ЦИТО было примерно семнадцать километров и Максим не был уверен в том, что это расстояние можно будет пройти по земле, с учётом того, что там творится.
В докладе генерала Соболева говорилось, что Москва сейчас охвачена Эпидемией полностью. Единственное надёжное место — это убежище. Бункер ЦКБ имеет хороший запас автономности, заражённые и мутировавшие пока не проявляли себя активно. Решением совета директоров холдинга «Славянкий» бункер переходит на систему пищевых талонов и недельных нормативов. Человеку выдавалось определённое количество талонов на продукты в соответствии с его недельным нормитивом, как во времена начала перестройки. Для солдат и офицеров введён в действие график дежурств на внешнем периметре и блокпостах. В бункере введён также запрет на курение, как часть алгоритма эпидемиологической безопасности, разработанного профессором Цессарским.
О самом алгоритме Максим знал немного, он не был учёным, и весь этот ворох цифр и графиков, приведённый Цессарским, ему ровным счётом ничего не сказал. Максим запомнил главное. Инкубационный период Штамма Вильмана составляет около получаса, поэтому перед входом в бункер необходимо было сдать оружие и полчаса ждать, вирус боялся температуры выше ста пятидесяти градусов по Цельсию, поэтому следующим этапом обработки становилась своеобразная сауна, изолированное помещение с очень высокой температурой. Основным переносчиком вируса была вода, поэтому далее следовало помещение с предельно низкой влажностью. В бункере тоже поддерживалась низкая влажность.
Откуда Цессарский столько узнал о вирусе, ведь с момента первой его вспышки не прошло и семи дней? Впрочем, если все предосторожности и ограничения профессора спасут бункер от вируса — это неважно.
Внезапно его отвлёк от размышлений тренькающий звук входящего сообщения, Максим протянул руку к тумбочке, нащупал телефон, поднёс к глазам СМС от шефа гласило: «Жду у себя через полчаса». Максим сел на кровати и подумал, что нельзя заставлять шефа ждать. Привёл себя в порядок, оделся. Оставалось ещё двадцать минут. Всё-таки Элькин был немного пижоном, потому, что в бункере был даже свой оператор сотовой связи и свой вай-фай. Впрочем, сотового оператора можно было отнести к желанию заработать ещё немного денег с постояльцев. Деньгами были карточки на продукты, хотя ходили долларовые и рублёвые купюры со штампом в виде размашистой росписи Элькина, курс доллара к рублю был уравнен один к одному — Элькину одним росчерком удалось сделать то, что удавалось только Сталину. Вся прочая наличность, равно как и сигареты, алкоголь, наркотики и лекарственные препараты, были изъяты при входе в бункер. И хотя нормативы постояльцев секторов ВИП и Премиум были на порядок больше, чем нормативы всех прочих постояльцев, военных и технического персонала, Элькин старался построить сбалансированную систему, которая бы исправно функционировала. В этой системе не было места никакой демократии. В своём вечернем выступлении по внутренней информационной сети Элькин подчеркнул, что все силы бункера должны быть мобилизованы для выживания в сложившейся обстановке. Сразу после записи этого выступления были организаваны банкеты, пиршества перед выходом на новый этап жизни, который ознаменовался чудесным спасением. Впрочем, Максим считал, что в их спасении не было ровным счётом ничего чудесного — всё банально, просто большие деньги, большие связи.
Оставалось три минуты. Максим вышел в коридор, подошел к двери комнаты шефа, постучал. Аликберов открыл дверь, но был ещё не до конца собран и попросил Максима подождать, однако, велел пройти в комнату и кратко обрисовал обстановку:
— Элькин вызывает на закрытое совещание с Соболевым, Буровым и Цессарским, — шеф поправлял перед зеркалом галстук, — они хотят обсудить темы по размещению в бункере, Соболев говорит, что нужно пересмотреть ряд вопросов относительно «посольских» и военных.

Войдя в небольшой конференц-зал в ВИП секторе Максим увидел, что все приглашенные уже разместились на предназначенных для них местах, но кресло во главе стола пустовало — Элькина ещё не было. Расположившийся неподалёку Бегемот, казалось, успел задремать, сложив руки на груди. Сегодня от тоже был при параде — надо же было показать, кто тут Герой России. Тер-Григорян напротив что-то усердно чертил и записывал в блокноте. Цессарский просматривал свои бумаги, а Данаифар сидел с несколько отсутствующим видом.
На лице Соболева не было никаких эмоций, но по его решительной и спокойной позе чувствовалось, что генерал готов к трудному разговору, готов отстаивать свою точку зрения.
В зал вошел Элькин. Он решил не занимать предназначенное ему место, чтобы не заслонять стену, на которую проецировалось изображение с маленького проектора и занял кресло напротив Тер-Григоряна.

Первым предоставили слово Соболеву:
— Итак, господа, я считаю, что нам нужно пересмотреть характер размещения населения в бункере. А именно, выделить половину секторов ВИП и Премиум для наших иранских партнёров и для тех военнослужащих, которые несут дежурство на Периметре, от этих людей сейчас зависит наша безопасность и безопасность всего бункера.
— Позвольте возразить, Дмитрий Оттович, — начал Элькин, — то, что вы предлагаете неприемлемо по целому ряду причин. Во-первых тот факт, что все постояльцы уже оплатили свои номера заранее…
— Позвольте напомнить, Николай Аронович, что здесь не отель, а режимный объект. Да и договоренности с иранцами были достигнуты задолго до поселения. Вы сами заверили доктора Айманипура в нерушимости этих договорённостей.
— Его сейчас с нами нет, — возразил Элькин, — посол Ирана также мёртв, мы должны заботиться о своём выживании.
— И как же вам в этом деле помогут певцы, модели и кинокритики? — с холодной издёвкой спросил Соболев — уж лучше предоставить надлежащее место в бункере компетентным специалистам и профессионалам. Мы могли бы разгородить некоторые апартаменты Премиум и ВИП секторов и заселить в них по несколько людей. Более того, можно было бы на четверть сократить нормативы для этих секторов, что позволило бы высвободить дополнительное продовольствие для солдат и наших иранских партнёров.
— Об этом не может быть и речи, — подал голос Бегемот, — это совершенно неприемлемо. Мы должны жить так, как мы заслуживаем.
«Если бы ты жил как заслуживаешь, ты давно бы был в тюрьме» — промелькнула у Максима злая мысль.
— Я полагаю, что Дмитрий Оттович совершенно прав, — заговорил Цессарский, — среди наших иранских друзей множество учёных, квалифицированных специалистов в самых различных областях, один из них сидит рядом со мной. Я бы напомнил вам, Николай Аронович, что среди ваших, так называемых, постояльцев нет ни одного профессионального военного, мало людей, которые умеют обращаться с оружием, а в сложившейся ситуации без помощи профессиональных военных нам не обойтись.
— Согласно данным, которые удалось получить, — продолжил Соболев, — зараженные располагают военной техникой, у них достаточно боеприпасов и оружия. Как оказалось, заражению подверглась большая часть бойцов Внутренних Войск, находящихся в городе. Среди них есть и те, кто не подвергся заражению, но это лишь вопрос времени. По данным, полученным во время ночной разведки, в нашем секторе контроля пока всё относительно спокойно. Но это не может продолжаться вечно, нашим защитникам на Периметре нужен отдых.
— Думаю, что тех мест, которые есть в Жилом секторе будет вполне достаточно, взял слово Элькин, — есть же ведь ещё места в старой части бункера, косметическому ремонту эта часть бункера не подвергалась, но спальные места там организовать можно.
— Николай Аронович, всё уже организовано, но я боюсь, что всем места просто не хватит, мы могли бы несколько потеснить обитателей Премиум сектора, но при этом разместить всех. Сейчас некоторым военным и нашим иранским друзьям приходится спать на подстилках буквально на полу. А, по расчётам уважаемого Григория Тимофеевича, вообще без спального места в бункере останутся более двухсот пятидесяти человек. Это немыслимо, — воскликнул Цессарский.
— Нельзя ли просто взять и оборудовать часть зданий на поверхности? — спросил Буров.
— Это вряд ли возможно, Анатолий Ефремович, — ответил Цессарский, — вирус передаётся по воздуху. Для того, чтобы полностью герметизировать хотя бы первые этажи некоторых зданий уйдёт слишком много строительного материала. Мы не можем позволить себе его перерасход, так как он может понадобиться для восстановления возможных повреждений бункера. Кое-что конечно можно сделать, но никто не поручится за абсолютную герметичность этих сооружений.

Спор затянулся надолго. Но расклад сил был ясен: Соболев и Цессарский были за то, чтобы урезать пайки и метры для жителей ВИП и Премиум секторов, решив тем самым все проблемы с поселением. Элькин и Буров говорили, что это неприемлемо. Бегемот вообще заявил, что «кто первый встал того и тапки, что пусть селятся хоть на улице и передохнут там — его это нисколь не волнует». Карпов, Аликберов находились в фарватере менее резкой позиции Элькина. Единственными, кто хранил молчание на этом совещании, были Данаифар и, как ни странно, Тер-Григорян.
Дуче как будто бы что-то обдумывал и выжидал, только вот пока не было понятно, ЧЕГО. Данаифар молчал по вполне понятным причинам, он стал протеже Цессарского и собственного права голоса не имел. Их с Аликберовым положение было сейчас сходным, высокий пост вице-премьера здесь и сейчас не имел никакого значения.
Карпов же, несмотря на пост исполнительного директора холдинга «Славянский», был самым младшим среди присутствующих. И он, как человек из хорошей семьи, воспитанный по-европейски, не решался перечить старшим.
Так или иначе, но наметились две непримиримые позиции, вопрос с теми, кому не хватит место в бункере, надо было решать. Цессарский много говорил про возможное ухудшение эпидемиологической обстановки ввиду того, что людям прийдётся находиться в тесноте не всегда имея доступ к источникам воды и гигиеническим принадлежностям. Это волновало Аполлона Иосифовича больше всего, ведь механизмы распространения вируса до сих пор были неясны.

Максим понимал, что, по сути, совещание закончилось ничем — стороны лишь обозначили свои позиции, наметились два противоборствующих лагеря и появились «нейтралы», впрочем, нейтральны они не были, просто пока не обозначили свои позиции.

Комнату наполнил роковый мотив, который больше походил на крик пьяных бомжей: «Лала-ла-ла-ла!!! Да лай-ла, лала-ла!!!». Ашот разлепил веки, сделать это пришлось буквально пальцами — вчерашняя вечеринка удалась на славу, при каждом новом «лай-ла!» голова раскалывалась на части. Ашот протянут руку влево и немного ниже (туда, где по его расчетом должен был валяться брошенный вчера айфон). Но рука наткнулась на чью-то задницу. Ашот повторил попытку, на этот раз пальцы сомкнулись на весьма объёмном чехле в виде розового зайца — есть! — этот чехол подарила ему Таша. Выключив будильник Ашот вновь подумал о ней. Задница. Парень повернулся влево, надеясь увидеть стройные ноги своей девушки. Да, увиденные ноги были стройными, но какими-то уж слишком волосатыми. Это были не Ташины ноги… На кровати ногами на подушке лежал Альберт. Руками он крепко обвил ноги Ашота и использовал их вместо подушки.
— Ал, ты что совсем офигел, — попытался вырваться Ашот, — пидор блин!
— Кто пидор? — сонно осведомился Альберт.
— Ты! — наконец смог высвободить одну ногу Ашот. Вторая всё ещё оставалась в руках Ала.
Свободной ногой Ашот попытался спихнуть с себя сонного Альберта.
Внезапно в комнату вошла замотанная в полотенце Таша с мокрыми волосами.
— Всё проказничаете, мальчики? — игриво усмехнулась она.
Глаза Ашота начали расширяться от осознания случившегося НЕПОПРАВИМОГО.
— Первый раз — не пидарас, — подначил его Альберт.
За что тут же получил несильный удар пяткой в челюсть. Таша рассмеялась.
— Да успокойся Ашотик, вы оба были не в том состоянии, чтобы так проказничать. Вы и до номера еле добрались. И мне самой пришлось организовывать свой досуг.
— А что вчера было? — с явным облегчением осведомился Ашот.
— Нуу… вначале вы оба до трёх часов ночи отжигали на танцполе. Пытались выяснить, кто из вас король брейк-данса и диско. Потом ты пристал к какому-то телеведущему…
Память Ашота всколыхнулась, выдав фрагмент воспоминания. «Эй киска, что музло такое кисное?». «Я не киска, — обиженно качнулась длинноволосая голова стоящего за диджейским пультом, — я Анджей Монахов».
— Потом вы с этим ведущим пили на спор, кто больше выпьет — тот и мужик.
Память услужливо выдала Ашоту ещё одно воспоминание:
— А знаешь, в переводе с армянского моё имя означает «надежда этого мира», и правда, здесь все надеются только на меня.
Язык заплетался, но Ашота распирало от гордости, когда его поддерживали овации публики свист и одобрительные возгласы: «Давай, родной, порви его!», «Монах слабак, в него много не влезет!». Публика была всецело на стороне Ашота — как он помнил — Монахова в высшем свете не любили, он слишком часто перестирывал «грязное бельё звезд», вскрывал личные тайны и охотился за сенсациями. Дальше память снова отказывала.
— А потом что было? — спросил Ашот у Таши.
— Потом у тебя с ним была «ничья». Вы оба еле стояли на ногах, потом вы с ним поцеловались, — Таша закатила глаза, — в знак мира и дружбы.
— Точно пидарас! — убежденно воскликнул Альберт.
— Не поцелуй то был, а христианское лобзание. — наставительно поднял палец вверх Ашот.
Какой же он был сейчас смешной. Голое коренастое тело, покрытое чёрными спутанными волосами, скрещенные по-турецки ноги, длинный крючковатый нос и сизая трехдневная щетина. Но при этом на лице выражение если не доктора богословия, то энциклопедически образованного человека.
Альберт был полной его противоположностью: длинный, худой почти без волос на теле. С непокорной копной рыжих волос и светлыми голубыми глазами.
Таша умилилась и развеселилась от такого контраста. Вместе с этим пришла мысль: с кем ей остаться? Да, Ашот привёл её в бункер, но у него, как выяснилось, нет СВОИХ денег и устойчивого источника дохода. А папа Альберта человек богатый и уважаемый, он здесь большая шишка.
Она решила кое-что продемонстрировать Альберту: сделала вид, что с неё случайно свалилось коротенькое полотенце, но вместо того, чтобы смутиться, и быстро прикрыться, она коротко ойкнула, некоторое время помедлила, картинно раздвинула ноги и только после этого, медленно выгибая всё тело, подняла полотенце и так же медленно в него замоталась.
Нужный эффект был произведён — Альберт изрядно возбудился, это было видно по азартно горящим глазам, пламенеющим щекам и кое-чему ещё…, что не было прикрыто ни простынями ни бельём. От ее взгляда Альберт зарделся ещё больше и спешно прикрылся.
Ашот же воспринял эту демонстрацию спокойно, это была для него привычная картина, он лишь зевнул и со вкусом потянувшись, пожаловался:
— Во рту как будто сортир платный устроили… Ташка, притащи чего-нибудь освежающего!
— Мохито пойдёт?
— Да, давай скорей!
Таша подошла к обустроенной в углу барной стойке, открыла небольшой холодильник, достала оттуда лайм и лёд, выдавив сок в стаканы, она положила туда несколько кубиков льда, добавила содовой и кубинского рома ровно в том, соотношении, чтобы коктейль не был слишком крепким.
Вернувшись к кровати, она протянула стаканы Ашоту и Альберту.
Альберт осушил стакан буквально одним глотком и потребовал ещё.
Умывшись и приодевшись, Таша, Ашот и Альберт направились в казино Премиум-сектора.
Здесь всё было сделано по высшему классу. Казино было совмещено с баром и рестораном, впрочем в ресторане была только та еда, которую можно было есть за игровым столом — суши, роллы и прочие блюда азиатской кухни, в которой японская, китайская и прочая гастрономия была смешана в нечто невообразимое. Естественно, что в больших количествах подавался дорогой алкоголь. Было сделано всё для того, чтобы посетитель совершенно не чувствовал хода времени. Воздух к казино был сухой и какой-то спёртый, в обычной ситуации здесь было бы накурено и дым стоял бы коромыслом, но в бункере действовал запрет на курение.
Люди сидели за барными стойками, карточными слолами, рулетками. Играли не просто на деньги — здесь собрались люди, которых деньги мало интересовали, а на «элитные» продуктовые карточки. Элитными здесь называли карточки на различного рода дорогие продукты: коньяки, вина омары, устрицы, всего было не счесть. И посетителям было невдомёк, что играя на продукты они их же и поедали во время игры.
Для здешней публики был важен сам процесс: азарт, предвкушение, радость победы. Они играли ради адреналина.
Кто-то сидел с ночи и уже еле мог двигаться, то и дело шире распахивая красные от усталости глаза и пытаясь подбодрить себя кофе, обильно сдобренный убойной дозой коньяка. Казино никогда не спало.
Звучала приятная музыка, в основном скрипки и духовые инструменты. На информационных стойках над баром транслировалась что-то о ночной вылазке, но звука не было — всё, чтобы не отвлекать посетителей от игры.
Альберт знал, что у отца на семь часов назначено какое-то совещание с Элькиным, сейчас было уже одиннадцать, а от папы не было никаких вестей — значит совещание затянулось. Это было даже хорошо, так отец может и не узнать про его ночные выходки.
Друг Ашот сейчас был у рулетки — проверял одну новую игровую теорию. Суть её заключалась в том, что нужно постоянно ставить на один и тот же цвет и, даже в случае проигрыша, удваивать ставку.
Таша была где-то с ним и, видимо, морально поддерживала его.
Таша… как же она была прекрасна. Её манящее упругое тело, кожа с золотистым отливом, длинные вьющееся пепельно-чёрные волосы и бездонные изумрудно-зелёные глаза. Сегодня утром он чуть голову не потерял, хорошо, что Ашот ничего не успел заметить.
Альберт заказал безалкогольный коктейль (совсем не хотелось напиваться с утра) и продолжил размышлять. И что она только нашла в Ашоте, он же ей не пара, да и с деньгами у него постоянно проблемы, две недели назад снова занимал денег у дяди Роберта, якобы на новое дело, на самом деле — в тот же вечер просадил все эти деньги в казино, проверяя новую комбинацию. Чем дольше он видел Ашота в таком состоянии, тем отчётливее понимал, что он неудачник, который только и умеет, что жить за чужой счёт — теперь становилось понятно, что отец всё-таки был прав. Но Альберт надеялся, что Ашоту удастся выбраться из этой круговерти и стать новым человеком.
Они дружили с детства, маленький Альберт видел в Ашоте старшего брата. Пять лет назад, когда умерла мама, Ашот стал всё чаще брать в займы, говоря, что собрался открывать своё дело. Первое время это действительно было так, но потом он начал пропадать в казино, веря в свою удачу и каждый раз проклиная её, потому что ему не везло. Начал много пить и баловаться наркотой, менял девушек и машины, как перчатки, словно бы стараясь подальше убежать от себя, от своей потери. Альберт не винил Ашота, он его прекрасно понимал.
Внезапно от размышлений его отвлёк голос Таши:
— Скучаешь?
— Да, есть малость, — смутился Альберт.
— Мне тоже скучно. Здесь не так как в городе, атмосфера какая-то гнетущая, — пожаловалась Таша.
— А что здесь не так?
— Здесь мы как будто все заперты. Как на подводной лодке, мой отец был подводником и рассказывал мне про это чувство. Это так непривычно, и мне хотелось бы, чтобы мы поскорей смогли отсюда выбраться.
Таша кивком головы указала на монитор, транслирующий новости. На мониторе картинки сменяли друг друга, звука не было, но была бегущая строка, отображающая общую суть происходящего на экране. Это был выпуск новостей — новости чередовались, актуальные и старые. Ползущие внизу экрана строки сообщали о пострадавших во время ночного рейда, о том, что природа вируса пока не ясна, но профессор Цессарский делает всё возможное, чтобы её разгадать, также была новость о госпитале для раненых, обустроенных в рублёвских особняках, находящихся неподалёку. Сообщалось также, что утром несколько раненых в неадекватном состоянии напали на медиков, однако были ликвидированы. По словам Цессарского, это позволяет сделать вывод, что на инкубационный период вируса влияет внутренняя сопротивляемость организма конкретного человека. Цессарский подчеркнул, что вирус требует дальнейших всесторонних исследований. Далее последовало официальное сообщение Совета директоров холдинга «Славянский» о том, что бункер переходит в режим полной автономии, постояльцам запрещено покидать бункер вплоть до особого распоряжения Совета, выходить на поверхность разрешалось только военным, которые несли дежурство на Периметре, медикам и учёным.
Похоже, тех, кто находились в казино подобные новости не волновали, только Таша выглядела испуганной и Альберт вдруг остро понял, как она нуждается в его поддержке и защите — она была такой нежной и трепетной.
Внезапно вернулся Ашот, не нужно было спрашивать, как он сыграл — всё было написано на его лице, но тем не менее, Альберт осведомился.
— Продул, — услышал он привычный ответ.
Ашот заказал себе скотч со льдом , это было нарушением правила трёх «не», но Альберт не стал предостерегать друга. Ашот выпил «воду жизни» одним залпом и потребовал у бармена повторения. Стало ясно, что в ближайшую четверть часа он будет заливать горечь поражения алкоголем.
Альберт даже и не пытался ободрить друга. Он знал, что это закономерный этап его поведения в казино (где бы оно не находилось): проиграется, выпьет несколько стаканов чего-нибудь крепкого и успокоится. Так было и в Монте-Карло и в Лас-Вегасе, и в подпольных казино Нью-Йорка. Здесь отличие было только в том, что игра велась не на деньги, а на талоны, которые стали гарантом твоего завтра.
Особое коварство этого казино состояло в том, что даже те, кто выигрывали успевали проесть почти весь свой выигрыш за игровым столом. Обыграть казино — оно всегда остаётся в выигрыше, но игроков это нисколько не печалило, они получали своё.
Осушив ещё несколько стаканов, Ашот предложил пойти в ресторан кавказской кухни. Те, кто обустраивали рестораны в Премиум-секторе, явно решили особо не заморачиваться и назвали свои заведения по направлениям кухни: азиатская, европейская, русская, кавказская, еврейская. Европейская кухня была сплошь итальянской, в русской были помещены блюда кухонь всех славянских народов, но самой самобытной и тщательно представленной из них была еврейская кухня. Все рестораны располагались в одном из блоков Премиум-сектора. Туда троица и отправилась.

После совещания должны были представить всех главных распорядителей, кому надлежало обеспечивать комфорт обитателей ВИП и Премиум сектора. В этих секторах была своя собственная система безопасности, чтобы спуститься на уровни этих секторов нужно было воспользоваться ключ-картой с соответствующим уровнем допуска. Необходимый допуск имела охрана бункера, военные, дежурившие на Периметре, некоторая часть технического персонала бункера и непосредственно те, кто проживал в данных секторах. Простым обитателям бункера эти сектора были недоступны. Впрочем, Маским уже имел возможность убедиться, что простых людей в бункере не было — были непростые и те, кто мог быть действительно полезен для этих непростых людей. В бункер набились по связям и по знакомству, каждый из постояльцев мог за отдельную сумму привезти с собой спутника, правда за весьма внушительную плату.
Главным администратором бункера был Бельский, именно он отвечал за всё, что касалось хозяйства бункера и обеспечения досуга постояльцев. У него было несколько заместителей и помощников, которые отвечали за разные сектора и сферы деятельности.
Сам Григорий Тимофеевич был человеком основательным, весь словно бы округлый, с большими усами, и светло-русой шевелюрой. Повадками и движениями он напоминал большого кота. Учёного кота. Факт учёности подчёркивали тонкие очки в золотой оправе, сквозь линзы которых на мир смотрели проницательные зелёные глаза.
За Бельским следовал человек весьма примечательной внешности. Он был среднего роста, худ, но подтянут, одет в тёмно-серый костюм. Голова его была гладко выбрита, на сухом лице были пронзительные, словно бы выцветшие под бесконечной чередой южных рассветов, серые глаза. Кожа его была загорелой словно у английского колониста. Картину завершала щёгольская бородка в стиле Старка, американского торговца оружием.
— Константин Фёдорович Васин, мой первый заместитель, он будет курировать ВИП-сектор, — представил «колониста» Бельский.
— К Вашим услугам, — выполнил короткий поклон подбородком Васин.
Вслед за Васиным и Бельским вошло ещё несколько человек, но выглядели они уже менее самодостаточно и солидно. Было видно, что они находятся в подчинённом положении. Они были по очереди представлены Бельским: ничего не говорящие фамилии — Крюков, Рогов, Маслевский, Романов, Ильинский и Вербжицкий.
Вербжицкому надлежало курировать Премиум-сектор. Маслевский отвечал за хозяйственную часть жилого сектора. Рогов и Ильинский были кем-то вроде шеф-поваров: они отвечали за индивидуальное меню в ВИП и Премиум секторах. Чем занимался Романов Максим так и не понял.
Васин его несколько настораживал, быть может потому, что своим чувством собственного достоинства он резко отличался от всех прочих людей Бельского. Да и настрой у него был совсем другой, как будто бы он начинал новую страницу своей жизни и эпидемия его нисколько не волновала: он смотрел вперед с надеждой и уверенностью, словно бы ждал возрождения.
На этой короткой встрече говорил, в основном Бельский, он старался осветить картину услуг как можно более подробно, потом официанты принесли в конференц-зал несколько бутылок шампанского. И Васин вновь удивил Максима, от спиртного он отказался и предпочёл чистую ледниковую воду. Когда Васин брал бокал, Максим заметил ещё одну деталь: серебряный перстень с кроваво-красным камнем на мизинце правой руки. Максим подумал, что где-то уже видел подобный перстень, только никак не мог вспомнить, где…
Впрочем, кольца-перстни, всё это сейчас не важно, важно, чтобы шеф сейчас лишнего не набрался. С ним ещё предстоял важный разговор.
Нужно было понять, сможет ли Аликберов настоять на органицации рейда в ЦИТО. Если уж на счёт размещения тех, кому должны были предоставить место в бункере возникли вопросы и споры, то такие споры разгорятся по поводу вновь прибывших Максим мог представить.

Разговор с Аликберовым закончился практически ничем и проходил под возражения шефа: «Макс, ну ты же понимаешь, что мы и сами здесь на птичьих правах, будем эти самые права качать — нас выкинут из бункера». Но Максиму всё-таки удалось убедить шефа поднять этот вопрос на одном из следующих совещаний. Вообще Максиму показалось, что Аликберов стал с ним более откровенен и дружелюбен. Словно бы осознавал, что здесь ему больше не на кого положиться.

Утром следующего дня Максим, испросив разрешения у шефа, решил наведаться в жилой сектор. Разведать обстановку.
Обстановка оказалась хуже, чем предполагал Максим. Люди ютились буквально на полу, на трёхъярусных кроватях места не хватало. Кубрики (иначе назвать небольшие комнаты с герметичными кремальерами просто нельзя было) были полны людьми. Начинало попахивать потом и немытыми телами. Интересно, что Цессарский скажет на счёт эпидемиологической обстановки? Явно никого не похвалит. Узкие коридоры жилого сектора разительно отличались от великолепия ВИПа и Премиума. Всё было строго функционально, не было ровно никакой роскоши, ничего показного. У наиболее значимых объектов жилого сектора дежурила охрана, вооруженная карабинами «Сайга». Паника и, тем более, диверсии были сейчас никому не нужны. Конечно хорошо, если охране и не доведётся применить оружие, но тем не менее.
Люди в жилом секторе были напуганы, тут и там мелькали чёрные головы «посольских». Жилой сектор был жилищем для технического персонала и наиболее «бюджетной» категории постояльцев, но так уж вышло, что здесь пришлось искать место для иранцев и солдат — обстановка была интернациональная, но несколько напряжённая, потому как постояльцы постоянно норовили устроить скандал на тему того, что они достойны лучшей жизни.
Проходя по коридору Максим стал свидетелем нескольких таких случаев. Какой-то субтильный мальчик в растянутой футболке со стразами пытался налетать на охранника, истерически крича, что он Степан Жвакин, звезда молодёжных сериалов, мальчик истерически залатывал руки, чуть ли не плакал и истерически умолял пустить его в Премиум-сектор. Охранник был непоколебим и только после того как парень набросился на него с кулаками, технично заломил ему руки за спину и сковал наручниками. Парень пытался брыкаться, но короткая подсечка Максима отправила его на пол.
— «Леший» — «Ворону», — коротко позвал охранник в эфир, — тут у меня один субъект настоятельно карцера просит уже пять минут, прими.
Меньше чем через минуту пара крепких охранников подхватили несчастную звезду, которая к тому же расквасила нос об пол, и потащили куда-то.
— А ты, как я погляжу, не из местных, уж больно костюмчик хорош.
— Я телохранитель, ФСО, шеф в Премиуме поселил…
— Понятно, — с небольшой заминкой охранник протянул руку, — Владимир.
Максим ответил на рукопожатие и представился.
— Что нового слышно?
— Как сказать, почти что ничего. У меня как раз смена закончилась. Пойдём в дежурку, там и поговорить сподручнее.
Оказавшись в дежурке Ворон кивнул угрюмому человеку, человек вышел. Пост сдал — пост принял, и не нужно лишних слов.
— Располагайся, — предложил Ворон.
Максим сел на узкий складной стул, сдвинул в дальний угол стола засаленную колоду карт и стакан с тёмным, видимо вчерашним, чаем. Максим огляделся. Помещение было небольшим с низким потолком, чем-то она напоминало купе поезда: две складные кровати расположились по стенам, складной столик в центре комнатки, два складных стульчика, встроенный шкаф да жёлтая лампочка под потолком — вот и вся обстановка.
— Ну, что я могу сказать: новостей никаких особо нет. Так, мелкие стычки с нашими постояльцами — с жиру бесятся, да ты и сам всё видел.
— С поверхности ничего не слышно, — спросил Максим.
— Какие уж тут слухи, нам бы со своими делами разобраться, — посетовал Владимир, — хотя, мне знакомый мой рассказывал, что на Периметре вроде спокойно пока. Только со стороны города выстрелы доносятся, непонятно, что там происходит.
— По новостям передавали, что этой ночью одна из разведгрупп понесла потери.
— Так то и у нас передавали, сеть-то единая. Не повезло ребятам теперь все, кто ранен, в хосписе лежат, смерти ждут.
— Что за хоспис? — поинтересовался Максим.
— Да, тут недалеко домики олигархии были… Вот их и приспособили. Конечно, с ними там врачи дежурят, что-то постоянно исследуют и данные Цессарскому передают, он уже в своих лабораториях колдует. Только гиблое это дело. У тех особняков и стены высокие и охрана с вышками, чтоб не ушел никто оттуда. Врачи, сами в комбезах с замкнутым циклом.
— А ты откуда столько знаешь?
— Так знакомый мой там и дежурит, хоспис охраняет.
— А про то, что в городе твориться ничего не знаешь?
— Знаю мало. Со времени заражения в город отправили всего лишь один рейд, и то из каких-то непонятных спецов с аэродрома — то ли из ГРУ, то ли откуда ещё. Так вот, они полезли в город, там их и потрепало. Трое двухсотых и четверо трёхсотых. Так их тех трёхсотых двое выжили, пока — остальные мутировали. Так вот, один выживший, то ли немец, то ли австриец бодрячком. Ещё помогал нейтрализовать своих мутировавших товарищей. А Цессарскому нужны данные, вот он и подгоняет медиков, чтоб собирали. Людьми для отлова заражённых рисковать никто не будет, провоцировать потери тем более.
Максим подумал, что сейчас постояльцы бункера вообще не захотят выходить на поверхность. Настрой Бегемота вообще был такой — пусть умирают другие, нас это не касается, мы и так нормально проживём.
— А что относительно размещения новоприбывших? — спросил Владимир — Они хоть и странноватые, но люди неплохие.
— Бег… то есть Буров, — начал Максим.
— Бегемот он и есть, — хихикнул Ворон, — генерал лейтенант, генерал-майор, генерал армии, под него впору новое звание вводить: генерал-бегемот.
Оба заржали.
— Бегемот не хочет «уплотняться» — закончил мысль Максим.
— Уж что-что я по его виду понятно, что каждый день он только и делает, что уплотняется — рыбка, икорочка. А вот потесниться он действительно не захочет. Поговаривали, что у него особняк в Швейцарии на несколько этажей и на двадцать комнат, а тут у него одна комната и он довольный, как слон.
Максим невольно улыбнулся, представив себе картинку: бегемот довольный, как слон. А Ворон тем временем продолжил:
— Среди них все сейчас заинтересованы, как прожить жирно и как можно дольше. Никакая жесткая экономия им не будет писана, даже если режим введут.
— Есть и такое, — согласился Максим.
Они с Вороном говорили ещё долго, о разном, Ворон был мужик правильный, оптимистический, не унывал даже в этой ситуации и старался не вспоминать о плохом, несмотря на то, что плохого было немало.
Он очень надеялся, что исследования Цессарского помогут понять природу вируса и научиться противодействовать ему.

Ахмад взбудораженно ходил по комнате. Обстановка совсем не располагала к работе, несмотря на заботу Муллы Абдул Хака, их поселили в весьма непрезентабельных условиях. В отличие от Мины и Абдуллы он не был полевым работником и привык постоянно находиться в исламабадском офисе фонда «Амаль». Он привык заниматься компьютерными системами, различным оборудованием для скрытого слежения. Мог при желании легко подключиться к военным спутникам любой мировой державы, главное, чтобы был выход в Интернет.
А здесь — только грязные стены, кровати, поставленные в два ряда. Разместить здесь шестьдесят человек было непросто, тем более, что почти половина из них — женщины. Мулла был мудр и прозорлив. В этой прозорливости своего учителя и наставника Ахмад убеждался не раз.
Он привёз с собой устойчивые молодые семьи, отобранные согласно требованиям Нюрнбергских расовых законов , большинство их них были австрийцами, немцами и шведами — европейцами, принявшими Ислам, но были и иранцы, и даже азербайджанцы.
Имам привёз почти всю свою библиотеку. Большая часть книг была в электронном виде, но были и оригиналы. Это были наиболее важные книги: несколько экземпляров Священного Корана, сборники хадисов, труды исламских мыслителей соседствовали с собранием сочинений Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.
В своё время он верил в социализм, но его вера отличалось от веры партийных функционеров. Они заботились не о людях, но только о себе. Пламенные и искренние коммунисты не получали реальной власти — их удел был только один — сгореть подобно спичке в пламени «мировой революции». Так любил говорить Имам и повторял, что дьявол кроется в деталях, в тех на которые люди обычно обращают меньше всего внимания.
Учитель смотрел в будущее с оптимизмом- вероятности было всего две: или все умрут в огне Эпидемии, или будет построен Новый Мир. Убежище было надёжным, специалисты компетентными, а это значит, что второй вариант развития событий становился более вероятным.
Как сказал Мулла, сейчас предстояло вести информационную войну. Судя по всему, вся эта компания Элькина представляет собой лишь паразитарный элемент, который ничего не собирается производить, не хочет приносить никому пользу. Такой элемент в новом обществе был не нужен. Русский язык Ахмад учил еще в медресе Джамия Фаридия. Спокойно разговаривал на немецком, французском, так как это были языки его матери-фанзуженки и отца-немца, секретаря консульства в Исламабаде. Жизнь в Пакистане после смерти его родителей, машину которых подорвали пакистанские талибы, заставила выучить фарси, урду, пушту, дари. Сам Ахмад, тогда еще Себастьян Фишер, чудом остался жив, серьезно повредив ногу при падении от взрывной волны. Он не успел сесть в машину и это спасло ему жизнь.
Благодаря генералу Соболеву, Ахмад мог прекрасно слышать всё, что происходило в конференц-зале ВИП-сектора. Интеграция наших систем в информационные сети бункера прошла безболезненно и незаметно, тем более, что сети были для этого подготовлены надлежащим образом.
Учитель очень шепетильно относился к подготовке, чтобы не стать заложником всё того же дьявола. Обстоятельства — это отговорки, которые себе придумывают люди.

Клебанов сидел на двухъярусной кровати неподалёку. Он был личным другом Имама, Имам его уважал, хотя он так и не стал частью Уммы . Виталий Анатолиевич длительное время был простым исследователем Ислама, он переводил труды классиков Аль-Газзали, Ибн Рушд, Ибн Сина, Хилли и современников таких как Хомейни и Тарик Рамадан на русский язык. Но он был не простым переводчиком, переводя, он проводил оригинальное исследование — сопоставлял факты и тенденции, выявлял ошибки и просчёты.
Учитель познакомился с уже немолодым Клебановым пять лет назад на одной из конференций в Исламабаде. Он любил устраивать религиозные конференции в столице, искал здравый смысл, среди всей той отсталости и недалёкости, каковыми славились большинство местных религиозных деятелей. Имам понимал, что бесконечная война всех против всех — не есть решение всех проблем. Он старался взрастить новое мыслящее поколение, организовал несколько медрессе, в которых лично читал лекции. Мулла сам воевал в афганистане, в составе легендарного подразделения «Каскад» КГБ СССР. В последствии он осознал, что силой оружия можно изменить далёко не всё. Там, где прочие боялись действовать, Имам проявлял решительность и напор. В 2003 году была начата деятельность фонда «Амаль» на территории России, и он начал приглашать на конференции российских исследователей Ислама, среди которых был и Клебанов.
— Виталий Анатольевич, как Вы думаете, Имам к нам скоро присоединится?
— Не знаю. У него сейчас много важных дел.
Ахмад сел за компьютер и, совершив несколько манипуляций, прошелся по камерам видеонаблюдения бункера. Ничего интересного: целующаяся в ресторане парочка (Ахмад опознал Альберта Тер-Григоряна); Элькин, в одиночестве пьющий в своём кабинете (наверняка думает о потерянных миллионах). Ахмад немного прибавил звук: послышалась типичная скрипичная мелодия: «Звёзды над местечком высоки и ярки, я себе пою…». «Я сижу и пью» — прокомментировал Ахмад. Это была одна из любимых песен Элькина, хотя портным он никогда не был. Видимо, голос известного шансонье успокаивал его и позволял надеяться, что всё будет хорошо. Следующая камера показала Гамлета Тер-Григоряна, он сидел за столом своего небольшого кабинета и словно бы был погружен в размышления.
Ахмад просмотрел каждую камеру ВИП-сектора, но так и не смог заметить Имама. Тогда он переключился на жилой сектор, уже и не надеясь найти своего наставника, просто посмотреть, что там творится. Картина более всего напоминала лагерь беженцев. Люди спали на полу, матери прижимали к себе своих детей, дети плакали. Взглянув на эту картину Ахмад понял, что они все находятся сейчас в несравненно лучшем положении, чем эти несчастные.
Как оказалось, Элькин даже не подумал присылать транспорт за обитателями Загородной резиденции Хашим Хана. Иранцев просто хотели оставить умирать на улице, но оказались в бункере они только благодаря Имаму и настойчивости генерала Соболева.
Правда, Кондору в том рейде не повезло, но, судя по всему, он ещё был жив.

ЗАГОВОР
Бункер под «ЦКБ с поликлиникой» Управления делами Президента, Москва,
ул. Маршала Тимошенко, 14-ый день после Заражения.

Дни складывались в недели. В бункере время текло медленно. Время суток можно было определить только по часам. Ровный искусственный свет ламп был совсем непохож на солнечный. Жители Випа и Премиума постепенно скатывались в депрессию. Началось злоупотребление спиртными напитками, проще говоря, повальное пьянство. Отчёты с поверхности не радовали — кругом было полно зараженных и мутировавших. В городе шли бои. Эти отчёты удавалось получать благодаря небольшим группам, отправляемым на поверхность, но в целом политика совета директоров была непримирима — не под каким предлогам не выходить на поверхность, с другими бункерами контактов не поддерживать, никого в бункер не принимать, крупных рейдов не проводить, ждать. Чего ждать никто не понимал.
Обстановка на Периметре за прошедшее время усложнилась, было несколько нападений мутировавших, которые, по счастью, удалось отбить. Хоспис изрядно пополнился новыми зараженными, но не все из них умерли или мутировали сразу. При первых признаках мутации страдальцу стреляли в голову, освобождая его от жизни. В жилом секторе тоже не всё было гладко. Недельные нормативы были сильнейшим образом урезаны, люди почти голодали. Охранники делились своими пайками с «посольскими» и военными.
Впрочем, тем, кто жил в секторах ВИП и Премиум совсем не было дела до остальных. Их не волновали те, кто был приговорён к смерти и доживал свои дни в хосписе. Им не было дела до тех, кто защищал бункер на поверхности. Казино и рестораны по-прежнему работали, никто и не думал урезать пайки, хотя пармезан и некоторые французские вина уже подходили в концу.
Они старались залить свой страх алкоголем, занюхать кокаином. Запасы лабораторного спирта расходовались на нужды ресторанов, баров и казино…
Дмитрий Оттович понимал, что в дальнейшем такое существование приведёт бункер только к вымиранию. Может банально не остаться припасов, если обитатели ВИПа и Премиума всё выжрут за несколько месяцев, они ввели режим экономии во всём остальном бункере только для того, чтобы продлить своё сытое существование.
Лабаратории Цессарского, расположенные в секторе УЛЬТРА, так и не смогли раскрыть природу Вируса. Тем более, что все исследования проводились дистанционно, с помощью хосписа. Никто не рисковал вносить в бункер вирус, так как это грозило смертью всем.
Сегодня предстоял очень важный разговор, он должен был состояться в одной из лабораторий Сектора УЛЬТРА подальше от посторонних глаз. Суть разговора была о выживании, а, следовательно, о переделе власти. Нужно было каким-то образом избавиться от Элькина и его жидов, а всех нынешних обитателей ВИП и Премиум секторов переселить в жилой сектор — всё равно толку от них никакого не было. Площади Премиум-сектора можно бы было разгородить, тем самым решив проблему размещения в бункере. Естественно, что пара сотен гламурных паразитов, не согласных с таким решением, при этом подлежала бы уничтожению. То, как от них избавиться, было задачей То… Константина Фёдоровича. Всё-таки Соболев не мог привыкнуть к тому, что Толька вот так вот запросто как перчатки меняет имена, и для себя предпочёл именовать его по-старому позывному Клёном, так было проще. Он был мастер в таких делах, тем более, что теперь имел доступ к кухням ВИПа и Премиума — должность как никак обязывала.
Через час все были в сборе. Первым слово держал Цессарский. Он говорил о том, что, по его мнению, высокая концентрация в одном месте представителей рискового фенотипа (так академик интеллегентно называл евреев) может спровоцировать вспышку вируса, следовательно, нужно изолировать его представителей.
Идея изолирования Элькина и его компании Соболеву нравилась, но казалась несколько недостаточной. Их следовало устранить, а перед этим серьёзно дискредитировать.
Неожиданно прозвучало предложение Васина:
— Нужно заставить их покинуть бункер. Так, чтобы они отправились далеко и надолго. Я бы даже сказал, навечно.
— Аликберов постоянно грезит тем, что он бы мог занять достойное место в Раменках и восстановить расположение Премьера, — заметил Соболев.
— Хорошо, Дима, тогда мы этим и воспользуемся, — заключил Васин, — нужно, чтобы они захотели поверить.
— И что ты предлагаешь? — спросил Соболев.
— Нужно провести радио-игру, заставить их поверить в то, что их вызывают по правительственной линии прямо из Раменок. Подготовить доказательства, — пояснил свою мысль Клён, — мне ли тебя учить?
— Хорошо ещё, что Элькин с Бегемотом сейчас проводят политику жёсткого изоляционизма и не связываются с другими бункерами. Ну а если они решат проверить? Проследить звонок, скажем так?
— Думаешь о хитрости и осторожности Бурова, Дима? И правильно! Бегемота нам недооценивать никак нельзя, он, для сохранения своей драгоценнейшей шкуры способен на многое. В МГУ есть линия правительственной связи, есть возможность провести передачу оттуда и потом зациклить бункер ЦКБ на этой линии. Если всё правильно сделать, то дальнейшие звонки можно будет проводить уже отсюда. Оруженосец привёз с собой несколько таких машинок.

Оруженосцем, или Шильдкнаппе, Клён называл своего штатного хакера Ахмада Фишера, Фишер был по происхождению то ли немец, то ли француз, Соболев в подробности не вдавался. Главное было в том, что это был мастер своего дела.

— А ведь технический прогресс не стоит на месте, — улыбнулся Соболев, — главный вопрос в том, кто пойдёт в МГУ и какие доказательства мы предъявим?
— В МГУ отправится…
— В Главном Здании МГУ, — прервал Клёна Данаифар, — находится квартира профессора Карпова, уверен, что там можно будет найти много интересных вещей.
— Мысль дельная, — кивнул Клён, — но, тем не менее, я продолжу. В МГУ я отправлю Кондора. Он уже заражен и, в случае неудачи нашей операции, мы ничего не теряем. Все мы рано или поздно умрём, — заметил на последок Клён.
— Лучше поздно, чем рано, Константин Фёдорович, — жизнерадостно заметил Цессарский.

Цессарский Клёну нравился, он хоть и был евреем в каком-то там колене. А дело своё знал, был профессионалом и делал свою работу как полагается. Не то, что этот профессор Карпов. Интересно, чем он сейчас занимается в Раменках?

Принципиальное решение было принято. Было решено собрать небольшую группу, в том числе из заражённых, которые до сих пор не мутировали. Группу должен был возглавить Кондор.
Если Главное здание МГУ было захвачено заражёнными, а у генерала были причины это предполагать, то они, скорее всего, не станут сразу стрелять в товарищей по несчастью, которые пришли с миром и принесли щедрые дары. Щедрыми дарами, в таком случае могли быть самые простые, но остро необходимые медикаменты, редкое вооружение.
Было решено отправить группу к МГУ на вертолёте. Это конечно был большой риск, но за всё время Кондор всё ещё не мутировал, не мутирует может статься и за пятнадцать минут полёта и пару часов переговоров. Отправлять группу по земле было слишком рискованно, это могло обернуться непоправимыми потерями для бункера. Крокодил был личной птичкой Соболева , он установил на него тяжёлое вооружение и «прикрепил» к ЦКБ, поскольку генерал был доверенным лицом Президента, возражать ему никто не решился, никто не стал поднимать шума из-за стремительно устаревающего вертолёта. Минобороны куда больше интересовала его новая модификация Ми-35, которая большими партиями поставлялась на экспорт.
Элькин полностью отдал ему командование Периметром, ответственным за охрану бункера стал Бегемот. Поэтому вертолётом Соболев мог распоряжаться как хотел, горючего пока было в достатке и поэтому полёт до МГУ и обратно вполне можно было себе позволить. Элькина и компанию не особо волновало, что происходит на поверхности, поэтому не нужно было делать какой-либо особой конспирации.
Бегемот не видел дальше своего носа и решал свои текущие задачи, в бункере действительно был смысл от него таиться. И поэтому эта встреча происходила в скрытом от посторонних глаз секторе УЛЬТРА.
К моменту встречи проблему размещения тех, кому не хватило места в бункере удалось решить, к сожалению, из-за боевых потерь — людей просто стало меньше. Для тех, кто остался в живых удалось расчистить несколько отсеков в секторе УЛЬТРА, поставить кровати, организовать хотя бы спальные места. Но люди всё равно находились в ужасающих условиях — всё могло закончиться бунтом, а русский бунт он, как известно, бессмысленный и беспощадный — поэтому сметут всех не разбирая кто прав, а кто виноват.
Бунт Соболеву был не нужен, поэтому и была затеяна намечавшаяся Большая Игра, от успеха Кондора сейчас зависело очень многое, сейчас надлежало подготовить всё необходимое.

Максим проснулся в 7.35 утра. День начинался обычно, надо было охранять шефа и следить за тем, чтобы он не натворил дел. Крайнее время шеф что-то стал часто выпивать, буквально каждый вечер. Вопрос с семьёй Максима Аликберов так и не решил. Как сейчас было понятно, он решил прогнуться под Элькина и изображать полную лояльность любым его решениям.
А решения у него были, прямо сказать, непопулярные. Были резко сокращены продуктовые нормативы, в то время как рестораны Премиум-сектора и не думали об экономии. Были также и рестораны ВИП-сектора, но их можно было охарактеризовать как подача обедов прямо в апартаменты. ВИП-сектор не был построен для большого количества людей, но только для узкого круга приближённых Элькина, поэтому присутствие посторонних лиц там не приветствовалось — было достаточно одного просторного обеденного зала.
ВИП-сектор, не смотря на свои огромные площади, не требовал много обслуживающего персонала. Это была приватная территория для узкого круга избранных. Поскольку шеф вечерами регулярно бывал у Элькина, сам Максим также регулярно бывал в ВИП-секторе. Там тоже и не думали на чём-либо экономить. Жёсткая экономия проводилась в жилом секторе, где обитал технический персонал бункера, «посольские» и военные — вот на них экономили вовсю. Элькин уже даже и не думал о тех постояльцах, которые также обитали в жилом секторе.
За прошедшее время Максим очень сдружился с Вороном и его напарником Лешим. Леший, несмотря на внешнюю угрюмость, оказался нормальным мужиком. Видом своим он напоминал Поддубного. Родом он был из Белорусии из-под Минска, позже, после развала Союза переехал в Россию. Он был потомственным военным, его дед и прадед были запорожскими казаками, отец служил в ВДВ, да и сам Леший избрал удел десантника. После тяжёлого ранения по время Грузино-Осетинского конфликта его отправили в отставку, а проще говоря, списали. Но Леший и на гражданке нашел себе место, он устроился в частное охранное предприятие «Славянский Щит», куда и перетянул своего боевого товарища Ворона. Так они и попали в бункер.
Насколько знал Максим, ЧОПом «Славянский Щит» заведовал Роберт Тер-Григорян, родной брат Дуче. Первоначально «Славянский Щит» был ветеранской организацией. Гамлет и Роберт вместе воевали в Афгане, а когда настала пора подумать о боевых друзьях создали «Славянский Щит». В девяностые годы организация стала своего рода личной армией Тер-Григорянов, но, как ни старались правоохранительные органы, ничего противозаконного им вменить не удалось. В начале 2000-х «Славянских Щит» стал элитной охранной организацией с хорошим соцпакетом и служебным жильём, куда охотно принимали ветеранов боевых действий.
Максим понимал, что сейчас расклад сил в бункере выглядел следующим образом:
Посольские, не имея ярко выраженного лидера, собрались вокруг Данаифара. Данаифар, в свою очередь, являлся протеже Цессарского, а Цессарский был сторонником генерала Соболева.
Им противостояли Элькин, Бегемот и компания, все эти бывшие министры, бизнесмены, адвокаты и прочий бомонд. Они хотели прожить сыто как можно большее количество времени.
Нейтральными были клан Тер-Григорянов, Карпов-младший и адвокат Бродский. Эта группа нейтралов пока не определилась, на чьей они стороне и предпочитали наблюдать за развитием событий.

Клён неспешно шел по коридору ВИП-сектора. Он думал о том, что Данаифар мог бы стать более лоялен ему, если бы узнал, кто вернул ему дочь, но, до поры до времени, Квасин раскрывать свою личность не собирался. Намного ценнее будет, если он будет выглядеть администратором, решившим восстать против своих хозяев. Администратор не опасен, он не имеет никаких политических амбиций, но у религиозного деятеля с Ближнего Востока муллы Абдул-Хака Касури такие амбиции несомненно были. Клён понимал, что, по сути, бункер — это анклав, та же община, а без руководства умных людей и без взаимопомощи община быстро обречена на упадок и вымирание.
Клён был уверен, что теперь мир снова стал общинным, и теперь каждая община будет преследовать только свои интересы, тем более, если другими общинами руководят такие люди как Элькин. Пройдут годы, и Большая Игра, рано или поздно, возродится. И в эту игру будет играть вся Москва, те, кто сейчас забились в бункере, найдут способы позаботиться о себе. Они создадут для себя самые лучшие условия. Нужно было воспитать поколение, которое сможет противостоять натиску беспринципности и бездуховности.
Предстояло проделать большую работу.
Внезапно Клёна отвлёк от дум нерешительный окрик старшего официанта. «Вот ведь время, не то, что помолиться, даже с работы уйти нельзя!». Клёну действительно приходилось пренебрегать намазами, потому как люди Бегемота наверняка прослушивали и вели наблюдение за всеми жилыми номерами и докладывали обо всём Элькину.
Поэтому Клёну приходилось прибегать к такийя . По легенде, он был управляющим одного из отелей «Синей Розы» в Дубае, но тот факт, что русский по крови управляющий отеля взял и принял Ислам сильно бы выделялся в биографии. И поэтому Клёну приходилось изображать из себя «стандартно православного», то есть безверного человека.
Клёна воротило от порядков российского общества, от этой стадной ментальности. Ещё двадцать три года назад все поголовно были готовы следовать линии партии, говорили, что Бога нет, что социалистическая идея превыше всего; теперь же, все поголовно в Бога «уверовали»: стали ходить в церковь, напоказ широко и часто креститься. Клёну было противно подобное двуличие и лицемерие.
К нему подбежал молодой официант:
— Константин Фёдорович! Гости требуют ещё вина… — растеряно проговорил он.
«Вот ведь бездонные глотки, — подумал Клён, — выжрать подчистую три ящика вина за полдня».
Подавив на лице гримасу отвращения, Клён отправился в обеденный зал.
Там всё было в самом разгаре. Какой-то толстый бизнесмен с внешностью то ли кавказской, то ли татарской на весь зал пьяным голосом декламировал:
— Все вы — свиньи. Тупые гяурские свиньи. Твари премерзостные. Ханжи и лицемеры. Вы — тупой фарисействующий скот. Мусульмане — ваши хозяева, — продолжал он под возмущённые возгласы, — а вы, тупые гяуры. В вас, кстати, тоже есть изрядная доза мусульманской крови. Кто не согласен?
Один из несогласных попытался заломить смутьяну руки, но получил сильный удар в челюсть, а возмутитель спокойствия тем временем продолжил:
— Вспомните Чингисхана и несколько сотен последовавших за этим лет, и даже столь тупому скоту, как вы, станет всё понятно… Но этой кровью вы обязаны гордиться, ибо это единственное положительное, что есть в вас, гяурах, молящихся евреям.
«Из-за таких вот уродов, — подумал Клён, — и коренятся представления об Исламе как о враждебной религии, а обо всех мусульманах как о террористах, которые только и ждут, как бы кого подорвать». В Афганистане и Пакистане он на таких вдоволь насмотрелся. Это был типичнейший случай того, когда необразованный человек дорывается до власти. Он выдаёт свои полудетские желания и фантазии за чистую монету, прикрываясь популистскими лозунгами.
А толстяк тем временем продолжал распаляться, поставив ногу на грудь поверженного оппонента:
— Жрите шаурму, ездите в Эмираты и не выделывайтесь. Потому что разрушенный Багдад вам не прощу даже я, скромный, — «Да уж скромный, — отметил Клён, — какое пузо наел, сам похож на откормленного поросёнка», — Потому что ваше время подходит к концу. Потому что вы даже глазом моргнуть не успеете, как над вами развернётся Зелёное Знамя, в каждой вашей квартире будет висеть портрет аятоллы Хомейни, голосовать вам придётся за Хасана ас-Саббаха, а мулла Омар будет творить намаз с собора Василия Блаженного.
«Каков идиот! Хасан ас-Саббах жил в одинадцатом веке, и проголосовать за него на очередных выборах не получится при всём желании. Ну всё, с ним надо кончать». Быстрым шагом Клён подошел в пьяному и, не говоря ни слова заломил ему правую руку с бокалом. Раздался хруст, дорогой костюм был безнадёжно испорчен вином. Дебошир пытался вырываться, но Клён сильнее выкрутил ему руку, и он успокоился. Затем Клён нанёс ему несильный удар в челюсть. Олигарх повалился на пол. Реакция у него была никакая и он ничего не смог противопоставить тренированным рефлексам Клёна. Всё-таки каждодневные тренировки давали свой результат, а этот бизнесмен наверняка тренировался только в том, насколько дорогое и изысканное блюдо он закажет сегодня.
Поступок Клёна вызвал в обеденном зале бурю эмоций, некоторые особенно впечатлительные рукоплескали.
К нему подошел один из бизнесменов, фамилия его была то ли Жаров, то ли Жарский, Клён точно не помнил:
— Браво, Константин Фёдорович! Эко Вы его уделали, — восхитился бизнесмен.
— Не стоит благодарностей, моя работа состоит в том, чтобы обеспечивать спокойствие наших гостей, — скромно ответил Клён.
— Присаживаетесь, выпьете вина, я угощаю, — предложил олигарх.
Клён мысленно покатывался со смеху: «Он угощает меня моим же вином и за свой счёт Они ещё полностью не осознали, где находятся, и с кем говорят, а тяга к широким жестам и дешевому театральству осталась». Распорядителю ВИП-сектора не были писаны никакие продуктовые нормативы, фактически, он мог брать из ресторана всё, что ему захочется.
— Благодарю покорно, но я не употребляю алкоголя.
— Угоститесь омаром! — не сдавался гостеприимный олигарх. От омара Клён отказываться не стал. Сегодня раздался первый звонок того, что всеобщая депрессия, охватившая обитателей ВИПа и Премиума начала давать свои плоды.
Клён украдкой улыбнулся, подумав о своих единомышленниках — им некогда было впадать в уныние и депрессовать, было много более важных дел.

Максим встретился с Вороном после обеда. Ворон был свободен от дежурства и предложил встретиться и обсудить кое-какие новости. Максим с радостью согласился, так как маялся от безделья, функции охраны свелись к тому, чтобы Аликберов не напился, а потом сопровождение пьяненького шефа к месту жительства. Максим уже спокойно не мог смотреть на эти рожи в ВИПе, не мог слышать их пространные рассуждения кто, что и кому сделает, как только они смогут выйти на поверхность и вернутся к своей обычной жизни, ему надоели все эти жалобы и хвастовство. Встречи с Вороном были отдушиной, поэтому Максим с радостью всегда откликался на его предложения.
-- Привет, Макс, — как обычно поздоровался Ворон. — Ты слышал, что Соболев ищет добровольцев для операции на поверхности?
-- А куда?
-- Вроде бы для установления связи с правительством. Говорят, что в МГУ была выделенная линия, так вот к ней и надо подцепиться. Операцию будет возглавлять какой-то спец, который сейчас наверху в хосписе.
-- Зараженный?
-- Ясный перец, но не мутировавший. Собирают спецов и военных. Но об этом наверху не осведомлены. Я согласился идти, Леший тоже. Хочется посмотреть что там.
-- Знаешь, я тоже хотел бы посмотреть, что там на поверхности творится, но я вроде бы в другой службе.
-- Думаю, что этот вопрос Соболев решит. Если ты согласен, то попрошу его, чтобы он воздействовал на твоего шефа о переводе тебя к нам в группу, но сам знаешь, что у нас нет пожрать и выпить как в ВИПе.
-- Да мне уже все это поперек горла... Понимаешь Ворон, мне надо на поверхность. У меня наверху осталась жена с сыном. Поехали на обследование в ЦИТО в тот день, и все. Мне бы как-нибудь их найти. А в ЦИТО операции не будет?
-- Что не знаю, того не знаю. Но что-то про травму слышал, почему-то связанное с новыми разработками костюмов бакзащиты. Причем тут травма?
-- А от кого ты слышал?
-- Да, уже не помню, кто-то обронил в разговоре. Если бы хоть какая-то логическая связь между травмой и бакзащитой была, вообще бы не запомнил.
-- Ты, знаешь, а в травме и впрямь это производство есть. Мне друг говорил, что ему распоряжение пришло от самого верху привести эти костюмы в Кремль.
-- И что привез?
-- Да нет, это как раз в тот день и было. Он мне звонил, сказал, что заявку выполнил, то есть костюмы получил, Ольгу с сыном доставил в лабу. Уже намечалась заварушка, я ему сказал, пересидеть в той лабе. Ждать меня. Вот не знаю, что с ними теперь. Но костюмы в ЦИТО точно есть, и производство их там было отлажено.
-- Слушай, я скажу об этом Соболеву. А там посмотрим. Значит ты согласен перейти в нашу группу? -- закончил разговор Ворон.

Ворон не обманул. Уже на следующий день шеф вызвал его к себе и стал намеками выяснять, как Максим относится к своей службе и к его персоне. Максим понял, что шеф пытается подтолкнуть его к категоричному отказу от предложения Соболева, хотя о самом предложении Максиму так ничего и не сказал. Максиму пришлось хвалить службу, но в то же время объяснять шефу, что охранять его тут в бункере не от кого, что Максим готов оказать помощь товарищам, поскольку и опыт и желание имеются.
-- Хорошо, майор, я вас отдам Соболеву, но в случае надобности вы сразу же вернетесь. Жить остаетесь на прежнем месте, об этом я позабочусь, вынес вердикт шеф, представив распоряжение Соболева, как свое решение и тут же перейдя на официальное «Вы». Он вытащил из кармана титановый айфон с изображением широко известного лица на задней крышке, набрал номер, махнув рукой Максиму, «свободен».

Уже в этот же день Максим, Ворон и Леший сидели в одном из кабинетов сектора УЛЬТРА, куда их привел Ворон. Посередине стоял стол, вокруг него стулья. К стенам были сдвинуты диваны и шкафы. По-видимому, мебель была еще сталинских времен, старая, кое-где облезшая, но крепкая.
-- Вот, Макс, смотри, это карта Главного здания МГУ и его окрестностей. -- развернул на столе карту Ворон. -- Ты когда-нибудь был в МГУ. Сейчас придет спец по нему и все нам расскажет: где что находится.
Макс повел по карте пальцем, сориентировался:
-- Главное здание вот тут. Вот тут первый, вот тут второй гуманитарные корпуса, а это четвертый корпус Юрфака, здесь спортивные площадки и стадион.
-- Да ты, Макс, все знаешь, не хуже того спеца.
— Я же был несколько раз там с Аликберовым, и в усилении с премьером. Все изучил еще тогда. Все пути проходов и отступлений.
— Здравствуйте, господа офицеры! — поприветствовал их от двери Соболев. — Вот знакомьтесь. Константин Федорович Васин, он будет курировать вашу группу. По всем вопросам к нему.
Максим видел уже этого лощеного человека с невообразимой бородкой, всегда в изысканном костюме и перстнем с красным камнем на мизинце правой руки.
-- Можете звать меня Клён, — дополнил он слова Соболева. — А это Ахмад, — представил Клен молодого парня, прихрамывающего на одну ногу. — Он будет обеспечивать вас всем, касающемся информации и компьютерных технологий. А это Николай, — представил Клен субтильного высокого парня. — Он у нас главный специалист по МГУ. Прошу любить и жаловать.
-- Итак, господа, приступил Соболев к обрисовке задачи. — Ваша задача заключается в том, чтобы установить связь нашего бункера с правительственным бункером в Раменках. Поскольку первоначально при строительстве этого бункера не планировалось такая связь, теперь установить ее можно только подцепившись, я не буду вдаваться в детали как, это вам расскажет Ахмад, к правительственному проводу в МГУ. В операции на поверхности будут участвовать Макс, Ворон, Леший. Друг с другом вы знакомы. А также Николай, ну, допустим, дадим ему позывной, — Соболев с сомнением осмотрел субтильную долговязую фигуру Николая, — Крол. А также несколько человек, находящиеся сейчас в хосписе: позывные Кондор, Гравий, Колода, Липа и Крас. Вы познакомитесь с ними позже. Ахмад только разъяснит как и где необходимо произвести вход в канал правительственной связи и представит вам необходимое оборудование. В операции на поверхности он не участвует. Вам необходимо продумать детали операции с учетом использования возможностей вертолета. Помните, что в главном здании МГУ зараженные, и вам необходимо продумать ваше взаимодействие с ними. Старшим группы назначается майор Николаев, как наиболее подготовленный и старший по званию. Составите список необходимого оружия и получите все на складе. Ворон покажет, где это. О деталях плана информировать Клёна и меня. Если нет вопросов, то позвольте удалиться. Да, еще... Если кто-то из верхней группы мутирует, сразу прицельно стреляйте в голову. Это вопрос безопасности всех, -- Соболев обвел всех вопрошающим взглядом и вышел из кабинета, поскольку вопросов ни у кого не было.

До поздней ночи группа сидела над картами, планами и схемами. В общем и целом план начал вырисовываться. Николай оказался бесценным кадром, работавшем ранее заместителем проректора МГУ по хозяйственным вопросам, в Главном здании МГУ знал каждую дыру. Вдвоем с Ахмадом они довольно быстро начертили на схеме здания возможные точки подсоединения к линии правительственной связи. Только добравшись до комнаты, Максим понял, что он очень рад тому, что не надо сопровождать Аликберова на очередную тусовку или в ресторан.
Наконец-то появилась пусть опасная, но стоящая работа, которая позволит ему начать поиски жены и сына. Пусть группа подобралась разношерстная, но Максим надеялся, что первая совместная операция сплотит их. Тем более, что костяк был. Ворон и Леший — боевые в прошлом офицеры. Незнакомые Корунд. Гравий, Колода, Липа уже участвовали в операции на поверхности. Крас — действующий офицер ГРУ. Они остались живы, приобретя опыт войны с мутантами, так необходимый их группе. Остается один Николай-Крол. Надо попросить Лешего присматривать за ним на поверхности, хотелось бы, чтобы он остался жив.

Следующее утро началось с получения оружия, ОЗК, противогазов. На поверхность группа Максима выходила, минуя все центральные официальные входы, по какому-то боковому подземному ответвлению из сектора УЛЬТРА, который вывел их в подвал коттеджа. По тоннелю группу сопровождал хмурый прапор с дюжиной бойцов. Он колдовал перед очередными вначале дверями, а потом люками и они гостеприимно распахивались. Прапор оказался не только хмурым, но и молчаливым. На все вопросы Максима он только качал шлангом противогаза. Вопросы остальных членов группы он вообще игнорировал.
Из подвала выходили с осторожностью, разбившись на пары. Оказалось, что они вышли прямо на территорию хосписа. В коттедже их уже ждали трое высоких, каких-то одинаковых, бородатых парней: «Гравий». «Колода». «Липа». -- представились они с акцентом. Капитан в форме ГРУ. «Евгений Краснов. Позывной Крас», -- представился он, протягивая руку. «Кондор», -- коротко сообщил загоревший до черноты штатский, оглядывая группу Максима неожиданно яркими голубыми глазами. «Мы для него на одно лицо. Все в противогазах», -- подумал Максим, но ошибся. Голубоглазый, безошибочно определив начальство, обратился к Максиму:
-- Макс, вы уже думали по поводу операции? -- по-русски говорил он правильно, но с заметным акцентом.
-- Да, мы вчера набросали кое-что. Ахмад сказал, что встретится с вами позже, передаст все оборудование и расскажет как и куда его подключить. -- ответил Максим, наблюдая как бойцы знакомятся друг с другом. Ворон, Леший и Крас отошли в сторонку и уже что-то тихо обсуждали. Удивил Крол-Николай, он о чем-то активно допытывался у Липы. Липа молчал, что-то говорил Гравий. Со стороны вся их группа выглядела довольно экзотично: одетые в ОЗК и противогазы диссонировали с одетыми в обычную одежду.
-- Товарищи, -- повысил голос Максим. Противогаз ему здорово мешал: было глухо и жарко. -- Давайте начнем обсуждение. Вчера мы набросали маршрут на карте, у кого есть какие соображения?
Все подошли к столу. Кондор сразу стал задавать вопросы о маршруте полета, месте посадки, охране вертушки. Троица — Гравий, Колода и Липа внимательно слушали пояснения Максима и Николая. Капитан, который казалось думал о чем-то своем, вдруг предложил:
-- А не будет ли чего-нибудь в бункере на обмен со студентами. Наверняка им нужны медикаменты, может продукты какие-нибудь. Оружие, конечно, им опасно давать, но может как-то можно договориться о сотрудничестве. Думаю, что у Крола там осталось много друзей. Так?
-- Конечно, остались. Можно пробежаться по блокам. -- подтвердил Николай.
-- Надо наладить отношения с лидерами, -- предложил Максим, -- ты Крол подумай, кто там может выдвинуться в лидеры, с них и начнем, может кто-то жил и до сих пор живет в МГУ?
-- Конечно, как у нас только не жил, -- сообщил Николай. -- Всего меньше студентов. И милицаи-полицаи, и прокуроры, и пожарники. Ну, профессура — это понятно. Может кто и остался. Вот я видел в бункере Карпова, так его отец тоже в МГУ квартирку имел.
-- Кто имел? -- переспросил капитан.
-- Профессор Карпов.
-- А он постоянно там жил? Или наездами?
-- Да, когда в Москву наезжал, всегда жил. Одно время лекции читал или на биофаке или на химфаке, уже не помню. Вот тут его квартирка тут находится на восьмом этаже. А вот тут на девятом — ректора МГУ.
-- А скажи-ка, Крол, -- вдруг заинтересовался темой Кондор, -- а документацию он тоже на квартире хранил?
-- Вот что не знаю, того не знаю, -- ответил Коля. -- Я только знаю где он жил, но у него никогда не был. Он мебель не менял и ремонт не делал.
-- А при чем тут мебель? -- спросил Ворон.
-- Как причем? Как только какой значимый профессор вселяется, то университет меняет ему в квартире мебель. Нет, конечно, много есть таких, которые пользуются той мебелью, что еще при Сталине представлялась вместе с квартирами. Она из чистого дерева, до сих пор живая. Некоторые предпочитают свою мебель привозить. Но всегда такую мебель очень трудно занести в комнаты, двери сделаны нестандартные. Приходится собирать прямо в квартирах. Вот Карпов пользовался еще сталинской мебелью, поэтому я в его квартире не был, и не знаю, что он там хранил, -- Николай замолчал, его глаза округлились. -- А ведь он в последнее время занимался разработками какого-то вируса... или антидота, об этом на совещании говорил ректор. А потом в тот день с ним у нас на Юрфаке собирался встретиться ваш шеф, -- Николай посмотрел на Максима. -- И был еще очень недоволен, что приехал другой человек.
-- Ладно оставим пока эту тему, -- прервал воспоминания Николая Максим. -- У кого какие есть предложения о порядке действий?
Решили, что основные переговоры будут вести капитан с Николаем. Кондор, Гравий, Колода и Липа при первой возможности займутся подключением к правительственному волокну. Ворон и Леший останутся охранять вертушку, а Максим будет осуществлять координацию и взаимодействие всех групп.

Вылетели утром. Максим сидел в кабинете рядом с Кондором, как требовала инструкция «в непосредственной доступности», а точнее на колене под правой рукой, лежал ПСС . Кондор весело поглядывал на пистолет и балагурил:
-- Не переживай, командир, не мутирую. А если мутирую, то пистолет не понадобится. Все окажемся на земле. Кто будет управлять вертолетом?
Максиму до этого момента такая простая мысль не приходила в голову. В случае, если Кондор мутирует, то они все обречены. Соболев и Васин не могли этого не знать, но все же отправили группу, рискуя их жизнями.
-- Давай, командир, я тебе покажу как надо управлять вертолетом. Это не сложно. Главное тут правильно смотреть. Сейчас при полете, видишь капот? Горизонт относительно капота не меняется, значит мы летим на одной высоте. А теперь смотри, -- Кондор двинул рукой. «Крокодил» клюнул носом и сразу выровнялся. -- Это мы увеличили скорость и потеряли высоту. А теперь смотри, -- линия горизонта стала наклоняться. -- Это мы изменили курс. В хорошую погоду можно лететь без приборов, но без окон никак нельзя. При взлете и посадке ты должен смотреть на землю перед собой на пятнадцать метров. Со временем это расстояние сократишь до пяти метров и будешь смотреть вот сюда, -- ткнул рукой Кондор, -- «под обрез кабины». Вот эта ручка слева «шаг-газ», а справа... ты видел зачем. Вперед-назад — тангаж, влево-вправо — крен.
Максим внимательно слушал и смотрел, он расслабился и забыл про пистолет.
-- А, вот мы и прилетели, -- сказал Кондор. Вертолет завис над спортивным стадионом МГУ.
Вопрос места посадки долго обсуждали. Можно было сесть непосредственно перед главным входом, или на плоскую крышу одного из корпусов Главного здания, но остановились на стадионе. Он был закрыт со всех сторон высокими стенами, исключающими возможность подобраться к вертолету незамеченными.
-- Вперед, послы доброй воли, -- скомандовал Ворон, первым выпрыгивая из еще не приземлившегося вертолета. Держа автомат наизготовку, он побежал к единственному выходу из стадиона.
Вслед за ним выпрыгнули Гравий, Колода и Липа. Пока Кондор сажал вертолет и глушил двигатели, они провели разведку, одолжив по рации:
-- Макс, все чисто. Ждем Крола и Краса.
Вот уж кому Макс не завидовал, так это Николаю: мало того, что штатский, да еще работать придется среди зараженных. Правда, ни Гравий, ни Колода, ни Липа, ни капитан не собирались мутировать, о чем накануне поставили в известность Николая, в шутку предполагая варианты действий, а если вдруг... Николай второй раз удивил Максима: он шутил вместе с ними -- то ли не понимая, что такое может произойти, то ли не воспринимая все это всерьез, то ли обладая незаурядной волей и стальными нервами, чтобы не показать, что у него на душе. И вот Макс смотрел в спину бегущего Крола — он даже в ОЗК выглядел субтильным и нескладным — и жалел, что не отправил вместе с ним Лешего.
Полчаса прошли в томительном ожидании.
-- Макс, ответь Красу. Мы у входа. Пока все нормально. Прием.
-- Крас, слышу тебя. Работайте.
Еще полчаса прошли в томительном ожидании. Потом вдруг со стороны Главного здания раздалась автоматная очередь.
-- Крас, что у тебя? -- закричал в рацию Максим.
-- Макс, со стороны реки бегут безумцы. Их много. Занимаем оборону.
-- Кондор, заводи. Ворон в машину.
Лопасти «Крокодила» стали вначале медленно, а потом все быстрее вращаться. Двигатель набирал обороты. Ворон ввалился в вертолет, когда он уже отрывался от земли.
Над Университетской площадью оказались через минуту. Со стороны Воробьевых гор, сплошным потоком, бежали безумцы. В руках у них были какое-то палки, кое у кого Максим увидел ножи.
-- Сейчас мы вас приголубим, -- со злорадством сказал Кондор.
Леший и Ворон, высунувшись из окон, открыли огонь из автоматов. Макс нажал на гашетку пулемета.
-- Цельтесь в голову, -- кричал Кондор, -- они, гады, живучие.
-- Ворон к пулемету, не майся хернёй, -- закричал Максим.
Кондор шел на бреющем полете, Максим и Ворон стали поливать свинцом толпу. Пули скашивали бегущих, они падали, но это толпу не останавливало, по телам упавших бежали другие. Кондор зашел на второй круг. Пулеметы заработали вновь.
-- Сейчас я их. Откройте рты, -- Леший вставил в ствол гранатомета патрон, прицелился.
«Пшиии...» — ушел заряд в самую середину толпы. Через короткий интервал опять: «Пшии...».
Мутанты остановились. Быстро подхватили трупы и побежали в сторону реки. Скоро площадь полностью очистилась, не осталось ни живых, ни убитых.
-- Побежали жрать, -- констатировал Кондор.
Максим стал оглядывать территорию в поисках своей группы.
-- Макс, Красу. Мы во дворе. Вы можете подсесть на площадь и выгрузить груз?
-- Крас, мы садимся. Готовься к приемке.
Вертолет, не глуша двигателей, приземлился прямо напротив главного входа в здание. Тут и там на стенах виднелись следы недавнего пожара. К массивным дверям вверх по полукольцу вела дорога, от которой веером поднимались ступени. Макс бывал в здании, проходя через этот вход, только в пору официальных визитов премьера или вице-премьера. В остальных случаях машины, не поднимаясь на крыльцо, проезжали во внутренний двор через незаметные ворота. Леший спрыгнул на асфальт и стал от Ворона принимать ящики.
-- Все в порядке, Макс. Мы ждем Кондора. Липа выдвинулся к стадиону.
Вертолет поднялся и взял направление к стадиону.
Последующие два часа прошли спокойно. Время от времени ребята выходили с Максом на связь, докладывая о работе: «Вошли в здание»; «Ищу кабель»; «Нахожусь в квартире Карпова»; ликующее: «Нашел!!!».
На обратной дороге по просьбе «студентов», так группа Максима теперь называла жителей МГУ, вертолет на бреющем зашел над Москвой-рекой и Воробьевской набережной, и группа для острастки еще выкосила не один ряд мутантов.
— Во исполнение достигнутых договоренностей, — прокомментировал сие действие Николай. Он был возбужден.
— Ничего, Крол. С боевым крещением тебя,— ответил ему капитан.
— Я теперь твой должник на всю жизнь, — ответил капитану Николай.
Уже на базе Максим узнал, что капитан спас жизнь Николая, пристрелив на месте мутировавшего студента, бросившегося на Николая. «Как же вот теперь, если что, исполнять приказ и стрелять в мутировавшего спасителя?!» — с тоской подумал Макс.

Начальство встречало их на вертолётной площадке.
— А мы стали знаменитостями, — пошутил Ворон, опознав под противогазами Соболева, Васина, Цессарского и Данафаира. Данафаир сразу из рук Липы подхватил пластиковый чемодан и больше с ним не расставался, катил его за собой, шурша колесами по плиткам площадки.
— Сейчас в коттедж, кратко доложите об операции и отдыхайте, — распорядился Соболев.

Операция завершилась успешно. Связь была надлежащим образом зациклена и, главное, в квартире Карпова удалось найти кой-какие бумаги и материалы, потом можно будет сказать, что эти материалы были переданы из Раменок. Составлены они всё равно были в общих тонах и на них не было проставлено дат. Было видно, что Карпов-старший пытался что-то сочинить по поводу вируса и заражения. Чтобы выглядеть значимым и полезным перед властями.
По словам Данаифара, учёный Карпов был посредственный, типичный функционер от науки. Все его исследования, научные труды и публикации были созданы благодаря талантливым ученикам. В российской науке подобное положение дел перестало быть чем-то ординарным, научное звание становилось непременным дополнением социального статуса, что ни министр — тот или доктор наук или, на худой конец, кандидат. При этом диссертаций этих функционеров никто не видел.
На памяти Данаифара был один случай. Диссертант всю защиту рассказывал про новую программу экономического развития своей республики. Диссертация была защищена на «отлично», как не поставить «отлично» министру республики, который, к тому же, пришел с щедрыми дарами для Диссертационного совета?
Последние годы именно Данаифар проводил за Карпова все исследования, пришлось даже научиться расписываться как профессор, чтобы не отвлекать оного от важных заграничных симпозиумов. Данаифар мог без ложной скромности сказать, что все исследования Карпова за последние пять лет были плодами именно его, Данаифара, напряжённой работы. Абузар хотел знать, как скоро руководство Раменок поймёт, что профессор Карпов ровным счётом ничего не сможет сделать без своих учеников.

Клён был доволен, наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки и, через несколько дней, можно будет начать радиоигру, не хватало только одной маленькой детали, но скоро полотно будет написано полностью. Обитатели секторов ВИП и Премиум были уже на грани, но нужно было добавить немного безумия, чтобы они захотели поверить в ложь. Чтобы эта ложь стала их единственной надеждой на спасение. Нужно было активировать скрытые конфликты и противоречия, чтобы они перегрызлись как крысы. Меньше придется марать руки, но, как сказал один из великих людей нашего времени: «пока мы вырывали чёрные сердца наших врагов, наши собственные руки почернели», руки не сердца — успокоил себя Клён. Ему не в первой было физически устранять своих врагов. Все эти метания относительно убийства Человека были ему чужды, ибо враг это уже не Человек. Обитатели ВИПа и Премиума напоминали ему демонов во плоти, и эти демоны находились полностью во власти своих пороков. Избавляясь от демонов мы приближаем торжество Истины и утверждаем Справедливость, а ради этого стоит жить.
Демоны могут менять имена, но суть их не меняется, сколько их было: Хрущёв, Горбачёв, Ельцин.… но возмездие неумолимо и демоны часто становятся жертвами своих же козней, ибо на любое действие найдётся противодействие.
Когда в 2003 году Клён вновь вернулся в Россию, что он увидел? Его Родина всё ещё прибывала в разрухе, попытки старой-новой власти что-то изменить не давали нужных результатов. Новая российская олигархия, сросшаяся с государственным аппаратом, продолжала увеличивать свои и без того гигантские состояния, а остальные граждане продолжали влачить жалкое существование.
Итак, прошло одиннадцать лет, что изменилось? Ничего. И вот теперь этот Вирус. Как будто бы кара людям за алчность, эгоизм и излишнюю самонадеянность. Но то, что грешнику беда, то испытание для праведника. Клён привык мыслить позитивно, годы в Бадабере научили его этому.
Когда ты каждый свой рассвет встречаешь в зловонной выгребной яме, когда каждый день рискуешь стать «любовницей» одного из надсмотрщиков или группы оных, приходится учиться мыслить позитивно. Иначе всё — смерть, пусть тело твоё живо, но дух мёртв и сломлен. Сколько Клён видел подобных живых трупов.
Позже он прочёл замечательную повесть Чингиза Айтматова «Буранный полустанок», так вот лагерь был полон именно таких манкуртов, существ, доведённых до отчаяния и самозабвения с мёртвыми глазами и сломленным духом, выполнявших любую прихоть надсмотрщиков или старших сокамерников. По сравнению с Бадабером любая русская зона была фешенебельным курортом.

Были у него деловые партнёры из братков, которые хвалились своими подвигами на зоне, ему лишь приходилось крепче сжимать зубы и улыбаться, улыбаться, когда хотелось просто взять и свернуть собеседнику шею. Бадабер научил стойкости и терпению. Советских пленных использовали на самых тяжёлых работах, за малейшую провинность жестоко избивали; одновременно душманы склоняли пленных к принятию Ислама. Клён не склонился и не сломался.
Во время восстания в 1985-ом он бежал из лагеря. Ислам он принял добровольно годом позже. На Ближнем Востоке квалифицированный специалист всегда мог пригодиться, тем более, если он бывший офицер Конторы. На Родину он не вернулся, он давно числился в списках погибших, взял себе новое имя и начал новую жизнь.
Ученики и товарищи звали его просто Абдул Хак. После нескольких неудачных покушений пришлось сделать пластическую операцию на лице, что ж, помимо всего был и ещё один плюс, можно было вернуться в Россию ничего не опасаясь.
Крайнее покушение было как раз в 2001 году. Американцам очень не понравился тот факт, что из-за деятельности Клёна объемы производства героина в Афганистане сократились. Как всегда, нашлись какие-то «пакистанские талибы». Пришлось на два года залечь на дно.
Хорошо, что полковник армии КНР Джоу вовремя подсказал ему обратить взор на Россию, ему как раз нужны были проверенные люди для реализации нового проекта. Проект был поистине грандиозен. Была создана транснациональная нефтяная корпорация «Интер-Ойл», совместный проект России, Китая, Афганистана, а также некоторых частных лиц из Пакистана, которые получили статус миноритарных акционеров. Целью создания данной корпорации было освоение ресурсов Северного Афганистана. Юридически Клён был назначен начальником службы безопасности представительства в Кабуле, но фактически играл гораздо более значимую роль, он занимался контролем афганских и пакистанских преступных группировок, чтобы они не мешали реализации проектов корпорации. Сговорчивые покупались, а наиболее ретивые — устранялись. Работа была привычна и проста.
Большую часть времени Клён по-прежнему проводил в своём офисе-небоскрёбе в центре Исламабада. Согласно учредительным документам, небоскрёб принадлежал религиозному фонду, но фонд был лишь вершиной могучего айсберга. По сути, и религиозный фонд и несколько медресе — всё это было попыткой Клёна взрастить новое мыслящее поколение, но сделать это на терзаемой войнами земле было непросто. Всегда находился какой-то деревенский мулла, который вел совсем ещё детей, ребят по 12-13 лет на очередной джихад, впрочем, дети в тех местах взрослели очень быстро, у них фактически не было детства — смерть и война приходили к ним слишком рано. Именно поэтому приходилось порой уничтожать целые деревни, принадлежащие враждебным группировкам, не щадили никого. Потому, что дети рано или поздно вырастают и, как правило, следуют тропой своих родителей, Нет ничего более страшного, чем униженный и оскорблённый человек, потерявший всё и оставленный на пепелище.
Неожиданно он встретил своего старого друга. В 2003 году была организована встреча руководства «Интер-Ойл» с доверенными лицами российского правительства. Одним из таких лиц и оказался Димка Соболев. Он, к тому моменту, уже был генералом армии и успел выйти в отставку, став бизнесменом и доверенным лицом Президента. Соболев не сразу узнал Клёна, ну а когда узнал, то был очень удивлён.
Он предложил организовать делянку для Клёна — ООО «Виллар», которое бы служило для легализации ближневосточных доходов Клёна в России. Юридически фирма занималась многими вещами, но главными направлениями стали продажа контрабандной электроники и продуктов питания.
Клён был обеспокоен той ситуацией, которая происходила вокруг генетически-модифицированных организмов, но ещё более его волновало то, что «чистая» органическая еда продавалась втридорога, при этом не факт, что она действительно была чистой. Так, по данным Клёна, агро-бизнесмен Акимов зарабатывал на якобы чистых продуктах весьма неплохие деньги. Сертификаты соответствия и заключения специалистов с лёгкостью покупались. Была некая доля тех, кото нельзя было купить, но их было несравнимо меньше. Вообще сырьевой характер российской экономики удручал Клёна, и он, в меру своих скромных сил, старался хоть что-то изменить.
Соболев считал, что надо активно лоббировать интересы «Росгаза» в Европе. Для этого Клён подключил некоторые свои связи и по Европе прогремели волнения мигрантов, которые изрядно подмочили репутацию анти-российски настроенных политиков.
Во время операций в Германии людям Клёна и удалось выйти на Кугельштайна, оказывается, что профессор был членом некоей могущественной организации, историю которой проследить не удавалось, через своих учеников, тайных и явных, он направлял мировую науку в нужное русло. Исследования проводились в самых различных направлениях, явное сходство было одно — они приносили благо и колоссальный прогресс.
Естественно всем не очень нравилось то, что старый профессор лично выбирал, с кем ему работать и бы кого с улицы он не брал, а штат его научных работников был крепкой и сплочённой командой. Переманить кого-нибудь у Кугельштайна было невозможно ни за какие деньги. Клён уважал таких Людей.
Затем Кугельштайн пропал, без следа. Но, при содействии Соболева, Клёну удалось подобраться к Данаифару. Так дело и закрутилось. Молодой и перспективный иранец смог заинтересовать Вильмана, одного из учеников Кугельштайна. Тогда Клёну казалось немыслимым, то, что профессор взял в ученики ашкеназского еврея, но теперь всё вставало на свои места…
Данаифар и Вильман познакомились на венской конференции, посвящённой памяти профессора Кугельштайна. При помощи Данаифара удалось получить кое-какую информацию от Вильмана — это были разговоры после охоты, известные общенаучные гипотезы, просто предположения, обсуждения различных бытовых вопросов, обычных мужских разговоров.
Вильман несколько раз приглашал Данаифара поохотиться на острове Готланд, полюбоваться видами, но это были людные мероприятия. У Вильмана там был охотничий домик, но в сам домик он никого не приглашал, ссылаясь на недоделанный ремонт.
Данаифар был человеком Соболева и о деятельности Клёна ничего не знал, все данные от передавал своему патрону, и уже затем они попадали к Клёну, у молодого человека была очень хорошая память, ему удавалось практически дословно воспроизвести все беседы с Вильманом. Именно выкладки из этих бесед и неимоверная прозорливость Данаифара, как опытного вирусолога, сейчас помогали обитателям бункера выживать.

Клён сейчас как раз направлялся в лабораторию Цессарского, надеясь застать там Данаифара. Эти лаборатории были целиком и полностью его проектом, в течение более чем пяти лет Клён поставлял в бункер научное оборудование. В старых секторах бункера, которые получили кодовое наименование УЛЬТРА в Советское Время располагались какие-то научные лаборатории, был даже спецхран для радиоактивных материалов, он находился глубоко под основным бункером и был не велик.
Именно благодаря этому спецхрану у Клёна возникла идея перевести сюда в бункер часть своих кадров и разработок. А разработок у Клёна было много — от бактериологического оружия до холодного термоядерного синтеза. И хотя хотез, как его называли учёные пока был всего лишь теоретической догадкой, практически фантастикой, его люди немало сделали для того, чтобы сделать эту фантастику явью. Время от времени Клён свозил в бункер радиоактивные материалы, также было организовано хранилище семян и некоторых биологических материалов, естественно исследования в бункере не стояли на месте. И пока руководство «Славянского» откровенно не знало, что делать с выкупленным бункером, Клёну, под бдительным наблюдением Соболева, удалось выстроить хорошую научную базу. Благо, что не мешал никто, Димка был на короткой ноге с Президентом и лезть в его дела было небезопасно. Пока Элькин, Карпов и Тер-Григорян заботились о роскоши, Клён заботился о научной базе, теперь вот пригодилось. Естественно, что Соболев ничего не говорил товарищам акционерам о том, что на самом деле представляет собой сектор УЛЬТРА. Они думали, что там нет ничего, кроме полуразвалившейся рухляди и пыли.
Специально для олигархии был выстроен специализированный медцентр, который все сейчас на военный манер называли медсанчастью.

Лаборатория Цессарского располагалась не так глубоко, в секторе УЛЬТРА были объекты и более глубокого заложения. До лаборатории было можно добраться через Премиум-сектор.
Войдя в лифт, Клён нажал особую комбинацию кнопок и провёл своей ключ-картой по датчику считывания. Лифт начал мягко опускаться вниз, затем сдвинулся вперёд и влево. Система лифтов была разработана при участии лучших инженеров, сектор УЛЬТРА оплетал «Новый» бункер подобно замысловатому лабиринту, и человек, случайно попавший в него, ничего не смог бы обнаружить кроме сплетения старых коридоров. Туда, куда простым обывателям вход был воспрещён, путь перекрывали тяжёлые автоматические двери с механизмом кремальерного типа.
Проходя по коридору, Клён заметил свежие следы на пыльном полу и белый порошок, это был хороший знак, значит Ашот Маркорьян уже принял негласное приглашение. Квасину, на правах старшего администратора, было позволено вносить изменения в ключ-карты гостей, вот он и предоставил Маркорьяну доступ в УЛЬТРА, чтобы он мог побродить, восхититься, может быть даже послушать некоторые разговоры, которые ему, опять же, было дозволено услышать. Ашоту была уготована роль праздношатающегося распространителя слухов. «Но то и дело тут и там ходят слухи по домам, — припомнил Клён старую песню юности, — а беззубые старухи их разносят по умам». Ашот не был беззубой старухой, но был наркоманом со стажем, стремительно теряющим остатки своего скудного ума, а, следовательно, пыльные коридоры вполне могут превратиться в настоящую Шагри-Лу, страну грёз и мечтаний. В сектор УЛЬТРА было много входов, а Ашот любил искать приключения.
Наконец Клён остановился перед массивными дверями лаборатории, он знал, что за ним сейчас наблюдают несколько небольших камер. Когда охрана убедилась в том, что он это действительно он, Клён поднёс к считывателю двери ключ-карту, механизмы кремальеры пришли в движение. Дверь отошла на несколько сантиметров в сторону, ровно на столько, чтобы смог протиснуться один человек средней комплекции. Миновав дверь, Клён оказался в небольшой камере первичной дезинфекции, всё-таки помещения лаборатории должны были оставаться абсолютно стерильными. Чисто теоритически, даже если весь бункер будет заражён, лаборатории могли продержаться в автономном режиме несколько недель. Клёну пришлось преодолеть ещё несколько таких камер, прежде чем попасть в лабораторию.
При входе его встретил Цессарский. Казалось, что Аполлон Иосифович просто лучился радостью:
— Проходите-проходите, Константин Фёдорович, рад видеть! Мы нашли очень много интересного в архиве Карпова, сейчас им занимается этот замечательмый юноша, Ахмед кажется…
— Ахмад, — поправил Клён.
— Ах да, конечно-конечно.
Клён прошел вслед за Цессарским и увидел Ахмада, который сидел за небольшим ноутбуком в металлическом корпусе. На экране виднелась стена каких-то файлов и папок. Заставка на экране изображала панораму Москвы.
— Трофей, — догадался Клён.
— Именно, — подтвердил Ахмед, — документы, незавершенные доклады. И, главное, портативный принтер.
Ахмад отъехал на кресле немного в сторону, пошарил рукой и протянул Клёну прибор, более похожий не небольшой цилиндр с двумя щелями отверстий.
— Кондор говорил, что в чемодане ещё были подписанные листы бумаги и золотой «Паркер».
— Да, и теперь…
— И теперь вы можем сделать за Карпова любое заключение, да и вообще любую бумагу. А с остальным что?
— Абузар говорит, что ничего ценного, только пара записок на имя премьера, написанные в общих тонах, вот они как раз касаются возможной природы Вируса и мнения Карпова на этот счёт. Остальное — какие-то доклады, научные работы. Вся информация, которая может нам пригодиться, она вот на этом ноутбуке.
— Значит всё остальное, кроме ноутбука, принтера, подписанных листов и «Паркера», мы можем спокойно сдать, в случае необходимости, а записки на имя премьера только подогреют интерес наших дорогих друзей. Стремимся в Васюки!
— Вы наверняка хотели сказать «в Раменки», — хитро прищурился Цессарский.
— Именно, Аполлон Иосифович, — подтвердил Клён, — но нужно будет ещё подготовить проект Мины. Проследите за тем, чтобы противоядие было быстродействующим и синтезировалось в нужных количествах.
— И всё же, Вы уверены, что это будет оправдано, подвергать бункер такой опасности…
— Не будет никакой опасности, Аполлон Григорьевич, — терпеливо пояснил Клён, — это обычное пищевое отравление, к тому же будет отравлено только дневное меню секторов ВИП и Премиум. Летальных эффектов быть не должно, если помощь будет своевременно оказана. Они всего лишь будут несколько дней мучиться кишечным расстройством, но это подтолкнёт их к действию.
— И то верно, — в глазах Цессарского блеснул очень нехороший огонёк, — паразитов надо травить!
Неожиданно в помещение вошел Данаифар и присоединился к разговору:
— Я тут нашел несколько занятных докладов. Совсекретных, разумеется.
Он протянул Клёну несколько листков и прокомментировать их содержание:
— Доклад на имя Президента и Премьера. Текст идентичен. Разница лишь в финансовых расчётах. Помню, как писал эти доклады на основе наших с Вильманом разговоров, потом добавил, что всё очень хорошо — исследования продвигаются в лабораториях, это было за два дня до того, как Вирус пришел в Россию. Карпов был готов на всё, чтобы выбить денег и попасть в Раменки.
Клён мимолётно просмотрел содержание докладов, и остался им удовлетворён. Это как раз то самое, что подойдёт для Элькина и Бегемота. Нужно было ещё озаботиться организацией прямой линии между Раменками и бункером. Причём Раменки будут находиться здесь, в этой самой лаборатории.

СТАРЫЙ ДРУГ
Бункер под «ЦКБ с поликлиникой» Управления делами Президента, Москва,
ул. Маршала Тимошенко, 18-ый день после Заражения.

Сегодня на вечер Таша одела черное платье, которое подчеркивало ее фигуру, делало ее более хрупкой и беззащитной. Украшением служила крупная розовая жемчужина на золотой цепочке, когда-то украденная ею из кармана случайного любовника. Черные замшевые туфли с десятисантиметровыми каблукам золотого цвета завершали наряд, делая его утонченным. Таша возлагала надежды на этот вечер, она желала обольстить Альберта и вроде случайно заманить к себе в постель, расставив, таким образом, все точки над «и» в их отношениях с Ашотом.
Казино сверкало огнями хрустальных люстр, отражающихся в зеркале потолка. Хрустальные фужеры на столах и стойках бара подхватывали это сверкающее великолепие. Зелень столов и темно-бордовые драпировки диванов сочетались с рисунком мраморных полов. Конечно, по роскоши оно уступало сказочно красивым казино Лас-Вегаса или Монако, но по блеску или разнообразию азартных игр вряд ли. Здесь были представлены и американская рулетка, и крэпс, и блэк-джек, и несколько вариантов покера и игровые автоматы.
Казино было самой старой частью «нового» бункера. Собственно с него и началась модернизация и ремонт самого бункера, строительство ВИП и Премиум секторов. Когда в 2009 году на общероссийском уровне были образованы четыре игровые зоны и тридцать три казино Москвы были закрыты, предприимчивые акционеры «Славянского» оборудовали и открыли здесь подпольное казино. Вначале эта была небольшая комнатка, где были установлены столы для игры в покер и рулетки. Впоследствии площадь была расширена до нескольких залов. О подпольном казино знала вся элита и бомонд Москвы. Некоторые высокие правительственные чиновники тоже неоднократно были замечены в казино, может быть поэтому, а может потому что баснословных доходов, приносящих казино, хватало на раздачу взяток даже мелким клеркам и правоохранителям, оно процветало и никто не был уличен в коррупции или извлечении незаконных доходов.
Приход их троицы не остался не замеченным. Альберта сразу стали приглашать присоединиться к игре. Но он отказался, направившись в бар. Таша обернувшись, увидела, что Ашот взял с подноса официанта фужер с коньяком и направился к рулетке. «Ну, сейчас еще кокс нюхнет и напьется», — с неприязнью подумала Таша и пошла за Альбертом. Альберт уже расположился за стойкой бара и заказал два аперитива: ей и себе. Таша села на высокий стул, проследив, чтобы платье выгодно оголила ее бедра. Здесь народу было не много. Мало кто, как Альберт, приходил сюда только посидеть в баре. Все рвались к столам, сразу начиная делать большие ставки. Играть у Таши не было «элек», так обитатели бункера сразу же после смены российских, американских и еврейских денежных знаков, на деньги «Славянского», стали называть последние. «Мне бы только попасть в его постель, а там я бы сказала, что беременная,» -- размышляла Таша, потягивая аперитив, -- «Уж, наверное, папашка ждет, не дождется внуков. Как-нибудь пробьюсь. Никто проверять не будет. Только бы получилось...»
-- А «Белладжио» славится своими поющими фонтанами, -- услышала Таша, выныривая из своих размышлений. -- Представляешь, Ташка, струи воды бьют на 73 метра? А в еще одном казино Стива Винна, -- продолжал Альберт, -- в «Винн Лас-Вегас» есть «Озеро снов», на его гладкой поверхности расцветают невероятные красочные изображения. Ночью от него буквально глаз не оторвать… Это визитная карточка старины Винна. Вообще, конечно, в Лас-Вегасе много красивых казино: Винн Лас-Вегас, Фламинго, Мираж, Белладжио «Нью-Йорк, Нью-Йорк», «Дворец Цезаря», «Монте-Карло», «Планета Голливуд», -- начал перечислять Казино Альберт. -- Такова суть этого города: он манит и соблазняет блеском и роскошью, сулит яркие впечатления и легкие деньги...
-- Ага, особенно, Ашоту, -- с сарказмом поддакнула Таша.
-- Ашот вообще урод. Он не видит и не замечает прекрасного, -- Альберт посмотрел на Ташу. Последнюю фразу она тут же приняла на свой счет и зарделась. -- Для него везде одно и то же, как в анекдоте: «Курит, курит, курит, когда пьет. Пьет, пьет, пьет, когда проигрывает». Только наоборот. Сейчас проиграет, потом кирнёт, потом курнёт. Он и в казино ходит только для того, чтобы проигрывать, задачи выиграть для него не ставится.
-- Нет, он уже совмещает игру и рюмку, -- ответила Таша, оглянувшись в сторону столов.
-- Давай, пойдем потанцуем, -- предложил Альберт. Таша с радостью согласилась: «Ну, наконец-то!».
Они, взявшись за руки, вышли из казино и направились на танцпол. Музыка гремела что-то невыразимое, то ли это рок, то ли уже попса. Она оглушала и заставляла дергаться тело. Альберт обнял Ташу за талию и прижал к себе. Она прильнула к нему, прижавшись щекой к его шее, и тут же рассердилась на себя: «Прямо как пятиклассница! Надо действовать, а не рассиропиваться». Она потянулась губами к его уху и стала шептать слова песни, изредка касаясь губами уха. Потом отстранилась от него, крутанулась вокруг своей оси не выпуская его руки, и чуть прикоснулась к нему твердыми соскам. Альберт вздрогнул. «Вот, так то лучше», -- с удовлетворением подумала Таша. -- «так он не долго будет сопротивляться». Искусство доводить мужчину до исступления Таша постигла еще в старших классах школы, потом совершенствовала его на многих мужчинах, поэтому через полчаса, они оказались в апартаментах Альберта и забыли все на свете.
Таша рассчитывала, что она останется здесь до утра. Да, что там до утра... на долгое время... навсегда. Но, по-видимому, что-то она не учла. Второй раут восторгов не настал, Альберт предложил вернуться в казино и выпить. Таша расчетливо медленно одевалась, но Альберт никак на ее призывы не реагировал. Пришлось одеться, привести себя перед зеркалом в порядок, и идти за Альбертом. Прочем, можно сказать, что до утра Таша в апартаментах задержалась, ночь уже была на исходе.

Народа в казино меньше не стало, наоборот, появились даже такие, кто редко заходил в казино. Возле бара расположились брат Дуче Роберт и Аликберов, которые о чем-то тихо разговаривали, потягивая коньяк. Ашот сидел за одним игровым столом с «мадам Элькиной», ее сыночком Дмитрием и бизнесменом Акимовым. Таша всмотревшись в лицо Ашота поняла, что для него это последняя стадия: он уже проиграл прилично, выпил тоже прилично и нюхнул кокса. Таша повернулась к Альберту, который уж заказал шампанское и ждал Ташу у барной стойки. Они подняли фужеры и взглянули друг другу в глаза. «Ничего не потеряно!» — обрадовалась Таша. Тысячи пузырьков поднимались со дна бокала и лопались на поверхности, хрусталь фужера сверкал, преломляя свет люстр, а Таша все смотрела в глаза Альберта, казавшиеся черными и бездомными. В неверном свете казино всё казалось не таким, как на самом деле, цвета приобретали какой-то колдовской оттенок.
Вдруг сзади раздался выстрел, визг женщины, который прервался вторым выстрелом. Таша собралась развернуться и посмотреть, как вдруг гигантский детина схватил ее и Альберта в охапку и повалил на пол.
-- Искузьми, гёрла! -- блеснул он знанием английского. -- Пардонте, Альберт, -- сразу перешел на французский, приживая их к полу и прикрывая собой.
-- Серж, ты совсем озверел? -- отпихивая детину, спросил Альберт. -- Тебе платят за охрану, а не за разбой.
-- А я чё делаю? -- удивился на русском Серж, -- Вы чё не видите, стреляют. Ваш брательник и садит.
Выстрелы раздавались один за одним. Со всех сторон раздавались крики. Многие также, как они залегли на пол.
-- Давайте потихоньку за стойку бара, -- стал подталкивать их Серж. -- Там поспокойнее будет.
Таша, обдирая носки экслюзивных туфель, на коленях поползла за барную стойку. Следом метнулся Альберт.
-- Восемь, -- сообщил Серж, успевая не только руководить эвакуаций вверенных ему тел, но и следить за обстановкой в казино. -- Блин, из чего же он садит? Сколько же у него патронов осталось?
-- Четыре, -- вдруг сообщил Альберт. -- Это отцовский Шайне. Вот, урод, украл папашкин револьвер! Что теперь будет, не представляю?
Под стойкой бара, втянув голову в плечи, уже сидел бледный бармен.
-- Давайте-ка, ребятки, в вон ту дверь, -- указал Серж на дверь в глубине бара. -- Ать, два. Шевелитесь.
Альберт схватил Ташу за руку и, пригнувшись, побежал к дверь. За ними следом на четвереньках, быстро перебирая ногами и руками двинулся бармен.
-- Одиннадцать, -- сосчитал охранник. И тут обрушились хрустальная люстра и зеркальный потолок. Тысячи осколков больших и маленьких засыпали пол, столы, кресла и людей. -- Вот, придурок, что ему стрелять уже не в кого? -- прокомментировал выстрел охранник уже из коридора. -- Вовремя мы убрались из бара.
«На сельских дискотеках шансы забеременеть и умереть приблизительно равны,» -- вдруг вспомнился Таше анекдот.

Бармен, привалившись к стене, вдруг начал икать.
-- Ну, голубь сизокрылый, сейчас пальнет Ашот еще раз; и можешь спокойно возвращаться в бар, залить там икоту чем-нибудь покрепче, -- Напутствовал бармена Серж. -- А нам не досуг. Пошли, ребятки, я вас сопровожу в апартаменты.

Бегемота разбудили под утро. Он проснулся от громкого стука в дверь: колотили чем-то тяжелым. Он недовольно натянул халат и открыл.
-- Анатолий Ефремович, быстрее, -- за дверью стоял секретарь Элькина всклокоченный и в пижаме. -- Быстрее!
-- Господи, да что за спешка? Пожар что ли?
-- Нет, Наталья Ильинична убита и Дмитрий тоже. Николай Аронович срочно просит вас к себе.
«Слава богу, не пожар», -- с облегчением выдохнул Буров.
-- Сейчас буду.
Буров открыл шкаф, оглядев костюмы. «Нет, надо надеть форму для солидности», -- решил он, и стал быстро переодеваться, звеня орденами и медалями на кителе.

Элькин был в своем кабинете. Он хоть и был одет в костюм, но было видно, что одевался второпях. Лицо его было серым.
-- Садись, Анатолий Ефремович. Ты знаешь, Наташа и Дима убиты. И это все Тер-Григорян!.. Я хочу просить тебя расследовать обстоятельства и что-то надо делать с убийцей, Гамлетом и его родственниками. Единственный сын, господи, единственный!!! -- Элькин заплакал.
Бегемот подсуетился, налил в хрустальный бокал воды и подал Элькину.
-- Как, Коля, все произошло?
-- Там, в казино.. Ашот стрелял.. -- махнул рукой Элькин. -- Иди, все сам узнаешь. Да, построже там.
Казино было оцеплено охраной Элькина. Весь пол, столы, диваны были засыпаны стеклом потолка и люстры. Раненных медики ужи унесли, а убитые еще оставались на местах, где их застала смерть. Их только накрыли белыми простынями. Бегемот насчитал восемь простыней. На диване в самом углу казино безмятежно спал Ашот Маркорьян, подложив под щеку скованные браслетами руки. На одном из столов лежал двенадцати зарядный револьвер системы Шайне. Бегемот сразу опознал этот предмет, порожденный прогрессом цивилизации. Он даже помнил, что данный экземпляр -- это наиболее поздняя конструкция револьверов под шпилечный патрон, высокая скорострельность в нем была достигнута за счет многозарядности. Бегемот помнил, как долго по этому поводу изъяснялся один из знакомых Тер-Григоряна, преподнеся его в подарок ему на день рождения. Он его неоднократно видел у Тер-Григоряна, и все годы револьвер хранился в ящике письменного стола Дуче. Очевидно, по привычке он перекочевал и в ящик стола Тер-Григоряна в бункере. Но, вот как и каким образом этот револьвер оказался у Ашота -- это совсем другое дело. И именно, об этом намекал ему Элькин.
-- Дайте мне список убитых, -- попросил Бегемот у суетящегося тут же начальника охраны Элькина, усаживаясь в кресло в той части казино, где было меньше стекла. -- И расскажите, что тут произошло.
Начальник охраны сразу же передал ему стопку бумаг.
-- Вот, убито восемь человек, в том числе Федорова Наталья Ильинична, Федоров Дмитрий Николаевич, -- со значением произнес начальник охраны. -- А также Акимов Павел Александрович ... ну тот — сельский бизнесмен, -- на недоумевающий взгляд Бегемота пояснил охранник. -- И еще пять человек из акционеров «Славянского», вот список. Карпов, Аликберов и Роберт Мишаевич ранены. Роберт Мишаевич — тяжело в грудь. Он пытался остановить Маркорьяна. Аликберов -- в руку осколком стекла, у Карпова оцарапана щека, может тоже стеклом.
-- А чего он стал стрелять?
-- Да, Анатолий Ефремович, кто его знает? -- по русской традиции вопросом на вопрос ответил начальник охраны. -- проигрался в пух и прах. Тут Дмитрий ему что-то сказал, он вытащил револьвер из-под пиджака и выстрелил в него. Наталья Ильинична закричала, так он и в нее выстрелил, потом в этого агро-бизнесмена Акимова. Роберт Мишаевич хотел отобрать револьвер, он выстрелил в него, а потом еще в пятерых. Никогда не думал, что из этого антиквариата, да еще Ашот может положить восьмерых и ранить девятого.
-- А Карпов и Аликберов?
-- Ну, пока медики ничего не говорили. Но я думаю, что на них рухнуло зеркало с потолка. Какой идиот сделал стеклянный потолок? -- задал риторический вопрос начальник охраны.
Бегемот хорошо знал этого идиота, поэтому счел за благо промолчать.
-- Ну, а что Ашот?
-- Да, что? Он патроны расстрелял и сразу и вырубился. «Браслеты» на него уже на спящего надели, да и отнесли в угол на диван. Он поди и не вспомнит, когда проснется, что тут натворил.
-- А револьвер он где взял?
-- Да, Анатолий Ефремович, говорят, что он у него был под пиджаком, засунут за брючный ремень.
-- Да, я тебя не о том спрашиваю, -- рассердился Бегемот. -- Где он его вообще взял? Ты знаешь, чей это револьвер?
-- Где взял не знаю. Но, что револьвер принадлежит Тер-Григоряну известно. Я был на том юбилее, организовывал охрану Николая Ароновича, -- счел необходимым уточнить начальник охраны Элькина, -- когда подарили его Гамлету Мишаевичу.
-- Ладно. Давай-ка допросим главного участника событий.
-- Думаю, Анатолий Ефремович, не получится. Мы уже его пытались разбудить: и трясли, и по мордам били, и водой поливали — бесполезно. Откроет глаза, помычит и опять засыпает.
-- Ну, все же попробуем.
Бегемот подошел к Ашоту и стал трясти его за плечо. Ашот, так и не проснувшись, что-то пробурчал, повернулся на другой бок. Бегемот с чувством пнул его под зад. Но и это не разбудило Ашота.
-- Давай, скажи ребятам, пусть его снесут в техсектор, там есть изолятор, где раньше была кладовая, -- распорядился Бегемот. -- Да, проследи, чтобы никто к нему доступа не имел. Дверь закроешь на ключ. Ключ сразу -- мне. возле дверь -- охрану. Трупы -- в холодильник.
-- Там же продукты?
-- Положи в отдельном месте, да так, чтобы никто не видел. А вначале лучше узнай у докторов, может у них какой морг под это дело есть. Да, пусть они трупы все внимательно осмотрят, дадут заключение о причине смерти. И о расположении тела и оружия в момент смерти, -- вспомнил Бегемот давно забытые уроки криминалистики.
Начальник охраны удалился давать указания. Бегемот еще посидел немного, потом направился к бару, снял с подвески фужер и налил виски.
-- Пусть земля всем им будет пухом, -- подумал и добавил, -- а мне во благо. -- и выпил. Вдруг на Бегемота накатила тоска. В Англии у него остался тоже единственный сын. Где он сейчас и жив ли вообще, Бегемот не знал, вестей о нем он не имел очень давно. Он отправил его туда еще в начале двухтысячных, будто бы на учебу. Но сразу же приобрел ему квартиру, можно сказать, в историческом центре Лондона на Леман-стрит в здании эпохи короля Эдварда, отреставрированном и модернизированном. Одновременно себе приобрел замок в Австрии в предгорьях Альп. Небольшой, всего на 10 жилых комнат, но уютный с зимним садом и плавательным бассейном. Бегемот здраво рассудил, что большой замок ему не нужен. Он не собирается устраивать там гостиницу, а ему для жизни на пенсии вполне хватит. Одновременно он стал усиленно зарабатывать на эту самую пенсию, покупка недвижимости сильно подкосила его состояние в Швейцарском банке. Бегемот «крышевал» деятельность различного рода бизнесменов, как законную, так и незаконную -- наркотрафик из Афганистана, подпольные казино. С Элькиным познакомился два года назад, как раз на почве казино, и стал делать вид, что усиленно прикрывает эту его деятельность, зарабатывая на этом немалые деньги и хорошую репутацию в глазах Элькина. Он давно понял, что работать не обязательно, а вкалывать даже вредно для здоровья. Чтобы быть на плаву, надо создавать видимость деятельности, усыпляя бдительность партнеров красивыми словами. Распространение вируса нарушило все его планы. Теперь, чтобы выжить и вернуть себе своё, он должен укрепиться в бункере, а еще лучше выяснить, где находится антивирус и применить его к себе. Тер-Григоряна Бегемот, мягко говоря, не любил, поэтому Бегемот рад был хоть чем-то задеть его, а Ашот был не просто кем-то, а близким родственником Дуче. За этими раздумьями он почти допил виски, хотел плеснуть себе еще, но решил, что нельзя на виду у охраны Элькина бездействовать (не дай бог, донесет кто-нибудь!) надо создать видимость работы. Бегемот со вздохом поставил бокал и пошел осматривать казино и трупы, которые еще не успели убрать. Будет, что потом в подробностях доложить Элькину.
Вид трупа сына Элькина Дмитрия Бегемота впечатлил — у него полностью отсутствовало лицо. Очевидно, выстрел был произведен сзади в голову, пуля прошла навылет. Любовница Элькина Наталья Ильинична была убита в грудь, тоже с близкого расстояния. Бегемот переходил от трупа к трупу, и удивлялся как этот оболтус, находящийся под винными парами и коксом, умудрился так метко стрелять. Только один агро-бизнесмен Акимов был убит выстрелом в шею, что тоже для стрелка не плохо. «Интересно, куда он метил,» -- подумал Бегемот. -- «А может попал случайно? Нет, наверняка, не случайно. Надо уточнить стрелял ли он раньше. Очень меткие выстрелы, правда скорее всего, в тех кто пытался его остановить или помешать». Далее, Бегемот стал рассуждать, как лучше преподнести этот факт Элькину, и от кого получить информацию о стрелковой подготовке Ашота. Это казалось ему важным, поскольку позволяло интерпретировать факты участия Тер-Григоряна, ну, во всяком случае, помогло бы подорвать многолетнюю дружбу акционеров, что укрепило бы позицию самого Бегемоту.
Дальше делать в казино было вообще нечего. Бегемот осторожно упаковал револьвер в найденную в баре пластиковую упаковку и решил, что пора поспешить с докладом к Элькину.
Доклад был скомкан в самом его начале, когда Элькин узнал, что допросить Ашота не представилось возможным. Он просто выгнал Бегемота из кабинета. Оказалось, что все остальное Элькин знал, начальник охраны или кто-то другой из соглядатаев уже успел доложить. «Посчитаемся», -- мстительно подумал Бегемот и отправился обедать. – «Там, где все живут по правилам, побеждает не тот, кто эти правила устанавливает, а тот, кто первым найдет способ, как их обойти или нарушить».

О том, что Ашот пришел в себя, и требует встречи с Тер-Григоряном, Бегемоту доложили в шесть вечера. К этому времени Бегемот опросил уже почти всех, находившихся в казино. Просмотрел камеры слежения, о которых большинство знать не знало, и, соответственно, вело себя естественно и непринужденно. Бегемот бы сказал: «Весьма непринужденно». И полностью реконструировал произошедшее. Он понял также, что Ашот был не только под винными парами, но и под кайфом, поэтому он решил к нему не спешить, а дать ему время почувствовать всю прелесть последствий.
Когда Бегемот в присутствии двух охранников часов в восемь вечера пришел в техсектор, у Ашота уже началась ломка. Бегемот сразу отослал охранников за дверь.
-- Ну, Ашот, поговорим? -- приступил он к делу.
-- Да, пошел ты... -- не врубился Ашот в ситуацию. -- Снимай с меня наручники, а то дядя с тобой посчитается.
-- Посчитается, если захочет. Расскажи-ка мне, где ты взял револьвер? Украл у дяди?
-- Да, пошел ты... Кто ты такой, чтобы я перед тобой отчитывался?
-- Так, не помнишь, что произошло, мой мальчик, -- ласково произнес Бегемот, -- вот посмотри-ка. -- Он открыл ноутбук и включил запись из казино. -- Вот видишь, мальчик, ты что-то говоришь Диме, он отворачивается, собираясь уходить, а ты достаешь револьвер и ... -- Ашот остановившимися глазами смотрел на монитор ноута. Вот он стреляет в Дмитрия, потом в кинувшуюся к нему Федорову, потом в Роберта, потом палит во все стороны, практически не целясь, потом поднимает револьвер, стреляет и сверху летят осколки люстры и потолка, еще один выстрел и тишина. Бегемот остановил запись.
-- Ну, как, еще раз просмотрим уже в замедленном режиме? Техники поработали, смонтировали ролик, кого за кем ты убиваешь, прям художественное кино. Спрашиваю еще раз: кто тебе дал револьвер?
-- Сам взял из ящика стола. Дядя всегда его там держит. Дома держал и тут в бункере тоже.
-- Совсем не удивил. А для чего взял?
-- Да, поспорили с Альбертом, что возьму и положу, а дядя и не хватится. Послушайте, дайте мне нюхнуть чего-нибудь, а то меня всего выворачивает, все болит.
-- Нюхнуть — это заслужить надо. Как заслужишь, так и дам.
-- Расскажу все что знаю, только дай, -- взмолился Ашот, не в силах сдержать внутреннюю тряску. -- Дай, а то умру.
-- Давай вначале вываливай инфу. Может тебя Соболев просил пострелять или дядя?
-- Сказал же нет. Не собирался вообще стрелять, а тут проигрался, а Дмитрий еще и издевается, намекает о моей неплатёжеспособности. Я ему: давай отыграюсь. А он: нет. Вот я и вытащил пушку, чтобы попугать, а его мамашка вдруг как завизжит, -- вспомнил вдруг Ашот. -- А дядя или Соболев, нет, они даже и не знали. А Соболев... -- Ашот задумался, -- да, Соболев. Я тут гулял по бункеру недавно. Зашел в какой-то сектор ненароком, в старый. Там какая-то лаборатория, производят какие-то исследования по вирусу. В лабу я не попал, но случайно услышал разговор, что будто бы Соболеву передали документы папашки нашего Карпова о том, что в Раменках, в бункере, уже готовят антидот вируса и прививают всех. Что они уже могут спокойно все быть на поверхности без всяких противогазов и ничем это им не грозит.
-- А дяде ты об этом рассказал?
-- Нет, как то не пришлось. Я было хотел, все-таки антивирус — это здорово, но он мне устроил головомойку по поводу того, что я ничем не занимаюсь, пью и играю в казино, да еще развратничаю. Так я и подумал, фиг тебе, ничего не расскажу.
-- А что еще ты слышал, гуляя по бункеру?
-- Дай, дозняк, а то умру. Мысли путаются, дай скорее.
-- Нет, ты вспомни еще что-нибудь ценное.
-- Ну, еще я слышал, что ведутся переговоры с Раменками. Что можно туда рвануть, уколоться и вернуть обратно. Или вообще жить на поверхности. Дай, дозу, изверг!!!
-- Ладно, возьми. Я к тебе приду еще. Вспоминай пока, что знаешь.
Бегемот сунул в руку Ашота пакетик, закрыл ноутбук и вышел из комнаты, заперев на ключ за собой дверь.

Элькин сидел в кабинете в той же позе, что и днем.
-- Что узнал, что-нибудь новое? -- приветствовал Бегемота. Элькин уже пришел в себя, был спокоен и рассудителен.
-- Нет, Николай Аронович, по поводу происшествия ничего нового. Я вам через секретаря передал все объяснения присутствующих и флешку, там техники с камер наблюдения сопоставили выстрелы и их попадания в жертв.
-- Да, смотрел, смотрел. Ты уж меня прости, что вышел из себя! -- Элькин разговаривал просительно. -- Сам понимаешь, единственный сын, да и с Наташей не один год были вместе, она мне здорово помогала, даже тогда, когда мы расстались. Извини, не мог сдержать эмоции.
-- Да, ладно, Ароныч, с кем не бывает! Прощаю! -- Проявил снисхождение Бегемот. -- Я узнал, что последние лет пять Ашот посещал тир, где стрелял. Даже с кем-то на спор выбивал все десятки.
-- Что полагаешь, что кто-то все подстроил?
-- Не исключено. Ты лучше послушай, что я узнал у этого ублюдка, -- Бегемот открыл ноутбук и включил запись разговора.
-- И как ты думаешь, Толя, это правда? -- спросил, прослушав запись два раза Элькин.
-- Похоже на то. Соболев решил обойти нас. Думаю, что готовит операцию в бункер в Раменки. Вот же, гавнюк! Сам уколется и будет жить, а мы тут погибай! -- добавил эмоций в голос Бегемот.
-- И что же нам теперь делать?
-- Надо вызвать сюда Соболева и выжать из него все.
-- А по поводу переговоров?
-- Они связь с Раменками установили — это точно. Об этом мне Аликберов говорил. Он собирался разговаривать с премьером.
-- А не порасспросить ли еще Ашота, -- предложил Элькин. -- Давай распорядись, пусть приведут его сюда.
-- Я предлагаю самим пойти. Сейчас Тер-Григорьян не знает, где держим Ашота, не может с ним пообщаться и поговорить, а как Ашота приведем, так и он прибежит. Если хотим информацию держать в секрете, то придется пройтись.
— Тоже дело, — согласился Элькин. — Пошли.

Поговорить с Ашотом не удалось, он счастливо улыбался и был в не адеквате.
-- Пришли. Мой друг, -- бросился он обнимать Бегемота. -- Как я рад вас видеть. Я вас так люблю.
-- Давай-ка, Ашот поговорим, -- предложил Бегемот. -- Ты вспомнил еще что-нибудь?
-- Давай друг, выпьем, -- предложил Ашот. -- Ты принес вискаря? А, Ароныч, ты тоже тут. Как я рад.
Сколько Бегемот и Элькин не пытались что-либо выяснить у Ашота, никакой информации, кроме ранее сказанной, не смогли получить. Подзатыльники и пинки привели только к тому, что Ашот замолчал, мотая головой из стороны в сторону. «Ещё бросится на нас», -- с опаской подумал Бегемот. Элькин, очевидно, побоялся того же:
-- Ладно, Ашот, мы придем позже.
-- И не забудьте вискарика принести, -- попросил Ашот, укладываясь на кровать.

-- Надо прийти часов через восемь, когда он проспится и ему потребуется очередная порция наркоты, -- предложил Бегемот Элькину.
-- Ладно, оставим его пока до утра. Дай-ка мне ключ. Пусть будет у меня. -- попросил Элькин.
«Ну, и ладно». -- подумал Бегемот. -- «Пусть забирает. Баба с возу, кобыле легше. Все равно теперь меня он не бортанет».

Когда они вернусь в кабинет, там уже был Тер-Григорян.
-- Зачем пришел? -- спросил Элькин. -- Я тебе еще утром сказал, что никакие извинения не принимаются. Твой родственник убил моего единственного сына.
-- Послушай, Николай, -- начал Тер-Григорян, -- он, конечно, сволочь, но он мой родственник, меня заботиться о нем просила моя жена и я на ее смертном одре обещал ей это. Дорогой, я не прошу у тебя снисхождения для него. Я сам бы убил его вот этими руками, он ранил Роберта, и никто не знает выживет он или нет, а он мой брат. Брат единственный! Других у меня нет. Ты же знаешь, они все умерли, еще тогда в девяностых. Ты же был свидетелем всего этого. Дорогой, я хочу, чтобы ты понял, что я не имею отношения ко всему этому делу. Мы с тобой столько лет вместе, дружили, вели бизнес, неужели ты сейчас все перечеркнешь?
— А ты как поступаешь, Гамлет? Почему ты мне ничего не сказал про антивирус?
Бегемот внимательно наблюдал за Дуче, на его лице появилось изумление.
— О каком антивирусе, дорогой, говоришь?
— А вот об этом, — Элькин включил разговор Бегемота и Ашота. Не маленькие глаза Тер-Григоряна стали еще больше.
— Дорогой, клянусь мамой, первый раз слышу! — воскликнул Дуче. — И ты думаешь, все это правда?
— Вот сейчас придет Соболев и мы зададим ему вопросы, — Элькин, опираясь руками на стол, встал и не сводил глаз с Дуче, пытаясь что-то прочесть на его лице. — Я попросил пригласить его сюда. А вот уже и он.
В кабинет зашел Соболев. Как всегда он был одет в неизменный серый костюм в мелкую светлую полоску, чисто выбрит. Бегемоту на миг показалось, что даже если рухнет потолок, и они все будут изгвазданы в штукатурке, костюм Соболева от этого не пострадает.
— Чем могу быть полезен? — неизменно вежливо спросил Соболев.
-- Дмитрий Оттович, что вы знаете о стрельбе в казино? -- задал вопрос Элькин.
-- Стрелял Ашот из револьвера Гамлета Мишаевича, находясь под кайфом. Более практически ничего. Я утром встретился с господином Буровым, -- Соболев кивнул на Бегемота, -- он мне сказал, что он будет заниматься этим делом, поэтому я туда не влезал. Тем более, что Анатолий Ефремович когда-то учился этому.
Бегемот не скрывал, что он окончил академию правопорядка в Задрипанске, но и не высовывал ее напоказ. Он был все же генералом ФСБ, поэтому предполагалось, что он окончил, как минимум, Академию ФСБ или Высшую Военную Академию. Также предполагалось, что он коренной москвич и объяснить, как коренной москвич оказался в высшем учебном заведении Задрипанска, было довольно сложно. В связи с чем, информация о его учебе имелась только в отделе кадров ФСБ и никогда и нигде Бегемотом не озвучивалась. Бегемоту стало очень интересно, каким образом до нее добрался генерал армии, но задавать прямые вопросы, тем более сейчас, в присутствии Дуче и Элькина, Бегемот не стал.
— Дмитрий Оттович, что вы знаете об антивирусе, — спросил Элькин.
— Немного. Знаю что он существует, что имеются в наличии 4 инъектора-капсулы, которые находятся у Вильмана. Да вы все это сами знаете, господа.
-- Да нет, -- перебил его Элькин, -- вы расскажите про тот антивирус, который делают в Раменках.
Соболев удивился:
-- В Раменках?
-- Да, да. Какие вы там документы получили? Какой архив?
-- Архив Карпова мы действительно доставили из его квартиры МГУ, сейчас над ним работает Цессарский и Данаифар. Но говорить, что там есть готовый рецепт антивируса, я бы не стал. Они проверяют записи Карпова, но пока ничего существенного не обнаружили. Думаю, господа, -- Соболев обвел всех взглядом, -- до этого еще очень далеко.
Бегемот всматривался в лицо Соболева, пытаясь угадать правду ли он говорит, или что-то не договаривает.
-- А можно ли изучить привезенную документацию? -- спросил Бегемот.
-- Да, пожалуйста, изучайте, если что-то понимаете в химии, биологии и медицине. -- слишком уж быстро ответил Соболев. -- Я не специалист по этим вопросам, поэтому в эту кухню и не лезу. Если необходимо, то можете забрать все документы Карпова и изучать их сколько влезет, но я думаю, что эти все же должны заниматься специалисты.
«Не хочет отдавать документы», -- решил Бегемот. -- «Надо будет все же забрать их и посмотреть».
-- А связь с Раменками? -- вновь спросил Элькин.
-- Связь подключена. Не позже, чем завтра, Аликберов выйдет на прямую связь с премьером, у него уже есть об этом договоренность. Разве он об этом вас не информировал? -- удивился в свою очередь Соболев. -- Это уже секрет полишинеля, его знают все. Операция для того и затевалась, чтобы установить связь с Раменками и также попытаться выйти на другие бункеры, чтобы владеть ситуацией в общем.
-- А слышали ли вы, дорогой, о том, что в Раменках уже произведен антивирус, и многие уже получили прививки? -- поинтересовался Дуче. Элькин бросил на него неодобрительный взгляд, но промолчал.
-- Нет, господа, я лично такой информацией не обладаю. Но, если вам интересно, то почему бы не поприсутствовать при разговоре Аликберова с премьером? Он же может задать ему конкретные вопросы и получить конкретные ответы.
«Да, а почему бы не поприсутствовать?!» -- обрадовался Бегемот. -- «Все станет известно. Если там есть антивирус, то тогда надо прорываться в Раменки. Но не брать охрану Соболева, а только -- с охраной Элькина. Узким, так сказать, кругом».
— А откуда у вас такие сведения, господа? — спросил Соболев.
«Пытается вычислить предателя!» — решил Бегемот.
— Да, так сорока на хвосте принесла. Вы разве не слышали, все в бункере говорят— сказал вслух.
— Нет, не слышал. Если я вам больше не нужен, то позвольте откланяться. Документы Карпова я вам пришлю. — Соболев сделал общий поклон подбородком и вышел за дверь.
— Послушай, дорогой, — обратился к Элькину Дуче, — дай мне возможность поговорить с Ашотом. Его заявления очень серьезны, поэтому надо выяснить у него все досконально.
— Сейчас не получится, Ашот говорить не может, он в «полете», а часиков через пять приходи, поговорим, — ответил Элькин, не обращая внимания на большие глаза и пассы руками Бегемота.
— О каком полете ты говоришь, дорогой? — похоже искренне удивился Дуче.
— О наркотическом. Ты разве не знаешь, дорогой, — передразнил Дуче Элькин, — что твой родственничек употребляет наркотики? И не только употребляет, но уже так зависим от них, что соскочить не получится. Если хочешь с ним поговорить, то приходи попозже, я дам тебе такую возможность.
— Зачем ты разрешил ему? — спросил Бегемот, когда Дуче ушел.
— Ты, Ефремыч, не парься. Пусть поговорит, хуже от этого не будет, тем более, что мы тоже поприсутствуем. Ты иди ужинай. А потом все же забери документы Карпова. Жду тебя часа через четыре. Да найди человека, который мог бы изучить архив и дать ответ: нашел ли Карпов путь производства антивируса. Тут Соболев прав, разобраться в документах должен ученый. Кстати, как там сын Карпова? Пришел в себя после ранения? Выясни у него, мог ли его отец изобрести этот антивирус. До беседы с Ашотом мне все и расскажешь. И посети в медчасти Аликберова, выясни у него все о Мышкине, — остановил Бегемота уже у самой двери Элькин.

Бегемот с чувством, ни в чем себе не отказывая, поужинал в ресторане, вернулся к себе и только собрался послать кого-нибудь за архивом Карпова, как в дверь постучали, и молодой прихрамывающий на одну ногу человек вкатил к нему в кабинет чемодан.
— Вот, Дмитрий Оттович передал, — коротко сообщил он, оглядывая помещение.
— Ставь сюда, — указал на шкаф Бегемот. Молодой человек поставил чемодан в шкаф и вышел. Бегемот закрыл шкаф на ключ и отправился в медсанчасть, выполнять поручение Элькина.
Против ожиданий Бегемот провел за беседами с Аликберовым и Карповым-младшим много времени, поэтому на запланированную встречу с Элькиным чуть не опоздал. Он, запыхавшись, ввалился в кабинет Элькина буквально за десять минут до прихода Тер-Григоряна. Успел сообщить только, что Аликберов подтвердил информацию, что есть договоренность о его разговоре с Мышкиным, и то, что младший Карпов, являясь математиком, не в курсе научных изысканий отца. «Все может быть,» — единственно что сообщил он о работе отца над антивирусом.
Втроем они поднялись в технический сектор. Элькин ключом отпер комнату, где содержался Ашот. Ашот лежал на правом боку лицом к ним, глаза были закрыты. «Неужели еще спит? Уже должна начаться ломка.» — подумал Бегемот. Он подошел ближе и сразу понял, что Ашот мертв, и мертв по крайней мере уже часов пять-четыре.
— Бог мой, — за его спиной ахнул Элькин. — что же случилось?
— Кто-то убил его ножом.. Прямо в сердце, — произнес Бегемот, и зачем-то пояснил,— нож не вытащен, поэтому и крови нет.
— Кто же это мог сделать? — как показалось Бегемоту фальшиво, поинтересовался Элькин. «Ключ был только у него! вполне мог за пять часов провернуть это дельце.» — размышлял Бегемот. «Но и Дуче, тоже обещал убить Ашота собственными руками. Да и Соболев мог подослать к нему кого-нибудь. Да, ситуация, и не знаешь, стоит ли копать, кто убил, а если это Элькин?»
Тер-Григорян тем временем опустился на стул и закрыл руками лицо:
— Прости, Мальвина, дорогая, не смог я воспитать твоего брата, ни уберечь его от наркотиков, ни от неприятностей. Прости меня! Ты же видела с небес, что я делал, что мог. Но ничего не получилось, он как был сорной травой, так и умер.
«Нет, по видимому Дуче не убивал, вон как искренне убивается,» — решил Бегемот: «Значит или Элькин отомстил, или Соболев постарался. Конечно, прижучить Соболева хотелось, но вдруг получится, что это дело рук Элькина. И что тогда? Тем более прямой команды искать Элькин не дает.» Бегемот наблюдал, как Элькин поднимает со стула Дуче и, обняв его, ведет к двери, успокаивая. «Элькин», — уверился Бегемот. Из двух способов борьбы с проблемой: пошло все на фиг и прорвемся — он решил выбрать первое. «Умер и умер, " — подумал Бегемот. — «Пусть земля ему будет пухом. Все что знал, он уже сообщил. А мне надо держаться за Элькина. Если он надумает слинять в Раменки, я должен стать первым, кого он позовет с собой. Хотя с другой стороны, не плохо было бы иметь компру на Элькина», — работая в ФСБ, Буров был хорошо осведомлен о силе компроментирующих материалов, открывших ему дорогу на самый верх. —»Но это в данный момент опасно. У Элькина хватка осталась прежней, вон как профессионально произведен удар — прямо в сердце,» — продолжал размышлять Бегемот, следуя за Элькиным и Тер-Григоряном в ВИП.

Когда Бегемот вернулся к себе, на столе его уже поджидал список обитателей ВИП и Премиум, которые имели хоть какое-то отношение к науке. Начальник службы охраны Элькина с заданием справился быстро и качественно.
— Так, посмотрим, как у нас представлена наука? — произнес вслух Бегемот, обращаясь к серебряному цыпленку на подставке для ручек. Кто-то еще в очень давние времена подарил ему эту подставку после выхода в прокат известного фильма об агенте Цыплакове. С тех пор Бегемот с этой подставкой не расставался, она кочевала с ним из кабинета в кабинет, и так оказалась в бункере. Вид этой подставки Бегемота всегда успокаивал и вселял уверенность. Не так давно один геолог объяснил Бегемоту, что сама подставка и стаканчик для ручек сделаны из редкого волокнистого нефрита. В природе редко встречается волокнистый нефрит в таком большом размере, как правило, это не очень большие камешки, которые используют для колец, серег и, редко, бус. Его особенностью, по словам геолога, была параллельная волокнистая структура, преломляющая свет и позволяющая камню, как будто, светиться изнутри. Он также рассказал о мистических свойствах этого камня — это камень силы и долголетия, он отгоняет неудачи и несчастья и помогает людям-одиночкам.
Бегемот полюбовался камнем, потрогал его и обратился к списку. В списке было всего десять фамилий.
— Так, кто тут у нас? Математик. Не подходит. Физик — тоже. Профессор философии — совсем не в тему. Политолог — тоже. А вот этот в самый раз. Доктор химических наук Ромашев Алексей Иванович, доцент кафедры МГУ.
Через полчаса, несмотря на позднее время, доктор наук Ромашев сидел напротив Бегемота и проникался той великой задачей, которая возлагалась на него в связи с изучением документов Карпова.
— Изучать документы будете здесь, в этом кабинете. Если что-то найдете, то сразу же покажете мне. Вы понимаете всё значение Вашей работы? Если вдруг окажется, что профессор Карпов нашел вакцину, то это меняет все на свете и мы все, в том числе и мы с Вами, — счел необходимым уточнить Бегемот, — будем спасены. Завтра жду Вас с самого утра, у нас не так много времени. По сути у нас есть только день. На нас руководством бункера возложена важнейшая задача.
Бегемот выпроводил Ромашева, который так проникся важностью своей роли, что что-то бормотал о том, чтобы начать прямо сейчас. Но Бегемот подавил его порыв в самом зачатке, он предпочитал ночью спать в своей постели, а не сидя в кресле в кабинете.

Когда Клён узнал о происшествии в казино, это его в высшей степени обрадовало, однако, акцию с отравлением можно было отложить на пару дней, но с ней не нужно затягивать — они не должны были оправиться от потрясений. На третий день, по православной традиции, в ВИПе и Премиуме должны были быть организованы поминки по убитым, именно на это время и была запланирована акция.
— Константин Фёдорович, простите, но я должен Вам сказать, что у нас почти закончилось спиртное, кое-какие редкие продукты тоже. Сыров и омаров уже нет…
— А как обстоят дела в жилом секторе? — прервал помощника Клён.
— Там… — молодой человек задумался, — там уже урезаны на три четверти пайки, но мы ведь должны обеспечить ВИП и Премиум.
— Ты уверен, что мы всё ещё им что-то должны?
Помощник оторопел от такого нажима и несколько мгновений просто пучил глаза.
— Так, — продолжил Клён, — сегодня делаем ВИПу и Препиуму разгрузочный день, от голода не сдохнут. Переправьте все продукты в жилой сектор и в УЛЬТРу, там дети голодают. А вы тут думаете о жирных чинушах.
— Но Бельский…
— А что Бельский? Скажите всем, что после такой трагедии, которая произошла сегодня, жрать в три горла это не по фэн-шую! Вот Элькин, например, сегодня сколько он выпил?
— Четыре бутылки, Консантин Фёдорович! — отрапортовал ошарашенный помощник.
— А ел что-нибудь? — поинтересовался Клён.
— Никак нет! — помощник почему-то начал говорить в военной манере.
— Ну вот видишь, — резюмировал Клён, — еда им сегодня и не нужна. А спиртное разбавляйте медицинским спиртом и водой, я поговорю с Цессарским. Выполняйте!

В семь утра Бегемот был разбужен стуком в дверь.
— Когда же это кончится? — спросил у шкафа Бегемот. — Каждое утро одно и тоже, кончилась спокойная жизнь.
Он одел халат и волоча тапки, которые так и не успел нормально одеть, открыл дверь. «О господи,» — чуть не вырвалось у Бегемота. За дверью стоял бодрый доктор химических наук Ромашев, всем своим видом излучающий желание и необходимость работы. «Да, очевидно, переборщил я вчера со значимостью», — решил Бегемот, а вслух произнес:
— Заходите, доктор. Располагайтесь. Вот Вам чемодан, документы можете выкладывать на стол. А я сейчас оденусь и приду.
Бегемот прошел в ванную. С трудом втиснулся в душевую кабину, включил контрастный душ. Обычно дома эта процедура доставляла ему удовольствие, но тут кабина была для него маленькой, он с трудом мог в ней развернуться, поэтому мытье доставляло ему неудобства. А сегодняшним утром, когда он опять был разбужен «ни свет ни заря», самочувствие его было ужасным, не радовала и задача по поиску истины в документах Карпова, возложенная на него.
Настроение немного поднялось, когда он плотно закусил, заказав завтрак в квартиру. Кофе он предпочел пить в кабинете, заодно и выяснить на какой стадии энтузиаст Ромашев.
— Алексей Иванович, будете кофе? — предложил Бегемот Ромашеву, зайдя в кабинет.
— Не до кофе, Анатолий Ефремович, посмотрите, что я нашел, — Ромашев взял, лежащий отдельно, документ. — Вы только посмотрите... — глаза его блестели, на щеках горел румянец вдохновения. Бегемот взглянул на лист, исчерченный какими-то формулами.
— Ну и что это означает? — недоуменно спросил он.
— А это означает, что Карпов был очень близок к разгадке природы вируса. А это геномы человека и вот видите постороннее вплетение, и вот получается уже измененный ген. А вот так он расписывает формулу антидота. Видите? — Ромашев опять ткнул пальцем в формулы.
— А откуда Вы взяли, что эта формула антидота, это первое. И что этот антидот будет действовать? — поинтересовался Бегемот.
— Знаете, Анатолий Ефремович, это долго объяснять, причем не специалисту это понять очень сложно. Давайте, мы вот так отложим эту бумагу, — Ромашев отодвинул ее на край стола, — и посмотрим, что еще есть полезного. Если Вам будет угодно, я все объясню Вам позже после просмотра всех бумаг, — ловко ушел от объяснения сути своих выводов Ромашев.
— А допустим, что, если эта действительно формула антидота, произвести ее Вы сможете? — не успокоился Бегемот.
— Знаете, Анатолий Ефремович, я только химик, а профессор Карпов работал на стыке химии и биологии, поэтому мне будет сложно это сделать. Попробовать, конечно, можно. При наличии определенного оборудования, — ответил Ромашев. — Знаете я знаком лично с профессором Карповым. Мы вместе входили в Ученый Совет МГУ. Часто встречались, но наши ученые интересы не пересекались, — говорил Ромашев, быстро просматривая бумагу за бумагой.
Они провозились с архивом до самого вечера. Впрочем, провозился Ромашев. Бегемот посиживал в кресле, иногда прогуливался по кабинету, иногда брал те или иные документы, но поскольку, это были сплошь какие-то формулы, клал их на место. Ромашев лишь несколько бумаг добавил к первой, все остальные отложив в другую кучу.
— Эти бумаги вообще не имеют никакого отношения к нашей задаче, — объяснил он Бегемоту.
В районе двух дня они, не выходя из кабинета, с удовольствием пообедали, заказав из ресторана грибной суп-пюре и жаренный с мясом и грибами картофель. Бегемот любил простую жирную пищу и не понимал изысков Элькина, поэтому находясь в одиночестве или по, крайней мере, не в обществе Элькина предпочитал всяким крабам и омарам простой борщ или жаренную картошку, лучше с украинским салом и огурчиком. Их вкусы с Ромашевым совпали, что было воспринято как хороший знак.

К ужину в чемодане осталось не так много документов. Бегемот предлагал прерваться и поужинать, а Ромашев настаивал на дальнейшем просмотре.
— Анатолий Ефремович, осталось немного, давайте досмотрим, а потом и поужинаем. Неужели Вам не интересно, найдем ли мы что-нибудь еще? Осталось всего ничего.
Последний аргумент перевесил устоявшуюся привычку ужинать в семь часов. Бегемот встал и стал прохаживаться по кабинету, когда его к столу вернул радостный возглас Ромашева:
— Оооо! Смотрите. Вот это да, нашли! — Ромашев держал в руках две записки Карпова Президенту и Премьеру под грифом «совершенно секретно». Бегемот забрал их у Ромашева и стал читать:
— Совершенно секретно. В одном экземпляре.
Президенту Российской Федерации.
Докладная записка.
Настоящим довожу до вашего сведения, —»Надо же, какой сухой бюрократический язык, не думал, что ученые к нему способны!» — подумал Бегемот, продолжая чтение. — что согласно Вашего задания моя лаборатория изучила вопрос разработки генетического оружия и пришла к следующим выводам.
Идея генетического оружия как самого совершенного биологического оружия разрабатывается многими странами мира. Наибольшее движение, на наш взгляд, оно получило в Израиле, где по имеющимся данным эту разработку возглавляет доктор Вильман.
«Это мы уже точно установили», — подумал Бегемот, читая документ дальше.
— Его разработки основываются на теории нанотехнологий, которые позволяют манипулировать микроскопическими структурами: микроорганизмы и химические соединения целенаправленно воздействуют на определенные конкретные цели. Лаборатории Соединенных Штатов Америки ведут разработки в области создания микроорганизмов для разложения топлива и взрывчатого вещества прямо внутри боеприпасов, или бетонного покрытия, металлических и пластиковых частей техники с помощью создания генномодифицированных видов насекомых, поедающих эти части либо откладывающих яйца, которые начинают питаться металлом и пластиком. Английские коллеги успешно экспериментируют в области создания насекомых-переносчиков таких медицинских средств, которые вызывают временную недееспособность, долгосрочный вред здоровью вражеской армии или даже смерть. Но эти средства не способны защитить их создателей от них самих, т.е. не разработано никаких гарантий, что эти микроорганизмы, насекомые и пр. не станут разрушать технику создателей, или не принесут вреда их армии.
Наибольших успехов добились лаборатории Израиля, где на основе теории «этнической бомбы», которая могла бы действовать избирательно, поражая носителей определенных типов генов или узких генетических структур, в частности, лаборатории генетического оружия в Нес-Ционском Институте биологических исследований, под руководством вышеназванного Вильмана.
Согласно его теории и исследовании представленных образцов, нами сделаны выводы о том, что цель Вильмана: создание вируса, который бы действовал на «нечистый генотип», оставляя при этом без изменения «чистые генотипы». Исходя из места разработок, делаем заключение, что под «чистым генотипом» подразумевается еврейская раса.
«Да уж, тут Карпов попал пальцем в небо. Как же, нашел «чистый генотип», а Вильман, молодец, всех надул! Одно слово — нацист старой школы», — вновь с сарказмом подумал Бегемот.
— Причем, гены должны содержать 100 процентов, унаследованных от евреев, только тогда можно говорить о их «чистоте».
— И где же теперь евреи? Им повезло — умирают быстрой смертью. А зато все остальные «нечистые» мутируют, — вдруг встрял в чтение документа Ромашев. Здесь, конечно, Карпов сильно ошибся, но только потому, что нашей разведкой ему были представлены недостоверные данные.
«Много ты знаешь о нашей разведке?!» — Бегемот стрельнул в Ромашева глазами, продолжая чтение.
— Его лаборатория проводит работы по выделению идентификационных генов, которые могли бы безошибочно отличить представителя одной расы от другой. Вирус, проникая в организм, должен выяснить структуру ДНК на предмет наличия генетических особенностей. Если такие особенности обнаружатся, то запускает механизм уничтожения. Непонятно, какие могут быть внешние проявления этого, но вирус должен изменять ДНК.
— Коллега правильно предположил о действии вируса на ДНК, — опять прервал чтение Ромашев.
— Мы можем предположить, что у носителя «чистого» генотипа вирус встраивается в иммунную систему, укрепляя ее своими способностями. Усиленный вирусом иммунитет получает возможность эффективно противостоять всему, чему способен противостоять сам вирус. Полагаем, что те его свойства, которые делают невозможным уничтожение вируса во «вражеском» генотипе, встают на стражу носителя «чистого» генотипа и его потомства.
— Анатолий Ефремович, а как Вы думаете, кого сейчас можно отнести к «чистому генотипу»? Я полагаю, что немцев, — опять не утерпел Ромашев.
— Не немцев, а арийцев. Немцы произошли от древних германцев. Основу формирования немецкого этноса составили такие германские племена, как алеманны, бавары, франки, саксы, лангобарды, маркоманы, готы, неметы, швабы и другие, заселившие в Средние века территорию нынешней Германии. Сейчас мы знаем фольксдойче, поволжских немцев, балтийских немцев, азербайджанских немцев, баварцев, саксов, швабов, немецких американцев и так далее, а крови в них всякой понамешано, в том числе еврейской. Арийцы же — это не немцы. Рядом не стояли, — пустился в объяснения Бегемот, когда-то в юности увлекавшийся расовыми теориями. —Первоначально под арийской расой понимался подтип европеоидной расы, более известный как «нордическая раса». Их родиной считалась Северная Европа. На древнем санскрите это слово означает «достойный, уважаемый, благородный». Впоследствие, археологами было установлено, что останки древних ариев имеются на севере России. И этим захоронениям больше лет, чем всем тем находкам, которые были найдены в Европе. Основной постулат нацисткой теории Гитлера: арийцы — наиболее чистые и совершенные люди имеют превосходство над всеми остальными. Остальные — неполноценные — должны быть подвергнуты расовой гигиене, что сейчас Вильманом и сделано в масштабе целой планеты. Ну, это отступление. Почитаем, что Карпов пишет дальше.
— Действие вируса на «чистый генотип» позволяет предположить, что можно создать такой тип антивируса, который будет укреплять или изменять ДНК в такую сторону, что ДНК не позволит разрушится клетке организма, — взялся за документ Бегемот. — В данный период времени, нашей лабораторией проводятся опыты по созданию такого антивируса. И, полагаю, что он будет создан через непродолжительное время, наша лаборатория уже на пороге создания вируса. Профессор МГУ Карпов С.И., — закончил чтение Бегемот.
Вторая бумага на имя Премьера Мышкина была примерно такого же текста, только еще содержала финансовые расчеты необходимых денежных средств для исследований вируса и производства антидота.
— И как, Алексей Иванович, выделены были денежки? — поинтересовался Бегемот.
— Я полагаю, что да. Как всегда с задержкой, но были выделены. Тогда это все оставалось тайной, никто не подозревал о вирусе и о работах Вильмана, но что деньги для Карпова пришли — это точно. Я был в бухгалтерии МГУ, когда бухгалтера обсуждали эту тему.
«Вот, так и рушатся многие тайны. По верхам: совершенно секретно, в одном экземпляре, а снизу — простое обсуждение и все известно.» — подумал Бегемот, а вслух сказал:
— Ну, и почему ты думаешь, что Карпов все-таки изобрел этот антидот, он тут совсем об этом не пишет.
— А вот, если теперь соотнести вот эти записи, — Ромашев потряс листками с формулами, — и этими докладными, то вырисовывается такая картина, вот смотрите сюда — Ромашев стал показывать на формулы и рисунки, — вот это ген человека. Вот этот же ген, но уже измененный за счет вируса. Видите? А вот этот же ген после введения антидота. Он почти как первый, но вот тут некоторые изменения.
— А воссоздать это на практике можешь, — перешел на «ты» Бегемот.
— Видите ли, — протянул Ромашев, — тут отсутствует целый кусок формул, или Карпов уничтожил эту страницу, а скорее всего хранит в своей голове, так всегда надежнее!, но конечная цепь гена тут представлена. Из этого можно сделать несомненный вывод, что профессор Карпов нашел разгадку не только самого вируса, но и антидота.
Вид у доктора был таким сияющим, что всякий взглянувший на него мог увериться в совершенной правдивости его.
— Анатолий Ефремович, а не заказать ли нам шампанского, — предложил Ромашев, — ведь это открытие нельзя переоценить. Документы свидетельствуют о величайшем открытии, сделанным профессором Карповым, и нам несомненно надо его отметить.
— Ладно, давай закажем, но только мне виски, я не люблю шампанское, -— согласился Бегемот, раздумывая о том, когда лучше доложить Элькину: прямо сейчас, завтра утром или завтра, но сразу после поминок.
Они поужинали. Ромашев за это время не переставал говорить о великом открытии Карпова. Он пел ему такие панегирики, что сомневающийся ранее Бегемот все же уверился в гениальности Карпова и его открытии.
— Алексей Иванович, — напутствовал Бегемот Ромашева, — я думаю, мне не стоит тебе напоминать, но наше открытие, — надавил на слово «наше» Бегемот, — как и открытие Карпова должно остаться в тайне, пока об этом рассказать не разрешит руководство бункера.
—Конечно, Анатолий Ефремович, конечно. Я могила, никому не скажу, — согласился пьяненький Ромашев.
«Необходимо срочно докладывать Элькину»,— решил Бегемот, — «Не дай бог, этот счастливый болтун что-то кому-нибудь скажет». Он собрал в папку листы, отобранные Ромашевым и направился к Элькину.

Помощник вышел из кабинета, выполнив короткий поклон. Клёну было понятно, что все они уже были на грани, и Ильинского с Роговым даже не придётся уговаривать, у них семьи были в жилом секторе и голодали почти также как все, а вся эта камарилья — Элькин, Бегемот и компания — она просто нажирала себя очередной слой жира.
Клён подумал, что неплохо было бы пройтись, он вышел в коридор. Проходя мимо апартаментов Элькина, он заслышал знакомую мелодию: «Тихо как в раю, звёзды над местечком высоки и ярки…». Клён подошел ближе: «Время волосы скосило, вытерло моё пальто». Дверь была приоткрыта: «Только солнце вижу я всё реже, реже…».
Элькин сидел в одиночестве за столом, аудио-система надрывалась скрипичными звуками. Он допивал уже четвёртую бутылку. Пил не бокалами — стаканами. Заливал свою боль. На столе стояла фотография двенадцатилетней давности: совсем ещё молодая Наташа держит за ручку курчавого подвижного мальчугана, ещё молодой Элькин обнимает Фёдорову за талию. В этом кипрском отпуске они были так счастливы.
Нетрадиционный режиссёр Николай Фёдоров, Натальин муж, был занят съёмками очередного нетрадиционного кинофильма, в котором главная роль была предоставлена его молодому любовнику. Элькин, Наталка, Димка — как они были счастливы тогда. Элькин ясно видел в пареньке наследника своего дела, того, кто сможет его принять и продолжить.
А теперь у него нет никого… НИ-КО-ГО! Всё дело жизни пошло под откос, даже эта Эпидемия не смогла его подкосить, он верил, что Бог помогает Избранным, у него было всё, удача, деньги, бизнес. Даже здесь в бункере были те, кого он мог с лёгкостью эксплуатировать.
Даже если Буров сейчас нароет что-то по поводу антивируса, то вряд ли в этом будет какой-то смысл. Он уже стар, стар и вот в одночасье стал одинок, одинок и никому, в общем-то, не нужен. Все, кто его окружают — лицемеры, им важны только его деньги и расположение. Все стараются держаться поближе, а Дуче — Дуче его предал, в один момент решил всё перечеркнуть и от братца своего избавиться, чтоб конкурентов было меньше. Соболев тоже преследует лишь свои интересы. На Бурова, вроде, можно положиться, он же крышевал бизнес «Славянского», умел технично решать вопросы.
Теперь всё имело мало смысла. И казалось, что не было смысла дожидаться конца этой истории, для него всё закончилось со смертью Димы и Наташи.
Даже его всегдашний собутыльник Аликберов сегодня отсутствовал, было одиноко, больно и одиноко. Элькин и не заметил, как привычка выпивать один бокал вина перед сном превратилась в регулярные посиделки за бутылкой, которые оканчивались одинаково: тошниловкой и блевотиной на ночь; головной болью, похмельем и трясущимися руками под утро. Но вот сегодня он превзошел сам себя, встал в шесть утра, начал похмеляться и вот уже четыре пустые бутылки стоят на столе.
Неожиданно раздался вкрадчивый стук в дверь.
— Войдите, — запинающимся языком пригласил Элькин. Икнул и тут же попытался запить икоту — в стакане было пусто.
Гропадная тень накрыла дверной проём, Элькин испугался, но через несколько мгновений понял, что к нему всего лишь пришел Бегемот.
Буров тяжёлой поступью вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
— Привет, Ароныч! — по-простому поздоровался генерал.
У Элькина хватило сил только кивнуть головой, из недр желудка вырвалась длинная протяжная отрыжка.
— Есть хорошие новости! — Буров выложил перед лицом Элькина несколько бумаг — вот докладные записки Карпова на имя Президента и Премьера.
Элькн лишь мотнул головой куда-то в сторону.
— Вот расчёты и выкладки, — продолжил Бегемот, — я сам в этом мало, что понимаю, но Ромашов уверен, что Карпову удалось синтезировать антивирус. Коля, это наш шанс, понимаешь!
— Кто такой Ромашов?
— Один из МГУшных учёных, работал с Карповым. Да ты прочти-прочти, там всё ясно и понятно.
Но читать Элькин был не в состоянии и Бегемому пришлось пересказывать содержание разговора с Ромашовым. Благо, что Буров захватил с собой бутылку коньяка и ему было, чем прочистить горло. Увидев коньяк Элькин стал слушать более заинтересовано, заметив это, Бегемот просто плеснул ему в стакан, разговор пошел живее. Закончили на том, что прямая линия с Раменками должна дать ответы на все вопросы.
На завтра были намечены большие поминки по убитым. Но Элькин уже поминал в одиночестве.
— Помянем! — предложил Буров.
— Помянем, — откликнулся Элькин.

Огни казино были притушены. Зеркальный потолок был затянут траурной черной тканью, которая удачно задрапировала обвалившуюся часть. «Интересно, где взяли такое количество ткани?» — прикинул на глазок необходимый метраж Бегемот. Зеркальное стекло, застилавшее всю поверхность пола три дня назад, было убрано. Игровые столы и автоматы были вынесены, куда точно Бегемот не был в курсе. Но распоряжение Элькина: ликвидировать казино — было выполнено точно и быстро. Через всю анфиладу залов были расставлены столы, накрытые белыми скатертями. На столах уже стояли кутья, закуски, салаты и заливное. В стороне за отдельными столами официанты разливали по рюмкам спиртное, которым будут обносить гостей трижды по русскому обычаю. По залу, отдавая последние распоряжения, прошел Бельский.
— Здравствуйте, Григорий Тимофеевич, — протянул руку Бегемот. — Всё ли готово?
— Здравствуйте, Анатолий Ефремович, — пожал ему руку Бельский. — Полагаю, что да, все готово. Официанты заканчивают последние приготовления, блюда на кухне уже все готовы. Повара выложат их позже, непосредственно перед подачей на стол. Рекомендую попробовать террин из форели, хрустящие креветки в йогуртовом соусе, семифредо из сельди, антипицолли, эксклюзив «Блю чиз»... — «А более знакомых блюд в меню не будет что ли?» — отвлекся от разговора Бегемот. — А также солянка, курица с грибами и картофелем, блины, — услышал окончание Бегемот: «Ну, слава богу, голодным не останусь».
В этот момент официанты в черных фраках внесли и стали расставлять на столе вазы с блинами: от просто скрученных в трубочки, до нарезанных и свёрнутых в замысловатые фигуры. Украшение блинов тоже радовало разнообразием: от простой сметаны, до красной и черной икры.
— Какая красота! — искренне восхитился Бегемот, любивший всегда вкусно покушать качественной еды. При этом он не удержался и судорожно не сглотнуть слюну. Бельский, заметив это непроизвольное движение, махнул рукой официанту. Тот подхватил что-то с барной стойки и мгновенно материализовался возле них.
— Не желаете ли перекусить, Анатолий Ефремович? После завтрака прошло уже достаточно времени.
На тарелке лежали бутерброды с лососиной, осетриной, икрой и колбасой. Бутерброды с колбасой на фоне остальных казались нищенскими. Бегемот выбрал пару бутербродов с колбасой, положил их друг на друга и с благодарностью повернулся к Бельскому.
— Ваше место, Анатолий Ефремович, вон в том зале, рядом с местом господина Элькина. А мне разрешите откланяться, мне необходимо еще дать кое-какие указания.
Бельский повернулся и пошел к лощеному господину, одетому в серый костюм. Господин взял Бельского за локоть и повел из зала, что-то тихо говоря ему. Этого господина Бегемот раньше видел только мельком, кто он, Бегемот не знал, но по его выправке, манере себя держать, он предположил, что он военный, скорее всего бывший. А перстень цвета крови и то, как Бельский слушал его, выдавали его богатство и значимость.
Дожевывая бутерброд, Бегемот направился через анфиладу залов вдоль накрытых столов в ту часть, которая предназначалась для руководства бункера. Здесь возле каждого прибора стояли таблички с фамилиями. Бегемот порадовался, обнаружив табличку со своим именем слева от прибора Элькина. Но тут же огорчился, обнаружив справа табличку с именем Дуче и ненавистного Соболева.
Бегемот отошел к группке мужчин, одетых во фраки, и дам в черных нарядах, но блистающих эксклюзивными дорогими украшениями.
— Ты знаешь, Дмитрий Лаврентьевич, я только тебе скажу по секрету, — известный московский адвокат Бродский приблизил лицо к уху нефтяного магната Жарова, — в Раменках в бункере уже наладили производство антидота.
— Да ты что? Откуда тебе известно об антидоте, Василий Григорьевич? — не понижая голоса поинтересовался Жаров.
Бегемот бочком, насколько позволяла комплекция, протиснулся поближе и стал прислушиваться к разговору. Вся окружающая тусовка тоже повернула головы в их сторону и примолкла.
— Так, я же адвокат, ко мне стекается информация из разных источников. Тут есть много моих клиентов, которые мне много чем обязаны. Они всегда информируют меня о значимых событиях.
«Ну, Ромашев, болтун!» — стал закипать Бегемот. «Хорошо, что я еще вчера сразу пошел к Элькину, сегодня бы мог оказаться в дурацком положении».
— Послушай, Дмитрий Лаврентьевич, ты же вхож к Элькину, ты ему намекни, что я ему помогу юридически. Бесплатно, — счел необходимым добавить Бродский, — разрулю по закону всю эту ситуацию с убийствами.
— Что, Василий Григорьевич, хочешь оказаться в Раменках в первом эшелоне? — прямо спросил догадливый нефтяной магнат.
— Хочу, не стал юлить, — адвокат.
Несколько женщин сразу открыли зеркальца и стали с сомнением оглядывать себя. Потом они, как по команде, закрыли крышечки и озабоченно отделились от группы. Если бы Бегемот был менее искушен в интригах, он бы мог подумать, что они пошли пудрить носики в женский туалет. Но Бегемот уже более тридцать лет играл в эти игры, поэтому он был уверен, что дамы удалились не для того, чтобы попудрить носики. «Словно мухи тут и там ходят слухи по домам, а беззубые старухи их разносят по умам. Слушай, слышал город строят под землей?»,— почему-то всплыла в памяти Бегемота, когда-то слышанная им песня. Он не мог вспомнить ни автора песни, ни исполнителя, но эти строчки уже прицепились к нему, и он не мог от них освободиться. «Надо тоже подсуетиться, оказаться в первых рядах за получением антидота», — попытался освободиться от наваждения Бегемот, но в голове продолжалось крутиться: «Словно мухи тут и там ходят слухи по домам... Тьфу ты!» — Бегемоту не нравилась не только песня, но и вся эта ситуация. — «Надо все продумать и взвесить, тут что-то не то... А беззубые старухи их разносят по умам... Да, черт».
Тут в зал вошел Элькин. Бегемот сразу поспешил к нему. Вчерашние поминки в кабинете отразились только небольшими мешками под глазами, а так Элькин выглядел уверено и, как всегда, импозантно: безупречная белая рубашка с неброскими запонками в манжетах с довольно крупными прозрачными камнями, черный смокинг и черная бархатная бабочка с заколкой с таким же камнем. Только вдруг многократно отраженный в них свет люстры, показал, что эти простые камни являлись довольно крупными бриллиантами неимоверной стоимости.
— Прошу Вас, господа, — Элькин повел рукой в сторону стола. В этот момент в зал вошел Дуче в сопровождении сына и какой-то красивой девицы. Дуче подошел к Элькину, обнял его, похлопал по спине. Потом они одновременно сели рядом. К несказанной радости Бегемота, на место, предназначенное Соболеву, сел сын Дуче Альберт, а рядом с ним эта девица. Бегемот вспомнил, что видел ее несколько раз в компании Альберта и Ашота. А в ночь убийства в казино — на записи с камер наблюдения, ползущей на коленях за стойку бара в сексапильно задранном платье. «Всю эту ночь она провела только в компании Альберта», — вспомнил записи начальника охраны Бегемот. Из раздумий его вывел голос Анджея Монахова, который, по-видимому, уже давно держал речь:
— Господа, прошу поднять рюмки и выпить за невинно убиеных Федорову Наталью Ильиничну, Федорова Дмитрия Николаевича, Тер-Григоряна Роберта Мишаевича, Акимова Павла Александровича, — Монахов продолжал перечисление, а Бегемот переключил свое внимание на вошедшего в зал Соболева. Соболев обвел глазами зал, потом подошел к барной стойке, взял бокал с коньяком, и остался стоять возле стойки. — Пусть земля им будет пухом! — с надрывом закончил Анджей. Все встали и молча выпили. Соболев выпил, заел коньяк блином и сразу же вышел из зала.
После первой рюмки народ за столом расслабился, потянулся к закускам и салатам. Бегемот удовлетворенно потянулся к соленым огурчикам и бутербродам с любимой докторской.
Но неугомонный Анджей не дал как следует закусить.
— Господа, а теперь коротко скажет о покойных господин Берберов. Со своего места поднялся детина под два метра ростом, единственный из присутствующих одетый не во фрак, а в черную рубаху и черные брюки. Длинные темные волосы свисали до плеч, из ворота расстегнутой на груди рубахи, выглядывали три массивные серебряные цепи, которые оканчивались таким же массивным крестом, перекрещенными серпом и молотом и топориком. Это был единственный человек, который, плюя на устои общества, мог явиться на прием в русской косоворотке и джинсах. Он мог себе позволить всё, что угодно. Его капиталы крупнейшего акционера Росгаза и без наличия приличной одежды и в нарушение этикета, позволяли ему вести себя, как ему хочется. Сейчас он все же уважил старого друга Элькина, одевшись во все черное.
— Ароныч, — обратился он к Элькину, — Гамлет, — повернулся он к Тер-Григоряну, — позвольте выразить вам мое искреннее сочувствие, я был поражен, когда узнал вначале одну трагическую новость о смерти Натальи и Дмитрия, а потом о смерти Роберта. Хочу вам мои друзья сказать, что как бы не было вам тяжело, вы и сейчас должны помнить о вашем долге перед нами, простыми обитателями бункера. —»Это он-то простой обитатель с его миллиардами, вложенными, в том числе, и в этот бункер», — с сарказмом подумал Бегемот, отвлекаясь от речи. — Пусть земля им будет пухом! — вовремя вынырнул из своих мыслей, давно привыкший отключаться во время длинных речей и спитчей и возвращаться обратно, Бегемот.
Все опять поднялись и выпили по второй рюмке. Тут же появились официанты, подавая горячее. «Пусть себе едят террин, семифредо и антипицолли, а мы по-деревенски, закусим простой едой, благо, хоть ее приготовили», — Бегемот сразу положил себе на тарелку столь любимой картошечки с мяском, а с боку соляночки опять же с мясцом.
— Господа, господа, — не дал расслабиться Анджей. Но его бесцеремонно прервал Дуче, поднявшийся из-за стола.
— Извини, Анджей, — дай мне сказать. И не дожидаясь разрешения, начал:
— Дорогие мои Наташа, Дима, Роберт я прошу у вас прощение за то, что не смог достойно воспитать этого человека, которого считал своим сыном. Я знаю, вы слышите меня! Вы знаете, что если бы меня кто-то не опередил, я убил бы его собственными руками. Простите меня дети, жены, родители пострадавших от рук убийцы. Пусть всем умершим земля будет пухом! — Он стоя выпил, съел блин.— Прости меня Николай, дорогой, — положил руку на плечо Элькину, по его лицу побежали слезы. Дуче махнул рукой и пошел из зала. За ним двинулись Альберт и Таша.
Выпив по третьей, народ за столом несколько повеселел и расслабился. Многие с рюмками потянулись к Элькину, выражать личные соболезнования. Элькин опрокидывал одну рюмку за другой, практически не закусывая, все более и более мрачнея. Он еще держался, когда Бегемот заметил, что к нему подсел Соболев и что-то говорит ему. Элькин вначале пьяно слушал, было видно, что он не согласен с Соболевым, потом вдруг как-то обмяк, поднялся при поддержке Соболева и вместе с ним вышел из казино.
Уход второго непосредственного родственника умерших внес существенное оживление в ряды поминавших. Они утратили единство, разбились на отдельные кучки, кое-где зазвучал звон бокалов, а кое-кто даже попытался затянуть песню. Бегемот поднялся из-за стола и, тяжело ступая, пошел к себе.

Было два часа ночи, Васин лежал на узкой кровати в своей комнате. Сразу по прибытию он успел про себя заметить, что матрасы и подушки здесь весьма недурного качества. Такого не было даже в его доме в Исламабаде, хотя человеком он был небедным. Сразу было видно: люди, которые оборудовали этот бункер, думали о комфорте. Ему же об этом думать было некогда. Жизнь сложилась по-другому. Он пролистывал брошюру «Джихад ва Шахадат» Али Шариати, напечатанную ещё в 1979, во время Исламской Революции в Иране — раритетное издание, которое сложно было достать даже в иранских библиотеках. Содержание этой книги было незамысловатым и не представляло для Клёна ровным счётом никакого интереса, но сам великолепный язык Шариати доставлял ему удовольствие.
Васин, он же Клён, он же Мулла Абдул Хак Касури, как имам Красной Мечети в Исламабаде, каждую неделю возглавлял коллективные молитвы и читал проповеди, и это было одним из самых любимых его занятий, к этим проповедям он всегда тщательно готовился. И даже, иногда, репетировал их перед зеркалом. Ведь Урду не был его родным языком, и он боялся ошибиться, потерять лицо, перед более чем двенадцатью тысячами учеников и учениц медресе Джамия Хафса и Джамия Фаридия, а Имам не должен ошибаться. Формат проповеди нравился ему и своей краткостью, тем, что за относительно короткий временной промежуток нужно было выделить и донести главное, сделав это эмоционально, убедительно, каждый раз овладевая умами и сердцами тысяч людей. Кроме того, помимо учащихся медресе и случайных прихожан, среди которых было немало офицеров Пакистанской разведки, здание которой располагалось неподалёку от мечети, его проповеди смотрели миллионы людей. Не только в Пакистане, Индии, но и в других исламских и, даже, европейских странах. Он оказывал серьёзное влияние даже на абсолютно светский пакистанский истеблишмент, что было, в общем, большой редкостью для религиозных деятелей Пакистана. И, одновременно с этим, обладал широкой поддержкой городской бедноты, что делало его одним очень влиятельным и очень опасным для конкурентов, как из числа местных политиков, так и западных «партнёров» Пакистана. Красная Мечеть создавалась в эпоху Войны в Афганистане, хотя никто не мог сказать, что война эта закончилась, на деньги саудовских религиозных фондов, и в соответствии с целями их американских покровителей по подготовке пушечного мяса для «моджахедов». Возглавлять такое учреждение (а назначение на должность имама этой мечети в 2008 году имело для Клёна, как для бывшего подполковника КГБ СССР, особое значение). Ещё во время Войны в Афганистане в его задачи входила организация информационного и идеологического противостояния противнику, по иронии судьбы, даже приняв Ислам, получив пакистанский паспорт и став имамом этой мечети, он, можно сказать, «выполнил» поручение Партии и Советского правительства. Тем более, что отношение к «политическому Исламу» в Советском Союзе не было абсолютно негативным. Согласно резолюции 26-ого съезда ЦК КПСС, «под лозунгами политического Ислама могут зарождаться национально-освободительные движения». Клёну нравилась эта формулировка, потому, что она примиряла в его голове Имама Абдулхака Касури и полковника 5-го управления КГБ СССР Анатолия Квасина.
Имам Абдулхак не предал идеалы Социализма, но переосмыслил их в соответствии с морально-этической и мировоззренческой концепцией Ислама. И воплощал их в жизнь, во всяком случае, в подконтрольных ему медресе, строительных кампаниях, фермерских хозяйствах, имущество которых принадлежало его фонду «Амаль».
Он выбил оружие из рук капитала и направил его против самого капитала. Сокрушая его как идеологически, так и создавая действующую модель социализма в отдельно взятой исламской стране.
Клён ещё раз пролистал брошюру, не вчитываясь в текст, захлопнул её и положил на тумбочку, стоящую рядом с кроватью. В какой-то момент его пронзила мысль о том, что всё, что он так долго накапливал, кануло в Лету за несколько дней, но, с другой стороны, Волею Всевышнего, власть капитала повержена. Это открывает совершенно новые перспективы по созданию общества, построенного на идеалах Ислама и социалистических идеях социальной Справедливости. Здесь и сейчас может быть построен коммунизм. И ровным счётом ничего не могло и не должно было помещать ему в достижении этой цели. Что же касается исламской общины, она не исчезла, даже здесь в бункере, с ним находилась группа его последователей, около семидесяти человек. Целеустремлённое и дисциплинированное сообщество, в котором каждый знал своё место и свою роль, которой Всевышний удостоил их. Он чувствовал каждый миг, он чувствовал его пульс, настроение каждого из своих учеников. Каждую секунду он осуществлял чёткий и неусыпный контроль над их деятельностью, словно матка в гигантском термитнике, он, хранивший в своей голове объединённую несокрушимую мощь Ислама и Марксистко-ленинского учения, он был готов произвести не свет десятки тысяч новообращённых членов.
Пока Элькин и компания набивали свои животы деликатесными продуктами, его люди, как рабочие термиты, в абсолютной темноте обустраивали сектор УЛЬТРА, ориентируясь на задачи не сегодняшнего, но завтрашнего и послезавтрашнего дня. Даже находясь в экстремальных обстоятельствах, он и не думал менять привычный ему режим работы.
Клён резким движением встал с кровати и пересел за добротный «сталинский стол» из кармана длинной рубахи-курты он вынул старый ключ, которым открыл первый ящик стола и извлёк из него старый телефонный аппарат белого цвета с изображением красной звезды.
Набрал на диске цифру пять, через полминуты ожидания на том конце сняли трубку:
— Клён, — уведомил он эфир.
— Крошка, — ответил женский голос.
— Кубика в комнату!
— Jawohl, — ответили на том конце.
Он положил трубку, убрал аппарат обратно в стол и закрыл ящик на ключ.
Клён откинулся на спинку стула и, глядя в стену, поглаживал руками зелёное сукно стола.
Он отметил про себя, что свет от лампы очень удачно падает на дверь и на кровать, оставляя его самого в темноте. В дверь постучали. Клён извлёк серебряные карманные часы. Наследие колониальной Индии: принадлежавшее ранее навабу провинции Синд , их особенностью было то, что стрелки двигались в обратную сторону, согласно причудливому пожеланию заказчика, он, как и Клён хотел противопоставить себя неуловимо надвигающейся экспансии усреднённой и обезличенной западной культуры.
В дверь постучали, Клён откинул крышку и, посмотрев на циферблат, отметил про себя: семь минут.
— Сахиб? — послышался вкрадчивый голос из-за двери.
Клён никак не отреагировал.
Постучали снова, но теперь стуки чередовались с определённой ритмичностью и напоминали азбуку Морзе.
— Войдите. — негромко ответил Клён, сунув правую руку под стол.
Электромагнитный замок резко разблокировал дверь и гость ввалился в комнату.
— Ассаляму алейкум ва рахматуллахи ва баракятуху!
— Алейкум ассалям, — спокойно ответил Клён, сложив руки домиком на столе, — можете присесть на кровать, наидрагоценнейший.

Клёну претили все эти пышности и красивости, ему не нравилось, когда его называли «Ваша Светлость», «светлейший Имам», но приходилось это терпеть: таковы были причудливые правила элементарной восточной вежливости. За многие годы они стали для него вполне привычны.
— Благодарю Вас, светлейший Имам. Что-то Вы немного взволнованы сегодня…
—Благодарю Вас за то, что Вы в столь тяжёлых обстоятельствах и в столь неудобное время соизволили облагодетельствовать своим визитом своего покорного слугу, — ответил Клён, — Вы так настойчиво случались в мою дверь, что я полагаю Ваша безграничная мудрость уже успела осветить не только моё скромное жилище.
— Лишь мудрость Аллаха безгранична, да будет он славен и велик, о Светлейший!
— Альхам дул илля, хвала Всевышнему! Но в следующий раз я попросил бы Вас соблюдать предписанные меры предосторожности. Потому что даже те чрезвычайные обстоятельства, в которых мы оказались, не извиняют нас от их соблюдения.
— Приношу свои искренние извинения и падаю ниц к Вашим стопам.
— Благодарю, увольте меня от этого, — попросил Клён, — такого поклонения заслуживает лишь Всевышний.
Кубик молитвенно воздел руки, прошептал слова молитвы.
— За допущенный проступок Вы будете наказаны в установленном порядке.
Клён придвинулся ближе к собеседнику, слегка вышел из тени, извлёк откуда-то из-под стола блокнот с вставленной в него ручкой.
— Теперь приступим к обсуждению наших дел. Вы знаете, что господин Элькин сегодня, вернее уже вчера, проводил поминки по убитым при стрельбе в казино. Нынешние условия не позволяют хранить продукты как следует?
— Да, я знаю, — ответил Кубик, — но серьёзных последствий, я думаю, не будет.
— Вы уверены в этом? О мой премудрый советник.
— Мы приняли все меры, насколько это возможно в нынешней ситуации.
— Какие могут быть последствия? — уточнил Клён.
— Вы имеете ввиду политические последствия, Ваша Светлость?
— Ладно… опустим этот вопрос. Вы завершили подготовительные мероприятия к сеансу связи с Раменками?
— Шильдкнаппе должен был всё подготовить, включая образцы речи, мы запаслись ими ещё в Исламабаде, — с гордостью ответил Кубик, — во время того самого визита.

Клён помнил тот визит, тогда Мышкин посетил Исламскую республику Пакистан с официальным визитом, обсуждался широкий спектр вопросов, в том числе, сотрудничество в сфере науки и образования. А Клён, в ту пору, был министром образования Пакистана. Этот визит российского премьера был большой политической победой Клёна и он воспользовался плодами этой победы сполна. Помимо протокольной встречи он получил возможность двухчасовой встречи с российским премьерам с глазу на глаз, как доверенное лицо премьер-министра Пакистана Хашима Хана. Как опытный разведчик, Клён моментально «срисовал» Мышкина: темперамент, привычки, манера разговора. Мышкин был максимально открыт, ведь он представлял себя представителем одной из передовых европейских держав с амбициями Великой цивилизации в одной из «варварских исламских стран». Клён дал и Мышкину в полной мере почувствовать себя «на коне». Про себя тогда Клён подумал, что российский премьер, в общем-то, неплохой человек: оптимистичный, добрый, но он лучше бы смотрелся на посту заведующего кафедрой или, максимум, декана юридического факультета одного из российских вузов, нежели на посту премьер-министра. Клён преподнёс ему в подарок последнюю модель смартфона, которую стали недавно выпускать в Пакистане на одном из заводов, принадлежавших фонду «Амаль». Они вместе с любопытством тыкали по сенсорному экрану телефона, вдохновенно рассуждали о преимуществах и недостатках смартфонов и других гаджетов, особо перспективной Мышкину казалась одна из разработок американского поискового гиганта. Мышкин также продемонстрировал кое-какие приватные фотографии из своей фото-галлереи на Фейсбуке. Расстались очень тепло, Мышкин даже оставил свой личный мобильный номер и е-мэйл.

— Скажите, о многоуважаемый, а Вам удалось что-то разузнать о судьбе российского премьера?
— К сожалению нет, Ваша Светлость, известно лишь то, что его последние местоположение было в некоем подземном бункере района «Раменки» города Москвы.
Клён прекрасно понимал, о каком бункере идёт речь. Информация о подземном городе ходила в Конторе ещё с конца семидесятых. Даже один из известных бардов знал, что «город строят под землёй, говорят на случай ядерной войны».
— Во время пребывания наших людей в МГУ, получилось ли у них связаться с этим бункером?
— Нет, к сожалению, никто не ответил.
— Что касается радиопередатчика, Кондору удалось выполнить мою просьбу? — поинтересовался Клён.
— Разумеется Ваша Светлость, — Кубик протянул Клёну маленький листок с хаотичным набором цифр, видимо, вырванный из блокнота, Клён резким движением придвинул бумажку к себе, открыл блокнот, взял ручку и, разделив числа по группам, стал отмечать схожие элементы.
Всех его действий Кубик видеть не мог, так как он сидел в полутьме, но было очевидно, что он читает некий шифр.
— Какие новости? — с нескрываемым любопытством спросил Кубик.
— Всё лучше, чем я предполагал, но не буду обнадёживать Вас раньше времени. Замечу только, что одной из Ваших важнейших задач является организация бесперебойной работы радиостанции дальнего радиуса действия. И мониторинг радио-эфира. Выполнение этого задания я получаю Шильдкнаппе, Вы будете анализировать и обобщать результаты и докладывать мне ежедневно, в это же время.
— Есть ли какие-то проблемы в обеспечении наших сотрудников? Я организовал регулярные поставки с продуктового склада ВИП-сектора. Ваша задача проявлять должную осторожность и соблюдать режим секретности. Кстати, мебели-то хватило?
— Всего вполне достаточно, Ваша Светлость, согласно Вашему указанию, семейным парам созданы наиболее комфортные условия.
— Какая ситуация с оружием? — поинтересовался Клён.
— К сожалению, до сих пор нам не удалось получить прямого доступа к Арсеналу. Его контролируют люди Соболева. Однако, мы предприняли некоторые меры на случай беспорядков в бункере.
— Меня это не устраивает. В течение двух-трёх дней мы должны установить контроль над Арсеналом и получить доступ к тяжёлому оружию. Вы должны просчитывать и тот расклад событий, при котором Соболев может и не вернуться обратно в бункер. Без него военные станут слабо контролируемы и опасны. В такой ситуации нам нужно будет в кратчайшие сроки восстановить порядок, во избежание больших потерь.
— Но как это сделать, Ваша Светлость? — спросил Кубик.
— Только Вы с Вашей проницательностью…
— А Вы здесь зачем? Вот и думайте над этим. Поделитесь нашими продуктами с бойцами Соболева, задобрите их. А дальше, за несколько часов до Акции, получите оружие, якобы для выполнения заданий на поверхности. Поняли меня?
— Слушаюсь и повинуюсь.
— Тщательно продумайте детали, это очень важно.
Клён полистал блокнотик, потом, подняв голову, спросил:
— А где списки всех проживающих на территории больницы, которые Вы должны были подготовить?
— Всё уже исполнено, как Вы и велели, — и Кубик протянул ему объёмную пачку листов А4.
Клён пролистал их, водя ручкой по графам напечатанных на них таблиц.
— Таак… Данаифар, — ненадолго задержался на одной из граф, просматривая информацию, затем переместился дальше, листая страницы, — сколько у нас детей?
— Детей до 14-ти лет — 56 человек.
— Этого недостаточно для выживания, нужно исправить, — Клён пристально посмотрел в глаза Кубику, — таким образом, здесь есть только один проверенный способ.
Кубик смотрел непонимающим взглядом.
— Пускай наши сёстры напрягутся. А что? Мужья рядом, врачи есть, а то, только тушенку зря проедают. К слову о врачах, я переговорил с Цессарским о создании полноценной службы медицинской помощи в бункере. Вот список оборудования и материалов, которое он просил установить в секторе УЛЬТРА, — Клён вырвал из своего блокнота небольшой листок и передал его Кубику, — большая часть ресурсов есть здесь, но кое-зачем придётся выйти на поверхность. Эти, кстати, хороший повод для того, чтобы лишний раз получить оружие. Поручение самого Соболева, понимаете-ли? Здесь неподалёку было расположено два крупных кардиологических центра со всем оборудованием стационарами и тому подобным, поищите там. Программа максимум — организовать там опорный пункт.
— Ваша Светлость, Вы как всегда необыкновенно проницательны.
— Такой же проницательности я ожидаю и от Вас. Установка указанного оборудования позволит нам начать первый этап исследований Вируса, на основании которого мы сделаем шаги и предпримем необходимые меры по адаптации к новым условиям нашего существования. И ещё, жду от Вас и Клебанова предложений по организации обучения детей, срок — завтра, в это же время. И ещё, съездите завтра до торгового центра с людьми Соболева и ещё раз проверьте и пересчитайте наши продуктовые запасы, на основании этого подготовьте справку о запасах продуктов питания, завтра к часу дня для совещания у Цессарского. Пожалуй, на сегодня всё, можете пока быть свободным.
— Благодарю Вас за то что не обделили своим вниманием Вашего наипокорнейшего слугу, — рассыпался в привычных любезностях Кубик.
— А, и ещё, — Клён откинулся на спинку стула, — за нарушения режима секретности нашей работы получите пятнадцать ударов плетью. Храни Вас Бог!
— Храни Вас Бог, Ваша Светилось.
Кубик вышел и осторожно закрыл за собой дверь.

Несколько минут Клён пребывал в задумчивости, сидя на стуле, но тут раздался звонок по телефону местной связи — звонил кто-то из ВИП-сектора. Клён выждал некоторое время, пропустив первый звонок, но, когда позвонили второй раз, он решил поднять трубку.
— Здорово, Костик! — услышал он в трубке бодрый голос Соболева.
— Да… эм, да, доброй ночи… — специально протянул Клён, чтобы сымитировать сонливость.
— Не спится, я смотрю, тебе. Ночные гости замучили.
Клён промолчал.
— Зайдёшь?

Соболев сделал длинную паузу, по-видимому, он был раздражён.
— Ладно, жди.
Примерно через пять минут, услышав звук шагов в коридоре, Клён нажал на кнопку открывания дверного замка. В комнату влетел Соболев, он был одет в простой камуфляж, Клён обратил внимание на то, что оружия у него не было. В первые секунды Соболев не заметил Клёна, находившегося в тени, он приподнялся на стуле и, перегнувшись через стол, протянул обе руки для рукопожатия.
— Привет, Константин Фёдорович! Какая у вас рубашечка интересная.
— Спасибо, у вас тоже.
— Присаживайтесь, Дмитрий Оттович.
Клён указал рукой на кровать. Соболев сел, согнув прикроватную лампу таким образом, чтобы её свет не бил ему в глаза.
— А может стакан воды? — с загадочной улыбкой спросил Васин.
— Ты, я смотрю, уже обжился.
— А что не должен был?
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — с нажимом произнёс Соболев.
— Если честно, пока нет… — на лице Васина сохранялась всё та же загадочная улыбка.
Соболев влез за пазуху и извлёк оттуда Зиг-зауэр 226 с глушителем.
— Вот те раз! — с неподдельным удивлением воскликнул Клён. Его правая рука уже лежала на рукояти его собственного именного Пистолета Макарова, спрятанного под столом.
— Не морочь мне голову!!! — заорал Соболев — Ты что-то задумал, но я пока не могу понять, что? Собираешься Исламскую революцию устроить в пределах отдельно взятого бункера?!
— Какая революция, дорогой? — и Васин умело сымитировал кавказский акцент, театрально раскинув руками.
— Как ты понимаешь, дорогой, мы это нашли не в оружейной комнате, а прямо-таки на кухне ВИП-сектора, под декоративной обшивкой. И кто же это у нас такой любитель немецкого оружия, мать его?!
— А… — удивлённо протянул Клён, — ну это может быть кто угодно.
— Не может быть, Константин Фёдорович, не может быть. Вот возьмём мы сейчас, проверим мы этот пистолетик на отпечаточки пальцев. И я зуб тебе даю — найдём мы там «Мать» ну или «Крошку», на худой конец.
— Ну, можете проверить, — спокойно предложил Васин.
— Ты понимаешь, на какой риск я пошёл, приглашая тебя сюда… Костик, — прошипел генерал, — да ещё и со всей этой твоей шоблой. Хотя ты один стоишь всей «Аль-Каиды» вместе взятой. Пойми, что та поддержка, которую я тебе оказывал, не означает того, что кто-то хочет здесь применить твои идеи на практике. Скажу больше, — прищурился Соболев, — меня от них воротит. Всё, что я делал для тебя раньше, я делал ради Родины, ну и ради нашей с тобой старой дружбы. Именно ради этого я общаюсь со всеми этими крошками, кубиками, кондорами. Только ради нашего выживания. В обычной жизни я послал бы их нахер. Здесь не БДСМ клуб для радикальных исламистов. Ни я, ни все остальные, по большей части, не хотят ни для себя, ни для своих детей того будущего, которое ты собираешься им навязать.
— Ну, навязывать я пока ничего и никому не собираюсь, — совершенно спокойно произнёс Васин, — однако, если тебя интересуют мои планы на будущее, то мы можем поговорить об этом. У тебя-то какой план, Дмитрий Оттович? —Соболев сжался и промолчал — Ты хоть понимаешь, что, если мы будем жить так как сейчас, то мы вряд ли протянем даже полгода. Вот подумай, какого будущего ты хочешь для своих детей? Да, кстати, у тебя же их нет.
— Но это не значит, что… — с несвойственной ему робостью произнёс Соболев.
— Это значит, что мы должны избавиться от балласта, который тянет нас ко дну, — с нажимом произнёс Васин, — это значит, что мы должны справедливо перераспределить ресурсы внутри нашего сообщества, и это значит, что мы должны создать научную и производственную базу для нашего выживания и выживания будущих поколений. Не всё ещё потеряно. Как, кстати, продвигаются дела с подготовкой поездки в Раменки? — перевёл тему Клён.
Соболев ещё не успел остыть и некоторое время не отвечал, видимо сказывалась усталость.
— Всё, в общем готово, — мрачно произнёс Соболев.
Васин откинулся на спинку стула:
— Я готов помочь всем, чем смогу.
— Да ничего мне от тебя не нужно, — устало сказал Соболев, — занимайся своим делом.
— Своим, это каким? — поинтересовался Клён, — могу у Вас в комнате убраться, не желаете?
Соболев резко поднялся с кровати, бросил Васину пистолет на стол:
— Да пошёл ты…
И пошёл в выходу, Клён едва-едва успел нажать кнопку электромагнитного замка, перед тем, как Соболев ухватился за ручку. Соболев остановился в дверном проходе и язвительно бросил:
— Передавай привет своим «крошкам», скажи, чтобы поменьше долбились там наркотой, а то говорят их там плющит вовсю.
— Что простите? — недоумённо поинтересовался Клён.
Но Соболев уже ушел. Дверь автоматически захлопнулвсь за ним. и Васин, с тяжёлым осадком на сердце, убрав зиг-зауэр в ящик стола, отошел ко сну, до утреннего намаза оставалось полчаса.

Слабый свет светодиодных ламп утопал в кромешной тьме жилого блока сектора УЛЬТРА, старая мебель была полностью собрана и расставлена по своим местам. До блеска вычищенный бетонный пол отражал свет ламп. Мина Хан лежала на койке с ручным фонариком и перебирала содержимое своего кошелька, там было много интересного: паспорт гражданки Евросоюза на имя Лизхен Вайс, российский паспорт на то же имя, удостоверение сотрудницы Посольства Пакистана в России, удостоверение военнослужащей Пакистанской армии, ключ-карта с эмблемой группы компаний «Славянский», банковские карты и ещё какие-то бумажки с телефонами. Она перебирала карты и обнаружила карту Виза с именем владельца Франческа Бертильони. «Что это за Франческа, — подумала она про себя, — ерунда какая-то». Она собрала все карты и документы, запихнула их в кошелёк и засунула его в рюкзак цвета хаки, стоявший рядом с кроватью. Через пятнадцать минут ей надо было заступать в наряд и патрулировать сектор УЛЬТРА по совместному распоряжению полковника 24-й отдельной бригады специального назначения ГРУ Смирнова и лейтенанта-полковника Абдуллы Хана , командующего сводным отрядом «Асрар» Группы специального назначения армии Пакистана. Патруль должен был проходить все помещения сектора УЛЬТРА, которые не были изолированы, каждые пятнадцать минут. Честно сказать, ей не хотелось снова одевать ОЗК, хотя они были, в общем, достаточно комфортными, по сравнению с теми, которые использовались в Российской армии. Патруль должен быт проверять герметичность переборок и шлюзовых комнат между помещениями сектора УЛЬТРА, отсутствие пыли, произвести замеры температуры и влажности во всех комнатах сектора.
В каждом помещении были установлены термометры и гигрометры, кроме того, существовала централизованная система измерения, показания которой выводились на пульт дежурного офицера.
Патруль был, разумеется, вооружён, оружие хранилось в оружейной комнате, которую охраняли люди Соболева и выдавалось по личному указанию полковника Смирнова. Такая дискриминация не всем нравилась, тем более что в казарме Группы специального назначения все солдаты имели личное оружие и всё необходимое снаряжение при себе: пистолеты и штурмовые винтовки хранились в прикроватных ящиках. Также в ящике всегда хранился готовый к применению костюм биологической защиты немецкого производства и снаряженная разгрузка. Здесь же все чувствовали себя если не в плену, то, можно сказать, голыми.
Автоматический запирающий механизм двери пришел в движение — кремальера повернулась. Луч от мощного фонаря ударил ей в лицо и на мгновение ослепил её, но ещё не слыша команды, она уже соскакивала с кровати.
— Хан, ко мне!
Мина быстрыми отработанными до автоматизма движениями натянула на себя костюм биологической защиты с интегрированным бронежилетом. Обтягивающий костюм, похожий на те, которые носят водолазы, затем шагнуть в более просторный с интегрированными бронепластинами, застегнуть, зафиксировать замок-молнию, надеть лицевую шлем-маску, капюшон, загерметизировать. Часть действий выполнялась уже на бегу, выстроился патруль, закончивший дежурство и выстраивался вновь формируемый.
«Ну и пронесло, — подумала Мина, — она была второй». Расслабляться было нельзя, так как даже здесь невыполнение тех или иных нормативов каралось телесными наказаниями. Оба патруля были выстроены в коридоре друг напротив друга, незнакомый ей унтер-офицер докладывал разводящему о том, что в ходе патрулирования никаких чрезвычайных происшествий не произошло: где-то нужно подчистить, подмыть, подкрасить, но не более того. Разводяший что-то пробубнил себе под нос, Мина не смогла понять, что. Затем прозвучала громкая команда:
— Патрулю передать оружие.
Солдат, находяшийся напротив Мины подошел к ней, быстрым отработанным движением снял с плеча «Абакан», отсоединил обойму, показывая, что она полна, передёрнул затвор. Далее вставил обойму обратно и, поставив автомат на предохранитель, передал его Мине. Затем, таким же образом, он передал пистолет Зиг-зауэр 226 и две наступательные гранаты. Развернулся кругом и встал в строй, все остальные синхронно повторили тот же манёвр.
— Лейтенант второго класса Джексон за старшего. К патрулированию сектора УЛЬТРА приступить!
Патруль синхронно развернулся направо и пошел вперёд по коридору, освещаемому мощным фонарём старшего патрульного, их автоматы были также оснащены тактическими фонарями.
Мина подумала про себя, что при стрельбе из «Абакана» непонятно, кому в этих узких коридорах нанесёшь вреда больше — противнику или себе. А для пистолетов было всего по две обоймы, патроны от Макарова калибра 9х18 плохо подходили для натовского оружия, разработанного под калибр 9х19 мм.
— Наверное Соболев придумал это специально.. – грубый окрик сзади отвлек Мину от размышлений.
— Субедар Ибрагим – двадцать ударов плетью!
Мембрана переговорного устройства делала все голоса похожими, однако голос Аиши Эттингер сложно было спутать с кем-либо.
Она имела звание лейтенанта-полковника, стояла у истоков создания роты «Захра» Группы специального назначения, так называемого отряда смертниц. Именно на нем испытывались новое биологическое оружие, создаваемое в рамках проекта «Ультра», совместными усилиями России, Китая, Ирана и Пакистана. Большая часть членов отряда учились в медресе при Красной мечети. Среди членов отряда было немало европеек, в том числе и сама Мина, в прошлом Лизхен Вайсс, гражданка Германии.
Эттингер была австрийкой, были также гражданки Швеции, Норвегии, Франции. В последнее время в учебный лагерь в Аботтабаде привезли много норвежек. Мина не знала почему. До 2007 года в отряд набирали в основном учениц медресе Джамия Хафса, которые соответствовали физическим требованиям Группы специального назначения. После захвата армией кампуса медресе и его вынужденного переноса в пригород Исламабада, стали больше брать из Европы. Такое решение командование армии не могло принять без согласования с Имамом. Почему он принял такое решение? Мину это не особо интересовало.
Но, что было для нее загадкой, так это то, что если в Норвегии были такие женщины, как тут, то как мог какой-то Брейвик безнаказанно расстрелять семьдесят человек и никто даже не осмелился оказать ему сопротивление. Да если бы он попался нашим сестренкам, то его бы разорвали на части голыми руками. Таких Брейвиков она видело немало, еще с начала своей «карьеры» в отряде моджахедов УЧК – Армии освобождения Косова. Потом Ливан – Хизболла, затем работа инструктором в Силах Кудс Корпуса стражей исламской революции в самом Иране, потом перевод в Пакистан для работы в рамках секретного международного проекта. Там в основном были камеральные и полевые испытания биологического оружия, вакцин, средств защиты и так далее. Были правда и передышки – короткие командировки в Афганистан в интересах Интер Ойла, ну и иногда антитеррор совместно с рейнджерами.
Платили, конечно, хорошо, не то, что в спецназе ГРУ. Да и казармы! Кто-то говорит, что Пакистан бедная страна, а пускай зайдут в казармы Группы спецназначения армии Пакистана и в казармы спецназа ГРУ и сравнят! Особенно Мине запомнился забетонированный унитаз, напоминающий трон, в одной из российских казарм.
Патруль монотонно двигался по хозяйственным помещениям сектора Ультра, периодически включая свет и проверяя показания температуры, влажности и прочего. Но мыслями Мина была рядом со своим мужем лейтенантом полковником Абдаллой Ханом, Куртом Вайссом или «Кондором». Он заразился и теперь они не могли быть вместе. Наиболее мучительным во всем этом было то, что он, вроде как был еще жив и здоров, но с другой стороны, мог в любой момент превратиться в кровожадное чудовище или умереть.
Ходжа Эттингер, или Матушка, как ее обычно называли, говорила, что можно вынести любую боль, если жить ради Аллаха и, что в Судный день те, кто любили друг друга во имя Всевышнего окажутся под сенью его Престола. Одно дело произносить слова, другое же дело – прочувствовать их на своем опыте и жить согласно ему. Мелочные страстишки часто отвлекают от важных, нужных, поистине желанных вещей. Вот, например, Мине хотелось иметь детей и Матушка, несмотря на всю свою суровость в отношении воинской дисциплины в подразделении, постоянно напоминала ей об этом. Но, как часто бывает, сначала хотели купить дом, потом заработать денег на это, потом на то, дальше Имам распорядился отправить их в Германию для работы под прикрытием, в общем, детей так и не сделали.
— Такой ерундой занимались, как оказалось в итоге – сокрушалась про себя Мина.
Тут она обратила внимание, что патруль приблизился к жилому отсеку русских. По инструкции нужно было проверить все досконально, если кто-то из солдат отдыхал, то и их. Включать основное освещение ночью, каждые пятнадцать минут было не разумно. В Ультре спали мало, по четыре, пять часов в лучшем случае, поэтому, каждого осматривали освещая фонариком, проверяли температуру и пульс. Всем было велено во время сна приковывать себя наручниками к койке, а сами койки были надежно прикручены к полу.
Старший патруля Джексон подошел к двери между отсеками, и произнес по рации с англосаксонским акцентом: Скворец! Скворец!
По рации ответили: Молодец!
Что за чушь подумала Мина, очередная шутка Смирнова.
Массивная дверь открылась. Часовой пытался посветить фонариком в лицо лейтенанту Джексону, но тот резко отстранил его руку.
— Ну, что Скворец, как проходит операция Дупло? – пошутил часовой.
Джексон не ответил и прошел вперед, но идущий за ним солдат резко снял автомат с плеча и взвел затвор. Часовой струхнул. Попытался снять свой автомат но, оказался прижат к стене узкого коридора двумя другими патрульными. Такие эксцессы были не редкостью. Правда обычно заканчивалось словесной перепалкой, иногда дракой, но стрельба тут никому не была нужна. Проверка жилых отсеков была самой напряженной частью патрулирования. Патруль должен постоянно быть готов к уничтожению зараженных и наши и русские постоянно боялись, что одни перестреляют других, а потом доложат начальству, что те, дескать, заразились вирусом Вильмана.
От Имама недавно получили секретное распоряжение: Женщинам в операциях на поверхности не участвовать. Для замужних выделить отдельные комнаты. Но легче было сказать, чем это сделать, ведь Смирнов никогда этого не разрешит из принципа, а чуть что — нажалуется Соболеву, а может быть и этому жирному борову из русской контрразведки. Имам определил Мину в дневное время в наряд на кухню ВИП-уровня в качестве подсобного работника. Но два дня назад он дал ей неожиданное поручение – отравить пищу, которая должна быть подана к столу на поминки по жертвам стрельбы в казино. Вид отравляющего вещества Мина была вольна определить сама, ведь у нее был большой опыт в подобных вещах. Главным условием было то, что факт отравления не должен быть выявлен обычными средствами, которые имеются у медслужбы Цессарского. По возможности нужно было ликвидировать Элькина и Бурова, но такой возможности не представилось. Контрразведчик был не глуп, его люди постоянно дежурили на кухне, кроме того, среди персонала у него наверняка имелись осведомители. Поэтому пришлось действовать достаточно грубо – травить всех, но не слишком сильно. Официальной причиной отравления должна была стать употребление в пищу пищевых продуктов, обсемененных ботулиновой палочкой по причине нарушения режима хранения в результате нештатного отключения холодильной установки. Конечно, отключение холодильной установки может и имело место в действительности, но вряд ли кто-то сможет рассчитать сколько ботулизма токсина было в пище на момент ее употребления, а сколько туда было искусственно добавлено. Тем более, что каждый съест разное количество еды. Мина допускала возможность летальных исходов, но надеялась, что ненужных смертей все-таки удастся избежать.
— Действие яда должно было начаться часа четыре-пять назад. Странно, что все так тихо, — начала волноваться Мина.
— Патрульные вошли в отсек с автоматами наперевес, готовые к любой провокации. Отдыхающие русские солдаты ругались на патрульных самыми последними словами, особенно когда те освещали фонарями лицо и проверяли пульс, а у некоторых и температуру. —Мина обратила внимание, на то, что офицеры и солдаты, которые были часто задействованы в мероприятиях на поверхности, спали как убитые, а те, кто сидел в бункере, дергались от света фонаря, просыпались, начинали пихаться и ругаться матом. —Да, что ты лупишь в глаза, твою мать. Вояка ударил Мину по руке. Она не обратила внимания, открыла карман и извлекла из него три маленьких консервных банки.
— Ух ты, спецназовец произнес матерное слово, красная икра. Ну Скворец, ну ты и молодец, ох какой же ты, мать, молодец, — знакомый капитан Зарецкий убрал банки под подушку.
«Покушай», — подумала Мина. — «Пригодишься. Вы, русские, со своим Смирновым жрёте одни консервы, да сухпайки. Наши-то давно едят нормальную пищу из запасов «толстых», этих обитателей ВИП-уровня».
Имам всегда заботился о своих учениках. Очевидно, что больные и слабые солдаты, неэффективны, но логику русских командиров понять, хоть убей, невозможно. Один раз Смирнов нашел у своего зама подполковника Ивлева еду с виповской кухни, разорался так, что было слышно чуть ли не на всем уровне. Побежал докладывать Соболеву, а, не найдя его, с дуру ляпнул жирному контрразведчику. После это неделю ничего стащить у «толстых» не удавалось никому. Да и тот же Ивлев ходил к ним в отсек попрошайничать. В общем с организацией снабжения у русских шайзе. А все из-за одного идиота Смирнова, которого никто менять видимо не собирался.
«Русские так-то великий народ, только вот, смирновы постоянно подводят», — сделала умозаключение Мина.
Этот Смирнов, еще и бункере постоянно сидит, брюзжит, пытается командовать. Один раз он уже схлопотал от Матушки по шеям, так тогда тоже попытался докладывать. Получил люлей от Соболева и, вроде как заткнулся, но его гнусное, растлевающее влияние продолжало чувствовать повсеместно.
— А, что там ваши ребята крутятся вокруг оружейной комнаты? — вдруг спросил Зарецкий.
— А кто тебе сказал? — переспросила Мина.
— А нас сегодня полковник инструктировал, говорил, что при попытках проникновения, открывать огонь без предупреждения.
Солдаты на койках тихо засмеялись.
— Что еще ваш командир рассказаль? — Мина не очень хорошо говорила по-русски, поэтому старалась не употреблять жаргон, дабы не попасть впросак.
— Да, забей, ты на него, с прибором забей — успокоил Зарецкий.
— Когда наверх пойдешь? — поинтересовалась Мина.
— Не знаю, тут наш голубок-полковник забегал с каким-то секретным спецзаданием. Опять людей положим за зря.
— А что Соболев?
— В смысле, он не может помочь?
— Да и не будет, его самого нагрузили наши толстые ублюдки Буров и Элькин. Он сам пойдет.
— Элькин — еврей?
— Таки да, сестренка. Ну ты и здоровая!
— Ладно, пойду — Мина боялась отстать от своих. Она обратила внимание, что патруль уже покидал помещение и она выбежала из жилого отсека русских.
Далее проследовали к оружейной комнате. Вход в нее закрывался массивной бронированной дверью. По-видимому это помещение было оборудовано задолго до заражения. В выступе стены была оборудована бойницы для караульных. Там находились люди Смирнова, на этот пост он ставил только самых преданных.
— Скворец! — вызвал Джексон караульного.
— Молодец! — ответили ему. Он подошел и постучал кулаком в дверь.
— Вряд ли они услышат там внутри – размышляла Мина. Но прикладом автомата Джексон воспользоваться не захотел, видимо, опасался неадеквата со стороны караульных.
— Чё ломимся, Скворец! У нас указание начальства, никого не пускать в оружейную комнату! – крикнули по рации так, что услышала даже Мина. Джексон развернулся к патрульным и те, прижимаясь к стенам, занимали позиции вне секторов обстрелов караульных. Сделать это было сложно, так как бойницы располагались в углах коридоров с обеих сторон, так что прятаться было попросту негде. Кроме того, тех, кто избежит прямых попаданий, обязательно заденет рикошетом.
— Гранатой тут тоже не возьмешь – пожалела про себя Мина.
Бойницы открылись и оттуда высунулись стволы автоматов Калашникова.
— Давай, Скворец, проваливай отсюда, бегом!
Джексон с демонстративной медлительностью развернулся к шлюзовому отсеку научных помещений сектора «УЛЬТРА».
Процедура прохождения обеззараживания в шлюзе была не очень приятной. Дышать при такой высокой температуре становилось невыносимо тяжело. Три минуты, казалось, длились вечность.
Наконец-то дверь в соседнюю комнату открылась и патруль бегом выбежал из шлюзовой камеры. Помещение, примыкающее к шлюзовой камере, было отделено от основных помещений научного блока. Патруль проследовал через отсек гидропоники. Далее прошли виварий, медицинскую лабораторию. Все помещения были пусты. В темноте горели разноцветные светодиоды, шумели вентиляторы компьютеров.
«Видимо у ученых пересменка», — подумала Мина. — «Тихо, как в могиле».
В производственных помещениях тихо работали компрессоры холодильных камер, в которых хранились реагенты, использовавшиеся учеными. Из производственного отсека повернули направо и подошли еще к одной шлюзовой камере. В этот отсек Мина никогда не заходила. Старший патруля вызвал кого-то по рации:
— Нарцисс, Нарцисс!
На том конце что-то ответили. Потом Джексон произнес: Шорох! Затем патруль развернулся и пошел в обратную сторону. Там за шлюзовой камерой находились старые помещения, заваленные всяким хламом еще с конца 50-х годов.
Аль-хамдулиллях! – если в научном отсеке никого нет, значит, можно будет сюда не ходить, пока не появятся ученые, — порадовалась Мина. Те отсеки, в которых не было персонала, патрулировались реже. Обычно ученые работали посменно, с ними вместе дежурило несколько караульных для того, чтобы лишний раз не проходить обеззараживание.
После шлюзовой камеры патруль проверил еще несколько складских помещений.
Наконец, подошли к комнате дежурного, вход, как и в оружейной комнате, был перекрыт бронированной дверью и бойницами для охраны.
Джексон подошел к аппарату внутренней связи и вызвал дежурного.
— Скворец!
— Молодец!
Дверь открылась. Внутри располагался пульт дежурного с различными кнопками и лампочками. Матушка и капитан Зарецкий сидели за столом и пили чай с сухарями. Ахмад Фишер, не замечая вошедший патруль, колдовал над пожарной сигнализацией.
— Ассаляму Алейкум госпожа! – начал Джексон. Во время патрулирования никаких чрезвычайных происшествий не произошло!
Алейкум Ассалям! Ачча! Ачча! – задумчиво произнесла Матушка.
— Следуйте в жилой отсек доложите дежурному офицеру и сдайте оружие.
— Джи хо ханум сахиба! – Джексон браво отдал честь.
— Патруль – кру..гом! Шагом – марш! Он старался делать все правильно, чтобы не получить плетей под конец наряда, но и это не было стопроцентной гарантией.
Патруль выходил из поста дежурного. Снаружи их ждал разводящий – судя по голосу, русский подполковник Ивлев.
— Мина, разоружишься, потом зайди сюда! – неожиданно обратилась к Мине Эттингер.
— Что еще за дела?! Неужели какой-то косяк – начала волноваться Мина. Ей тоже очень не хотелось получать плетей «за нарушение установленного порядка несения службы».
Буквально через пять минут Мина уже была в дежурке уже без оружия и защитного костюма.
— Салям Алейкум!
— Алейкум Ассалям!
— Как твой муж? – сразу начала Матушка.
— Аль-хамдулиллях! – с натянутой улыбкой ответила Мина. Ей хотелось побыстрее свалить.
— Позвони! Номер 10-11 – Эттингер указала пальцем на телефон, висевший на стене.
— Слушаюсь! – Мина быстро набрала номер. Через пару секунд она услышала знакомый голос своего мужа.
— Салям Алейкум!
— Алейкум Ассалям!
— Как дела? – выпалил Абдалла.
— Ммм… Нормально – Мина боялась показывать свои чувства в присутствии посторонних.
— Ты что там? – поинтересовалась она, скрывая подступившее волнение.
— Работы много – монотонно ответил муж.
Это означало, что ситуация у него была хуже некуда.
— Ну как живешь? Принести чего?
— Да ты, что? Здесь всего навалом, жратвы – море, а интерьеры – просто шик. Натуральный дуб, орех, плитка от «Версаче». Я такого в жизни не видел. Только… тебя не хватает.
Мина промолчала. Ей стало очень грустно от того, что она опять из-за каких-то пустяков не может быть вместе с любимым человеком, а ведь он может скоро умереть.
— Ты после дежурства? – проницательно поинтересовался Абдалла, Матушка рядом?
— Да.
— Ладно. Попытаюсь организовать встречу на поверхности. Давай, не грусти! Да хранит тебя Всевышний Аллах! Дай Аишу!
— Госпожа, Вас, сказала Мина, передавая трубку.
— А… давай!, что он нам расскажет – Эттингер уже через секунда была у телефона.
— Да….Да… Хорошо… Действуй! ..Я передам ему!.. Да….Организую ваш разговор…Нет… Часов в десять утра.. Да… Храни тебя Господь! Эттингер снова сидела за столом и макала сухарь в чай. Зарецкий дремал. Фишер продолжал свою работу.
Вдруг телефон снова зазвонил. Мина была ближе всех и сразу подняла трубку. Она тут же узнала вкрадчивый, но очень жесткий голос Имама.
— Клён! – он произнес только одно слово.
— Крошка – ответила Мина озираясь по сторонам. Главное, чтобы Зарецкий ничего не разнюхал. Хотя он вроде и наш человек, а все равно может, что-нибудь «доложить» Ивлеву или Смирнову.
— Кубика в комнату! – отчеканил Имам.
— Яволь – Мина не успела подумать на русском языке.
Эттингер обернулась с вопросительным выражением лица и кивнула Мине. Та нарисовала в воздухе пальцем квадрат и показала «наверх».
— Понятно! Я вызову его! Иди отдыхай! Следующий наряд в соответствии с графиком! – скомандовала Матушка.
Мина развернулась и почти бегом покинула дежурку.
— Понеслось! – подумала она.

Аликберов бежал по тёмным коридорам, за ним гналось существо уже не напоминающее человека. Некогда дорогой костюм висел лохмотьями, ногти успели забиться грязью, лицо покрывала тёмная щетина.
Существо было небольшого роста, тщедушного сложения с непропорционально большой головой, но существо это внушало страх. Только бы не укусил, только не это. Кажется, в бункере уже не осталось живых — лишь обглоданные трупы. Неужели он всех съел? Нет! Он не мог, в него бы не влезло, да и времени прошло слишком мало.
Тут должно было быть несколько тысяч человек, где они все? Где охрана?! Он искал, искал, но нашел только его…
— Твит-ретвит, твит-ретвит, — завывало существо.
Он бежал, негде было спрятаться, казалось, что ненавистное «твит-ретвит» становилось всё ближе. Свет, единственным источником которого был экран айпада в руках существа.
— Тоньше! Ещё тоньше! — вопило оно — Твою фотку в Инстаграм. Лайкни меня, где ты? Ну где?! — плаксивым голосом вопросило существо — Ты себя плохо ведёшь — дислайк, — констатировало существо.
— А у меня есть новые твиты, — заискивающим голосом протянуло существо, — очень актуальные, я ведь всегда в тренде! Лайкни меня!
Аликберов забился в самый дальний угол небольшого технического помещения. Судя по звукам, существо искало его. Это была игра в прятки на выживание. И Аликберов сам начал эту игру. Теперь он особенно отчётливо понимал, что он бывший вице-премьер бывшей Российской Федерации. А его непосредственный начальник превратился в это… не было слов, для того, чтобы охарактеризовать его существо: карлик, Голлум нового времени. Называть его прежним именем не было никакого желания.
— Это я Димон, — словно в ответ на мысли отозвалось существо, — Димон довольно мягкое прозвище для Интернета.
Слово «интернет» было произнесено именно с большой буквы, как будто бы речь шла о святыне или божестве.
Послышались шаркающие шаги, света становилось меньше, его источник медленно удалялся. Слышалось грустное бормотание: «Твит-ретвит, ты меня унфолловишь…».
Когда глаза адаптировались к темноте, Аликберов наконец смог выбраться из своего закутка. Он не мог понять, что стало с остальными, он не мог вспомнить, как очутился здесь. Его разум был настолько заполнен ужасом, что память безмолвствовала. Нужно было отсюда выбираться, но как выбраться незнамо откуда? Что-то забытое, словно бы из детства, говорило Аликберову, что нужно двигаться на Север, на Севере всегда выход и спасение, нужно на каждом повороте сворачивать налево. Налево и на Север — направление выбрано. Аркадий Бениаминович поднялся на ноги, наскоро ощупал себя. Крови не было, значит не ранен. Хотя, как тут определить, кругом была пыль, а тело было на адреналине.
Определить, как глубоко он находится от поверхности земли, Аликберов не мог, плана бункера он не знал, знал лишь только, что бункер весьма обширен и в нём может быть размещено более пятнадцати тысяч человек.
Да, по-другому он представлял себе пребывание в Раменках. Думал, будет встреча, всем вколют антивирус, а тут… память отказывалась пояснять, что тут произошло. Что же стало с охраной? Соболев ведь позаботился об охране.
Голова отозвалась тупой болью. Нужно было двигаться вперёд. Пока соскучившееся существо снова не начало поиски, ему тут явно было одиноко — всех съел, а потом заскучал. Наверное, его жизнь и в правду напоминала жизнь толкиеновского Голлума: у него так же была своя Прелесть, а питанием так же служили случайные путники, или забредающие в бункер мутанты.
Мутанты, как одно тщедушное существо смогло сопротивляться ордам мутантов, царящим на поверхности? Наверно он смог взять под контроль оборонные системы комплекса. Хотя, при чём тут системы, как он может ими управлять? Одно дело управление сложными системами и совсем другое — сидение в социальных сетях.
По рассказам Соболева, у мутантов оставались только инстинкты и отработанные до автоматизма навыки, именно поэтому, те, кто в прошлой жизни были профессиональными военными, при мутации умели плохонько стрелять. Профессиональных стрелков среди них не было лишь потому, что мало кому в Москве приходилось воевать каждый день. Именно поэтому обращение с оружием не перешло в рефлекс.
В своём поведении мутанты были примитивны, ими двигали естественные потребности, главной из которых была потребность в пище. Но у существа наверняка ещё была потребность в общении, существо было социальным. Оно не смогло безболезненно пережить крах социальных сетей. И теперь жадно искало общения на всех уровнях.
Аликберову уже казалось, что сплетение коридоров продолжается бесконечно, и с каждым новым поворотом они становятся уже. Это было блуждание в темноте, а шаги гулким эхом отдавались в пустоте. Казалось странным, что вместо современного покрытия здесь лишь грубый бетон, кое-где даже виднелись силуэты выступающих металло конструкций. В голову пришла мысль, что их лучше избегать, дабы не пораниться.
Побрёл дальше, стараясь внимательнее смотреть под ноги, глаза его плохо видели в темноте, свет больше не исходил ни откуда, поэтому различить можно было только темные очертания предметов, нужно было идти, куда идти — это было не так уж и важно, лишь бы подальше от существа. Неожиданно коридор расширился, превратившись в небольшую залу.
Аликберов подумал, что в этой зале можно будет найти что-то полезное, не может же бункер целиком и полностью состоять из коридоров и маленьких каморок технических помещений. Но кругом была такая же пустота, словно бы кто-то вынес из бункера всё ценное перед этим вырубив освещение. Поняв, что ничего ценного найти всё же не удастся, он продолжил движение вперёд. Неожиданно Аликберов налетел на стену, подумав, что в темноте он просто потерял ориентацию, он сдвинулся влево, надеясь там найти проход — стена. Вправо — тот же результат. Аликберов заметался по помещению, адреналин неистово впрыскивался в кровь — кругом были стены. А откуда-то сзади появилось лёгкое белёсое свечение. Свечение приближалось.
Паника подступила вплотную, она уже была готова вырваться наружу в виде истошного крика. Свечение становилось ближе, и вот уже стал виден маленький сгорбленный силуэт. Голова существа склонилась над планшетным компьютером, казалось оно ничего не видит. Неожиданно существо подняло голову и посмотрело перед собой. Взгляд маленьких карих глаз был направлен точно на Аликберова.
— Привет, — сказало существо и… улыбнулось, — я хочу тебя зафрендить, стань моим другом.
Неожиданно Аликберов понял, что существо и вправду очень одиноко. В его глазах была такая грусть, такая мольба и искреннее сожаление.
— Привет! — ответил Аликберов, в горле было сухо, и приветствие получилось больше похожим на хрип — Давай дружить.
Он надеялся, что этой фразой удастся проложить некий коммуникативный мостик к взаимопониманию, наладить с существом контакт и, главное, выжить.
— Давай сделаем селфи на память, — предложило существо, — я люблю фотографировать.
— Давай, — согласился Аликберов, — прикольно должно быть.
Существо неспешно подошло к нему, обняло за шею и быстрым свайпом активировало фронтальную камеру планшета.
— Эйр два, — похвасталось существо, — на десять процентов тоньше и на двадцать пять легче. Широкоугольная фронтальная камера со вспышкой. Мне из Америки привезли, за неделю до старта официальных продаж.
Существо продолжило настройку камеры: пропорции фото, цветовые фильтры… Через несколько секунд всё было готово.
— Классное фото в Инстаграм! — провозгласило существо.
Раздался звук щелчка затвора камеры, вспышка высветила лицо Аликберова. Снимок был готов. Внезапно рука существа исчезла с шеи Аликберова и он ощутил резкую боль в правом боку, в районе печени. Ладонь существа уже полностью вошла в его тело, ногти разрывали ткани. Попытки вырваться только усугубили страдания. Левой рукой Аликберов попытался нанести существу удар по голове, но движение, из-за болевого шока, получилось смазанным, не резким. В отместку существо вцепилось зубами в руку.

От резкой боли в руке Аликберов проснулся — всё это было лишь кошмарным сном. Глубокий порез на руке снова болел и кровоточил, видимо швы начали расходиться. Он нажал на кнопку вызова медсестры, но в течение трёх минут никакой реакции не последовало, тогда он попытался позвать врачей. В коридоре слышался быстрый топот и какая-то возня, словно бы, быстро ставили носилки и каталки.
Аликберов попытался снова позвать кого-нибудь, но в горле было так сухо, что вместо крика вырвался хрип. Он протянул левую руку к прикроватной тумбочке, но трубки капельницы изрядно ограничивали движения. Прелав некоторое усилие Аликберов дотянулся до стакана, и жадными глотками выпил воду. Во рту остался противный сладковатый привкус. Он ещё раз попробовал позвать кого-нибудь, на этот раз у него ничего не получилось. Оставив попытки Аликберов снова начал проваливаться в липкое забытьё.

Бегемот проснулся около двух ночи, его мутило. Он еле успел добежать до туалета. Только-только устроившись в кровати, он снова почувствовал, что ему надо срочно посетить ту же точку. «Что за черт?! Колбаса не свежая была что ли?» — размышлял он, сидя на унитазе. Живот крутило и жгло, тошнило. Через десять минут Бегемоту стало казаться, что у него болит все. Он посмотрел на себя в зеркало и увидел землистое осунувшееся лицо с ввалившимися глазами. «К черту церемонии!» — решил он, хватая трубку телефона и набирая номер медсанчасти. Еще минут десять он терзал трубку, но в ухо ему били только длинные гудки. «Черт, куда же они все подевались, спят, наверное, на дежурстве. Ну, ладно, сейчас я им устрою!» — Бегемот одел халат и прямо в тапочках побежал по коридору. Бежать было тяжело. Бегемот всегда предпочитал размеренную ходьбу бегу. Точнее, он предпочитал вообще не ходить, а сидеть в кресле, посылая туда и сюда помощников и секретарей. Но когда ему все же «потрясти жирами», ему это было не так больно и трудно, как сейчас. Живот сжимала железная рука, побуждая как можно скорее добраться до туалета. Во рту пересохло, горло и гортань будто потерли теркой, они саднили. Воздуха не хватало. «Неужели ботулизм?» — со страхом подумал Бегемот, пытаясь выудить из глубин памяти признаки этой болезни. На память Бегемот пожаловаться не мог, он запоминал огромные куски текста с первого прочтения. У него в голове всегда хранился огромный ворох всякой нужной и ненужной информации, которая всегда так кстати и вовремя вспоминалась ему. Именно, благодаря этой свой особенности, он начал делать быструю карьеру в ФСБ, несмотря на его огромные габариты и плохую физическую подготовку. Потом уже, когда он заматерел, он опять же благодаря своей недюжинной памяти, сумел подготовить и реализовать такие интриги, которые враз подняли его к вершине карьеры. «Главным признаком является раздвоение зрения», — не подвела память и на этот раз. Бегемот на бегу попытался сконцентрировать взгляд на каком-то одном предмете, но у него это не получилось. Бежать стало невозможно. Бегемот перешел на шаг, пытаясь выровнять дыхание. Он немного отдохнул в лифте и вновь побежал по коридору. Ворвавшись в медсанчасть, он сразу же оккупировал туалет. «Слава богу, успел», — с облегчением подумал он.
Когда он вышел из туалета и осмотрелся в медсанчасти, то понял причину длинных гудков. Все работники медсанчасти были заняты. Везде, даже на полу на носилках лежали люди. У кого-то были подключены капельницы, кому-то ставили уколы. Врач, осмотрев Бегемота, передал его в руки медсестры, которая что-то вколола ему, а потом повела в туалет и вручила трехлитровую банку и раствором марганца.

— Чем быстрее и качественнее вы промоете желудок, тем быстрее придете в себя, — сказала она ему и убежала к другим больным.
Последующий час испуганный Бегемот пил и пил розовую воду, потом обняв унитаз, исторгал ее из себя и вновь пил и пил. Потом вновь появилась медсестра и повела его в процедурный кабинет, велев укладываться на кушетку, поскольку следующим шагом было промывание кишечника. Бегемот не сразу сообразил, что это просто означает клизму. Но ему уже было все равно. После промывания кишечника обессиленного, раздавленного Бегемота оставили в покое, вколов ему напоследок несколько уколов. Бегемот лежал на кушетке в коридоре, мимо него бегали медсестры, проносили больных, но он был как в полусне. Через час он вдруг понял, что полусонное состояние прошло. Он прислушался к себе: никаких позывов или болей не было. Он пошевелился, потом осторожно сел. Вспомнив про симптомы ботулизма, посмотрел на штангу капельницы. «Слава богу, не двоится». Аккуратно встав на ноги он пошел в ординаторскую, врачей там не было, но на диване лежал бледный Бродский, глаза его были закрыты, от руки змеились трубки капельницы. Бегемот пошел по коридорам и палатам, разыскивая врача. Его опять замутило, но уже от запашка, смеси спиртного, блевотины и хлорки, который сейчас стоял в медсанчасти. Незнакомых среди больных не было, всех он видел не так давно на поминках. Наконец, он нашел молодого врача, который осматривал очередного больного.
— Доктор, скажите, это не симптомы ботулизма, — задал наиболее волнующий его вопрос Бегемот. Доктор оторвался от осмотра больного, посмотрел на Бегемота, очевидно, удовлетворился увиденным. Личность Бегемота в связи с произошедшими событиями стала популярной, особенно, среди пострадавших и медиков.
— Пока не вижу оснований говорить, что это ботулизм, выявить его можно только лабораторным путем. Лаборатории этим и занимаются: исследуют кровь и другие выделения. Но мне кажется, что это пищевое отравление. На всякий случай мы проводим лечение ботулизма. Так сказать, для профилактики, поскольку это заболевание развивается ураганно и запоздай мы с лечением, могут наступить необратимые последствия.
«Черт», — вдруг вспомнил Бегемот, — «Элькин».
— Скажите, доктор, а Николай Аронович к вам не поступал?
— Нет.
— Может, доктор вы не помните?
— Давайте посмотрим, — доктор закончил осмотр больного, снял резиновые медицинские перчатки, долго мыл руки. Бегемот уже весь извелся от нетерпения, когда доктор, наконец, открыл стол и достал оттуда журнал.
— Так, вы смотрите на этом развороте, а я на этом для скорости, — предложил он. Он стал листать журнал, быстро просматривая записи. — Вы успеваете?
Госпитализированных оказалось около тысячи человек, большинство из низ Элькин видел на поминках, но Элькина среди них найти не удалось.
— Доктор, быстрее, бригаду к Элькину. Бегом! — закричал Бегемот.
Доктор стал отдавать распоряжения, а Буров стал набирать телефон помощника Элькина и терпеливо ждал ответа. Наконец, услышал недовольный голос заспанного помощника:
— Алё.
— Быстро взял ноги в руки и бегом к Элькину. Откроешь дверь своим ключом и сразу мне доложишь об обстановке, я сейчас буду. И встреть врачей! Бегом! — отдал распоряжение Бегемот и сразу отсоединился.
Двое молодых людей с медицинскими чемоданчиками и девушка со стойкой для капельницы уже были готовы.
— Вперёд, — скомандовал им Бегемот.
Они дружной толпой вывались из дверей медсанчасти и побежали по коридору. Бегемот сразу же сильно отстал. В его теперешнем состоянии бегать ему было еще труднее, чем обычно.
— Стойте, — скомандовал он, — вот ключ от лифта и перехода. Бегите, я приду сам.
Бегемот сунул карту электронного ключа девушке и молодые люди, как сайгаки, понеслись дальше. Бегемот перешел на шаг и вздохнул с облегчением. Даже идти неспешным шагом после проведенных в медсанчасти процедур ему было нелегко.
Когда он дошел до апартаментов Элькина, то застал медицинскую бригаду за оказанием медицинской помощи Элькину, помощник в коротком махровом халате и с одним тапком на ноге суетился рядом. Элькин был бледен, лицо его осунулась, но он был вполне в себе. Бегемот сел в кресло в кабинете Элькина и стал ожидать окончания промываний. На столе для переговоров теснились пустые бутылки из-под виски и коньяка. «Значит опять хорошо добавил!» — решил Бегемот. Из спальни вышел один из молодых врачей.
— С промываниями мы закончили, укололи его. Он теперь поспит и встанет, как новенький. Анализы мы взяли. Утром будут готовы. — Доктор повел рукой в сторону пустых бутылок, — надо отдать должное, спиртное в этот раз его спасло. Его рвать стало прежде, чем отрава попала в кровь. Счастливо оставаться, если что обращайтесь. С Николаем Ароновичем осталась Верочка, вы не переживайте, она опытная медсестра, несмотря на молодость. Она за ним присмотрит.
Доктора гуськом вышли из апартаментов. Бегемот распорядился помощнику, найти и прислать горничную, переодеться и явиться обратно. Сам пошел в спальню, Элькин спал. Был бледен, нос заострился, но дышал ровно. Буров открыл шкаф, достал подушку и плед, и вернулся в кабинет. Улегшись на диване, он тоже вознамерился поспать. Он только закрыл глаза, как вспомнил слова доктора об отраве. «А, если это в самом деле какая-то отрава, а не пищевое отравление!» — стал рассуждать он. —»Кто?»
В этот момент в проеме появился помощник Элькина.
— Сходите в лабораторию медсанчасти, попросите, чтобы попытались выделить отравляющее вещество. Как только будут готовы анализы, хоть один, пусть сразу звонят сюда и докладывают, — распорядился Бегемот. — Да, ещё, — остановил помощника в дверях Бегемот, — Где вы вчера провели вечер?
У помощника вытянулось лицо.
— Я не собираюсь рыться в вашей личной жизни. Ответьте мне на вопрос – в каком ресторане вы обедали или ужинали? Были на поминках?
— Нет, Анатолий Ефремович, я вчера в ресторане вообще не был. После того, как Николай Аронович меня отпустил, а сам отправился на поминки, я пошел к подруге, где и провел все это время пока Вы меня не отыскали по телефону. Это я в ее халате прибежал... и в тапочках. Один потерял по дороге, они мне малы оказались.
Буров с сомнением посмотрел на «сорок пятый растоптанный» размер ноги помощника.
— Ну, ясно. Ты иди. Передашь распоряжение и возвращайся. Если у них уже ясность какая есть, то ты это выясни. Да, позвони начальнику охраны. Если он не в медсанчасти, конечно, но я его там не видел. И попроси его прийти сюда, — Бегемот посмотрел на часы, потом достал из кармана капсулу, врученную ему в медсанчасти, налил из графина в хрустальный стакан воды, запил лекарство, еще раз махнул рукой:
— Иди уж, не тормози.
Помощник повернулся и вышел в дверь.
Начальник охраны появился через полчаса. Свежий и выспавшийся. Бегемот удивился: «Первым обо всем должен быть информирован начальник охраны, неужели он так выглядит после бессонной ночи».
— Скажите, когда Вы проснулись?
— Минут двадцать назад, как пришел Петя и передал ваше распоряжение прибыть сюда, — еще больше Бегемота удивился вопросу начальник охраны.
— А скажите-ка, любезный, Петя не сообщил Вам причину вызова?
— Никак нет.
— Ага. А скажите-ка, любезный, как вчера осуществлялась охрана господина Элькина? — вновь задал вопрос Бегемот.
— А что случилось? — напрягся начальник охраны.
В этот момент в кабинет всунулась горничная:
— Чё случилось? Не могли до утра два часика подождать?
— Любезный, проводите, пожалуйста, горничную в ванную и туалет, пусть там уберет качественно. Ну, как? — спросил Бегемот, вернувшегося начальника охраны, — вы все видели?
— Да, но это обычная утренняя картина, — пояснил начальник охраны, — последние несколько дней.
— Если бы я не пришел вовремя, то наш шеф уже бы «завернул салазки», — заорал Бегемот. — Вы знаете, что произошло массовое отравление всех, кто был на поминках?
Начальник охраны вытаращил глаза:
— Я тоже был на поминках.
— Ты там что-нибудь пил или ел?
— Нет. Я организовывал охрану.
— Тогда заткнись, — рявкнул Бегемот, — отравились и сейчас в медпункте те, кто ел и пил. Ты сейчас выяснишь вопрос, сколько человек отравилось, где и что они ели в последние сутки. В каком состоянии они находятся, можешь не выяснять. Этим вопросом сейчас занимается Петя. Все — вперед и с песней. Вся информация должна быть у меня до того момента, как твой шеф очнется. Ты меня понял?
— Разрешите идти? — спросил побледневший начальник охраны, осознав вдруг всю глубину пропасти, куда он может свалиться, если не проявит должного рвения.
— Иди, — махнул рукой Бегемот, падая на подушки и закрывая глаза.
Поспать ему не дал помощник Петя. Он ворвался в кабинет и закричал:
— Вот списки отравившихся, начальник охраны передал. Тут не только те, что были на поминках, но те, что заказывали еду в квартиры и просто обедавшие в ресторане. А это заключение, лаборанты считают, что отравление произошло по причине некачественных продуктов, просроченных по срокам годности. Но заключение предварительное. Они взяли смывы на кухне.
—А остатки еды взяли на анализ?
— К сожалению, нет. Все остатки уже утилизированы, — сообщил Петя,— но это заключение предварительное, потому что там у них в лаборатории анализы еще в термостатах, они пытаются что-то высеить. Как там шеф?
— Пойди, Петя, посмотри.
Помощник на цыпочках пошел в спальню, быстро вернулся, очевидно, только заглянул, и доложил:
— Шеф еще спит. А медсестричка читает журнал. Сказала, что все нормально.
— Давай-ка, Петя, дуй к техникам и забери все записи с камер наблюдения с кухни, — вдруг вспомнил Бегемот. «Очевидно, сказалась болезнь, «мышей не словил», — подумал про себя. — Заберешь, посади кого потолковее, пусть просмотрят на предмет появления на кухне посторонних или там каких подозрительных действий.
—Побежал, — Петя сразу же рванул выполнять задание, потом притормозил, — Вы, Анатолий Ефремович, прямо молодец, можно сказать спасли шефа!
— Да, что там... Иди, не тормози, — откликнулся польщенный Бегемот, а про себя подумал: «Вот пусть так шефу и доложит».
Только Петя ушел, как пришел «закадычный враг» Соболев. К удивлению Бегемота, Соболев был свеж и щеголевато одет. Но, тем не менее, он был в курсе всего, что произошло.
— Пришел справиться о здоровье Николая Ароновича и напомнить, что завтра, вернее уже сегодня в три часа дня будет обещанная связь с Премьером Мышкиным. Прошу быть без опозданий,— произнес Соболев.— А Вы, Анатолий Ефремович, молодец, я не догадался опросить отравившихся, кто, когда и где принимал пищу. — показывал на списки, которые лежали на столике возле дивана.
Бегемоту было приятно слышать похвалу от недруга, которого, как оказалось, он «обошел на повороте».
— Как Вы себя чувствуете, Анатолий Ефремович? — спросил Соболев.
Бегемот, посмотрел на свои руки, потом на живот, укрытый пледом, и сообразил, что на нем до сих пор надет только халат, в котором он бежал ночью в медсанчасть, а возле дивана стоят тапки.
— Вы знаете, сейчас намного лучше, чем ночью, — ответил Бегемот и решил про себя: «Надо пойти, принять душ и переодеться как только придет Петя».
— Мне рассказали, как Вы быстро отреагировали, обнаружив отсутствие Николая Ароновича. Вы у нас теперь герой. Можно сказать, спасли жизнь руководителя бункера.
Бегемот не уловил иронии, ему была приятна и эта похвала от Соболева.
— Да, не стоит меня хвалить, я выполнил свой долг. А как Вы? Вы же тоже были на поминках? — спохватился Бегемот. Этикет требовал поинтересоваться здоровьем собеседника.
— Я выпил только рюмку и съел один блин. Потом я вынужден был уйти, дела призвали. Как оказалось, к счастью.
— А как Тер-Григорян? — вспомнил про партнера Элькина Бегемот. — Я его в списках отравившихся не видел.
— Гамлет Мишаевич в порядке. За столом он тоже выпил только три рюмки и съел три блина. А вот Альберт и его подруга в тяжелом состоянии, они без сознания, до настоящего времени под капельницами. Их состояние на данный момент самое тяжелое, если, конечно, не считать девятерых умерших.
— А кто умер? — заинтересовался Бегемот. В его списках таких не значилось. Соболев взял списки и карандашом обвел фамилии.
— Так, напомните Николаю Ароновичу про связь в пятнадцать часов. Я полагаю, что Вы сможете прийти с ним?
— Благодарю, я, конечно же, приду вместе с Элькиным.
Соболев ушел. Бегемот стал размышлять о том, кому было бы выгодно отравление, но так и н успел прийти к определенному выводу, поскольку неожиданно для себя уснул.

Проснулся он в районе двенадцати часов дня. Потянулся и не понял, почему его ноги вдруг во что-то уперлись. Он сел и огляделся, пытаясь сообразить где находится. Увидел спящего в кресле помощника Элькина и вспомнил перипетии прошедшей ночи и утра. Он поднялся, прошел в спальню Элькина, стараясь как можно легче ступать. Элькин спал. Медсестра тоже спала в кресле. Он дотронулся до ее плеча, она вскинулась.
—Как он? — шепотом поинтересовался Бегемот. Медсестра знаком показала ему, что все нормально. Элькин вышел в кабинет, разбудил Петра.
— Я пойду переоденусь, ты просыпайся, как только проснётся Элькин, позвонишь, — распорядился Бегемот.
— Хорошо, Анатолий Ефремович, — сладко потянувшись, согласился помощник.
Звонок от помощника поступил через час, когда Элькин уже закончил приводить себя в порядок и размышлял, не позавтракать ли ему. Но ночное происшествие не позволяло расслабиться. Ему все еще мерещилось ночное промывание желудка, и не только желудка, поэтому он склонился в сторону — просто попить минеральной воды из бутылки.

Когда Бегемот вошел в кабинет Элькина, помощник ему сразу закивал на спальню:
— Проснулся, моется и одевается. Сказал, скоро будет.

Элькин был бледным и осунувшимся, но выглядел, по мнению Бегемота, несравненно лучше, чем до отравления. Он кивком головы отпустил помощника, потом повернулся к Бегемоту:
— Ты завтракал? Хотя уж впору обедать.
Бегемот затряс головой:
— Нет, Ароныч, я как вспомню медицинские промывания, так у меня пропадает аппетит. Может скину в весе. Вчера после процедур почувствовал такую легкость, хотелось летать, но ходить не мог. Ты уж извини, что пришлось ночевать в твоем кабинете.
— Толя, я тебе очень благодарен, что ты мне спас жизнь. Вовремя вспомнил обо мне. — как-то застенчиво сказал Элькин. — Ты знаешь, я, когда умерли Наташа и Дима, и на следующий день, и в день поминок я не хотел жить. Мне было незачем жить — два самых дорогих человека умерли. Я хотел умереть. А потом, ночью, когда понял, что это не просто рвота от перепития, а намного серьезнее, я тоже хотел умереть.
А потом, когда сознание стало путаться, я увидел старую с косой. Она уже замахнулась и щерила свой беззубый рот, вот тогда, Толя, я понял, что хочу жить, что очень хочу жить.
Пусть с такой потерей, пусть в этом бункере, пусть без солнца и ветра, но хочу жить. Да, что там говорить, Толя, спасибо тебе, ты сориентировался вовремя. И хотя сам не мог еще ходить, спас меня. Пойдём, — вдруг спохватился Элькин, — мы опоздаем на связь с Раменками.

Перед глазами стоял неясный силуэт, Аликберов шире открыл глаза, попытался сфокусировать взгдяд.
Над его кроватью стояла медсестра — это была высокая, рослая и изрядно молчаливая женщина, и Аликберов почему-то думал, что раньше она работала в какой-нибудь клинике для душевнобольных, уж слишком она была сильна.
— Что происходит? — осведомился Аликберов.
Медсестра молчала.
— Заражение? — колыхнулась в голове вице-премьера паническая мысль.
— Нет, — качнула головой медсестра, — массовое отравление, масштабы ещё не удалось установить, но пострадавших очень много. Нам нужно собираться через тридцать минут сеанс связи с Раменками. Я зайду за вами через десять минут, — сказала медсестра, отсоединяя трубку капельницы, — надеюсь, вы сможете одеться самостоятельно.
— Вполне смогу.
Медсестра развернулась и вышла из палаты. Аликберов откинулся на подушку, подумав, что может полежать ещё минуты три. Отравления нам только не хватало, нужно как можно скорее установить связь с Раменками. Обстановка в бункере продолжает накаляться: стрельба, сейчас вот — отравление, только мятежа нам не хватало! А мятеж был вполне возможен, в жилом и техническом секторах обстановка было крайне нестабильная. Не говоря уже об обитателях сектора УЛЬТРА. Честно говоря, то, что творится в УЛЬТРА Аликберов представлял себе слабо, слабо представлял он и то, что сейчас творится на Периметре. Мысли ускользали, невозможно было сосредоточиться, Аликберов не мог сказать, о чём он сейчас имеет чёткое представление. Что-то неуловимо важное ускользало из памяти.

На сеансе связи с Раменками присутствовали Элькин, Бегемот, Тер-Григорян и Соболев, а также техник, который должен был следить за исправностью оборудования. Разговор должен был вести Аликберов, но он пока задерживался. Ожидание было напряженным. После того, что всем пришлось пережить этой ночью, все были напряжены и взбудоражены.
Спокойно себя вёл только Соболев, он как всегда прекрасно выглядел: чистый отутюженный костюм, белая рубашка, скромные серебряные запонки, гладко выбритое лицо и безупречная причёска.
На его фоне все остальные присутствующие выглядели блекло.
Тер-Григорян был чернее тучи, он не заботился об имидже, врачам так и не удалось спасти его брата, и Альберт сейчас находился в тяжёлом состоянии. Элькин и Бегемот всё ещё были очень бледны.
Мундир на генерале почему-то висел тряпкой и даже награды, казалось бы, утратили былой блеск.
Сеанс связи было решено провести в одной из переговорных комнат, которая представляла собой небольшой зал со столом, кожаными креслами и встроенной системой конференц-связи.
Наконец медсестра прикатила коляску с Аликберовым. Вице-премьер выглядел лучше многих, но его правая рука была перевязана и находилась сейчас в специальной поддерживающей конструкции, которую обычно используют при переломах. На плечи Аликберова был накинут пиджак, под которым виднелась рубашка больничной пижамы.
Странно было это видеть, с Раменками должна была осуществляться лишь голосовая связь, а выстроились все как на параде.
— Вы готовы, Аркадий Бениаминович? — официальным тоном спросил Элькин.
— Да.
— Тогда начнём.
Аликберов встал с кресла и пошатываясь подошел к консоли связи, было видно, что он находится под действием сильных обезболивающих препаратов. Разговор было решено вести через специальную консоль, которая могла в режиме реального времени записывать разговор. Обычно такие консоли использовались для видео-конференцсвязи и онлайн-конференций. Сейчас большой монитор, находившийся над панелью с микрофонами, был выключен.
От использования стандартных спецтелефонов и раций решили отказаться, дабы обеспечить этому важному разговору максимальную публичность и прозрачность. Никто из присутствующих не знал, что сейчас происходит в городе. Было известно лишь то, что там идут бои, но никто не брался сказать, какая сторона одерживает верх. Все присутствующие очень надеялись, что этот сеанс связи прояснит ситуацию с антидотом и даст обитателям бункера новую надежду.
Техник нажал несколько кнопок на консоли. Из колонок раздались хлопки и шипение, но в скором времени эфир стабилизировался. Техник кивнул в знак того, что можно начинать вызов. Аликберов склонился над микрофоном:
— Раменки, приём, говорит ЦКБ Управления делами Президента. Говорит ЦКБ — ответьте.
Примерно пять минут Аликберов пытался дозваться до Раменок. Наконец ему ответили:
— Слышим вас хорошо ЦКБ! Как обстановка?
На лицах всех присутствующих отразилась нескрываемая радость.
— Говорит Аликберов, ситуация штатная, — ответил Аликберов, было видно, что ему трудно формулировать мысли на военный манер, — бункер герметичен. Наземные силы ведут оборону. Могу ли я поговорить с Премьер-министром Мышкиным?
— Конечно, я передам Дмитрию Анатольевичу о Вашем звонке. Он ответит примерно через пять минут.
Подождать пришлось не обещанные пять минут, а более десяти. Бегемот уже начал волноваться, не прервалась ли связь, как вдруг из динамиков раздался знакомый голос:
— Привет, Аркаша! — в голосе звучали приветливые, но, вместе с тем, извиняющиеся и нерешительные нотки.
— Привет, Дим! — то, как Премьер поприветствовал Аликберова, вселяло ему надежду на восстановление былых дружеских отношений.
— Как ты там? — очевидно Мышкин решил вести этот разговор исключительно в неформальном русле.
— Стараниями Анатолия Евремовича и Дмитрия Оттовича, хорошо. Как у тебя дела? Как там вообще все?
— Тоже хорошо. И у меня для тебя отличные новости, — чувствовалось, что в этот момент Мышкин улыбался, — мы победили Вирус! Профессор Карпов начал серийное производство вакцины. Всего я тебе сейчас конечно сказать не могу, вдруг линии прослушиваются, поэтому подробности будут изложены в точке рандеву, также там будет небольшой подарок для узкого круга лиц, — загадочно пообещал Мышкин, — я сейчас не могу больше говорить, у меня скоро совещание. Переключаю тебя на моего секретаря, он сообщит тебе координаты.
Через две минуты на связь вышел секретарь Мышкина и продиктовал им координаты, место встречи оказалось недалеко от территории МГУ. Явиться туда надлежало послезавтра, по словам секретаря, там их должен будет ожидать некий ящик, который будут охранять люди из Раменок. Окно для визита составляло три часа, начиная с 10.00. Также для встречающих была выделена отдельная частота для связи.
Естественно, что слова Премьера всех воодушевили, но сообщать об этом широким народным массам пока не стали. Вначале нужно было всё проверить и забрать груз из точки рандеву. О том, что там находится, предположения были самые разные. Аликберов полагал, что Мышкин пришлёт им несколько коробок с вакциной, более осмотрительные Буров и Соболев говорили о том, что небезопасно выносить вакцину из бункера, так как она может попасть в руки заражённых.
Сошлись на том, что вероятность того, что в ящике будет вакцина крайне мала и, скорее всего, там будет нечто другое. Но вот что?
Аликберов предложил отправить Мышкину ответную посылку, в знак дружбы и признательности. Помимо всего прочего, зная увлечение Премьера техникой, в посылку решили положить эксклюзивный золотой коммуникатор Titano Beretta d’Oro. Задняя панель этого айфона была отделана позолоченным титаном и редким красным деревом, и при этом стилизована под рукоятку итальянской «Беретты», Аликберов считал, что телефон в виде пистолета должен был подчеркнуть решительный и бескомпромиссный характер Мышкина.
Услышав такую характеристику Мышкина, присутствующие мысленно улыбнулись, но предпочли согласиться с Аликберовым, ведь Премьер сейчас был их единственной надеждой на спасение.
Группу было решено отправить в точку рандеву на вертолёте. Аликберов вначале порывался лично туда лететь, но Соболев мягко напомнил всем, что пилотом вертолёта является заражённый, а бункер не может себе позволить потерять такого ценного человека как вице-премьер.

БОЛЬШАЯ ИГРА
Бункер под «ЦКБ с поликлиникой» Управления делами Президента, Москва,
ул. Маршала Тимошенко, 23-ый день после Заражения.

Николая предупредили о новой операции в МГУ за день. Его вечером вызвал Максим и завел разговор издалека:
— Я знаю, что ты проходишь курс молодого бойца под началом Ворона?
— Ну, тренируюсь, — ответил Николай. С первой операции он все дни проводил с Вороном, даже ходил с ним на дежурство. Ворон рассказывал ему про современное оружие, показывал то вооружение, которое было в бункере. С секундомером в руках контролировал одевание ОЗК, противогаза. Они посещали тир. И даже дважды выходили на Периметр, где Николай учился свободно двигаться в ОЗК и с полным снаряжением. В общем, все дни его были заполнены тренировками.
— Он уже восемьдесят из ста выбивает, — похвалил его Ворон, — и научился стрелять без раздумий, надеюсь, — все же с сомнением добавил Ворон.
— Ну и хорошо, — подытожил Максим, — приказать тебе не могу, ты пока человек штатский, но, если хочешь, то могу взять тебя за периметр в МГУ.
— Согласен! — закричал Николай.
— Да, подожди ты! Я хочу, чтобы ты понимал, что с нами опять полетят зараженные, ну а вертушку поведет Кондор. Сам понимаешь, они могут в любой момент мутировать. Мы рискуем жизнью, но даже не это самое важное. Все эти люди пока еще не мутировали, долгое время и это может произойти в любой момент. Мы успели стать командой, но в случае чего придется стрелять в того, кто вчера был рядом с тобой и кто спас тебе жизнь. Ты готов к этому?
— Нет, не готов, но я буду стрелять! Я хочу не только лететь сейчас, я хочу быть бойцом отряда. Правда, я еще многого не умею, я был не военным человеком, готовился защитить кандидатскую, а потом начать делать большую карьеру в МГУ, но сейчас никого не интересует роль армии в государственном управлении Японии, поэтому я хотел бы сменить профессию и стать бойцом вашего отряда. Тут у меня уже есть друзья. Я надеюсь, — уточнил Николай, взглянув на Ворона.
Ворон хлопнул Николая по плечу:
— Правильно мыслишь, аспирант! Тут если упадешь телом — поднимут, а если упадешь духом — затопчут, поэтому я считаю, что твой выбор правильный.
— Лады, полетишь, а на счет отряда, то, думаю, Соболев не будет против, — решил Максим. — Через час сбор для обсуждения плана полета. Завтра выход на периметр и обсуждение всех деталей с верхней группой.
Обсуждение всех деталей затянулось за полночь. В районе часа ночи пришли Соболев и Клён. Макс им кратко доложил о плане операции.
— Кроме доставки гуманитарной помощи «студентам», вам необходимо будет еще подсесть вот в этой точке, — Соболев ткнул в карту, — и забрать ящик. Тут будьте особенно осторожны. Вертушку не сажать, только подсесть. Ящик должны забрать капитан Краснов и Липа из верхней группы. И сразу улетаете. Связь с Раменками на частоте двадцать семь сто тридцать пять.
— Это площадь Индиры Ганди, — определил Николай. — Она недалеко от спортивного комплекса и стадиона МГУ. Там тоже есть..., был, — поправился он,— дом студентов МГУ.
— С кем Вы в прошлый раз контактировали? — спросил Клён Николая.
— С начальником службы биологической и химической защиты МГУ Кульковым Федором Анатольевичем. Он был доцентом, жил в квартире в МГУ и у него было прозвище Репка.
— А почему Репка? — заинтересовался Максим.
— А он похож на Репку, — ответил Николай. — А летом еще ходил в шляпе с пером, вот студенты и прозвали.
— Так, вот, задача у тебя, Крол, прежняя, — констатировал Клён, — необходимо завязать тесные отношения со «студентами», такие, чтобы они перетекли в многолетнюю дружбу, чтобы «студенты» детям своим рассказывали об этой дружбе.
Максим, Ворон и Леший с изумлением уставились на Клёна. На их лицах был вопрос: «Многолетнюю?»
— Вы, ребята, наверное, рассчитываете, что просидите в бункере максимум месяц? — спросил Клён. — А я думаю, что, если не будет изобретен антидот, то сидеть в бункере будем очень долго, поэтому тоньше надо работать. Продумывать и просчитывать все на долгосрочную перспективу. Выход на периметр завтра в двенадцать дня. Да, — обернулся он уже на выходе,— Крол, мне предали, что вы у Кондора брали уроки стрельбы из самострела? Весьма похвально! Макс необходимо в свободное время всем начинать обучаться этому виду спорта, — слово «спорт» было произнесено с ударением, поэтому никто из присутствующих не усомнились в том, что спорт этот нужный. — Ещё бы я порекомендовал, поучиться бросать бумеранг. Весьма развивает навыки меткости. Чудное оружие для тех, кто умеет им пользоваться. До завтра, господа!
Соболев вместо прощания кивнул всем.
— Ну, что же, ребятки, нам тоже необходимо в кроватку, — произнес Макс, — пойдемте спать.
Они дружной толпой вышли из кабинета и разбрелись в разные стороны. Ворон и Леший остались в УЛЬТРА, Николай отправился к себе в Жилой, а Макс — в ВИП.

Весь следующий день прошел в хлопотах. Вначале долго шли за хмурым и немым прапором в окружении десятка вооруженных бойцов. К такому сопровождению все уже привыкли, с вопросами к прапору не лезли. Но оказалось, что прапор вовсе н немой, на вопросы Клёна он отвечал подробно и, как показалось Николаю, с удовольствием. Николаю даже показалось, что он улыбался, закрывая за ними последнюю дверь.
В коттедже их уже ждали Кондор, Липа, Гравий, Колода и капитан Крас.
— Рад, други, что вы не мутировали, — Ворон стал хлопать всех по плечу. Остальные поздоровались рукопожатием. — Надеюсь, еще долго будете радовать нас.
— К делу, — распорядился Клён, когда все поздоровались.
В течение двух часов обсуждали и уточняли план операции. Николай сел так, чтобы быть лицом к окну. «Как же я, оказывается, люблю осень и это серое московское небо. Ещё бы вдохнуть московский воздух, пусть загазованный, но не из противогаза», — размечтался он, несколько отвлекшись от обсуждения.
После уточнения всех деталей, раз уж вышли на поверхность Клён попросил Кондора дать всем уроки стрельбы из самострела и метании бумеранга.
— Да, Вы сами, Клён, кого угодно научить можете. Ладно, выбираем по арбалету и бумерангу и пошли на полигон.
Полигоном Кондор называл пространство за коттеджем. Там он поставил мишени. Николай вышел на улицу. Небо было серым, но видно было, что эти облачные массы вверху перемещаются. Время от времени в разрыве облаков показывалась синее небо. Каждый раз, когда Николай выходил на поверхность, щемило сердце. Никогда раньше он не задумывался о том, насколько это прекрасно, просто выйти на улицу и прогуляться по траве.
— Эх, подышать бы! — Николай не заметил, как произнес эти слова вслух.
— А ты сними противогаз, проведем эксперимент, через какое время мутируешь, — посоветовал Ворон, наблюдая как Клён вкладывает стрелу в арбалет.
Клён сделал несколько выстрелов.
— Неплохо, — похвалил Кондор.
— Ты покажи к чему стоит стремиться, — попросил Клён, отдавая арбалет Кондору. — На Руси арбалет называли самострел, — продолжил Клён, — считается, что впервые они появились у новгородцев в 991 году, а, возможно, и многим ранее, и использовались при защите города. Самострелы имели в плечах чудовищную силу и пробивали лошадь в железных доспехах. За последние двадцать лет технология изготовления арбалетов шагнула настолько вперед, насколько не могла шагнуть за два тысячелетия. Это очень удобное и эффективное охотничье оружие, а главное бесшумное. Тут одного умения стрелять недостаточно. Здесь нужны решительность, выдержка, холодный расчет, стойкость к внешним раздражителям. А еще умение продолжительное время оставаться незаметным, поскольку необходимо выждать момент и принять единственно правильное решение. Настоящий охотник должен, в первую очередь, позаботится о себе!
Кондор во время лекции Клёна взял арбалет, примерился и начал выпускать стрелу за стрелой с такой скоростью, что наблюдавшие не успевали следить за его руками. Николай с удовольствием наблюдал за изумлением Макса и Лешего. Они с Вороном видели уже этот трюк, поэтому не удивились, когда, глянув в бинокль, увидели, что Кондор стрелами на мишени написал: «Ура». Когда Ворон в первый раз увидел, как стреляет Кондор, он выразился коротко: «Ядрена кочерышка», что было высшей похвалой в его речи.

— Ну, а теперь ты, — уступил Кондор место Николаю. — Покажи класс. Ты уже знаешь как надо заряжать арбалет, как целится и как стрелять.
Николай зарядил арбалет, тщательно прицелился и выстрелил, потом второй и третий раз.
— Весьма недурно, — сказал Клён, разглядывая мишени в бинокль. — Двойка и две семерки. Первый выстрел ты не скорректировал по ветру, а вот второй и третий вполне.
Кондор Ворону, Лешему и Максу стал объяснять технику безопасности:
— Не стрелять вхолостую — сломаете дугу. Не использовать слишком легкие стрелы — опять же выйдет из строя дуга. И главное, не располагать пальцы в зоне движения тетивы — иначе оторвет. Не передвигаться со взведенным или заряженным арбалетом. Ну, это пока не освоитесь и не сроднитесь с ним.
Потом Кондор стал объяснять и показывать, как заряжать арбалет, как метиться, что при этом учитывая. Потом Макс, Ворон и Леший перешли к практическим занятиям, а Николай сел на лавку за их спинами и стал смотреть в небо.
День клонился к вечеру. На западе алел край неба в разрывах облаков. Николаю почему вспомнился такой же осенний день восемь лет назад, когда он вот также сидел на лавке во дворе Главного здания МГУ и смотрел на закат. Тогда у него была вся жизнь впереди: учеба в лучшем ВУЗе страны, любовь и карьера. Учеба закончилась неожиданно быстро. Любовь прошла, потом пришла вторая, третья, потом Николай уже не считал хоровод красавиц вокруг за любовь. А карьера — карьера рухнула не так давно, когда по миру распространился вирус. Николаю стало грустно. Рядом плюхнулся возбужденный Ворон.
— Вот я был дурак, что раньше не попробовал эту стрельбу. Очень завлекательно!— через противогаз прокричал Ворон. — Клён велел выдвигаться, пошли. Сказал, чтобы мы в свободное время осваивали этот спорт охотников, а ещё он покажет как работать с бумерангом.

На следующее утро вылетели, только занимался день. Николай смотрел с высоты полета на родной город, который вдруг стал незнакомым и враждебным. На коленях у него лежал автомат Калашникова, а в набедренной кобуре, одетой прямо на ОЗК, пистолет Макарова. Он уже довольно хорошо стрелял из того и другого, занятия с Вороном здорово ему помогли. В планшете, болтающемся на ремне, у Николая лежало два экземпляра договора о сотрудничестве между бункером ЦКБ и «студентами» МГУ. Они были результатам ночного бдения Николая, привыкшего за три года облекать волю руководства в различного рода договоры, соглашения, претензии и пр. Николай переживал, что никто не одобрит его инициативу, но противиться порыву не мог. Клён, изучив соглашение перед их вылетом, отнёсся к нему благосклонно, и размашисто расписался от имени руководства бункера на обоих экземплярах.
— Кондор, я Раменки. Прием.— Вдруг прервал его размышления позывной, — как слышишь меня? Прием.
— Раменки, я Кондор. Слышу тебя хорошо. — отозвался Кондор. — Подтвердите точку встречи.
— Кондор, встреча в согласованной точке отменяется. Груз для вас оставил в запасной точке. Ориентир два флажка. Как понял меня? Прием.
— Понял тебя хорошо. Сообщите, что случилось? — озвучил пассы руками и противогазом, которые уже давно подавал ему Макс.
— На Раменки произошло нападение, стягиваем войска для отражения.
— Как полагаете, отобьетесь?
— Отобьемся. Конец связи.
— Все слышали? — вышел в эфир Макс. — Кондор, свяжись с Клёном, скорректируй полёт.
— Кондор Клёну. Прием.— переключился Кондор не частоту бункера.
— Слышу тебя Кондор, — отозвался Клен.
— У нас изменение маршрута. Раменки сообщают, что оставили груз в запасной точке. С места встречи ушли из-за ЧС.
—Следуйте в запасную точку. Будьте осторожны. Ваше главное задание —подтвердить сотрудничество со студентами. Остальное все по плану.
— Яволь, команданте, — откликнулся Кондор, потянул ручку управления, заставив «Крокодила» повернуть вправо и уйти вверх, взяв курс на Воробьевы горы.
— Кондор, кто ты по национальности? — спросил Макс.
— Трудно сказать. Как думаешь, если мать шведка, отец австриец, а ребеночек большую часть жизни прожил в Пакистане, кем он будет? — вопросом на вопрос ответил Кондор. — Дитя мира — я. Но по паспорту — россиянин. В прошлой жизни — коммерческий директор ООО «Виллар».
— И как же ты коммерческий директор знаешь и умеешь много из того, о чем даже н догадываются многие военные? — включился в беседу Ворон.
— Да, меня судьба так побросала, что я многое что умею, а ещё больше знаю. И повоевать мне пришлось. Против Коалиции на стороне Талибана и против Хизбаллы, и в тюрьме я сидел. Оттуда меня и выручил Клён, определил учиться, а потом дал работу в России. Так что я такой же русский, как Элькин или Дуче, или бывший шеф Макса. Что, над рекой? — переключился на полёт Кондор.
— Давай.
«Крокодил» на бреющем полете пошел на Москвой рекой. Николай за стеклом в реке увидел множество плывущих мутантов. Они быстро плыли вдогонку за вертолетом, что-то крича.
— Ворон, Колода, работаем, — отдал команду Макс.
— Вот, вам, милашечки, сейчас приготовлю завтрачек. Вот форшмак, а вот ростбиф, — ласково приговаривал Ворон, нажимая на гашетку пулемета. — Вот так, ребятки, сейчас и позавтракаете, чтобы не отвлекаться на пустяки. Мы не вкусные. Не надо за нами гнаться, и студентиков оставьте в покое. Они станут вкусными только когда мутируют.
— Второй круг над набережной, — отдал приказ Макс.
Вертолет поднявшись чуть выше, развернулся и заскользил над Воробьевской набережной. Застучали пулеметы. Николай видел, что многие мутанты переключились с самого вертолета на трупы. Они бежали по набережной, кидались в воду, захватывали мертвые тела, выволакивали их на набережную и начинали рвать зубами. Тут же между ними вспыхивали драки за обладанием более упитанными телами и лучшими кусками. Пулеметы продолжали «косить» тех, кто только что съедал соседа, его хватали и начинали рвать другие. Николая затошнило и он отвернулся от окна, переключив внимание на Липу, которого по инструкции должен был «контролировать». Липа сидел и меланхолично смотрел в окно. Потом вдруг взглянул прямо в глаза Николаю:
— Если я мутирую, обещай пристрелить меня сразу же, — произнес он,— обещаешь?
— Обещаю, — ответил Николай, проглотив ком, застрявший в горле.
Вертолет взял курс на спортивный комплекс МГУ.
— Сделай круг на Главным зданием, пусть удостоверятся, что это мы, — предложил Макс.
Кондор набрав немного высоты, повел вертолет по кругу. Николай смотрел в окно. Ботанический сад не изменился. Там и сям среди зелено-желтой листвы деревьев яркими пятнами выделялись оранжевые, багряно-красные, желтые и белые пятна клумб. В саду, как будто ничего не произошло, продолжали цвести осенние цветы. Яблони склоняли ветки под небывалым урожаем яблок. Красными гроздьями пылали кусты рябины.

На фронтоне секторов В, Ж и Д, обращенных к ботаническому саду и на Москву реку, видны были следы пожаров. Окна были выбиты, а светлый кирпич здания закопчен. Со стороны улицы Лебедева и Ломоносова следов пожара не было. «Оно и понятно. В наших секторах жили в основном аспиранты. Может и моя квартира цела ещё. Может поговорить с Максом и сгонять, взять кое что?» — задумался Николай.
«Крокодил» тем временем завершил облет, зависнув над спортивным стадионом. Все прильнули к иллюминаторам и высматривали сверху флажки.
— Вон они, — показал рукой направление Липа.
Вертолёт стал снижаться, стараясь подсесть как можно ближе к флажкам. Когда до земли оставалось несколько метров, то всем стало видно, что флажки представляли собой две красные тряпки, завязанные на поваленных футбольных воротах. Ворота образовывали, как бы, нишу, под которой стоял ящик.
— Работаем, — произнес Макс.
Липа открыл дверь вертолета и спрыгнул на землю. Вертолет отлетел на середину стадиона и приземлился. Ворон, Леший спрыгнув на землю, стали подхватывать передаваемые из вертолета ящики и рюкзаки. Ворон помог Николаю одеть на спину рюкзак, подхватил второй накинув его на одно плечо.
— Вперед, послы доброй воли,— эта команда Ворона уже становилась традицией. Ворон, подхватив калаш на перевес, побежал к выходу со стадиона. Капитан Краснов и Леший, взявшись за ручки ящик, понесли его вслед за Вороном, второй подхватили Гравий и Колода. Николай замыкал шествие. В его обязанности входило обеспечивать тылы. Накануне Ворон не только подробно инструктировал его на предмет, что должен был делать Николай, но заставлял его производить все необходимые действия. В том числе на предмет штатной ситуации.
Выбегая из ворот стадиона, Николай видел, как из вертолета появился Кондор, и направился в сторону Липы, сдвигающего в сторону ворота. За стеклом в кабине вертолета маячил Макс.
— Веселей, — подбадривал их Ворон. — Будете тащиться, буду петь вам марш.
Группа пробежала между кустов сирени, мимо открытых спортивных площадок, выбежала в липовую аллею, а затем двинула по прямой до выхода с новой территории МГУ.

Новой эту территории называли лишь потому, что ее застройка началась уже после открытия Главного здания, физического, химического, биологического корпусов университета, спроектированных ещё при Сталине в едином монументальном стиле, однако далеко не все объекты Отец Народов смог узреть — он не дожил до завершения этого грандиозного и масштабного проекта. Но был идейным вдохновителем архитектора Льва Руднева. Комплекс зданий был решен им подчеркнуто скульптурно, поскольку он считал, что «воздух омывающий здание, не меньше участвует в композиции, чем само здание». Парадный подход к Главному зданию обеспечивали с юго-запада обширный двор между физическим и химическим факультетами, который впоследствии засадили дубами и украсили памятником Михайлы Ломоносова, откуда и пошло название — Ломоносов. А со стороны Москвы-реки парадность была создана из зеленых аллей, площадей и партеров. По слухам, циркулирующим в МГУ с самого его открытия, именно Отец Народов личным росчерком распорядился вокруг зданий МГУ высадить яблони, чтобы студенты в лихие годины не голодали. Архитектор пережил своего идейного вдохновителя всего на три года.
Кстати, корпуса новой территории тоже были построены в одном стиле, но как назвать этот архитектурный стиль, Николай не знал. Первый и Второй гуманитарные корпуса представляли собой два узких параллелепипеда, сотворенных из металла, бетона и стекла. Они одинаково унылыми коробками смотрели один на проспект Вернадского, второй на улицу Лебедева, единственную улицу столицы не имевшей нумерации домов. «И славное имя архитектора уже не осталось в памяти потомков», — подумал Николай, зыркая по сторонам и назад, насколько позволял противогаз. Новая территория была славна своими спортивными площадками, часть из которых не так давно покрыли искусственным покрытием, и аллеями лип, голубых елей и зарослей сирени.
Перебежав улицу Лебедева, группа остановилась перед закрытыми на замки воротами. С тех пор, как в непосредственной близости возле вод Москвы-реки стали собираться муты, «студенты», не успевшие мутировать организовали охрану здания.
Перед воротами Николай и Ворон поменялись местами. Теперь Ворон, сбросил в плеч рюкзак, закрывал тылы, а Николай выдвинулся вперед, так как его хорошо знали жильцы общежитий. Крас, Леший, Колода и Гравий опустили ящики на землю и заняли круговую оборону.
— Макс, Ворону. Подошли к зданию. Пока все идет в штатном режиме. Как у вас? — вышел на связь Ворон.
— Ворон слышу тебя хорошо. Выполняйте операцию. У нас все нормально. Ящик погрузили. Ждем. В случае ЧС прикроем с «Крокодила», — успокоил Макс.
Николай стоял перед воротами и видел, как со стороны здания через двор к нему идут доцент Кульков и проректор по науке Лещин. Проректор близоруко щурился. «Как всегда, потерял очки»,— подумал Николай.
— Здравствуйте, Анатолий Алексеевич, — закричал Николай. Голос его глухо доносился из-под противогаза.
— Николенька, — узнал его старый профессор, — я рад, что ты жив и даже не заражен.
— Здравствуйте, Федор Анатольевич, — поздоровался с Кульковым Николай.— Как вы тут? Много ли наших живы?
— Здравствуйте, Николай. Кое-кто умер. Ваш сосед по блоку, например, мутировал. Пришлось убить Верницкого. У нас теперь коммуна. Мы выбрали руководство. Палач. Разработали правила.
— Очень жестокие правила, Николенька, вступил в беседу профессор. Убиваем всех, кто подвергся мутации. А это всё наши студенты! Я их помню, когда они ещё были первокурсниками. Никогда не думал, что придется поддерживать такой режим!
— А куда деваться? — очевидно, продолжая давний спор, спросил у проректора Кульков.
— Очень много, Коленька, подверглось мутации аспирантов с юридического факультета, студентов с философского, международного права и политучений. Наиболее крепче оказались студенты мехмата, физического и химического факультетов, особенно те, кто приехал из Сибири. Я всегда утверждал и буду утверждать, что именно Сибирью будет произрастать Россия! — повернулся к Кулькову профессор. — Я вам всегда, батенька, об этом говорил. Не помните?
— Да, помню я, помню, Анатолий Алексеевич. Николай Михайлович не для дискуссии сюда прибыл.
— Конечно, конечно. Извините, — засуетился профессор. — что же мы вас держим за воротами. Пойдемте.
Профессор потянул Николая за рукав к проходной.
— Для безопасности оставили один вход, остальные или закрыли на замки или заварили, — сообщил он Николаю. — Ночью всё закрываем и сами закрываемся в комнатах и блоках до утра. А утром дежурные по этажу делают проверку и докладывают. Иногда ни одного мутировавшего, а иногда по десятку человек. Вначале пробовали изолировать, но они обладают такой нечеловеческой силой, что справиться с ними нельзя. К тому же теряют душу, становясь животными. У них остаются только инстинкт поесть, другие пропадают.
Николай прошел во двор сектора «Б». Наискосок через весь двор белела надпись, сделанная ещё весной каким-то влюбленным студентом: «Прекрасной Кокаревой Валерии из прекрасного града Армавира сии слова: люблю!!!» Николай помнил, что эта надпись вызвала гнев завхоза, он приказал стереть ее. Дворники занимались этим целый день, а наутро она появилась вновь. Завхоз пытался отследить нарушителя через камеры наблюдения, но оказалось, что в этом месте по центру двора слепая зона. Так надпись и осталась радовать всех своим оптимизмом и какой-то неуловимой энергией. «Вот мир рухнет, — подумалось Николаю,— можно сказать, что уже рухнул, а надпись живет. Где интересно теперь эта Кокорева Валерия?»
Между тем по знаку бывшего доцента, теперешнего председателя коммуны, Кулькова, из здания вышли пятеро молодых парней и заспешили навстречу.
— Вот этот молодой человек теперь у нас палач, — профессор показал на широкоплечего молодого парня с добрым лицом, очень сильно напомнившего Николаю медведя-панду. «А если палач мутирует?» — в «ухе» внутренней связи раздался голос Ворона. Николай закрутил головой, но Ворона нигде не обнаружил. Не увидел он и Гравия с Колодой. Во двор с ним вместе вошел только Крас, прикрывая Николая сзади, так на всякий случай.
«Отставить разговорчики», — вновь ожило «ухо» уже голосом Макса. — «Работаем.»
— Федор Анатольевич, —обратился к Кулькову Николай, — в этих двух ящиках и рюкзаках медикаменты: антибиотики, бинты, другие лекарства. Немного оружия и патронов. Как вы просили в прошлый раз. Вы распорядитесь, чтобы их освободили, у нас напряженка с тарой. В следующий раз некуда будет паковать. А вот тут соглашение. Полагаю, что нам необходимо юридически оформить наше сотрудничество. Вы пока ознакомьтесь, я подожду.
Николай отошел немного сторону: «Макс — Кролу. Можно я сбегаю в свою комнату. Заберу кое-какие вещи?» Он услышал, как Макс вздохнул: «Беги уж, но только в сопровождении Краса. Крас, как слышишь меня. Прием.» «Макс, Слышу тебя хорошо. Прикрою».
Николай вернул к Кулькову:
— Федор Анатольевич, можно ли мне сбегать в свою комнату в общаге, забрать кое-какие вещи?
— Хорошо, Николай. Иди. Ключ возьмешь на коридоре. Там теперь никто не живет.
Николай махнул рукой капитану Краснову и побежал в сторону своего сектора. Они миновали вестибюль, несколько выщербленных ступеней и оказались возле лифтов. Николай на автомате нажал на кнопку вызова лифта. К его изумлению дверь лифта открылась. Они вошли в лифт и поднялись на девятый этаж. Николай заглянул в блок, где раньше дежурили коридорные.
— Евдокия Павловна? — с удивлением воскликнул он.
— А чего ты удивляешься, Коля. А где мне ещё быть? Не могу же я пешком уйти в Подмосковье. Транспорт-то не ходит. Вот теперь вечная дежурная, — сообщила седая женщина с затейливой прической на голове. — Тебе, наверное, ключик от комнаты?
— Да, хотелось бы. Прямо дежавю какое-то!
— А ты знаешь, Алёшеньку-то убили. Он мутировал, на меня бросился, но тут как раз был Василий, он его и пристрелил. — сообщила словоохотливая дежурная.
Николай взял ключ и пошел в конец коридора к своему блоку. Он шел по коридору будто и не было тех двадцать с лишним дней, проведенных в бункере. Каждая щербинка в паркете была знакома и будто ничего не изменилось. Но на нем был ОЗК и противогаз, а сзади его подстраховывал Крас, которого он будет вынужден пристрелить, если тот мутирует. «Вот жизнь, жестянка, как все повернулось» — подумал Николай, заходя в свою комнату. На полу и мебели лежал слой пыли. Николай достал с антресолей чемодан, открыл шкаф и стал доставать из него костюмы, обувь. Потом вдруг передумал. Загрузил в чемодан всю литературу и не оконченную диссертацию, положил ноутбук. Сверху пристроил два спортивных костюма, кроссовки и кеды. Закрыл чемодан. Осмотрелся по сторонам. Взял со стола фотографию матери, положил ее в планшет, где раньше было соглашение о сотрудничестве.
— Все, Крас, я готов. Пошли.
Крас до этого молча наблюдавший за манипуляциями, кивнул головой, открыл дверь и осторожно вышел в коридор. Николай подхватил чемодан, потом опустил его на пол и присел на кровать.
— Присесть на дорожку, — прокомментировал он. — как говорится, спасибо этому дому, пойдем к другому.
Он решительно поднялся и, взяв чемодан, зашагал вслед за Красом.
«Студенческое» сообщество ящики и рюкзаки уже не только разгрузило, но и загрузило вновь.
— Николенька, мы вам в ящики положили яблочек, а в рюкзаки поставили ведра с облепихой и рябинкой из ботанического сада. Рябинка — хороша. Специальный сорт был выведен, крупный и не горький, просто приятная горчинка. Днем у нас бригады собирают плоды. Мы приспособились их сушить в печах в столовых, заготавливаем на зиму, дух на всё МГУ, — сообщил профессор, который уже стоял во дворе и распоряжался молодыми парнями, выносящими на улицу ящики. — Если вы не против, то они помогут вам их донести до вертолёта.
— Макс, Красу, — услышал в «ухе» Николай. — Студенты хотят помочь с погрузкой ящиков в вертолёт. Подарили яблоки. Какие будут указания? Прием.
— Пусть помогают, — коротко распорядился Макс.
Из здания на крыльцо вышел доцент Кульков, протянул Николаю бумаги:
— Вот соглашение, мы подписали. Готовы к сотрудничеству. Вот списки товаров, которые мы можем обменять. Конечно, не много... А это списки, что нам необходимо. А это наши предложения по связи. Мы, благодаря, мальчикам с мехмата, имеем возможность общаться с некоторыми бункерами. Кроме этого, мы можем предложить кое что из оборудования, если ваш бункер, конечно, это интересует. Мы пытаемся спасти всё оборудование лабораторий МГУ. Конечно, сами пытаемся что-то сделать, но сам понимаешь, мутацию не остановишь. А вы может там в бункере что-то и придумаете, остановите это безумство. Указание уважаемого Клёна мы выполнили, в целости всё сохранили... Да, ладно, Николай Михайлович, что там говорить, надеюсь не мутирую в ваш следующий прилет. Рад был тебя повидать.
Николай попрощался с доцентом, обнялся с профессором, помахал рукой окнам, из которых выглядывали студенты и вышел со двора.
— Построение то же, — услышал в «ухе» голос Ворона, — группе окружить студентов. Крол замыкающим.
Николай побежал вслед за группой, разом материализовавшейся будто из воздуха. Николай огляделся по сторонам и подумал: «Интересно, где они тут на достаточно открытой местности могли прятаться?»
На аллее новой территории Николай обернулся и посмотрел на Главное здание МГУ. Величественный шпиль со звездой будто плыл в нестерпимо голубом небе. Серп, молот и колосья пшеницы на гербе продолжали утверждать ценность социалистических устоев. Отсюда из аллеи казалось, что все осталось по прежнему, только асфальтовые дорожки не были выметены и опадающая листва шуршала под ногами их группы.
— Макс, Ворону. Мы на подходе. — сообщил Ворон в эфир. Николай слышал шум винтов вертолета. Кондор готовился ко взлету.
Группа вбежала в ворота стадиона. Недалеко от вертолёта с автоматами на изготовку, готовые в любой момент стрелять стояли Кондор и Липа. «А как же вертушка»,— изумился Николай.
Ящики погрузили быстро, потом забросили рюкзаки и чемодан Николая, который все это время перемешался на одном из ящиков. Сопровождающие побежали к воротам, группа быстро запрыгнула в вертолёт. Правда, к Николаю слово «запрыгнул» совсем не относилось. Он быстро забрался по лестнице. Последним в уже подвисший вертолёт запрыгнул Липа. Только в вертолете Николай понял, что на кресле пилота сидел Макс.
— Ну, давай, команданте, меняться местами, — перехватив ручку высоты, предложил Кондор. — Ты, молодцом, хорошо держал вертушку, будет толк.
Кондор как только оказался в кресле, поднял вертолёт над стадионом и взял курс на ЦКБ. Николай, бросив взгляд в окно, вдруг увидел, что в сторону МГУ от Воробьевых гор бегут мутировавшие.
— Ёкорный бабай, они опять за старое! Желают пообедать, — произнёс Ворон.
— Кондор, делай разворот над безумцами. Ворон, Колода к пулеметам. Остальным приготовиться стрелять из окон,— отдал команду Макс.
— Крол, что там в бумаге о связи?
— Сейчас, командир, — почти по уставному ответил Николай, доставая из планшета бумаги. Из планшета выпала фотография матери. Николай, увлеченный тем, чтобы быстрее найти нужный документ, этого не заметил. Фотографию подобрал капитан Краснов.
— Частота двадцать пять тринадцать, — нашёл Николай нужное.
— Возьми, уронил, — капитан протянул Николаю снимок. Николай смутился и быстро спрятал его в планшет. Потом по примеру остальных стал открывать иллюминатор.
— Кондор, свяжись со студентами, скажи, что поддержим с воздуха, и давай на бреющем над площадью, — отдал приказание Макс.
Кондор развернул «крокодила» и зашел над площадью. Безумцы бежали большой толпой, в руках у них были палки, куски арматуры. Николай видел, как один здоровый бородатый мужик раскрутив кусок трубы, швырнул ее в небо, пытаясь сбить вертолёт.
— Ох как размахнулся? Сейчас тебе, миляга, мало не покажется.

Пулемет Ворона застрекотал. Следом откликнулся пулемёт Колоды. Затем рядом раздалось «та-та-та» калаша капитана Краса. Николай посмотрел в ту сторону. Крас, высунувшись из иллюминатора наружу стрелял из автомата.
Николай увидел, что Гравий и Липа одевают на себя какие-то ремни и лямки. Перехватив его взгляд, Липа хохотнул:
— Сбруя. Новая разработка, команданте Кондора.
Когда лямки и ремни были закреплены за борт вертолёта, Липа открыл дверь. Оба бойца упали на пол, высунулись из двери с двух противоположных сторон и стали стрелять по мутировавшим из ручных пулемётов.
Николай тоже стал стрелять. Он не видел падал ли кто-то от его выстрелов, но очень хотел надеяться на это. Волна нападавших была отбита довольно быстро.
Николай приподнялся расправил затекшие плечи. Липа с Гравием лежали на полу перед открытым дверью вертолёта, спины их перехватывали широкие кожаные лямки. В руках у них были ручные пулемёты.
— Лежите, янгс, захожу на новый круг, — сообщил Кондор. — как вам моя новая разработка, команданте?
— Голь на выдумки хитра, — похвалил Макс. — Огонь.
Мутировавшие подбирали трупы и бежали к реке, некоторые прямо тут же вырывали из них куски мяса и жадно глотали. «Та-та-та», — азартно застрочили пулеметы Липы и Гравия.
— Ёшкин кот, а мы-то отстали, — вступил в перестрелку Ворон. — Давай, Колода, покажем янгсам, ху из ху.
— Давайте, ребята, врежем им! Они жрать перестали, — закричал Леший, — бегут, но добычу не отпускают.
Вертолёт, поливая свинцом все внизу, развернулся и пошёл над набережной.
— Кондор, отбой. Ложись на курс, — голос Макса звучал глухо.
Липа при помощи Колоды закрыл дверь вертолёта. Кондор потянул за ручку, поднимая вертолет на высоту и разворачивая его на курс ЦКБ.
— МГУ, прием. Это Кондор. Спите спокойно, атака отбита, — вышел на связь со студентами Кондор.
— Счастливого полета, Кондор. Ждём вас снова, — из шумов пробился голос Кулькова.
— Кондор, хочешь яблочка? — спросил Краснов. — Вам, ребята не предлагаю, ваши хоботы не позволят вам насладиться, — добавил, обтирая яблоко о рукав, и сочно захрустел.
Николай сглотнул слюну раз и другой.
— Вкусно? — спросил Леший.
— Никогда ничего вкуснее не ел. Вот оно преимущество зараженных. Ешь, что хочешь, в любое время.
Липа, Гравий и Колода, глядя на Краса, тоже порывшись в ящике достали себе по яблоку. Яблоки были отборные — крупные с красным бочком.
— Вы ещё, ребятки, в хоботах не чувствуете их запаха, — закрыв глаза и глубоко вдыхая запах, сказал капитан.
— Кончай пытки, — застонал Ворон. — Вот, если сейчас мутируешь, вот, точно, даже не пожалею, пристрелю.
— Не переживайте, янгс, подлетаем. Сейчас сядем, схватите один ящичек, другой не отдадим, и побежите рысцой в бункер. Там и запечёте и поедите, — закончил спор Кондор.

Сразу после прилета «нижняя» группа проходила обязательные процедуры: «обезоруживание», «тридцатиминутное бездействие», «прожаривание», «загорание» и «разоблачение», названия, прижившиеся в группе с легкой руки, точнее, язвительного языка Ворона.
С подачи Ворона и группы подучили название: «верхняя» и «нижняя», «бункерная» и «периметровая», «вершки» и «корешки», «красновцы» и «максимовцы».
«Максимовцы» сейчас как раз находились в «тридцатиминутном бездействии» и по традиции травили байки или были, это уж как у кого получится. Очередь в этот раз выпала Максиму.
— Это нахождение под землёй, на самом деле, для меня не первое, — рассказывал Максим. — В самом начале моей службы я попал в сеть подземных строений под городом Омском. Вот там, действительно, размах! Облицованные камнем залы и переходы поражают своими размерами и каким-то могуществом. Мы там жили в течении трёх месяцев, н выходя на поверхность. Было нас 36 молодых офицеров, только что окончивших Военную академию. Целью было — что-то типа, адаптации организма к чрезвычайной ситуации в условиях ядерной войны. Нас доставили туда с ограниченным составом продуктов, мы должны были все вести дневники, где ежедневно описывать своё психологическое состояние и взаимоотношения с другими.
— И писали?— спросил Леший.
— А куда было деваться? Все были на службе, подчинялись приказам, подавали подписку, да и обещали, что после выхода на поверхность дадут по внеочередному званию. Правда, не все после этого остались на службе. Но, кто остался, тот получил звезды, не обманули. Да и выплатили за это время по тройному окладу. Но это не интересно. Среди нас оказался один бывший историк, он и в академии всё время копался в секретных архивах, у него был диплом тоже на какую-то тему, связанную с историей. Так вот он и рассказал нам историю этих строений, куда нас забросили.
— Ты прямо как сказку начинаешь: в тридевятом царстве, тридесятом государстве...
— А ты Ворон не встревай, дай послушать, — перебил Ворона Леший, — твоя очередь следующая, вот и будешь нам травить байки.
— Так вот, по утверждению, Коли. Так звали историка, — уточнил Макс.— Недалеко от Омска раньше стояло Великое Капище Инглии, то есть Великий Храм Священного Первичного Огня. Этот храм был построен из Урал-камня и имел в высоту более семисот метров. Представлял он собой огромное пирамидальное сооружение из четырёх храмов, расположенных один над другим. Внешние стены Храма представляли собой Девятиконечную Звезду Инглии.
— А что это за звезда такая, — спросил Леший, — никогда раньше про нее не слышал.
— Древний ты, Леший. Это же очень просто, — не смог долго молчать Ворон, — эта звезда состоит из трех треугольников в круге. Символизирует Человеческое и Природное начала, также Светой Дух. И прошу сразу запомнить, именно, Светой, Светлый, а не Святой. Три треугольника символизируют Божественное Начало одного из Великих Триглавов, а Внешний Круг — жизньродящуюю Инглию. А все внешнее пространство за Кругом — Единого Творца-Созидателя или Великого Ра-М-Ха.
— Откуда ты это знаешь? — удивился Николай.
— А я на заре своей карьеры был школьным учителем, учил детей истории. И первое высшее образование у меня историческое. У детей, кстати, я научился всяким премудростям и словечкам. Вы не представляете, какие словеса и перлы они выдают! — с энтузиазмом продолжил Ворон. Но был остановлен Лешим, которому хотелось дослушать историю Максима.
— Строительство Капища и строительство города началось в один день, когда Три Луны соединились в одну линию на небосводе. Город был назван Асгард Ирийский.
— Расшифровываю для невежд, — опять вклинился в повествование Ворон. — Град — это город, Ас — это Бог, живущий на земле. Ну а Ирий — это наш Иртыш, знаешь такую реку в Сибири?
— Слушай, Ворон, ещё раз перебьёшь, н только сейчас получишь в лобешник, но и в следующий раз, когда будет твоя очередь, я буду тебя перебивать, — рассердился Леший. — Рассказывай, Макс.
— Да, рассказывать уже почти ничего не осталось. Асград Ирийский стал столицей Беловодья. Там проживали переселившиеся из Даарии Белые расы. Город стал Духовным центром Первичной Веры Родов Расы Великой и Рода Небесного. Затем город был разрушен Джунгарами — предками современных китайцев. Старики, дети и женщины прятались в подземельях Храма, а потом ушли в скиты. Во времена Екатерины второй Староверы-Инглинки переселились в место, где был Асград, там был построен город, получивший название Омск. А помещения и ходы, ушедшего под землю храма использовались с тех пор нашими различными службами: ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ для своих целей. Вот, например, для тестирования состояния человека, каким и была наша группа. Пробыв там три месяца, мы достаточно исследовали эти подземные ходы, но часть из них разрушена, а в другую часть попасть было не возможно, ввиду обвалов, не знаю искусственных или естественных.
— А Инглия, что означает? — спросил Лешей.
— Вот, ёшкин кот, — изумился Ворон, — прослушал целую лекцию, а потом сообразил, что не знает о чём речь! Инглиимз — это, будет тебе известно, никакого отношения к Англии не имеет. Это, чтобы ты знал, Древняя Вера Славянских и Арийских народов. Хотя, Леший, я тебя понимаю, в школе ЭТУ историю не преподавали. Я сам к ней пришёл уже, когда вышел в отставку и стал работать в охране, появилось свободное время. Ладно, ребятки, поскакали в «прожарку», нынче никто из нас не примкнул к «красновцам».
«Поплавившись» при температуре 150 градусов по Цельсию в термокамере, бойцы по одному выскочили в сухое и не такое горячее помещение, а затем по одному стали выходить в комнату, где раздевались, развешивая свои вещи по кабинкам. Ворон продолжал просвещать Лешего, а заодно и Николая с Максимом, относительно значения звезд.
— Вообще есть ещё одна девятиконечная звезда. Это просто девятиугольник без скрещенных внутри линий треугольников. Если внутри ее есть каллиграфия Величайшего Имени, называют ее символ Бахаи или Баха. Символ «Баха» соединяет в себе мир людей, Явителей — это Иисус Христос, Баба, Кришна, Буда, Мухамад и всякие другие Спасители людей, — внес разъяснения Ворон, — соединенные воедино Святым Духом, поэтому она проповедует единство Бога, единство религий и единство человечества.
Болтая, Ворон ловко снимал с себя вначале разгрузку, потом ОЗК, а потом и всю остальную пропахшую потом одежду.
— Эта религия относительно молодая, зародилась в середине девятнадцатого века. А вообще девятиконечная звезда, она же нанограмма, — это стабильность в жизни человека, это девять миров в скандинавской мифологии, связана с девятью индусскими чакрами и другими девятикратными системами. — кричал он уже, отфыркиваясь от струй льющейся из душа воды.
— В следующий раз, дамы и господа, пардон, пардон, одни господа, — оглядев вытирающихся полотенцами товарищей, уточнил Ворон, — я расскажу вам о значении и символике других звезд: пентаграмме, гегсаграмме, септаграмме и октаграмме. А сейчас прошу всех, переодевшихся и чуть не подавившихся в «крокодиле» слюной, отведать яблочек от наливных яблонек из МГУ, а также других, приготовленных нашими прославленными поварами, блюд.
Воспоминание о сочном хрусте яблоками «красовцами» в вертолёте заставило всех прибавить шаг. Через несколько минут группа ввалилась в столовую.
К концу обеда ординарец Соболева сообщил о вечернем сборе в комнате «оперативного планирования». Отдельно было указано на наличие парадной формы.
— Наверное, для разбора полётов, — сделал заключение Ворон.

После возвращения группы с посылкой из Раменок было созвано экстренное совещание, на котором присутствовали Элькин, Буров, Тер-Григорян, Соболев и Аликберов. В посылке оказались некоторые деликатесные блюда, редкие коллекционные вина и, самое главное, четыре именных герметично запаянных шприц-капсулы и флэш-карта с видеообращением Мышкина и некоторой документацией.
На тонком корпусе, сделанном, по видимому, из титанового сплава были выграверованны фамилии тех, кому эти шприц-капсулы были предназначены: Элькин, Соболев, Аликберов, Буров.
Согласно словам Мыскина и документации это был иммуностимулятор, который позволит антивирусу более эффективно работать в организме носителя, капсулы было строжайшим образом предписано не вскрывать, так как в них была создана специальная газовая атмосфера, которая предотвращала распад эссенции иммуностимулятора.
Иммуностимулятор был особым образом специфицирован под индивидуальные показатели организма носителя. Его надлежало вколоть непосредственно перед выходом из бункера, с тем, чтобы он успел оказать должное воздействие на организм. Срок годности иммуностимулятора был ограничен девяносто шестью часами. Именно в течение этого времени нужно было добраться в раменский бункер, где будут проведены первые инъекции антивируса.
Это вызвало самую большую ажиотацию. По словам Мышкина, синтез антивируса всё ещё не удалось наладить в достаточных количествах и внедрить массово. Поэтому, на данном этапе, антивирус будет доступен только ограниченному кругу лиц. Мышкин особо отметил, что пока сведения об антивирусе являются государственной тайной и не подлежат распространению. Премьер с гордостью отметил то, какое значение разработка антивируса будет иметь для России.
Россия будет иметь статус спасительницы мира, что открывает поистине грандиозные перспективы и расклад сил в мире будет теперь совершенно иным.
Теперь вставал вопрос, как сохранить визит в Раменки в тайне и как объяснить обитателям бункера исчезновение их руководства.
— Я полагаю, что выезжать нужно завтрашней ночью, — начал Бегемот, — охрана целиком будет твоя, Ароныч, салдафонам теперь доверия нет.
— Вы и меня имеете ввиду?! — тут же вскинулся Соболев, — Забыли как начальник охраны Николая Ароновича обеспечил безопасность на поминках? Забыли, кто сейчас ради вас погибает на Периметре?
— Я не то хотел сказать, — тут же пошел на попятную Бегемот, — но в бункере нужно обеспечить повышенные меры безопасности. Отравление показало, насколько мы были беспечны. Из сектора ВИП должен быть удалён весь обслуживающий персонал. Аркашу я предлагаю переселить к нам — всех кому антивируса не достанется — выселить! Кроме тебя разумеется, Гамлет. — сходу поправился Буров, увидев мрачный и не предвещающий ничего хорошего взгляд Тер-Григоряна.
— Не нужны мне эти ваши ВИПы, — через силу проговорил Дуче, — я брата потерял, а теперь ещё и Альберт, и девка его, которая, к тому же, на сносях… Я не допущу того, чтобы потерять и их. Я в медсанчасти буду ночевать, а вы… вы — делайте, что хотите.
Закончив свою речь, Тер-Григорян резко встал, обвёл всех тяжёлым взглядом и покинул конференц-зал.
«Нашим легче!» — с ликованием подумал Бегемот. Для него было выгодно самоустранение такого крупного игрока как Тер-Григорян.
— Продолжим, — воодушевился Бегемот, — я думаю, что содержать в чистоте наши апартаменты сможет и один человек. Пусть этим занимается Васин, тем более, что это входит в его обязанности.
— Вполне верно, Толя, — прокомментировал Эликин, — так и сделаем.
В конференц-зале, кроме Соболева, остался только узкий круг людей, с которыми Элькин мог быть откровенен, и теперь не нужно было придерживаться сухих протокольных церемоний. К чему играть спектакль, если зрителей нет?
— Я думаю, что выселить некоторых постояльцев ВИПа не составит труда — тем более, что многие из них до сих пор лежат с отравлением. Мы просто потом переселим их в комнаты Премиума. Я думаю, что никто сильно не обидится, тем более, что число постояльцев-таки сократилось.
Отравление не смогло пройти бесследно, и продолжало приносить свои неминуемые жертвы. Но, что было более страшным, оно вселило в сердце Элькина панику — ему больше не хотелось оставаться в бункере. То, что Буров его спас было не более чем счастливой случайностью. Иначе бы он умер как последний забулдыга в забвении и собственной блевотине — незавидный финал для одного из богатейших людей России. Хорошо ещё, что он не осуществил мечту своего деда — вернуться на землю предков. Иначе бы давно лежал в этой самой земле недалеко от предков.
Элькин был сионистом, но свой сионизм проявлял только тогда, когда это способствовало успеху дела. Он давно понял, что времена начинают меняться, и далеко не всё зависит только от национальной принадлежности. Бизнес в России был безлик и некультурен — он это кожей чувствовал, и поэтому всегда был осмотрителен в публичном высказывании своих предпочтений.
— Нам нужны будут два дня на подготовку, — резюмировал Бегемот, — отправимся с небольшим сопровождением, двух БМП вполне хватит.
— А как же вертолёт? — начал Элькин.
— Коля, забудь ты про этот вертолет! Сейчас единственный, кто умеет им управлять — заражённый. Да и людей туда поместится мало, а ведь никто не знает, что может быть по дороге в Раменки, знаешь, на броне оно как-то понадёжней.
Элькин знал, что Бегемот вообще от природы не любил летать, ни на самолётах, ни на вертолётах. Во-первых: просто боялся летать; ну а во-вторых: даже кресла бизнес-класса были для него маленькими и узкими. Элькин шутил, что с его-то, Бегемота, доходами и положением давно можно было купить себе личный самолёт с анатомически смоделированными креслами. Однако, он понимал, что при его, внезапно ставшем шатким положении, Бегемот не мог себе этого позволить. Одним словом, полёты это была фобия Бурова, а спорить с фобиями бесполезно.
— Дмитрий Оттович, я надеюсь, временное отбытие двух БМП не сможет повлиять на обороноспособность бункера?
Соболева Элькин недолюбливал и побаивался, и поэтому предпочитал обращаться к нему исключительно на «Вы» и только официальным тоном, нельзя было допускать таких промашек, которую только что допустил Буров. Соболев был доверенным лицом Президента, а с этим шутить нельзя, тем более, когда они отправляются в Раменки. Старая вражда не должна сейчас вспыхнуть с новой силой.
— Вы абсолютно правы, Николай Аронович, — улыбнулся генерал, — я распоряжусь начать приготовления.
Что-то нехорошее промелькнуло в этой улыбке.

Вечер прошел для Клёна в непривычном формате, пришлось приводить в порядок все апартаменты ВИПа как обычному полотёру, впрочем, бывало и хуже. От этого не переломишься. Они испугались, это главное, теперь всё идёт по плану, осталось недолго.
Они возьмут с собой Соболева, но что поделать, на войне потери неизбежны, он будет в ряду тех восемнадцати человек, которым тоже придётся отправиться очень далеко, но это были неизбежные потери, если сейчас не уйдут они, погибнет весь бункер. Они герои, герои необъявленной войны, хотя сами они так и не узнают об этом.
Проходя по коридору, Клён услышал знакомую мелодию и звуки протяжно завывающей еврейской скрипки. «Фэйгалэ моя… Был один еврей, говорил, что всё проходит.». Он ощутил приступ ярости, но не подал виду, и принялся с удвоенным усилием протирать пол у входа в комнату Элькина. «Было время, были силы, а теперь не тот». Да уж, было врем, но твое время скоро закончится, особенно если так пить. Клён приоткрыл дверь, изобразив неловкое движение, будто бы он хотел протереть около порога. То, что он там увидел, полностью подтвердило его предположение: Элькин топил горе в вине. В центре комнаты стоял стол, заваленный пустыми бутылками из-под дорогих спиртных напитков, но, однако самого «тела» обнаружить в полутёмном помещении комнаты сразу не удавалось. В чём только до конца не был уверен Клён — проблевался ли Элькин или нет. Это его интересовало лишь в том смысле, что если «да», то ему прийдётся убирать рвотные массы за этим важным обитателем ВИП-сектора убежища.
Он подумал о том, что Элькин полностью соответствует его образу «идеального врага»: наживший своё богатство на ростовщическом деле, заинтересованный только лишь в приумножении своих богатств, беспринципный, и, в то же время, недальновидный и туповатый в определённом смысле. «Как человек может дойти до такого? И вообще, человек ли он? Или дьявол из числа людей…».

Но Элькин пил не один. Его собутыльник как раз отлучился в уборную. Аликберов допил оставшийся в стакане коньяк, Элькин был уже под столом не выдержал этого марафона. На Аликберова нахлынули воспоминания: кто он теперь? Всё что у него осталось — это служебный автомобиль, брендированный набор клюшек для гольфа, пара костюмов да обручальное кольцо с бриллиантами от дорогого итальянского ювелирного дома. Жена ушла от Аликберова ещё полтора года назад, как раз после того позорного провала с Осколково. Двадцатидвухлетняя модель нашла себя более успешного мужчину, а Аликберов продолжал носить кольцо по старой памяти, чтобы выглядеть солидным семейным человеком.
У бывшего вице-премьера, за долгие дни пребывания в бункере, уже выработалась привычка почти каждый вечер заходить к Элькину на бутылочку-другую, вечера плавно переходили в ночи и тягостные мысли отступали.
Когда-то они с Колей начинали дело по «распилу» Осколково вместе, дела Элькина тогда шли в гору и бизнесмен решил обратить внимание на инновации.
Их обоих радовало, что всё это скоро закончится, но Коля ещё не мог примириться с потерями, он заплатил слишком дорогую цену, это были первые их посиделки с того самого дня.
Почти не говорили, только пили одну за одной, поминали. Рука уже почти не болела, стало веселее. Ничего, скоро весь этот кошмар, и этот осточертевший бункер останется далеко позади. И он займёт причитающееся ему место в Раменках. Скоро всё изменится.
Когда Николай вошёл в «комнату оперативного планирования», как пафосно назвал ее ординарец Соболева, группа была вся в сборе. Николай свободно выдохнул: все бойцы их группы были одеты в обычный камуфляж. Николай переживал по поводу распоряжения явиться в парадной форме. Из формы, как таковой, у него было два спортивных костюма, захваченных им в этот полёт из общежития МГУ. Костюм, который он сшил этим летом в Индии и в котором приехал в бункер, изрядно потрепался. Ни первые, ни второй на роль парадной формы не годились, поэтому пораздумав немного, он решил идти в том же камуфляже, который обычно одевал в бункере, то-есть переодеваться ему не пришлось.
В комнате уже были: бывший командир аэропорта Быково подполковник Зуров, командир воинского соединения, охранявшего периметр, полковник Пальшин, майор Смирнов из ГРУ, Ахмад, Цессарский, Клён и ещё несколько человек, которых Николай не знал. Выяснить фамилии незнакомых присутствующих Николай не успел, дверь открылась и вошёл Соболев. Он единственный из всех был одет в парадный мундир. На золотых погонах были золотом вышиты по одной большой звезде и маленькая звездочка в золотом венке из листьев.
— Какое у него звание, — прошептал Николай, толкнув Ворона локтем.
— Генерал армии, — одними губами ответил Ворон.
— Позвольте мне, господа, — произнёс Соболев, — как высшему командиру, находящему в бункере ЦКБ, зачитать приказ. «Являясь командиром в высшем воинском звании, я Соболев Дмитрий Оттович, генерал армии, принимая на себя командование воинскими соединениями, находящимися в бункере ЦКБ и на периметре ЦКБ, приказываю: Первое, создать единое воинское соединение на базе военнослужащих, находящихся в бункере ЦКБ и поликлинике ЦКБ. Командиром единого воинского соединения назначаю себя. Второе, за проявленную отвагу присвоить воинские звания: Николаеву Максиму Максимовичу — внеочередное звание полковника, Курту Вайсу — внеочередное звание полковника, Краснову Александру Ильичу — звание майор, Воронову Владимиру Сергеевичу — звание майор, Ивлеву Ростиславу Петровичу — звание капитан, Севастьянову Петру Никифоровичу — старшего лейтенанта, Акиншенко Петру Серафимовичу — звание старшего лейтенанта, Яблоневу Петру Ивановичу — звание старшего лейтенанта, Захарову Николаю Михайловичу — звание лейтенанта.»
Уши Николая зарделись. Он не знал, кто эти люди, о которых был зачитан приказ. Догадался только, Николаев Максим Максимович — это Макс, а Воронов Владимир Сергеевич — Ворон, а капитан Краснов — теперь уже не капитан, а майор, но то, что его заслуги оценены рядом с заслугами Макса, Ворона и Краса, грело душу.
—»Третье, — услышал он слова приказа, — создать отряд Следопытов из добровольцев, находящихся на поверхности и в бункере, установив им двойной оклад. Генерал армии Соболев Д. О.», подпись моя. Поздравляю вас, товарищи, с присвоением званий. Вольно.
Все враз заговорили, будто только и дожидались этой команды. Ворон тряс руку Лешему:
— Поздравляю тебя Ростислав, поздравляю, — потом повернулся к Максиму и Николаю, — вас тоже поздравляю, господа хорошие.
Они стали пожимать друг другу руки. Николай не мог сдержать счастливой улыбки. Дверь открылась и два молодых человека вкатили в комнату столик на колесах, уставленный бутербродами с икрой и шампанским.
— Звания положено обмыть, чтоб звезды не заржавели, — сказал Соболев, поднимая бокал с шампанским. — Ещё раз поздравляю, присутствующих здесь.
Он выпил, закусил бутербродом:
— Теперь, господа, позвольте откланяться, мне необходимо еще зачитать приказ военнослужащим, находящимся на поверхности. Честь имею.
Соболев в сопровождении Васина вышел из комнаты.
— Нет, ну почему Леший? — пристал к Ивлеву хлебнувший шампанского Николай.— Ворон — понятно, Воронов, Макс тоже, но почему Ивлев Ростислав Петрович — Леший? Объясни.
— А ты мне тоже объясни, почему Захаров Николай Михайлович и вдруг Крол? — ответил Николая Леший.
К «максимовцам» с поздравлениями подошёл Ахмад.
— Нет, ты представляешь, Ахмад, Леший — это Ивлев, да ещё и Ростислав, да ещё и Петрович, — переключился на новый объект Николай. — А, кстати, кто такие старлеи Акиншенко, Яблонев и Севастьянов? А второй внеочередник полковник Курт Вайс? Ребята, кто они такие? Я их не знаю, — вопрошал Николай, обращаясь ко всем.
За всех ребят ответил Ахмад:
— Не может такого быть, Николай, чтобы Вы их не знали. Это же элементарно: Яблонев Петр Иванович — это Липа, Акиншенко Петр Серафимович — это Гравий, Севастьянов Петр Никифорович — это Колода.
— Надо же три Петра, — восхитился Ворон, — а мы их Гравий, Колода и Липа. А Курт Вайс в миру — это наш Кондор, правильно?
— Да, Кондор в миру это Курт Вайс, в вашем миру, по крайней мере... — загадочно закончил Ахмад.
Николай стоял и «во все глаза» смотрел на Ахмада.
— Да, Николай, признай, что ты был неправ, заявляя, что ты их не знаешь? — рассмеялся Ворон.

Максим был удивлён поведением шефа, тем как резко он отстранил его от себя и переселился в ВИП, очевидно переживал за свою жизнь. Но почему не доверял Максиму? Считал его человеком Соболева? Что ж — это вполне возможно, тем более, что Максим сейчас начал работать на поверхности. В то время как сам Аликберов был вынужден безвылазно сидеть в бункере.
Радовало одно, теперь он не был связан никакими обязательствами перед Аликберовым. И теперь появилась настоящая работа, Клён был не так прост, он всерьёз хотел развивать отношения с поверхностью — а это значит, что он не верил в конец света и не собирался останавливаться на достигнутом.
Он делал больше, чем Элькин и даже Соболев, он был настоящим хозяйственником и организатором. Казалось, что он мог не просто заведовать отелем, но и управлять маленьким государством, каким сейчас становился бункер.
Сейчас раскол между простыми и привилегированными обитателями бункера ещё более усугубился. Клён старался устраивать богатеям «разгрузочные дни» и переправлять большую часть их дневной нормы в жилой сектор, чтобы те, кто в них действительно нуждаются, могли получить продукты.
Также из продуктов ВИП-сектора снабжался и сектор УЛЬТРА, но это также делалось под большим секретом. Шла борьба на Периметре, удавалось удерживать аэродром Быково. Под боком было много продуктов из ближайшего торгового центра, но Соболев и Квасин решили хранить их существование в тайне, потому как это был резерв бункера. Если о нём узнают в ВИПе и Премиуме, то тут же потребуют увеличить себе нормативы и проедят всё за неделю, а мыслить нужно было на перспективу.
После награждения удалось немного переговорить с Цессарским, старый академик собирался организовать на поверхности теплицы для выращивания свежих овощей и фруктов. В секторе УЛЬТРА в специальном хранилище хранились семена многих видов растений, а также биологические материалы некоторых видов животных, этакий подземный ковчег. Учёный проговорился ненароком, что всё это они имеют благодаря Клёну.
Овощи и фрукты можно было спокойно употреблять после термической обработки, поэтому можно было смело употреблять то, что производил ботанический сад МГУ, тем более, что «студенты» с радостью делились этим.
Так или иначе, сегодня вечером Аликберову предстояло зачем-то отбыть в неизвестном направлении, подробностей он не сообщил.

***

Было четыре часа утра. Бегемот поднялся, ругаясь про себя, надел халат и тапки и отправился в душ. Эта утренняя процедура здесь в бункере Бегемоту только портила настроение. «Твою мать! Ну кто, какой идиот спроектировал эту кабинку? Кое как влезешь, а потом ещё закрыть её надо.» — привычно стал ругать душевую кабинут Бегемот. «Какой идиот поставил такие кабины в ВИПе», — он осёкся, этого идиота как раз он хорошо знал и с ним ему сегодня предстояло совершить переброску в Раменки.
Бегемот воспрял духом, во-первых, водные процедуры подошли к концу; во-вторых, уж в Раменках не экономили ни на чем при строительстве. Бегемот не «курировал» этот проект, но был осведомлен, что контроль со стороны Правительства был довольно жёстким и нажиться на проекте разным структурам просто не дали. Теперь это обстоятельство радовало Бегемота так же сильно, как ранее огорчало. Тотальный повсеместный контроль за денежными потоками по этому проекту в своё время заставили Бегемота отказаться от какого бы то не было участия в модернизации Раменок.
Бегемот быстро оделся. Для такого дня, как сегодня, он одел парадный мундир со всеми орденами и медалями, пусть видят! Посмотрел на себя в зеркало и позвонил. Через несколько минут в апартаменты заглянул тот элегантный мужчина, которого он попервоначалу принял за богатого человека, а оказавшегося всего навсего одним из слуг. «Как там бишь его называли?»— напрягся Бегемот. Он заметил, что после отравления его стала подводить память. «А, Константин Федорович! Надо же называть слугу по отечеству... Такое мог придумать только Соболев.» Бегемот опять огорчился: «Чтоб сдох он! Как бы было замечательно, если бы он остался в бункере. Но нет, он своего рода пропуск в бункер, даже больше, чем Аликберов. У него огромное влияние на премьера Мышкина, и он личный друг Президента».
— Возьмите мой чемодан и доставьте его к выходу, а затем проследите, чтобы он был загружен в БМП, — Бегемот повел рукой в сторону чемодана, собранного накануне. Он не хотел в Раменках выглядеть босяком, поэтому собрал всё необходимое. Чемодан еле закрылся.
Человек сверкнул светлыми глазами, сверкнул перстнем с кроваво-красным камнем на мизинце правой руки, молча взял чемодан за ручку и покатил его из апартаментов. Бегемот отправился к Элькину. То что он увидел там, его мало утешило. Оба и Элькин и Аликберов были хорошо под шафе: или уже с утра добавили или с вечера не протрезвились. «Да, чтоб вас! Самое время показать своё отношение и ко мне и к Мышкину. Опять нажрались!» — разозлился Бегемот.
Дверь отворилась и на пороге тоже в парадном мундире предстал Соболев. «Свеж и румян, как на парад», — злость в Бегемоте уже клокотала, он еле сдерживал себя, чтобы она не прорвалась наружу.
— Доброе утро, господа! Если вы готовы, то прошу в кабинет, а потом одеваться и на поверхность. Нам пора.
Соболев впереди, Аликберов и Элькин за ним и замыкающим Бегемот, они прошли в кабинет Элькина, где уже ожидала их высокая неразговорчивая медсестра, которую Бегемот уже встречал в медсанчасти. Элькин открыл сейф и вынул оттуда чемоданчик. Поставил на стол и ключом открыл его. Медсестра заглянула внутрь. Достала ампулу с именем Соболева. «Слава богу, сейчас сразу и посмотрим, какое действие оказывает инъекция», — обрадовался такой очередности Бегемот. Соболев снял китель, закатал рукав рубашки, сел на стул и подставил руку. Бегемот внимательно наблюдал за лицом Соболева. На нём не отражалось ничего, кроме того, что он поморщился, когда инъектор ампулы вошел в вену.
Вторым был Элькин, потом Аликберов. На их лицах тоже не отразилось никаких эмоций. Бегемот, по примеру Соболева, снял китель и закатал рукав. Когда медсестра стала обрабатывать сгиб локтя, он зажмурился, игла проколола кожу, вошла в вену. Никаких неприятных ощущений не было, Бегемот открыл глаза и взглянул на медсестру. Ему показалось, что в её глазах мелькнуло сожаление. Но в следующий момент её голубые глаза уже опять были пусты и серьёзны, она стала собрать, лотки и вату в чемоданчик.
Соболев уже шагнул к дверям, как Элькин предложил:
— Присядем на дорожку.
Все сели. Посидели. Посмотрели друг на друга.
— Ну, ладно, пошли, — вздохнул Элькин.
Они быстро шли по бункеру. Соболев их вел дорогой, по которой Бегемот ещё ни разу не ходил. Против ожидания в комнате, где их ждали костюмы ОЗК и противогазы, они оказались быстро. Там уже ждал их Константин Федорович.
— Вы распорядились доставить чемодан в транспорт, — тихо спросил у него Бегемот. Последний взглянул на него, потом быстро посмотрел в сторону Соболева и ответил:
— Конечно, не извольте беспокоиться. Вот ваш костюм. Простите, но ОЗК вашего размера не нашлось, но этот костюм даже лучше, — он показал на огромный костюм бактериальной защиты оранжевого цвета. — Давайте я помогу вам переодеться.
Бегемот посмотрел в сторону остальных. Возле Аликберова и Элькина хлопотали три бойца, показывая им как одеть костюмы и застегнуть их. Соболев переодевался самостоятельно. Бегемот удивился, Соболев снял с себя парадный мундир, аккуратно повесил его на плечики, одел простой камуфляж и уже одевал ОЗК. В отличие от остальных он всё проделывал самостоятельно и быстро. Бегемот отвернулся от остальных и позволил упаковать себя в костюм, пристроив пистолет Макарова в карман на бедре. Потом одел противогаз. Сразу же стало душно и тесно. А когда все отправились вслед за Соболевым, стало понятно, что свободно передвигаться может только Соболев. Массивные двери за ними закрылись. Соболев повел их по переходам к лифту.
На поверхности на территории ЦКБ их уже ждали две БМП. Все сопровождающие были в ОЗК и противогазах, вооруженные автоматами Калашникова. Накануне долго спорили о том, кто будет сопровождать их в Раменки. Соболев настаивал, чтобы это были его бойцы, и лучше, если в первой машине будет экипаж из бойцов верхней группы. Но этому сразу воспротивились все остальные. Порешили, что сопровождение будут осуществлять только охранники Элькина. Соболев возражал, что они не были на поверхности и не участвовали в боевых действиях. Но возможность заражения пугала больше, чем мутировавшие.
Погрузились в БМП. Бегемот сразу понял, что нормально сидеть в костюме ему не придется. Везде всё жало и давило. Ордена и медали врезались в тело даже через ткань кителя. «Вот я был дурак. Совсем забыл, что надо будет одевать эту хламиду», — думал Бегемот, устраиваясь на скамье. Сидящий прямо напротив него Соболев раздражал его больше обычного. БМП остановились перед постом, а затем медленно выехали из ворот территории ЦКБ, повернув на Рублёвское шоссе. О маршруте тоже долго спорили. Соболев предлагал ехать по МКАД. Но по МКАД было дальше, чем по Рублёвке, а потом по Аминьевскому шоссе, поэтому не смотря на возражения Соболева о том, что придется ехать мимо двух станций метро, причем Кунцевскся находится прямо на пути следования, выбрали более короткую дорогу.
Только отъехали, как Элькин приказал наладить связь с Раменками, сообщить им о скором прибытии. На возражения Соболева о необходимости соблюдения режима радиомолчания, он махнул рукой:
— Дорога свободная. Через полчаса будем на месте.
Дорога действительна была свободной от машин. БМП быстро ехали вперед. Бегемот старался сесть так, чтобы наблюдать за дорогой, но у него ничего не получалось.
— Раменки, я Второй, — стал кричать в рацию начальник охраны, щелкая тумблером и настраивая частоту. — Раменки ответьте Второму. Мы на съезде с Рублёвского шоссе. Будем минут через тридцать. Как слышите меня Раменки, — из рации раздался какой-то шум и невнятный голос.
— Что, что они сказали? — спросил Элькин.
— Плохо было слышно, но что-то типа: «Ждем.» — ответил начальник охраны.
Вдруг из первого БМП раздались выстрелы. Он остановился. На дорогу высыпали бойцы охраны и стали занимать оборонительную позицию. Второй БМП стал останавливаться.
— .... твою мать, — закричал Соболев. — Гони!
Но водитель уже затормозил и встал за первым БМП. Бойцы полезли на броню, несмотря на окрики Соболева. Снаружи уже без перерыва грохотали автоматные очереди.
— Они бегут огромной толпой, — закричал кто-то в рацию. — Их очень много.
— Все в БМП, надо попытаться уйти, — закричал Соболев.
— Занять оборону, — послышалась противоположная команда начальника охраны.
Соболев махнул рукой, но закричал в рацию:
— Стрелять в голову. Только в голову.
— Мама, — донеслось со стороны первой БМП, — их пули не берут.
— Стрелять в голову, — вновь закричал Соболев, поднялся на ноги, и высунулся из люка, держа автомат Калашникова.
Элькин вдруг выгнулся, его затрясло и он упал головой вниз. Аликберов смотрел на него расширившимися глазами.
— Он заразился, — Аликберов вскочил и попытался оттолкнуть Соболева из люка, хватая его за ноги.
Но тоже выгнулся и кулём повалился под ноги Соболеву. Соболев продолжал стрелять из автомата в кого-то снаружи. Бегемот расширившимися глазами посмотрел вначале на Элькина, потом на Аликберова, и почувствовал, как железная рука сжала его сердце. Он, сопротивляясь, вытащил Макарова из кармана, и почти теряя сознание, выстрелил в живот Соболеву. Последнее, что он слышал сквозь вату в ушах захлебнувшийся автомат Соболева.
«Все! Как....», — Бегемот завалился на бок, рука разжалась, выронив Макарова на пол.

СПАСЕНИЕ
Секретная лаборатория под ЦИТО, ул. Приорова, 10

Ольга проснулась рано. Впрочем рано на минус пятом этаже было категорией относительной. Здесь под землей они определяли время только по часам. Игорь Эдуардович — Гарик, как называл его Валентин Александрович, или Пат, как за глаза называла его Людмила Ивановна, — добросовестно в конце каждых суток делал отметку на календаре в кабинете Валентина Александровича. Если бы не эта педантичность уже немолодого ученного химика, то счет времени они утратили бы уже в первые сутки пребывания в лаборатории. По отметкам Игоря Эдуардовича выходило, что подошла к концу уже четвёртая неделя их пребывания в лаборатории.
Лаборатория оказалась действительно автономной. Кроме холла, кабинета с аппаратурой и кабинета Валентина Александровича, в ней была кухня — столовая, спальня на пять человек, кладовая и огромная ванная комната с джакузи, правда последней никто не пользовался, предпочитая раз в трое-четверо суток мыться из экономии воды в душе. Исключение делалось только для Володьки, которому разрешалось ополаскиваться каждый день. Ресурсы и продукты питания были на исходе. По подсчетам хозяйственной Людмилы Ивановны продуктов питания при разумной экономии должно было хватить еще на недели полторы, а при жесткой экономии и на две, две с половиной. Насколько хватит заряда аккумуляторов не мог сказать никто. Ольга подозревала, что система аккумуляторов соединена с генераторами. Но как и за счет чего производилось переключение с аккумулятора на генератор, она понять не могла. В любом случае электроэнергию необходимо было экономить, поэтому электричество давно использовалось в режиме жесткой экономии, большинство ламп, кроме нескольких, не включалось. Большой холодильник на кухне, в первые дни полностью забитый продуктами, был отключен.
Ольга удивлялась, зачем и кому надо было создавать такую лабораторию. Не знал этого и Валентин Александрович. Но, в конечном итоге, сейчас это было не важно, именно автономность лаборатории им, шестерым взрослым, и маленькому Володьке спасла жизни.
Первые дни Ольга пребывала в панике, слезы часто капали из глаз, она не знала, что будет с ней и сыном, что случилось с мужем. Но твердая диктатура Кости, который в первые же часы расставил все точки над «И», разъяснив им возможные варианты развития событий, и пресекший все попытки выйти наружу, а также беззащитность ее сына, заставили Ольгу подавить в себе все душевные волнения и переживания.
С Людмилой Ивановной пару раз в первую неделю случилась истерика. Но с тех пор, как четко были распределены обязанности и работа по лаборатории, а также неунывающий оптимизм Паташонка — Игоря Васильевича, его трогательная забота о Людмиле Ивановне, купировали в корне все проявления истерик.
Игорь Васильевич, врач-травматолог, оказался душой компании, по вечерам он рассказывал разные байки из своей богатой на события жизни, шутил, пел Володьке песни разных народов. Он был неистощимый энтузиаст, постоянно что-то придумывал и пытался всех растормошить и занять.
Ольга повернулась на бок. Сразу же на ее кровать мягко прыгнула кошка Анфиска. Ольга погладила ее. Кошка еле слышно замурчала. Она умела мурчать показательно громко голосом и так вот тихо, как-то внутренне. Громко Анфиска мурчала по вечерам, когда все собирались в холле, который служил жильем для Кости. А по утрам она тихим муром приветствовала каждого, располагаясь на коленях или груди, или просто ласкаясь об ноги.
Кошка обнаружилась на вторые сутки нахождения их в лаборатории. На нее наткнулся Валентин Александрович в туалете. Белая кошка сидела в унитазе, не обращая никакого внимания на доктора. Потом она грациозно поскребла лапкой об ободок унитаза, спрыгнула на пол, посмотрела на него, мяукнула и стала вылизывать лапы.
Валентин Александрович, забыв зачем пришел, повернул назад и грозно поинтересовался у Людмилы Ивановны, что это такое, как в его стерильной лаборатории оказалось животное? Кошка тоже вышла в холл, но держалась в стороне от скандала. Вот тогда у Людмилы Ивановны в первый раз и случилась истерика. Она схватила кошку на руки и стала рыдать. Уже намного позже, успокоившись, она рассказала, что кошка прыгнула в окно регистратуры утром накануне. Она посчитав, что это хорошая примета, решила взять ее домой. Кошку спрятала в сумку и тайком принесла в лабораторию. Кошка сидела в сумке смирно, не протестовала. Сумку Людмила Ивановна спрятала в кладовой. Там все равно полно всякого хламу и Валентин Александрович туда никогда не заходит. Кроме того, Людмила Ивановна надеялась, что вечером отнесет кошку домой. Но вечером стало не до кошки, вначале сработала сигнализация, потом оказалось, что они не могут выйти из лаборатории. И теперь кошка единственное, что у нее осталось в этой жизни. В конечном итоге, Валентин Александрович махнул на кошку рукой, какая уж теперь стерильность, да и девать кошку было все равно некуда. Получив имя Анфиска, обойдя все помещения, кошка стала считать себя полноправной хозяйкой, снисходительно относясь ко всем и иногда играя с Володькой.
Ольга встала, вышла в холл. Костя сидел за столом и пытался настроить рацию.
— Доброе утро, Костя. Что-нибудь поймал?
— Привет. Нет, пока одни шумы, — Костя улыбнулся, — но тот, кто ищет, тот всегда найдет. Неделю назад мы и не мечтали о рации, а теперь, пожалуйста, — Костя с гордостью посмотрел на стол, — Когда-нибудь кто-нибудь что-нибудь ответит.
Неделю назад Костя решил осмотреть «хлам» в кладовой, может найдется ему применение. В одном из ящиков он нашел транзисторы, резисторы, конденсаторы. Ольга осмотрела и перебрала все это хозяйство и поняла, что можно попытаться сделать рацию в домашних условия. Будучи инженером-радиоэлектронщиком схемы она знала хорошо, дело оставалось за тем, найдутся ли все необходимые комплектующие и инструменты. Ольга вспомнила все рассказы и байки техников из НИИДАР о простейших приборах, изготавливаемых ими в экстремальных условиях. Дня три подбирала комплектующие. Отсутствие микрофона с успехом заменила парой наушников с высоким сопротивлением, а вместо телескопической антенны от радиоприемника воспользовалась метровой латунной трубкой диаметром 0.5 см.
Вот уже четыре дня они с Костей пытались осуществить отладку самодельной рации. Для улучшения качества приема меняли резисторы, уровень индуктивности, добились связи между двумя рациями, но не могли поймать никакой волны извне. Костя расположился в кресле возле раций, посылая сигналы на разных частотах или пытаясь поймать хоть какой-нибудь сигнал с сообщением. Связи с внешним миром не было.
Пока Володька спал, Ольга решила вымыть голову. Сегодня была ее очередь. Встав под душ, она в очередной раз подумала, а что бы было, если бы в этой лаборатории не был сделан замкнутый цикл воды? И для чего вообще делали все это? Промыть ее длинные волосы было достаточно трудно. «Надо будет попросить Людмилу Ивановну, чтобы она обрезала мне косу», — грустно подумала Ольга, глядя на свое осунувшиеся лицо в зеркало.
Когда она вышла из душевой, Володька уже сидел на коленях у Игоря Васильевича, а на коленях у Володьки расположилась кошка Анфиска. Володя пытался поднять голову кошки и заглянуть ей в глаза. Анфиска недовольно жмурилась и от рук Володьки уклонялась, но с колен не уходила.
— Ма, ма, — обрадовался малыш, сразу же сполз с колен Игоря Васильевича. Анфиска стала падать на пол, но извернулась и приземлилась на лапы, недовольно дернув хвостом, прыгнула в кресло и начала вымываться. А Володька, протянув руки, побежал к Ольге навстречу:
— С добрым утром, мой маленький лучик, — подхватила сына на руки Ольга. — доброе утро, Игорь Васильевич. Извините, что Володька вас разбудил.
— Да нет, Олюшка, я не спал. Мы с Валей для Кости составляли схему нашей территории и расположения зданий. А Гарик по памяти пытался восстановить технологию материала, которую использовали на костюмах бакзащиты. Он ведь участвовал в ее разработке. Когда придут наши, мы будет готовы, — пошутил Игорь Васильевич.
Костя, как единственный военный среди них, разрабатывал план эвакуации из лаборатории, когда кончатся продукты и ресурсы, если не подойдет помощь. Но что их ждало на поверхности, они не знали. Первые два дня, когда еще был интернет, они видели ужасные репортажи из разных районов Москвы. Никто из них раньше такого не видел. Что-то происходило с людьми, они становились безумными, и бросались на других, съедая их заживо. Толпы безумных бегали по Москве. Как они в таких условиях и куда будут эвакуироваться, Ольга не понимала. Но Костя не давал им никому покоя, заставляя составлять планы, схемы, запоминать расположение и порядок действий. Ольга догадывалась, что этим Костя пытается отвлечь их, не дает задумываться над будущим и впадать в черную тоску и меланхолию.
К концу второй недели в лаборатории все уже довольно подробно представляли себе возможные пути эвакуации, свое место в построении и порядок действий. Примерили, подогнали костюмы бакзащиты. Те самые супер-пупер разработки одной из лабораторий ЦИТО. Костя после разговора с Максимом, с последней их партией пришел в лабораторию. Костюмов на всех хватало, даже были лишние. Но каким образом, одеть в такой костюм Володьку не знал никто. Над этим думали и Костя и Игорь Эдуардович, споря и рисуя схемы. В конечном итоге, было решено не городить огород, а просто поместить в него Володьку, закрепив шлем на голове.
Людмила Ивановна несколько раз пробовала под свой костюм пристроить Анфиску, но никак ей это не удавалось. Она пыталась Анфиску привязать полотенцем к себе, и просто прижимать снаружи руками кошку, находящуюся под костюмом. Кошка флегматично терпела все примерки, но ни Костя, ни Людмила Ивановна не были довольны результатами, правда причины их недовольства очень сильно разнились.
Учения по срочной экипировке в костюмы Костя проводил каждый день после обеда. Ольга уже могла с закрытыми глазами быстро экипироваться в свой костюм. Он представлял собой комбинезон защитного цвета с тремя рядами разноуровневых застежек из какого очень легкого материала. Штанины заканчивались носками, как на колготках, а рукава перчатками. Длину рукавов и штанин можно было регулировать по длине, что Ольга и сделала при помощи Кости еще в первую примерку. Голова была защищена шлемом, напоминающим шлем рокеров, но составляющая с комбинезоном единое целое. В лицевой части шлем был прозрачным. Сверху на комбинезон надевался жилет со множеством разных по величине карманов, какими-то пластинами на груди и спине. Жилет застежками подгонялся по фигуре и плотно застегивался поясом на талии.
Игорь Эдуардович объяснял, что материал на костюмах был сверхпрочным, выдерживал удар ножом, но в то же время легким. В костюме была своя система очистки воздуха, поэтому не было необходимости применять противогазы и респираторы.

Рация затрещала в ответ. «Макс, прикрой меня, я пошел». «Прикрываю».
Ольга уронила ложку, несмотря на помехи и плохую слышимость, она узнала голос Максима. Костя тоже его узнал. Он уже был возле рации:
— Макс, прием, прием. Это Дылда, — закричал он в микрофон. — как слышишь меня? Прием.
Несколько минут рация тихо потрескивала. Все обитатели лаборатории за это время успели переместиться к столу в холле, обступив его.
— Слышу тебя хорошо, Дылда. Назови пароль.
Костя застыл в недоумении.
— Жизнь прекрасна и удивительна, — закричала Ольга, отталкивая Костю от микрофона. — Макс, как слышишь меня прием?
— Ольгушка, — выдохнул Макс. — Слышу тебя отлично.
Ольга смотрела на рацию и в ее глазах медленно закипали слезы. Она уткнулась в пушистую головку сына, пытаясь не зарыдать в голос. Костя забрал у нее микрофон.
— Макс, это Дылда. Мы в той же лабе, где и были. Прием.
— Дылда, готовьтесь, скоро будем.
Связь прервалась. Костя обвел всех взглядом:
— Собрать схемы, планы, записи. Одеть костюмы. Давай, Ольга, будем одевать Володьку.

Внутри у Ольги все лихорадило. Она видела, что все остальные тоже были на взводе. Игорь Эдуардович быстро собирал листы, скручивал их, и складывал в тубус. Игорь Васильевич помогал Людмиле Ивановне надеть костюм бакзащиты. Валентин Александрович что-то быстро упаковывал в чемоданчик.
Костя помог Ольге одеть костюм. Потом стал упаковывать в костюм Володьку. Не успел он застегнуть внутренние молнии, как откуда-то появилась Анфиска и нырнула в костюм, устроившись под боком у Володьки.
— Ки.. фиса, — засмеялся мальчик, прижимая кошку к себе.
— Вот, паршивка, — выругался Костя. Он никак не мог ухватить ее, чтобы вытащить. Кошка смотрела ему в глаза и протяжно мяукала. — Ладно, оставайся, хитрюга.
Костя, закрепив шлем на голове Володьки при помощи специально приделанных внутри креплений, застегнул на нем костюм. Освобожденные от ремней рукава и брючины болтались. Костя одел свой костюм. Подхватил Володьку на руки, прижал к груди. Игорь Эдуардович завязал рукава и брючины крест накрест на спине Кости. Теперь Костя, Володька и кошка Анфиска были единым целым.
Свет был потушен, вся электроэнергия переведена на входную дверь.

Максиму удалось убедить Клёна в необходимости вылазки в ЦИТО. Призрачная надежда, что Максим сможет найти Ольгу и Володьку, обрела очертания. Долго убеждать Клёна в необходимости операции не пришлось, тем более, когда в бункере не было Элькина и компании, он и сам стремился туда, поскольку именно там, по имеющейся информации, находились новые костюмы бакзащиты. Эти костюмы сами по себе считались прорывом в защитных технологиях, но не менее, а может даже более ценной, была документация их производства. Клён надеялся, что никому еще не пришло в голову уничтожить эту документацию.
Максим вместе Кондором, споря на русском и немецком языках, скрупулезно рассчитывали траекторию полета вертолета, место его посадки. Они еще и еще раз просчитывали варианты и отмечали на плане территории ЦИТО точки встречи, взлета, посадки при разных вариантах развития событий.
Было принято решение, что основная группа отправится в ЦИТО утром на двух КАМАЗах в сопровождении двух БТРов. Ей необходимо будет по Рублевскому шоссе, МКАД, а затем по Волоколаимке, Лениградке и улице космонавта Волкова выехать на улицу Приорова, преодолев порядка двадцати пяти — тридцати километров, там занять оборону, зачистить площадку для вертолета и выйти на связь. Такой маршрут был выбран не случайно, он позволял обойти станции метро и только один раз пересечь реку.
Вылазки на поверхность показали, что основные места обитания мутантов находятся возле станций метро и возле воды. Этот маршрут также позволял миновать центр города, где, из полученного от Кремлевского бункера радиоперехвата (помогало оборудование в МГУ), было скопление большого количества бронетехники и войск, палящих во всех, кто приблизится на расстояние выстрела.
Максим, Клён и еще шестеро бойцов должны были на вертолете проверить путь следования основной группы, в случае необходимости поддержать основную группу огнем сверху. На месте в ЦИТО Клён должен был остаться на связи в вертолете и координировать действия. Основная группа должна была заняться поисками места производства костюмов, а группе Максима необходимо произвести разведку по лабораториям, складам в поисках медикаментов и оборудования. Накануне Данаифар с Цессарским вручили ему целый список остро необходимого оборудования и долго разъясняли, как выглядит тот или иной прибор.
Наличие «Крокодила» значительно облегчало задачу обоим группам . Кондор обещал, что на крылья подвесит «бом…бочки» и как «ба...бах...нем в мут…ыков».
«Крокодил» был оснащен гранатометом «Пламя» и двумя четырехствольными пулеметами 7,62-мм калибра. Курт мечтал оснастить его еще и зажигательными баками калибра эдак на 500 кг.

До ЦИТО добрались без происшествий, если не считать расстрел мутантов на Спасском мосту и мосту через реку Сходня. Без вертолета ребятам на земле пришлось бы туго. Мутанты толпой бежали к автомашинам. БТРы остановились, развернули пушки в сторону мутантов. Макс слушал команды командиров БТР и переговоры Курта с землей, смотрел как бойцы выстрелами пытаются остановить толпу. Волны мутантов накатывались одна за другой, они рвались к автомашинам, шквальный огонь БТРов не справлялся с дикой массой, бегущей по упавшим.
— Дорогу, ребята, — закричал Клён. — Аллаху Акбар!

Хищный нос «Крокодила» завалился вниз. Кондор повел вертолет по кругу на бреющем полете, Васин орудовал пулеметами, выкашивая целые ряды мутов. На втором круге уже стволы гранатометов плюнули огнем, заставляя мутов переключить внимание с автомашин на своих мертвецов. Ловко подхватив трупы, муты отхлынули к воде — для них не было разницы, кем утолить свой голод.
БТРы и автомашины выстроились в прежнем порядке и понеслись по пустынному шоссе. Кондор виртуозно развернул вертолет, ругаясь на немецком, и зашел на третий круг. Максим наблюдая, как слажено без слов работали Клён и Кондор, подумал, что это далеко не первая совместная их работа, было очевидно, что ребята давно научились понимать друг друга и разница в возрасте не была препятствием этого.
Через пятнадцать минут группа Максима выпрыгнула из зависшего над площадкой перед зданием «Крокодила» и вертолет сразу взмыл вверх. На площадке уже были обе автомашины и БТРы. Между деревьями мелькали бойцы. Из главного корпуса раздавались выстрелы.
— Работаем парами. К зданию. — скомандовал Макс.
Макс побежал к зданию. Вдруг недалеко от двери он увидел «Соболька» Кости. Лобовое стекло было выбито, но других повреждений она не имела.
— Ворон, прикрой.
— Хорошо Макс. — откликнулся Володя Воронов.
Макс подбежал к автомашине, заглянул в салон. Бардачок был открыт, все из него вывернуто на пол. На сиденье лежали накладные. Глаза Максима запрыгали по строчкам: «Получено...костюмов... БЗ-1031 — 100 комплектов». «Значит Костя успел получить костюмы защиты, но догадался ли взять часть с собой? Смогли ли они уберечься?» — Максим стал вспоминать, что ему говорил Костя в тот день. «Лаборатория... куда ты возил тело.. Будем ждать». Только бы дождались!

Крыльцо было засыпано стеклом. От стеклянной двери главного входа осталась одна рама. Максим, перепрыгнув через раму, оказался в вестибюле. Выстрелы раздавались со второго этажа.
— Леший. Прием. Нужна ли помощь?
— Нет, Макс. Справимся.
Максим побежал по коридору мимо регистратуры.
— Группа за мной. Нам вниз.
Лестница была слева от лифтов. Группа Максима бежала по лестничным проемам вниз. Максим взмок под ОЗК, пот заливал глаза, но необходимо было преодолеть два этажа, четыре лестничных пролета вниз, чтобы исключить возможность нападения из коридоров. Это была странная лестница, уходящая вниз на пять этажей. Максим исследовал тут все еще в той мирной жизни, когда его шеф укрылся от гнева премьера в ЦИТО, придумав себе болезни. Последние шесть пролетов лестницы не имели ни выходов, ни дверей. Максим помнил, что лестница окачивалась коридором, а последний упирался толстую бронированную дверь. На последнем пролете он остановился. И показал рукой Ворону направление.
— Макс, прикрой меня. Я пошел.
— Прикрываю.
И вдруг сквозь помехи:
— Макс, прием, прием. Это Дылда, как слышишь меня? Прием.
Дылда было детское прозвище Кости, которое на военной службе трансформировалось в позывной.
— Слышу тебя хорошо, Дылда. Назови пароль.
И как ушат холодной воды:
— Жизнь прекрасна и удивительна! Макс, как слышишь меня прием?

— Клён, ответь Максу. У меня пятеро гражданских, один военный. В тех костюмах... Прошу вертолет в точку «А». Клён, как понял меня? Прием.

«Крокодил» уходил на большой высоте на северо-запад, необходимости в бреющем полете не было. Макс был счастлив. Рядом с ним сидел Костя, к которому был привязан Володька, Володька вертел головой в разные стороны, и кряхтел, очевидно был недоволен тем, что шлем не позволял ему увидеть все интересное. Макс иногда заглядывал сыну в глаза и счастливо улыбался. Ольга сидела тесно прижавшись к нему с другой стороны, пристроив голову в шлеме на его груди. Время от времени по ее лицу начинали бежать слезы, тогда Максим осторожно прижимал ее к себе, успокаивая.
Напротив вдоль другого борта вертолета расположились еще два человека — Людмила Ивановна и Игорь Васильевич. Валентин Александрович с Игорем Эдуардовичем остались в ЦИТО, помогать бойцам в разборке оборудования линии производства баккостюмов. Игорь Эдуардович загорелся разобрать и увести с собой как можно больше, а Валентин Александрович решил не оставлять друга и оказать посильную помощь оставшимся бойцам.
Весь хвост вертолета и проход между сиденьями был занят перегруженными из «Соболька» Кости пакетами и сумками с костюмами бакзащиты.

ЭПИЛОГ
Район аэродрома Быково, три года спустя после Заражения

«Спартанца» Клёна сейчас усиленно готовили в отлёту. Перелёт предстоял крайне ответственный. До Готланда было более двух тысяч километров.
Идея отправить экспедицию в резиденцию Вильмана на Готланде преследовала Клёна с того самого момента, как анклав смог прийти в себя. В этот полёт отправлялись исключительно добровольцы, группу возглавлял Кондор. Его провожала его жена Мина, держащая за руки двух очаровательных близнецов — мальчика и девочку. Кондору очень повезло, он не только не мутировал, но и стал отцом.
Других участников этого рейда также провожали жёны и дети. Три Петра — Гравий, Колода и Липа одиноко стояли в стороне, далеко не всем повезло также как Кондору. Третья часть обитателей хосписа за эти три года мутировали и Петры стали вдовцами практически одновременно. Никто не мог сказать, как долго они ещё смогут прожить, но решение было приняло — лучше умереть как герои, чем быть застреленным как бешенная псина.
Экспедицию готовили три месяца, были собраны припасы, вооружение. Были проведены тщательные инструктажи, Данаифар смог по-памяти нарисовать на карте примерное расположение охотничьего домика Вильмана.
Цель, которую поставил Клён, была предельно ясна: не искать противоядие, но искать ответы. Он понимал, что, скорее всего, с Вирусом нельзя справиться, но, возможно, можно будет приспособиться к нему.
Группе учёных под руководством Цессарского и Данаифара удалось выяснить, что терминальные процессы протекают в организмах носителей неравномерно, скорость мутации зависит от множества факторов, главный из которых — наследственность. Конструкция вируса оставалось непостижимой загадкой, но обитатели анклава не теряли надежды на то, что когда-нибудь она будет разгадана.
В бункере удалось наладить автономное электроснабжение при помощи ветряков и солнечных батарей, которые были размешены на крышах зданий ЦКБ. Этот способ нельзя было назвать панацеей, потому, что солнечных или слишком ветреных дней было не так уж и много, но, тем не менее, этот способ позволял накопить хоть немного энергии.
Также на территории ЦКБ были организованы обширные плантации, а близость леса позволяла заниматься охотой, сбором ягод и грибов и заготовкой древесины.
Удалось наладить и производство костюмов бактериологической защиты и специальных фильтров. Всё это было реализовано исключительно стараниями Игоря Эдуардовича и Валентина Александровича, разработки и оборудование, вывезенное из ЦИТО, сейчас очень помогали анклаву.
Игорь Эдуардович был уверен в том, что лет через пять-семь бензиновая эра закончится и анклав должен быть к этому готов. Бензин скоро разложится и станет простой горючей смесью. Нефтепромыслов в Москве не было, поэтому о бензиновых двигателях можно было смело забыть. Игорь Эдуардович задумывался о том, чтобы организовать производство дирижаблей, подобных Цеппелинам, но не таких огромных, но это всё пока были только теоритические модели, не выходящие за пределы опытных образцов. Но это всё было преодолимо… со временем.
Лопасти тяжёлого транспортника начали раскручиваться, «Спартанец» выруливал на взлётно-посадочную полосу. Кондор сидел в пилотской кабине, на месте первого и второго пилотов находились братья Хаким и Наваз, именно они привели самолёт на этот аэродром три года назад, их готовы были заменить люди Зурова, но сейчас лейтенанты Васильев и Михайлов отдыхали, радист Панин пристально слушал эфир.
В десантном отсеке тоже было тихо. «Тихо как в Раю, — подумал Кондор, — кто я теперь? Курт Вайс, Абдалла Хан, или кто-то другой?». Миссия предстояла важная, на кону очень многое, но он не отступится, что бы не произошло, и не важно, что или кто их встретит на Готланде.
Такой же решительностью были полны и сорок добровольцев, которые решили выступить в этот опасный поход, не все из них были воинами, но смелости им было не занимать.
Самолёт подпрыгнул и резко оторвался от земли. Лопасти двигателей рассекали воздух подобно десятку кривых сабель.
— Бисмилля! — произнёс Кондор, а затем, подумав, продолжил, — не посрамим Предков наших, мы ведь уже у самого Солнца!
— Храни вас Господь! — тихо произнёс Клён. Он резко развернулся и пошел в сторону ждущей его машины.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ, ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Это авторская редакция книги «ИГРА ВИЛЬМАННА: Дар Учителей»
Адэр Токунов Москва, нюнь-сентябрь 2014 ГОДА

АДЭР ТОКУНОВ
От автора: Выражаю благодарность Г.А.Т., С.С.Т. и А.П.И. за некоторые интересные находки и советы в сюжетной линии и концепции книги. Отдельную благодарность хотелось бы выразить Юлию Буркину и Марине Щибровой за любезное разрешение использовать в данной книге тексты их песен и стихов. Все факты, персонажи, имена и события данной книги являются вымышленными, любые совпадения с текущей реальностью случайны. Данная книга является абсолютно ненаучной фантастикой, она не соответствует общепринятым теориям, постулатам, а также прочим фундаментальным научным законам.

«ИГРА ВИЛЬМАННА: Забытые Учителя»
«Мир крепче, если у тебя дубина крепче» Говард Хьюз.
ПРОЛОГ
Россия, г. Москва, бункер под ЦКБ Управления делами Президента, Московское время 6 часов утра.

Генерал Николаев проснулся. Тут же, до этого мирно спящая на кресле в другом конце комнаты, кошка Селебритисса мягко прыгнула ему на грудь и стала топтаться лапками, нежно урча. Селебритисса в отличие от своей пра-пра-пра-матери кошки Анфиски, обладавшей всеобъемлющей любовью ко всем двуногим, признавала только Максима и ластилась только к нему. При этом она благосклонно принимала пищу и у других членов семьи, но никогда ни к кому не ластилась и отказывалась даже играть.
— Ну, как ты узнаешь, что я уже проснулся?! — спросил Максим у Селебритиссы. Она, громко муркнув, потерлась мордочкой о щеку Максима.
— Ладно, ладно, верю, что родная душа, — Максим выпростал из-под одеяла руку и погладил кошку. Она, сразу же добавив децибел в голос, улеглась на его груди и стала тереться мордой о его подбородок, прикрыв от удовольствия голубые глаза, время от времени пытаясь лизнуть щеку.

Такое начало дня стало ритуалом для них обоих. Когда же дела или военные операции заставляли ночевать его вне бункера, кошка была очень этому недовольна и громко высказывала своё возмущение, как только Максим появлялся в бункере. Она первая его встречала после операций, когда он выходил из санитарного шлюза, поднималась на задние лапки, упираясь передними ему в ногу. Ворон, также неизменно встречающий бойцов, каждый раз скалил зубы и говорил одно и тоже:
— Папочка, возьми на ручки.
Максим вначале подхватывал кошку, а потом уже обнимал жену.
Максим поглаживал пушистую шёрстку, а память услужливо унесла его в прошлое.

Он вспомнил, как он привёз Оленьку и годовалого Володьку в бункер. Они прошли все обязательные процедуры: «обезоруживание», «тридцатиминутное бездействие», «прожаривание», «загорание» — названия, сорвавшиеся более тридцати лет назад с язвительного языка Ворона, прижились в бункере, их употребляли и по сей день. А вот на «разоблачении» показавшаяся из костюма Володьки белая пушистая кошка повергла всех присутствующих в шок. Вначале появилась белая мордочка. Зеленые глаза внимательно оглядели всех вокруг. Удовлетворившись увиденным, кошка не торопясь вышла из костюма, потянулась и села возле Володьки. Кто-то из присутствующих закричал, что кошка может быть заразной. Бойцы охраны бункера сразу ощетинились винтовками и автоматами, направив их на прибывших. Володька, уже освобожденный из костюма, подхватил кошку и прижал её к себе. Он молча смотрел на всех, и из его глаз текли крупные слезы, капая на кошкину голову. Так они и стояли, маленькие и жалкие, под дулами больших и серьёзных дядей. Максим подхватил сына на руки, почувствовал, как тот дрожит от сдерживаемых рыданий. Сын и кошка прижались к его груди, прося защиты. Освободившаяся из костюма Ольга встала перед Максимом, защищая сына и кошку своим телом.
— Пошел, гад, отсюда! Убери оружие! — пошла в атаку дородная Людмила Ивановна, набрасываясь на самого агрессивного охранника.
— Отставить! Убрать оружие! — пришёл в себя Максим. И тут же словно эхом услышал:
— Убрать оружие! Пропустить в бункер!
Максим повернулся на голос. В дверях стоял похожий на подростка майор Власов, очевидно, на сегодня командир охранников бункера.
Бойцы сразу же опустили оружие. Максим, обняв Ольку, вышел в коридор. Володька крепко держал одной рукой кошку, второй обнимал Максима за шею. Кошка, положив голову на плечо, громко замуркала. По большому счету, судьбу кошки Анфиски решил Клён, появившийся в бункере под вечер. Кому и какие указания и команды он раздал, Максим не знал, но к кошке перестали не только относиться враждебно, но стали её боготворить, стараясь накормить и погладить.
Кота в бункер притащил Ворон в кувезе для грудных детей. Он нашёл его в одной из лабораторий в кардиологическом центре, куда Клён отправил экспедицию для поисков какого-то необходимого оборудования. Кота посадили в карантин в одной из лабораторий Ультра. Данафаир и Цессарский долго наблюдали за его поведением, Вели дневник наблюдений, делали анализы крови, мочи и кала. Исхудавший кот не сопротивлялся, ел и спал. Потом, отъевшись, отмылся, превратившись вдруг в белоснежного красавца с голубыми глазами. Чем бы закончился эксперимент неизвестно, но в один из дней кота не обнаружили в лаборатории. Как ему удалось найти лазейку, никто не мог сказать, но обнаружился он непосредственно в квартире Максима в секторе Премиум.
Этот случай явился катализатором, именно с бегства кота из лаборатории и произошли те события, которые возвысили Максима до генерала армии. Ворон зубоскалил, что кот явился крестным папой и Максиму, и Клёну, и, действительно, если бы не этот случай, то история бункера пошла бы по совсем другому пути.
Буквально через час после того, как в квартире Максима появился кот, и начались события, которые впоследствии Вороном были названы бункерной революцией.
Не успел Максим выслушать историю о том, как Ольга, вернувшись с Володькой в квартиру, обнаружила рядом с кошкой Анфиской огромного пушистого кота, как в квартиру ворвался бледный до синевы подполковник Ивлев.
— Николаев, как это понимать, почему вы выкрали кота из лаборатории? — Закричал он, наплевав на то, что Максим теперь был и званием выше и вроде как считался его непосредственным начальником, — он заражен, поэтому мы вынуждены вас и вашу семью изолировать до выяснения всех обстоятельств. Сдайте все ключи.
Он схватил две карточки от входных дверей и собрался уйти, потом обернулся:
— Возле вашей двери будет установлен караул. Никому нельзя ни войти, ни выйти до особого решения.
Максим посмотрел на Ольгу:
— Что это было?
— Дурак, он к нам ввалился как был, без костюма защиты, значит, если кот и мы заразились, то и он тоже и никакие караулы уже не помогут. Максим, тебе не кажется, что здесь что-то другое?
— Знаешь, Олюшка, похоже мы опять попали в какую-то передрягу. Думаю, что это очередные политические разборки. Как уехал Аликберов с компанией, так в воздухе бункера что-то такое витает.
— Макс, а тебе не кажется, что нас, точнее тебя, таким образом изолировали? Ну, вот скажи, каким образом кот мог из закрытого помещения лабы, через несколько уровней оказаться у нас в квартире?
Ольга оглянулась на Володьку. Он уже сидел на диване и обе кошки сидел рядышком с ним по обеим сторонам. Володька их гладил и заглядывал в глаза.
— Маа, у ки га..., — увидев, что Ольга наблюдает за ним сообщил он и поочередно, взяв в ладошки мордочки кисок, заглянул им в глаза.
— Что там такое? — переспросила Ольга.
— У ки га...—. Повторил Володька непонимающей матери и показал рукой на морды вначале Анфиски, потом кота.
Ольга подошла, осторожно взяла в руки мордочку Анфиски и заглянула ей в глаза.
— Глазки зеленые.
Потом еще более осторожно и внимательно посмотрела на кота и удивилась:
— Ой, какие голубые! Да, ты, Володька, прав у них глаза разные.
Володька поочередно посмотрел на родителей, как бы давая понять: «А я о чем вам толкую уже полчаса!»
— Володенька, надо говорить: «У кисок разные глазки».
— У ки ра га, — послушно повторил Володька.
— Как же мы его назовём? — задумалась Ольга.
— Ерофей Павлович Хабаров, — тут же отозвался Максим, взяв кота на руки и рассматривая его со всех сторон. Кот послушно повис на руке, не выказывая недовольства и не сопротивляясь.
— Почему Ерофей Павлович, да еще и Хабаров? — спросила Ольга.
— Ну, а иначе и не назовёшь, — отвел Максим фразой из известного фильма про алмаз, — Вылитый Ерофей Павлович Хабаров. Великий путешественник.
— Фей, — тут же подтвердил Володька.
Максим со всех сторон продемонстрировал жене кота.
— Ну, что ты за чудо! — Ольга погладила его по пушистой белой шёрстке, — Пойдемте пить чай.
— Мъяя, — тут же вопросила Анфиска, которая до этого момента с дивана спокойно наблюдала происходящее.
— Конечно, и вас накормлю. Все на кухню, — скомандовала Ольга.
Анфиска сразу же спрыгнула с дивана и торопливо зашагала из холла. За ней, не торопясь, шествовал Фей — Ерофей Павлович Хабаров. Следом вприпрыжку заскакал Володька. Максим обнял жену и прошептал на ухо:
— Ты у меня самая лучшая!
Часа через два, когда все наелись и напились, кто чаю, а кто и молочка; сказка про Солнышко была прочитана; Володька уложен; а кошки пропали где-то в недрах темной квартиры; Максим уже почти засыпал, изредка открывая глаза и наблюдая, как Олюшка в свете ночника расчесывает свои дивные золотистые волосы, — в углу раздался вначале шорох, а потом стук. Максим сразу же подскочил, а Ольга замерла, не донеся гребня до волос. «Стук, стук, стук».
— Да, это Морзе! — Ольга осторожно отошла в угол к шкафу и застучала по нему в ответ. В этот момент дверь спальни с тихим скрипом стала открываться. Ольга замерла, а Макса будто подбросило пружиной, он слетел с кровати, одним прыжком оказавшись возле двери, распахнул её. В открывшийся дверной проём сразу важно прошествовал Ерофей, а за ним тенью кошка Анфиска.
— Фу ты, — выдохнул Максим, — это теперь так всегда и будет? — обратился он к кошкам.
— Максим, это Ворон.
— Откуда ты знаешь?
— Да мы же в институте учили азбуку Морзе.
Фей не торопясь прошёл в угол и обратился к шкафу:
— Мрмяу...
— Котенька, сыночек, ты меня узнал, а командир не узнает, — послышался глухой голос Ворона. — Макс, ты решетку вентиляции видишь? Открути крепления, впусти бедного странника в дом.
— Нет, Ворон, решетки я не вижу, я вижу шкаф. Жди, сейчас сдвину.
Максим кивнул Ольге, она, поняв его без слов, сказался опыт кочевки с квартиры на квартиру, пошла на кухню и принесла картофелину и нож. Разрезав картофелину по вдоль на четыре части, Ольга ловко стала подсовывать пластики под ножки шкафа, когда Максим его приподымал за угол.
— Ну, поехали, — Максим уперся в торец и легко откатил шкаф в сторону. За ним действительно обнаружилась решетка вентиляции, за которой угадывался силуэт.
— Откручивай быстрее, весь затёк, пока дозвался, — поторопил Ворон.
Через пять минут он уже тискал кота, целуя его и наглаживая:
— Маленький мой, соскучился без папочки.
— Оставь кота, — следом из шахты вентиляции показался Костя с двумя автоматами в руках. — Макс, собирайся, в бункере ЧС, Быков попытался ликвидировать Клёна.
— Ага, Макс, у нас бункерная революция, — подтвердил Ворон. — Передел власти.
— Да, расскажите вы толком, что случилось? И не перебивайте друг друга — потребовала Ольга.
Ворон опустил кота на пол, сел на стул.
— Ладно, толком, но коротко. А ты, Макс, пока одевайся, нечего время терять. Если стесняешься, то мы отвернёмся.
Макс открыл створки сдвинутого шкафа и стал доставать камуфляж.
— В общем, если коротко, то ситуация следующая, — начал Ворон, посерьезнев, — изолировав тебя от нашего общества при помощи Ивлева, Быков с десятью охранниками явился к Тер-Григоряну и потребовал ареста и расстрела Клёна. А, когда Тер-Григорян отказался, то оставил у него караул, а сам ломанулся к Клёну. Ну, ты же знаешь, что наш Клёнуша не так прост, как прикидывается. Когда Быков сотоварищи спустился в Ультра, их там уже ждали. Ну, конечно, постреляли на славу. Теперь Быков отступил и засел в Випе. Я сунулся к тебе, а тут караул тоже. Хотел перестрелять, но Дылда меня перехватил, сказал, что есть бескровный план проникновения в квартиру. И вот мы тут.
— А оружие откуда?
— Да, пока Быков торопился расстрелять Клёна, его бравые ребятки из Пакистана захватили оружейку и установили тотальный контроль над оружием. Мы вооружились тоже. Клёнушу мало-мало знаем, а с тыловыми крысами Быковым и Ивлевым нам не по пути. Давайте укрепим входную дверь и в путь. Ольга, неси картошку. Я думаю, что Ольге и Володьке ничего не грозит, но бережённого и бог бережет. С ними останется Костик, он уже у них как ангел-хранитель.
Втроём они быстро забаррикадировали изнутри входную дверь в квартиру. Ольга перенесла спящего Володьку в спальню. Кошки, тут же потеряв интерес к вентиляционной шахте, устроились в ногах спящего мальчика.
— Костя, если что — уходите по вентиляции в Ультра, — распорядился Ворон.
— Все будет нормально, — отмахнулся Костя.
Ольга прижалась к груди Максима и вздохнула.
— Пока, Лапушка. Мы скоро вернёмся.
Ворон и Максим нырнули в шахту, Костя быстро прикрепил решетку на место.
Максим полз следом за Вороном, спускался вертикально вниз, повисая на руках, заворачивал в боковые ответвления, поднимался по вертикальным колодцам вверх, удивляясь тому, как его товарищ каким-то непостижимым образом ориентировался в хитросплетениях шахты.
— Встроенный компас, — произнёс вдруг неожиданно Ворон, будто подслушав мысли Максима, коснувшись рукой головы, спрыгивая вниз. Тут шахта расширилась и превратилась в коридор, в котором можно было двигаться уже согнувшись. Ворон сразу же увеличил ход, перейдя на бег. Перед поворотом он резко затормозил и Макс врезался в его спину.
— О, чёрт,... — шёпотом выругался Ворон, — ну и голова у тебя, как кувалда. Будет теперь синяк во всю спину.
— Сам такой, — огрызнулся беззлобно Максим, — чего стоим, чего ждем?
Ворон тихо постучал по стене. В ответ с тихим шуршанием отошла часть стены, Ворон, а за ним Максим протиснулись в другой коридор.
Максим огляделся по сторонам и понял, что они попали в сектор Ультра, возле стены в нетерпении ждал Леший, держа в руках три автомата и кобуру с револьвером Макса.
— Еле дождался, что ты так долго? — набросился он на Ворона. Протягивая ему и Максиму оружие.
— А ты сам поползай там по пересечённой местности, узнаешь! Да и Макс пускать не хотел, отгородился от друзей шкапом.
— Сам, ты ластился к коту, вместо того, чтобы поторопиться, — не остался в долгу Макс.
— Ага, повидал сыночка! — подтвердил Ворон.
— Уж извини, пришлось твоему сыночку без тебя имя дать, не хотел жить без имени, всё жаловался, что папа его никак не назвал.
— И как же теперь сыночка кличут, Сыночек? — заинтересовался Леший.
— Нет, его кличут Ерофей Павлович Хабаров. Всё теперь отставить разговорчики и в путь. Кстати, хотелось бы узнать куда этот путь держим?
— Да, тут не далеко, два коридора, три поворота. Пошли Клён ждёт.
Комната, куда они попали, поражала обилием мониторов на всех стенах. Посредине неё на вертящемся кресле сидел Ахмад. Он поднял руку, поздоровавшись сразу со всеми, не отрывая взгляда от мониторов. И тут же воскликнул:
— Клён, есть! Они в апартаментах Элькина. Смотри.
Из тёмного угла на середину шагнул Клён. Он поздоровался со всеми, а затем уже повернулся к монитору.
— Молодец, мальчик! — сдержано похвалил он Ахмада. — Теперь найди мне Ивлева. Пойдемте, господа военные, в сторонку, Ахмаду нужен простор.
Ворон за спиной Клёна глазами указал Максу на мониторы и покачал головой, мол, видишь, Клёнушка не промах, как ловко и просто можно получить всю информацию.
— Система наблюдения была смонтирована не нами, — спокойно произнес Клён, — мы только интегрировались в неё. Это не единственный пункт наблюдения. Точнее, наш единственный. Но за всем также наблюдает служба Элькина. После отъезда Элькина в Раменки три дня назад, она осталась в бункере. Сейчас её действия координирует майор Быков. Он подмял под себя подполковника Ивлева, и собирается вас, Максим, провозгласить единоличным управителем бункера. Они же с Ивлевым будут ближайшими вашими советниками. Если вы желаете этого и чувствуете в себе способность к такого рода деятельности, то я дам вам возможность уйти. Я уважаю чужой выбор. Но, всё же я хочу, чтобы вы остались со мной, и возглавили все вооружённые силы, как тут в бункере, так и наверху. Я полагаю, что должно иметь место единое командование. А выборы управляющего предлагаю провести открыто, но предупреждаю, что буду выставлять свою кандидатуру и настаивать на этом.

Максим видел, что Клён внимательно следит за его реакцией и страстно желает, чтобы Максим согласился с ним.
— Знаете, Клён, — Максим посмотрел вначале на Ворона, потом в глаза Клёна, — не объясняйте мне прописных истин. Мы сейчас теряем время, я не стремлюсь стать управляющим и не чувствую к этому позывов, вас я видел в деле, а также помню, кто помог мне найти семью...— Максим не успел договорить, так как из центра комнаты вновь раздался голос Ахмада:
— Вот он!
Все трое подошли к монитору, на который указывал компьютерщик.
— Во, блин, да пирог, он ломится в твою дверь, Максим,— озвучил увиденное вслух Ворон.

Клён посмотрел на Максима:
— Действуйте. И Ивлев и Быков нужны живыми. Ахмад, передай «уши». Я буду координировать действия.
Макс выскочил в коридор, на ходу объясняя задачу:
— Леший, ведешь основную группу обычным путём, занимаете позицию, чтобы просматривался весь коридор в этой части Премиума, ждёте команды. Ворон, мы с тобой по предыдущему маршруту, бегом, надо успеть.
Последнюю команду Максим уже отдавал несясь по коридору. Ворон поспешил за ним.
— Макс, Клёну. Как слышите, прием?— пропищал наушник.
— Слышим,— за обоих ответил Макс.
— Объект пытается открыть дверь ключом.
— А, ага, фигу! Мы дверь заблокировали изнутри, да ещё и забаррикадировали, — прокомментировал сзади Ворон.
— Ты, Ворон, наподдай, и без комментариев, — Макс повернул за угол. — Куда теперь?
Ворон обогнал Макса, зашарил рукой по стене:
— Сезам, откройся!— и удовлетворённо хмыкнул, когда раздалось тихое шипение. — Дитте, дритте, прошу, шефф! — и, обогнав Макса, побежал вперед. — Ты сам, командантэ, не отстань! Догоняй!
— Поторопитесь, — хлестнул голос Клёна в наушнике.
Запыхавшиеся Максим и Ворон вывались из вентиляционной шахты, распугав чутких кошек. В спальне Ольга наспех сооружала переноску для Володьки, чтобы его можно было привязать к Косте и нести на спине. Она вздрогнула и отбежала к кровати, закрыв собой ребёнка, который спокойно спал, посапывая носом и чему-то улыбаясь во сне. Потом узнала мужа и Ворона и тихо осела на кровать.
— Спокойно, Олюшка. Закрой дверь в спальню за нами и ничего не бойся, — Максим успокаивающее коснулся губами её лба. Сразу развернулся и бросился в холл вслед за Вороном, который прежде, чем исчезнуть, бросил то ли Ольге, то ли Ерофею:
— Чао, бамбина. Я скоро вернусь.
В холле Костя, спрятавшись за нагромождением мебели перед дверью, занял оборонительную позицию, приготовившись стрелять, если вдруг дверь дрогнет. Из коридора раздавались удары.
— Николаев, откройте, надо поговорить, — кричал Ивлев.
— Ага, и для этого надо ломать дверь? — спросил Максим. — А как же моя изоляция? Вы уже не считаете, что я зараженный?
— Николаев, дело серьёзное. Я не могу с вами разговаривать через дверь.
— С ним десяток бойцов, — подсказал наушник.
— Да, и для разговора вы привели вооружённых бойцов? — спросил Максим.
— Если желаете, я скажу моим людям, чтобы они отошли, — предложил Ивлев.
— Хорошо, я открою дверь, если ваши люди все уйдут в конец коридора, — ответил Максим.
— Договорились.
За дверью послышались шаги.
— Пятеро отошли, а пятеро остались, — наябедничало «ухо».
— Вот сволочь! — не сдержался Ворон, — Пристрелил, если бы не приказ.
— Тихо! Тебя здесь нет! — одёрнул его Максим. — Послушай, Ивлев, если ты с добрыми намерениями, то отведи оставшихся с тобой бойцов, только тогда состоится разговор.
— Бойцы отходят, — сообщило «ухо».
Макс показал Косте рукой на кухню. Костя вначале недоумённо на него посмотрел, потом сообразив, что от него требуется, сгонял на кухню и вернулся с картофелинами и ножом. Споро нарезали пластики и подтолкнули под ножки мебели. Стараясь не производить шума, откатили мебель от двери.
— Внимание, всем готовность, — отдало «ухо» команду голосом Клёна, — Макс открывает дверь. Пошли!
Макс распахнул дверь и шагнул в сторону, Ворон тут же прыгнул на спину вошедшего Ивлева, не давая возможности воспользоваться оружием.
— А теперь Горбатый, я сказал — Горбатый! — прокомментировал Ворон, выбивая пистолет из руки Ивлева. — Что же вы, сударь, в гости и с оружием?
Макс захлопнул дверь и услышал в коридоре топот бегущих и тут же выстрелы.
— Сдавайтесь, — загрохотал усиленный мегафоном голос Лешего, — вы окружены. Оружие на пол, лицом к стене. Неподчинившихся расстреливаю на месте.
Послышался стук, звуки выстрелов и крики раненого.
— Ну, кто ещё желает лишиться самого дорогого? — спросил Леший за дверью.
— Что он имеет в виду? — Заинтересовался Ворон, крепко связывая Ивлева. — Надо будет на досуге спросить...
— Можешь спросить прямо сейчас. Слышь, как тарабанит?
— Макс, Лешему. Открой дверь. Здесь свои,— раздался весёлый голос Лешего. А потом и он сам ввалился в приоткрытую дверь. — Всё, командир, операция здесь завершена. Один раненный в ногу. Остальные отделались испугом.
— Это ноги, что ли, самое дорогое? — Ворон с иронией смотрел на Лешего.
— Эта нога в её верхней части, где она прикрепляется к телу,— всунулся в дверь Крол.
— А ты как здесь, Николаша? Ты же вроде должен быть на периметре? При мне с утречка собирался в командировочку, поупражняться в стрельбе с оптическим прицелом по тарелочкам. Удалось поупражняться?
— Да, вот вышел «загоревший» из санпропускника, а тут у вас заварушка. Не успел поучаствовать! — загорюнился Крол. — А на периметре поупражнялся. Только поднялись, да стали расставлять мишени, как полезли мутанты. Да, так много, одну волну отстреляем, вторая идёт. Кондор поливает огнём из вертолёта, он-таки соорудил коктейль Молотова, а они сквозь пламя так и лезут, голодные, видимо, не жравши несколько дней. Кто-то среди них попался с навыками и с огнестрельным оружием. Ранил Краса. Жалко, не я, а Дед его снял!
Дедом бойцы прозвали молчаливого прапора, который их обычно выводил по подземке на периметр. Вдруг оказалось, что он бывший чемпион по стрельбе из винтовки. Незадолго до бегства Аликберова с компанией из бункера он набрал способного молодняка и стал обучать их навыкам снайперов. Вот на такую учёбу и отправился с утречка Николай, попал в бой на периметре, а когда спустился в бункер — оказался в заварушке по переделу сфер влияния.
— Крас куда ранен? Тяжело? — спросил Максим.
— Нет, зацепило руку, но как-то быстро само остановилось кровотечение. Крас позиций не покинул, продолжал командовать бойцами.
— Внимание, второй этап операции, — прервал рассказчика голос Клёна в «ухе». —Всем выдвинуться на позиции. Ивлева — под конвоем в Ультра.
— Леший, Крол в конвой. Ворон, Медуза, Дылда найдите ход по шахтам, нужна неожиданность и непредсказуемость. Остальные за мной, — отдал команду Максим.
Всё сразу пришло в движение.
Максим подхватил автомат и заглянул в спальню:
— Олюшка, возьми на всякий случай, — протянул ей автомат и запасные магазины. — Сейчас мы уйдём, запри все двери. Ребята уйдут через шахту. Поставь решетку на место.
Ольга прижалась к груди, вдохнула его запах:
— Возвращайся быстрее. О нас не беспокойся. У нас кошки на страже.
Кошки, будто поняв, что говорят о них, синхронно подняли головы и посмотрели на Максима. В свете ночника глаза у Анфиски горели зеленым, а у Ерофея Павловича — фиолетовым огнём. Максим поцеловал Ольгу и шагнул за порог.
— Иди, Максим. Мы дверь запрем и отправимся через шахту. — Ворон поднял взгляд от телефона, который разглядывал.
— Что там у тебя?
— Навигатор. И не у меня, а у Костьки. Ему Ахмад закачал схему вентиляции. А ты думаешь, как мы нашли твою квартиру? Сейчас маршрут уже составили, так что ты иди, а мы подтянемся.
— Удачи.
Максим вышел в коридор и услышал как за ним щелкнули дверные замки. Он бегом добрался до лифта, где ждала его группа.
— Задача: спускаемся в ВИП. Первая группа, командир майор Власов, рассредоточивается в лифтовом пространстве и аккуратно стягивается в нишах возле апартаментов Элькина. Вторая группа со мной в обход, старший — капитан Зарецкий. Штурм по команде координатора. Вопросы есть?
— А кто такой координатор? — рыжий боец, почти мальчишка, преданно смотрел на Максима.
— Тебе, салажонок, знать это не обязательно, — излишне строго ответил Власов, — для тебя координатором буду я — твой командир.
— И, ребята, постарайтесь не подставиться, — совсем не по-уставному напутствовал группу Максим. — Удачи.
Он повел группу через анфиладу залов казино, так они могли наиболее быстро оказаться на месте с другой стороны коридора, размышляя на бегу: «Интересно, где набрали такой молодняк? Лицо мальчишки больно знакомое». Гулкое эхо вторило их топоту, несясь за ними, взлетая под потолок, возвращаясь, будто отразившись от люстр. Зеркальный потолок в свете включающихся автоматически при перемещении хрустальных светильников на стенах преломлял отражение бегущих с оружием бойцов, создавая какую-то нереальную картину. Максим вспомнил, как тут сверкали люстры, отражаясь в собственных подвесках, хрустале рюмок, бриллиантах бомонда. Казино было закрыто по распоряжению Элькина с тех пор, как здесь погиб его сын и любовница. «Такое ощущение, что с того момента прошла целая жизнь, а не какие-нибудь две-три недели. А теперь рояль в чехол затянут как в саван», — Максим перехватил автомат и приготовил карточку-ключ.
— В коридоре чисто, — предусмотрительно предупредило «ухо».
— Макс, Ворону. Вышли в точку икс.
— Хорошо, Ворон. Мы тоже на месте. Ждите команды. — распорядился Максим знаками показывая бойцам группы, где кому занять позицию. — Клён, Максу. Что внутри?
— Десять человек. В холле пятеро, прячутся за диванами, креслом и тумбой телевизора, готовы к стрельбе. Трое в приёмной перед кабинетом — один в углу за шкафом, двое за креслом. Один в кабинете. Быкова не вижу.
— Быков в спальне, любуется на себя в зеркало. Мы как раз сзади него, — зашептал в «ухо» Ворон.
— Все слышали расположение? — Максим осторожно выглянул в коридор. Бойцы обеих групп по стене осторожно и тихо подбирались к двери. Перед дверью на коленях стоял давешний любопытный рыжеволосый парнишка и колдовал с замками. Максим увидел, как он медленно поднял руку.
— Штурм, — коротко скомандовал Максим. И одновременно с его командой мальчишка толкнул дверь, но вместо того, чтобы откатиться в сторону, рванул в квартиру, откуда сразу же зазвучали выстрелы.
— Ёшкин кот, — почти сразу же послышался голос Ворона. — Макс, Быков застрелился, как только мы прыгнули.
— У нас двухсотый, — вклинился кто-то из бойцов.
Максим на спринтерской рванул по коридору в апартаменты.
— Макс, уже ничего не сделаешь, — услышал он голос Клёна в «ухе», — будь осторожен.
Первое, что Макс увидел, влетев в дверь — лежащего на полу прямо напротив входного проёма рыжеволосого парнишку и стоящего возле него на коленях майора Власова. Мгновенно осмотрев помещения, Максим увидел, что ещё двое бойцов лежат на полу без движений: «Не мои», — автоматически отметил он. Трое под прицелом автоматов стояли лицом к стене, уперевшись в неё лбами и локтями, из приёмной бойцы выводили четверых, подталкивая их прикладами для ускорения движения.
Максим нагнулся над рыжеволосым, лицо его было бледным и строгим, как давеча у Власова. «Вот он кого мне напоминает», — обдало будто кипятком. Он поднял глаза на Власова, лицо его было землистым, глаза — потухшими. Максим вновь посмотрел на паренька: «Какие-то раны странные. Нет крови». Он приложил пальцы к артерии на шее и почувствовал пульс.
— Клён, Максу. Срочно нужен врач. Он жив.
Макс услышал рядом всхлип, поднял глаза, Власов закрыв лицо ладонями, сотрясался в рыданиях. Сзади подошёл Ворон, поднял его, довёл до кресла, проворчал:
— Неча раньше времени хоронить, ёхарный бабай. Поживёт ещё мальчишка.
Из двери вынырнули двое медиков в белых халатах и захлопотали над раненым. Максим поднялся и пошёл в спальню.
Перед зеркалом на стуле сидел Быков с простреленной головой, рядом возле ноги валялся пистолет.
— Макс, мы ничего не успели сделать, только застреляли в холле, мы решёточку выдавили, а он посмотрел в зеркало и стрельнул, — обнаружил себя Костя. Максим повернулся на голос и отметил: «Молодец». Осторожный Костя занимал такую позицию, что, оставаясь не видным, мог контролировать всю ситуацию.
—Всех пленных в Ультра, — вновь ожило «ухо» голосом Клёна. — Молодцы. Макс, разрешаю на полчаса заглянуть домой, потом жду в Ультра.
— Ворон, принимаешь командование. Костя, за тобой осмотр трупов и фиксирование обстановки. Капитан Зарецкий, проводите майора Власова в медсанчасть, будем считать, что он в трёхдневном отпуске. И узнайте, насколько серьёзно ранен его сын,— Максим развернулся, вышел в коридор и побежал в сторону лифтов.
Через час Максим, сопровождая Клёна, вновь спустился в ВИП-сектор в кабинет Тер-Григоряна. Несмотря на поздний час, было решено провести совещание.
За длинным столом для совещаний одиноко сидели Цессарский и Данаифар. В торце восседал Тер-Григорян, его массивная фигура сгорбилась, серые глаза смотрели без интереса. «Да, сдал Дуче. Прямо как Муссолини в отеле Капмо Императория в Апеннинах после пленения в 1943 году», — Максим вспомнил фотографию, которую показывали на занятиях по истории Великой Отечественной Войны.
— Всем доброй ночи, — Клён прошел в другой торец стола. Максим последовал за ним.
— Здравствуй, дарагой, — за всех ответил Тер-Григорян. — Ждём, что скажешь.
Клён, не торопясь, основательно устроился в кресле:
— Как здоровье сына, Гамлет?
— Плохо, дарагой. В коме. Но я не теряю надежды.
Максим отметил, что Дуче ещё больше сгорбился, как-то засуетился, переставляя на столе стакан с минералкой и бутылку.
— Сочувствую, дорогой. Надо надеяться и верить. Итак, господа, за дело. Полагаю, что мы должны вести протокол данного совещания. Предлагаю в секретари Себастьяна Фишера.
Клён сделал знак рукой. Из-за спин бойцов вышел Ахмад с кейсом в руках, который аккуратно положил на стол перед Клёном. В другой руке у него был ноут. Поскольку возражений не поступило, Клён сделал знак рукой, и Ахмад сел за стол и приготовился вести протокол.
— Для оперативной подготовки решений предлагаю кандидатуру второго секретаря. Захаров Николай.
Откуда-то сбоку появился Николай, преисполненный момента и важный. В его руках тоже был ноут.
— Возражений нет? Садитесь, Николай.
Николай уселся не за общий стол, а в углу за маленький чайный столик, куда один из бойцов сразу поставил принтер.
— Если все готовы, приступим. Полагаю, что сегодня мы совместно предотвратили государственный переворот, который собирался совершить Быков. Полковник Николаев был изолирован при помощи Ивлева. Быков с вооружёнными людьми пришёл к тебе, дорогой, заручиться, так сказать, поддержкой.
— Да, дарагой, он вначале предлагать тебя убить, но, когда я его отправил, выставил караул и объявил, что я арестован, — подтвердил Дуче.
— Потом он попытался силой ворваться в Ультра и убить меня, но ему это не удалось. При помощи группы Николаева, Ивлев был изолирован и сейчас находится под арестом и даёт показания. Быков, к сожалению, застрелился, поэтому от него мы ничего узнать не сможем. Но дают показания его сподвижники. Пока ситуация ещё не совсем ясна. Но, думаю, дня через два прояснится. Двое человек, которые были с Быковым, убиты. К счастью, с нашей стороны потерь нет. Мальчик, сын Власова, отделался лёгким испугом и синяками, его спас бронежилет, который собрал три пули. Полагаю, что все участники операции должны получить внеочередные звания. Также полагаю, что полковника Николаева, надлежит назначить командующим над всеми вооружёнными силами, присвоив ему звание генерала армии. Этот вопрос предлагаю обсудить первым, поскольку сегодняшние события показали, что безопасность — прежде всего, и ею должен заниматься профессионал. Если необходимо, то могу зачитать биографическую справку.
Клён открыл кейс и достал несколько листов. Поднялся, обойдя стол, передал их Тер-Григоряну, Цессарскому и Данаифару.
«Вот это подготовка!» — восхитился Максим, когда это он успел ещё и биографическую справку на меня подготовить, — «А ещё интересней, откуда информацию получил? Её ведь в свободном доступе нет, была в одном экземпляре в кадрах под грифом «ДСП».
— Если у кого-то есть вопросы, — продолжил Клён, — Максим Максимович находится здесь, прошу задавать.
— Нет, вопросов нет, — опять за всех ответил Тер-Григорян, — что касается меня, то я кандидатуру Николаева поддерживаю, полагаю, что он организует и обеспечит охрану бункера и периметра.
Клён обвёл всех взглядом:
— Если других кандидатур нет и вопросов к Николаеву нет, то прошу голосовать: кто за назначение Николаева Максима Максимовича командующим вооружёнными силами и присвоение ему звания генерала армии? — Клён вновь обвёл всех взглядом, — Вижу, что единогласно. Николай, вы успели подготовить?
— Конечно, — Николай пробежал глазами напечатанный текст, нажал на несколько клавиш, зажужжал принтер, выталкивая из своего чрева бумагу. — Пожалуйста, — Николай поднялся и передал бумагу Клёну.
— Прошу подписать, — Клён передал листок Тер-Григоряну, который, не читая, подписал и передал дальше. Клён подписал решение последним. — Максим Максимович, с этой минуты вы принимаете командование с присвоением вам звания генерал армии, поздравляю! — Клён протянул Максиму руку, крепко пожал. — А теперь распишитесь здесь, что ознакомлены.
Максим взял решение в руки, поставил свою подпись. «Вот уж точно, никогда не знаешь: где найдешь, где потеряешь», — вспомнилась Максиму старая поговорка.
— Теперь как командующий вы, Максим, имеете право голоса на данном совещании. Полагаю, что сразу необходимо выслушать предложения генерала армии Николаева о заместителях: здесь в бункере и на периметре. Какие будут предложения?— обратился Клён к Максиму.
Максим на миг растерялся, быстро перебирая в уме кандидатов:
— Я бы предложил по бункеру кандидатуру майора Власова, а на периметре майора Краса.
— Будут ли у участников совещания какие-либо возражения по данным кандидатурам? — спросил Клён. — Лично я поддерживаю эти кандидатуры. Будем голосовать? Кто за? Единогласно.
Клён повернулся к Николаю:
— Решение.
Николай зажужжал принтером, распечатывая.
— Подпишите, господа, — Клён протянул документ. Дождавшись, когда все подпишут, продолжил. — И остался ещё один немаловажный вопрос — это вопрос о выборе управляющего бункером. Не сочтите отсутствие скромности, но я предлагаю на эту должность свою кандидатуру. Если есть другие предложения, давайте обсуждать.
Повисла пауза. Данаифар что-то рисовал на бумаге. Цессарский смотрел на Дуче. А Дуче задумчиво наливал воду в стакан.
— Что ж, господа, вижу, возражений тоже нет, — подытожил Клён, — ставлю на голосование: кто за то, чтобы назначить меня на должность управляющего бункером?
Максим поднял руку, Цессарский немного подумав тоже. Тер-Григорян поставил стакан, из которого пил:
— Я тоже за.
— Данаифар, вы?
Данаифар положил ручку, посмотрел прямо на Клёна:
— Ещё два часа назад был бы против, но сейчас я — за Вашу кандидатуру.
— Итак, господа, единогласно.
Клён повернулся к Николаю, который уже распечатывал документ.
Максим протянут Клёну руку:
— Поздравляю. От души рад.
— На днях, господа, я представлю вам концепцию развития бункера и его уставные документы.

С тех пор Максим так и не менял звания, командует военными, Клён управляет бункером, а кошки ... кошки гуляют сами по себе, где им вздумается, без ограничений.
Кот отзывался и на полное имя, и на Ерофея, и на Фейку, но чаще всего — на Сынка или Ворона. Он каким-то непостижимым образом понимал, что зовут именно его. Смешно было наблюдать, когда на зов Людмилы Ивановны: «Ворон, маленький, беги к мамочке!» или на голос Мины: " Ворон, детка, беги кушать», — откуда-то из недр бункера вначале раздавалось богатырское: «Мр-мяяя», — а потом неторопливо появлялся огромный пушистый котяра белого цвета. Он осматривал окрестности, а затем, не торопясь, вразвалочку, шел к тому, кто его звал, терся мордой, томно прикрывая голубые глаза.

— Да, Селебритисса, если бы не твои предки, ещё не известно, стал бы я генералом или нет... — задумчиво произнёс Максим. — Правда, до сих пор не знаю, Радоваться этому или огорчаться.
Селебритисса, перестав мурчать, спрыгнула на пол.
— Да, ты права, — очнулся от воспоминаний генерал Николаев, — пора вставать. Что-то я в воспоминания ударился, наверное, старею, — сообщил он то ли кошке, то ли заглянувшей в дверной проём жене.

НАУКА, ТЕХНИКА И ДИПЛОМАТИЯ
Россия, г. Москва, Крылатский анклав. 33 года после Заражения Москвы. Московское время 9 часов утра.

Первые солнечные лучи начали прорезать линию горизонта, затем показалось багряно-красное солнце, свет дающее землям. Именно этот наблюдатель тысячелетиями следил за нашей планетой, заботливо согревая её. Проходят вёсны, зимы сменяют одна другую, что бы ни случилось — планета будет жить. Именно так говорит Владимиру отец. Несмотря на свой немолодой возраст, генерал Николаев сохранил ясный ум и прекрасную выправку. Он говорит, что человек не должен дряхлеть и быть обузой для своих близких.
Владимир гордился своими родителями. Именно они были для него примером. В детстве отец часто рассказывал ему про своего боевого товарища — Кондора, несмотря на то, что жизнь его побросала по свету и изрядно побила, он оставался непотопляемым оптимистом и балагуром, даже заражение не смогло на него повлиять. Кондор был одним из Сорока семи героев, эти отважные люди отправились на Готланд в поисках ответов на вопросы — они так и не вернулись, но их подвиг остался в сердцах обитателей анклава.
Существовало даже придание, что однажды они вернутся и принесут спасение для всех, естественно, что в это верили только малые дети, спасение для всех невозможно в принципе, ибо спасение ещё нужно заслужить.
Но и Инга, и Густав, и отец, и мама верили в то, что Кондор однажды вернётся.
Густав или Джахангир Густавич Вайс был полной копией своего отца. По крайней мере, именно таким Кондор представал в рассказах Максима, а сам маленький Володька очень хорошо его запомнил, несмотря на то, что видел его всего три раза — высокий широкоплечий красавец с цепким и проницательным взглядом голубых глаз. Эти глаза могли быть очень разными: весёлые и шутливые огоньки для Друзей и раскалённые искры смертоносной ненависти для врагов. Казалось, что Кондор просто переродился в своём сыне. Володька немного завидовал неунывающему Густаву, ведь он мог жить полной жизнью — для него воздух не был смертельным, он мог чувствовать ветер в своих волосах и не опасаться за свою жизнь. Но так уж сложилось и тут ничего нельзя было поделать: несмотря на возможность жить полной жизнью, эта жизнь у заражённых Штаммом была крайне коротка.
Редко кто из них доживал даже до двадцати пяти лет, но Инга и Густав были долгожителями, обоим сейчас было по тридцать одному году. И Владимир боялся потерять друзей, с которыми провёл большую часть сознательной жизни.

Имам был мудр, он говорил, что ещё не известно, кому в этом мире повезло больше. Владимир знал, что другие анклавы считают заражённых недочеловеками, подлежащими уничтожению, и порой делают их руками всё грязную работу и всячески ими манипулируют.
Константин Фёдорович (именно так Имам просил себя называть наедине — он не любил громких титулов и лебезящего чинопочитания) говорил, что поведение других анклавов суть часть древней Большой Игры, которая началась не здесь и не сейчас. Искусство манипуляции другими — основа их политики, единственные, кем они не могут манипулировать — это мутанты, но мутантов вполне можно предсказать. И генералитеты анклавов вполне успешно это делают.
Генералитеты действуют по старинке — дают массам иллюзию свободного выбора, но, на самом деле, ведут анклавы одним из самых привычных путей и действуют только в своей выгоде, имея целью сохранить привычный порядок вещей как можно дольше.
Видя сущность тех, кто управляет другими анклавами, Константин Фёдорович старался вести с ними как можно меньше общих дел. У Крылатского анклава даже была своя торговая площадка, в обиходе именуемая Рынком, которая находилась на значительном удалении от анклава. Чужих в анклав не пускали и, как думал Володька, правильно делали. Нечего пускать к себе в дом тех, кто обращается с людьми, как со скотиной.
На вопросы маленького Володи “как же люди могут позволять так поступать с собой” Константин Фёдорович отвечал, и взгляд его при этом становился жёстким, почти ненавидящим: люди в толпе превращаются в стадо баранов, думающих, что всегда кто-то всё будет решать за них. Толпа не способна нести ответственности — они думают, что ответственность за решение толпы несут все, но на деле НИКТО ни за что не отвечает. Это принцип демократии.
«Знаешь, что такое демократия?» — спрашивал Константин Фёдорович подростка Володю, уютно расположившегося в огромном кресле напротив искусственного камина. И тут же сам давал ответ на свой вопрос:
— Демократия — это власть народа, НО, власть народа, имеющего рабов. Говорят, что демократия зародилась в Греции, но на самом деле она возникла намного раньше. Греческие полисы были маленькими городами-государствами, которые постоянно враждовали между собой. И были в тех городах мужи, главы наиболее богатых родов, которые имели множество слуг и рабов. Рабов обычно получали из пленников или одевали в колодки за долги. И вот, этим мужам нечего было делать, кроме как заниматься ПОЛИТИКОЙ — дискутировать и с лёгкостью решать судьбы других. Тебе это ничего не напоминает?
— Девяностые.
— Правильно! — ободрял Константин Фёдорович, — тогда до власти дорвались олигархи, бандиты и стяжатели. В стране был развал, и власть не могла и не хотела ни на что влиять. Тот порядок, который был на местах, разрушался, а народ всё больше падал в бездну нищеты. Коррупция и кумовство захлестнули Россию повсеместно. Правда, к началу века стали происходить некоторые изменения, но и они были неоднозначны. А ещё был первый переворот, в 1917-ом. Было это более ста лет назад. Помнишь историю?
— Да, — подтвердил Володька, в свои двенадцать лет он уже осилил добрую половину обширной библиотеки Константина Фёдоровича.
— Так вот, Володенька, можно сколько угодно говорить о германских агентах влияния, масонских и сионистских заговорах — это тоже было. Но власть сама на протяжении более чем трёхсот лет угнетала простой народ, тружеников, те же, кто пытался эту ситуацию переломить или хотя бы изменить хоть что-то, неизменно терпели поражение, ибо эти изменения не были выгодны ни одной из правящих элит. А потом, после 1905 года, изменить что-либо было уже поздно. Начался обратный отсчёт.
В свободное время, которого было очень мало, Константин Фёдорович старался читать лекции по мировой истории и истории России для учеников старших классов, ему было что рассказать. Однако, большую часть его времени отнимали государственные дела — нужно было лавировать между анклавами, вести тонкую игру и ни в коем случае не допускать их во внутренние дела родного анклава.
Вообще учителями в анклаве были различного рода профессиональные специалисты, каждый из которых был обязан выделять два часа из своего личного времени для проведения занятий в школе.
Мама, например, преподавала Радиодело, Владимир Воронов (или просто Ворон) читал курс Истории России, Данаифар преподавал биологию, а Игорь Эдуардович — черчение и основы инженерного дела.
Полезных специальностей было много, и Константин Фёдорович надеялся, что каждый ребёнок сможет найти себе занятие по душе. Школьное образование продолжалось до 16-ти лет, после этого следовало трёхлетнее обучение по профессиональной специальности. Работать в анклаве начинали, как правило, в старших классах школы — совсем ещё молодые люди шли в помощники к опытному профессионалу. Были распространены трудовые и военные династии, как правило, сын следовал уделу своего отца или матери, таким образом, обеспечивалась преемственность поколений.
Сам Володька пошел в Следопыты, так в просторечии именовались Силы Внешнего Реагирования. В полномочия СВР входило патрулирование территорий анклава, поддержание порядка за пределами бункера и поддержание контактов с общинами Заражённых.
Были и, так называемые Пасдаран е Имам, Стражи Имама, особая группа из десяти-пятнадцати человек, все были заражёнными, это были представители первого и второго поколения заражённых, а также те, кто заразился недавно, в их обязанности входила охрана Аиши Эттингер и её свиты, а также поддержание порядка во Внешнем городе.
Эттингер была женой Имама и негласной правительницей Внешнего города после смерти Краснова. Она заразилась пять лет назад, и Константин Фёдорович выделил ей, а также нескольким его заражённым сторонникам жилище во внешнем городе, оно было расположено в одном из особняков Внешнего города.
Отец говорил, что в том особняке когда-то располагался хоспис, потом Мина Хан присоединилась к мужу и семья воссоединилась. Мина Хан было одним из имён Лизхен Вайс — супруги Кондора. Позже родились Ингидерда и Густав.
Таким образом, можно сказать, что Аиша Эттингер въехала в родовое гнездо Вайсов. Позднее были созданы Пасдаран е Имам, сделано это было для того, чтобы те, кто заразился, могли найти своё место в обществе.
Как-то само собой повелось, что община разделилась на верхний и нижний города, в верхнем городе (также называемом «внешним») жили те, что заразился Штаммом Вильмана или уже родился заражённым. Это было связано с тем, что и Константин Фёдорович и генерал Николаев принципиально по-иному относились к Заражённым, не считая, что этих людей необходимо было сразу уничтожать, да и в бункере был недостаток профессиональных военных, которые всегда находились на переднем крае обороны, а, следовательно, заражались чаще других. Неправильно было жертвовать ими и ставить крест на ещё живых людях.
Жизнь заражённых не была светлой и сахарной. Практически каждую неделю, а то и каждый день, приходилось нести тяжкие потери. Мутировать мог любой и в любое время, и нет тяжелее участи, чем своими собственными руками убить своего друга, брата, сестру, мать или отца. Но Константин Фёдорович говорил, что, убивая мутировавшего, ты освобождаешь его душу, избавляя её от жизни в терзаемом теле. Вирус, по мнению Имама, вносил в геном человека новые данные, и мутировавший уже не мог сопротивляться своим позывам и инстинктам.
Одним из основных инстинктов становилось желание есть: неудержимое желание поглощать любую органику, желательно тёплую, живую и движущуюся, для мутанта не было разницы, кого или что есть. Они могли есть и гнилую мертвечину, и собственных более слабых сородичей, но наиболее лакомым блюдом в их меню были незаражённые. Именно поэтому мутанты старались получить как можно больше вкусностей и были очень агрессивны при нападении на незаражённых.
Заражённые вынуждены были спать поодиночке в маленьких запираемых комнатках или просто небольших индивидуальных лачужках, они привязывали себя к кроватям или приковывали цепями или наручниками. Этот способ был надёжней, так как мутировавший не мог взять ключ, который лежал рядом, и открыть замок. Обязанность ликвидировать его лежала на его семье.
К счастью, община Внешнего города успешно справлялась со всеми невзгодами. Община давала анклаву ловких охотников и умелых лесорубов, Володька слышал, что другие анклавы занимаются лесозаготовками силами незаражённого населения, а Заражённых используют негласно только на самых тяжёлых работах, где велик риск получить серьёзную травму и заразиться.

Политика изоляционизма нисколько не вредила родному анклаву, потому, что он активно участвовал в торговле и имел исключительную военную мощь — именно поэтому Объединённый генералитет боялся вмешиваться во внутренние дела Крылатского анклава, это грозило генералам большой и быстрой конфронтацией (а, хуже, открытой войной), и, как непременное следствие, растратой ценных ресурсов. На странный анклав, находящийся на окраине Москвы, предпочитали не обращать особого внимания, тем более, что проектам Объединённого генералитета он сильно не мешал и был ценным торговым партнёром.
Крылатский анклав производил герметичные костюмы бактериологической защиты и шлемы, фильтры которых были намного эффективнее стандартных противогазных фильтров; фильтров этих шлемов хватало на более длительное время, да и сами шлемы были легче и удобнее. Как рассказывал Игорь Эдуардович, их удаётся делать только благодаря чертежам, материалам и оборудованию, которые удалось вывезти из ЦИТО.
Володька помнил ЦИТО, хотя с тех самых пор прошло вот уже почти тридцать три года. Воспоминание были детские, но яркие: мама, дядя Валя, тётя Люда, дядя Гера и дядя Игорь, кошка Анфиска.
Все они были сейчас живы и, несмотря на преклонный возраст, бодры, только вот Анфиска ушла в леса 20 лет назад. Володька тяжело переживал потерю своего давнего друга, но отец сказал, что не нужно оскорблять умудрённую летами кошку, оспаривая её решение. Анфиска к тому времени уже успела стать не только многодетной матерью, но и пра-пра-прабабушкой. Константин Фёдорович специальным наказом запретил причинять кошкам вред, мотивируя это тем, что Пророк Мухаммад очень уважал этих гордых и умных созданий.
Эти кошки действительно были чрезвычайно умными: они могли предсказывать погоду и предчувствовать крупные атаки мутантов, правда, плодились хвостатые обитатели бункера небыстро — котята появлялись раз в два-три года и двойни были крайне редким явлением. Абузар Данаифар говорил, что это из-за того, что все эти кошки пошли от единого корня и кошачьей общине очень не хватает свежей крови.
Кошки органично вписались в общину анклава, они позволяли людям легче переживать стрессы подземной жизни.
Община Внешнего города, в свою очередь, разводила собак, собаки были весьма полезны во время охоты и при выслеживании — дичи или человека — это, в сущности, не имело значения.
Община Внешнего города была раза в два меньше общины бункеров, но они, по мнению Владимира, были более свободны, даже несмотря на то, что на них законодательством анклава накладывался ряд жёстких ограничений, они могли чувствовать и ощущать этот мир таким, какой он есть, а не пользоваться «мирозаменителями», коими являлись ограниченные пространства бункеров.
Животный мир был почему-то предельно агрессивным по отношению к незаражённым. Иные анклавы использовали термин «Чистые» для обозначения остатков незаражённого Человечества, однако, Константин Фёдорович был против этого термина. Он считал, что Вильман, хоть и был великий грешник, который возомнил себя равным Всевышнему, создал некий новый аналог Всемирного потопа. Но анклавы, вместо того, чтобы стать новыми ковчегами, колыбелями новой цивилизации, превратились в гниющие зловонные клоаки. В бункера хлынули не лучшие представители человеческой Цивилизации, коих надлежало спасать в первую очередь, но бывшие властьпридержащие Старого мира — никто из них и не думал о будущем Человечества, все они думали только о себе и о текущем моменте, а те немногие, кто думал иначе, были вынуждены согласиться с позицией большинства.
Само собой, за пределами анклава эта позиция не разглашалась, но все были уверенны в её правильности.
Ведь когда-то много лет назад и Крылатский анклав не отличался от всех прочих, но благодаря Великой Революции, имена героев которой навсегда останутся в сердцах потомков, ситуацию удалось кардинальным образом переломить, и во главу угла было поставлено старое социалистическое правило: кто не работает, тот не ест.
Иными словами, пользоваться плодами труда общины мог лишь тот, кто приносил ей пользу. И никто ни на шаг не отступал от этого принципа, тунеядство жестоко наказывалось — вплоть до изгнания из общины, исключение делалось лишь для многодетных матерей, которые могли целиком посвятить себя детям и домашним заботам. Первые годы в бункере был определённый демографический и этнический перекос, но Константин Фёдорович старался его всеми силами ликвидировать и, кажется, у него получилось. Однако, брачно-семейное законодательство налагало ряд необходимых ограничений и призывало к мудрому планированию семьи и личной жизни.
Так например, не поощрялись межрасовые браки, браки между представителями разных народов, запрещались близкородственные браки, был ещё ряд важных и неотъемлемых правил: муж не имел права оставить семью, если жена была беременна либо родила ребёнка, оспаривание отцовства также не допускалось — ненадлежащее поведение жены считалось целиком просчётом мужа, однако признание и усыновление детей было не запрещено, но и обязательно. Осиротевшего ребёнка должны были воспитывать ближайшие родственники.
Имам говорил, что в условиях, когда Человечество поставлено на грань уничтожения, каждый этнос должен сохранять свою идентичность, как культурную, так и фенотипную. Именно благодаря этим строгим правилам удалось сохранить этническое многообразие общины бункера.
Константин Фёдорович подозревал, что Белая раса для Вильмана имела особую ценность и особое значение. Володька вспомнил, что по прогнозам некоторых учёных к 2050 году арабское население Франции должно было составлять около одной трети. И главным вопросом, по его мнению, был вопрос: кто мы? Если это население ответило бы на этот вопрос: «мы Французы», то всё было бы нормально, но если последует ответ: «мы Сирийцы, Ливийцы, Ливанцы и т.д.», то общественной напряжённости было бы не миновать.
В человеке всегда есть генетически и культурно предопределённый определитель «свой-чужой» — именно этот определитель позволял этносам выживать и существовать, ибо более пассионарный и активный этнос всегда поглощает и переваривает менее пассионарный и активный. В начале двадцать первого века такими сверхактивными супер-этносами стали арабский и азиатский миры.
Но поединку двух этносов так и не суждено было состояться: эпидемия Штамма Вильмана накрыла мир, и теперь не было известно, что стало с азиатским миром. Было известно, что сохранились несколько баз в предгорьях Гималаев — на границе бывших Индии и Пакистана. Время от времени с этими базами даже велись переговоры через станцию дальней связи МГУ. Удалось получить множество интересных данных и о поведении мутантов на холоде, и о том, как на понижение температуры реагирует сам Штамм.
Как оказалось, сам Штамм словно бы впадал в спячку, терминальные процессы становились в несколько раз медленнее, да и мутанты становились менее активными — они не любили холод, так как он замораживал воду и мешал им охотиться. Но мутанты и здесь находили лазейки. Самые отчаянные (и голодные) из них прорывали в снегу сеть туннелей и нор и нападали на свою добычу из-под снега. Впрочем, в предгорьях их было мало, им было некомфортно — мало пищи, мало воды. Мутанты там плодились небыстро и предпочитали мигрировать на более сытные места.
О том, как возникли эти предгорные базы, Володька знал немного, знал лишь только, что на приграничных территориях штата Свободный Кашмир создавались высокогорные военные базы с бункерами. Эти базы, в начале Эпидемии, были заняты людьми Константина Фёдоровича, которые там неплохо обустроились. Он не любил рассказывать о начале Эпидемии и о тех временах, которые ей предшествовали — отшучивался и говорил, что может не сойтись в оценках с, на этом месте Константин Фёдорович всегда лукаво улыбался, «нашими партнёрами из других бункеров», говорил лишь о том, что пакистанская армия выстроила в тех района военные базы и их, Волею Всевышнего, удалось занять без кровопролития. О том, что нашим дорогим «партнёрам» о базах ничего рассказывать не нужно, Володька напоминать не требовалось. Данные, получаемые оттуда, были слишком ценными, чтобы раскрывать их кому бы то ни было. Да и напряжённость вокруг МГУ в крайнее время весьма обострилась. Объединённому генералитету не нравилось то, что Крылатский анклав поддерживает с общиной заражённых слишком тесные контакты и продолжает отстаивать монополию на них, ограничивая свободу действия других анклавов. Володька, было известно, что Константин Фёдорович не желает пускать в МГУ другие анклавы из-за станции дальней связи и из-за ещё из-за кое-какого ценного оборудования, в этом месте всегда следовала ещё одна хитрая улыбка — всем в анклаве было известно, что всё ценное, что можно было вывезли из МГУ, было вывезено анклавом в первые полгода после начала Эпидемии. Ахмаду Фишеру даже удалось собрать и запустить супер-компьютер «Ломоносов», несмотря на протесты ныне покойного Аполлона Иосифовича Цессарского. Володька почти не помнил этого конфликта, скорее, он восстановил его в памяти уже из рассказов старших.
Так или иначе, теперь «Ломоносов» как и прежде занимался сложными расчётами и служил хранилищем знаний родного анклава. Именно при помощи «Ломоносова» удалось сохранить то, что людская память сохранить не могла: это были десятки тысяч фотографий, книг, звукозаписей и различного рода кинофильмов на самых разных языках, и это уже не говоря о богатейшей библиотеке научных материалов и технических данных. Именно материалы, хранящиеся в памяти «Ломоносова», использовались для обучения.

Солнечный диск уже выбрался из-за горизонта и медленно поднимался ввысь. Вдали тянулась серая лента реки, кое-где были видны небольшие точки, если приложить к глазам окуляры бинокля, то можно будет понять, что эти маленькие точки на самом деле тела мутантов — живые и мёртвые. Они любили есть мертвечину в воде, вода усиливала их способности.
Река была отделена от территории анклава минными полями, а также ловушками, которые должны были задержать мутантов, в сущности, проблема была только одна — река и всё, что из неё проистекало. Мутанты постоянно пытались прорыть ходы и разрушить заграждения. Именно поэтому вокруг анклава были построены три периметра заграждений, третьим из которых была стена из корпусов старых автомобилей и БМП. На реку выходили две позиции пушек Д-30, туда же смотрела и пушка намертво вкопанного в землю танка Т-90.
Время от времени мутанты набирались смелости (или тупости) и шли на позиции в атаку, впрочем, для того, чтобы их принять максимально тепло и даже горячо всё всегда было готово. Боевых боеприпасов осталось очень мало, поэтому пушки и танк стреляли, в основном, пугачами — особыми снарядами, состоящими из стреляных гильз с особым образом прорезанными отверстиями и порохового заряда, а также пороховым зарядом в задней части. Мутанты не любили громких звуков, после каждого выстрела пугача они падали на землю и сотрясались в страшных судорогах, и важно было добить их, пока они не опомнились.
На территории анклава располагались две станции метро — «Крылатское» и «Молодёжная», их своды давно и намеренно были обрушены, а пространство вокруг них огорожено завалами и стенами, но мутанты всё равно находили способ прорыть ходы под станциями метро и выбраться на поверхность. Поэтому вокруг станций были оборудованы круглосуточные посты охраны, чтобы исключить малейшую возможность прорыва.
Самой больной точкой была станция метро «Крылатское», потому как она располагалась между двумя Специальными жилыми районами, да ещё и близко к стене — мутанты постоянно делали подкопы под стену, и во время массированных атак две волны мутантов очень хотели соединиться и пёрли на стену как безумные (впрочем, они и были безумны). Но оставлять станцию за периметром, как это было сделано с «Молодёжной», было нельзя, потому что это ещё больше ставило под угрозу Специальные жилые районы.
Посему, две волны мутантов было решено отделить друг от друга минными полями, Там же было организовано кладбище. Мусульмане предпочитали хоронить своих покойников в земле, засыпая в мешки с телами гашёную известь и закладывая туда мины и иные взрывоопасные вещества, таким образом, воин даже после смерти мог забрать с собой несколько десятков мутантов, хоронили обычно массово, штабелями, но нередки были и индивидуальные захоронения. Посещение могил было строжайше запрещено, ибо поклоняться следует не своим умершим, а только Всевышнему.
Представители Исконных верований, к коим принадлежал и Владимир, предпочитали предавать своих умерших огню. Для этого сооружалась крода или лодья, которую отправляли по реке. Огонь погребального костра ещё долго отпугивал мутантов на воде. Как пелось в одной очень старой песне «Наши мёртвые нас не оставят в беде», от себя Володька добавлял «Ибо они с нами всегда в нашем сердце и памяти».
Всего у анклава было три бункера, и самым оборудованным из них был бункер под ЦКБ, убежище под кардиоцентром и воинской частью уже не были столь защищены и вместительны.
Почти всю наземную территорию анклава занимал Внешний город с его узкими улочками и рядами теплиц, часть аграрной продукции анклав получал от общины МГУ, но большую часть выращивали сами.
В былые времена приходилось снаряжать вооружённую колонну, которая охраняла караваны, но год назад ситуация изменилась. Проект Игоря Эдуардовича наконец-то перешёл от опытных моделей к делу, и аэростат был построен, он был небольшой, но вместительный, с прошлой зимы каждый месяц с МГУ ходит один рейс за грузом припасов и продовольствия. Эмгэушной общине доставляется помощь в виде лекарств и прочих необходимых для жизни средств.
Объединённый генералитет эти полёты, конечно, раздражали. И начали раздражать ещё пятнадцать лет назад, когда были запущены первые экспериментальные зонды. Что значит, Крылатский анклав может, а мы не можем? За это время пытались сделать много пакостей: и выкрасть чертежи, и переманить специалистов. Но ничего не получилось, ибо дальше Рынка чужаков не пускали, в конце концов, все потеряли к шарам интерес и вроде бы перестали их замечать — какой с них толк, если они даже человека поднять не могут?
Но год назад всё-таки удалось сдвинуть дело с мёртвой точки, удалось собрать первый опытный образец.

И вот теперь Объединённый генералитет снова начал интересоваться проектом. Тем более, что начали ходить странные и противоречивые слухи о том, что общине заражённых из аэропорта Домодедово удалось снарядить самолёт на Готланд и даже успешно вылететь. Вернулись они или нет, об этом никто не знал, но слухи об этом просочились в общество, и уже один только факт полёта вызвал нездоровую ажитацию. Сегодня Ивлев должен вылететь к Соколиной горе — объясняться, да и торговый договор необходимо было продлять. Анклав Соколиной горы поставлял огнесмесь для огнемётов анклава, «Буратино» уже служил только орудием устрашения и символом военной мощи анклава. Снаряды для него были чрезвычайной редкостью, а всё топливо, пригодное для двигателей внутренного сгорания, за давностью лет разложилось и было непригодно для использования по прямому назначению. Поэтому приходилось использовать стационарные огнемёты, вмонтированные в стены и установленные на некоторых важных зданиях анклава — во время осады рота РХБЗ зажигала не по-детски. Химики очень любили свои огнемёты и своего «Буратино», Имаму приходилось им многократно объяснять, что огнесмесь — вещь крайне дефицитная и дорогая, но, тем не менее, химикам прощалось всё, ибо они были эффективны. Красивое и страшное это было зрелище: живые факелы бросаются в реку в ярости успевая прихватить с собой нескольких собратьев, которые так хотят с ними разминуться, что живая волна мутантов, штурмующих стену, сразу отступает.

Владимир был одним из немногих, кто умел управлять аэростатом, попутно он должен был сопровождать Ивлева на этом совещании. Никто не знал, сколько времени оно может продлиться, поэтому аэростат было решено отправить домой. В былые времена анклав во всех внешних связях представлял отец, однако Константин Фёдорович решил, что времена меняются и нужно дать дорогу новым людям.
Подполковника Ивлева Володька недолюбливал. Несмотря на свои боевые заслуги, Ивлев был флюгером и провокатором, казалось, что слова старой песенки были про него: «У меня был друг по фамилии Флюгер, он всегда и во всем был прав, Оттого, что знал, куда дуют ветра. Он мне часто доказывал с остервенением, что свободен во всем и смел, но подул ветерок, он сменил направление, уверяя, что сам захотел».
Да… за эти годы Ивлев сменил много направлений, он и сам был похож на флюгер: маленькие острые глаза, длинный нос и такая же долговязая фигура. После революции он и его люди были отправлены на поверхность, но искупили свой позор исправной службой и Имам вернул их в бункер. На прямой вопрос отца: «зачем нам здесь эта погань?» Константин Фёдорович отвечал: «Он всегда знает, куда дуют ветра. Он безопасный и изученный индикатор общественного мнения».

Смена заканчивалась, и Володька был этому рад. Это дежурство слишком затянулось, август в этом году выдался морозным, но слякотным, а это хуже всего — холодно, промозгло, и мутантов этот холод не останавливает, за пять дней было три нападения мутантов — все в районе реки, но ребята говорили, что были сделаны подкопы на метро «Крылатское» и в районе воинской части. Прорыва удалось избежать. Всё-таки сапёры не зря свой хлеб едят, они постоянно взрывают туннели мутантов и делают контр-подкопы. Спать приходилось в верхних казармах менее чем по три часа в сутки.
«Мама, наверное, очень волнуется, — с грустью подумал Володька, — сейчас прожарюсь, потом восемь часов отдыха и нужно будет лететь с Ивлевым».
Володька спустился по лестнице с наблюдательной вышки и направился к бараку внешних казарм. Войдя в небольшую пристройку оружейной комнаты, он поприветствовал часового и прошел к стойке дежурного.
Василий был на посту и, видимо, принял смену только недавно, так как взгляд его был ещё весел. Из-за жёсткого ёжика тёмно-каштановых волос, которые норовили отрастать слишком быстро и крепких передних зубов Василий получил среди сослуживцев прозвище Бобр.
— Ну что, Бобр, ты сегодня добр? — шутливо осведомился Владимир.
— Вполне добр, — в тон ему ответил Бобр, — что слышно?
— Кроме выстрелов — ничего. Сегодня ночью опять пытались други наши пробраться со стороны реки. Ан нет, не удалось, мины воспрепятствовали.
— Видимо Взрослых с ними уже нет, вот и лезут на мины. Устали, видно, стратеги нас штурмовать, хорошо, что за эту неделю ни раненых, ни убитых не было.
Бобр сверкнул щитком противогаза.

— А мне кажется, что они просто нашли себе более лёгкую добычу, вот и пируют сейчас в реке.
— Они любят вкусно поесть, но сегодня обошлось без десерта, — усмехнулся Бобр.
Володька сдал оружие, и они ещё минут двадцать пять разговаривали с Бобром, тот как всегда балагурил, и с ним время ничегонеделания текло незаметно.
Наконец Владимир встал, попрощался с Бобром, тот настучал на клавише стойки специальный пароль, получил отзыв, и деревянные двери барака распахнулись, впуская Володьку внутрь, здесь он должен был подождать ещё некоторое время, пока не сдадут смену другие, и уже вместе с ними пройти дезинфекцию.
В предбаннике его ждал Витька Берберов по прозвищу Медведь. Витьке было семнадцать лет, и он сейчас был прикреплён к Арашу, который старался обучить его всем премудростям работы сапёра.
Медведь был очень поход на своего деда, такой же громадный с длинными волосами и уже наметившейся бородой. Несмотря на всё требования, волосы Медведь стричь отказывался и заплетал их в причудливый пучок — эту конструкцию он прятал под шлем противогаза.
Предбанник, как называли эту комнату, был местом грязным, но именно здесь следовало ожидать остальных, хотя бы десятерых. Дезинфекция была процедурой весьма затратной и лишний раз ради одного-двух человек её проводить никто не собирался. Поэтому приходилось ждать, так прошло ещё десять минут. Народ потихоньку подтягивался, вот уже пришёл и сам Араш, ведя за собой ещё двоих учеников.
Набралось нужное число народа, и Медведь позвонил в колокольчик.
Минуло тридцать секунд, и двери первой камеры распахнулись.
Все процедуры были знакомы Володьке с ранних лет и стали привычными, сейчас следовало пройти процедуру прожаривания. В помещении нагнеталась температура более стапятидесяти градусов по Цельсию, в такой высокой температуре надлежало находиться 5-7 секунд, потом следовало загорание, прожаренные входили в предельно сухое помещение, где всё было обложено адсорбентом.
В этом помещении надлежало пребывать, пока с поверхности снаряжения не испарится вся влага, затем следовало помещение с личными шкафчиками в котором проходило разоблачение. Затем комната с медицинскими дежурными, которые брали кровь на анализ. В случае, если в крови обнаруживали Штамм, человек давал несколько подписок и его отправляли жить в Верхний город, где он мог продолжить службу по своей специальности после трехдневного пребывания в карантинном карцере.
То, что заражённые продолжали жить полноценной жизнью, а не усыплялись подобно больным животным, как это было приняло в других анклавах, было самой охраняемой тайной Крылатского анклава.
К счастью, на этот раз все смогли вернуться в казармы.
Дальше можно было бы заглянуть в столовую, но Володька подумал, что лучше откушает маминого зелёного супа с грибами.
По дороге к подвалу, где располагался второй шлюз, ведущий уже непосредственно в бункер, Владимир встретил проходящего мимо Николая Захарова.
— Доброго здравия, Николай Михалыч, — поприветствовал старого учителя Владимир.
— Мир тебе, Володя!
Николай Михалыч преподавал в школе Зарубежную историю, на уроках он сравнивал государственные механизмы Японии, Пруссии, Исламской республики Пакистан и многих других стран. Не уставая доказывать, что пороки человеческой природы везде одни и те же.
Хобби Николая Михайловича были кролики Арсений и Александр, с которыми он возился на ферме во Внешнем городе. Ни жена, ни дочь его рвения не разделяли, копается в земле, да ещё и возится с этими кроликами, а они же агрессивные — перчатку прокусят, и всё. Дочка Захарова Танька была очень поздним ребёнком и до одури боялась этих кроликов. Старший сын Захарова Павел заражён и вместе с отцом возился, не боясь ничего. Было удивительно, почему кролики не проявляли к старику никакой агрессии. Арсений частенько любил вздремнуть у Захарова-старшего на коленях. Становилось понятно, почему старик проводил столько времени с кроликами — рядом был любимый сын и любимые ушастые; в бункере же ждали язва-жена и не меньшая язва-дочь.
Старик давно в тайне хотел уйти к сыну на поверхность, мечтал погладить своих пушистых больших кроликов — по-настоящему погладить, а не просто провести рукой в перчатке по шерсти, но его держала школа, историков-зарубежников уровня Захарова в анклаве больше не было, именно поэтому Николай Михайлович вместе с дядей Ахмадом пять лет назад начали писать лекции Захарова не небольшую портативную камеру. Николай Михайлович был автором нескольких монографий: «Роль армии в государственном механизме Японии», «Конституционный контроль в Исламской республике Пакистан», «Возникновение и особенности японского Ислама» и многих других. Но, тем не менее, уходить не спешил, говоря, что будет работать с ребятами, пока будет возможность.
Володька прошел точно такую же процедуру дезинфекции, миновал несколько уровней, назвал отзывы на все пароли и оказался перед шлюзом ВИП-сектора. Название было старое и уже давно не отражало сути, однако оно прижилось, и уже никто не стал его менять. В ВИПе обитало командование и правительство анклава. Ниже был только уровень Имама, за ним был проход в научные лаборатории и цеха, а также казармы казначейство — всё это именовалось сектором «Ультра».
Вообще, в «Ультра» было много проходов, больше, чем кто-либо мог предположить, это было сердце бункера, которое имело несколько своих отдельных шлюзов и постоянно контролировалось вооружёнными патрулями в полной экипировке.
Шлюз ВИПа мог себе позволить персональную одиночную дезинфекцию, ибо был установлен ещё в старые времена незадолго после катастрофы. В бункере, несколько знал Володька, было всего два выхода — штатный и погрузочный.
Штатный как раз располагался в казармах. Помимо этого, все три убежища анклава были связаны подземными коридорами, которые начинались в секторе «Ультра», Володька удивлялся, как в былые времена удалось всё это построить, и ещё более удивительным было то, как Имаму удалось всё это в кратчайшие сроки реанимировать.
По дороге к родительской квартире Владимир встретил Верховного распорядителя доктора Алауддина Люнделла. Здоровяк был как всегда весел. А его невероятные подкрученные усы пшеничного цвета были в безупречном состоянии.
Люнделл поднял руку вместо приветствия и направившись в Владимиру заключил его в свои крепкие объятия. Он был добрый человек, но весьма своеобразный: он не боялся быть простым и прямым. Радовался искренне, но и злился тоже от всей своей широкой души.
На нём было всё экономическое хозяйство анклава, он же являлся главным казначеем, именно его личная печать красовалась на немногочисленных бумажных рублях, которые ходили во Внешнем городе. Но более распространены были дирхамы из томпака, а уж золотой динар стал резервной валютой и частного обращения почти не имел.
Металлические деньги, они были как-то надёжней — а что? Их нагрел до требуемой температуры, и всё — дезинфекция пройдена. Купюры же, однажды вынесенные на поверхность, для дальнейшего использования внутри бункеров были уже непригодны.
Вообще во внешнеторговых связях деньги использовать было не принято. Там главную роль играли материальные ценности напрямую — без всяких воображаемых эквивалентов — деньги становились просто никому не нужными кусочками металла, как только они оказывались за пределами анклава.
Тем не менее, на территории анклава удалось выстроить довольно стройную экономическую систему, жители Верхнего города приносили на базар то, что удалось найти в окрестных лесах, и продукты с собственного подворья. Был, конечно, перечень продуктов, которые продавать было нельзя — все они безвозмездно сдавались на общие нужды, но большая часть провианта выращивалась, конечно же, на общем огороде и в теплицах, которые располагались за ЦКБ, под них как раз была расчищена от деревьев обширная площадь.
Одним словом, у Люнделла было очень много забот, а его заместитель Альберт Тер-Григорян справлялся далеко не со всем, вот и теперь здоровяк был одет в полевой комбинезон и готовился к визиту но поверхность, но, тем не менее, смог уделить Володьке некоторое время.
— Ты этого бездельника не видел? — Осведомился Люнделл. Речь шла именно о Тер-Григоряне.
Владимир отрицательно мотнул головой.
— Ну я ему надаю… ценных указаний, — оскалился Люнделл и проследовал дальше в сторону шлюза.
«Уж что точно не остудит гнева Люнделла, так это предстоящая и непременная прожарка, которая без снаряжения превращалась просто в баню, — подумал Володька, —впрочем здесь к баньке все привычные, банька — это полезно». В любом случае, судьбе Альберта Гамлетовича он не завидовал.

Володька привычно приложил ладонь к дверному сканеру, раздалось привычное жужжание автоматических дверных замков, и он смог вдохнуть ожидаемый душистый аромат супа.
На внутренних уровнях бункера поддерживалась нормальная атмосферная влажность, предельная сухость была необходима только на уровнях, непосредственно близких к выходам на поверхность и переходным туннелям, в которых была высокая влажность.
Отец рассказывал, что в остальных анклавах максимальная сухость поддерживается во всех секторах, кроме так называемого Правительственного, где обитала правящая элита анклавов. Такая паранойя приводила к тому, что бронхиты и прочие лёгочные заболевания становились повальными. Тут стоило ещё раз похвалить здравомыслие Константина Фёдоровича, которое уберегло общину бункеров от подобной напасти.
Володька прошел на кухню и увидел мать, стоящую у небольшой электрической универсальной жарочной панели — встроенная бытовая техника, наравне с биометрическими замками, была одним из остатков былой роскоши ВИПа.
Сын чмокнул Ольгу в щёку и принялся располагать тарелки на столе, в то время как Ольга разливала суп. Из небольшого холодильника тут же появились хлеб и топлёное масло, которое было огромной редкостью. Коз у анклава было немного, молока они давали мало и управляться с ними могли только заражённые. Так и заразился Пашка Захаров — вредная коза пропорола рогом КБЗ. Вот что значит Карма — эти костюмы могли с лёгкостью выдержать удар костяного ножа, а тут козий рог пропорол… «подфартило» Пашке, впрочем, он не жаловался и говорил, что всегда мечтал стать фермером.
Пшеницы также выращивалось немного. Хлеб, топлёное масло — получить всё это из хозяйственного блока можно было только по праздникам. Хотя в столовых всё было доступно почти каждую неделю.
Мама заботливо намазывала маслом кусочек хлеба, чтобы потом подать его Володьке; из комнаты на кухню пришел отец. Сегодня он был в домашнем. Генерал Николаев с теплотой посмотрел на сына, затем крепко обнял его.
— Ну что, сынок, вернулся…
Максим сел на табурет рядом с сыном и Ольга тут же поставила ему полную тарелку супа. Он разломил на четыре части кусок хлеба и одну четвертинку бросил в тарелку, притопив ложкой.
Тем временем Володька принялся за еду.
— Голодный, — понимающе кивнул отец, — в казармах особо и не поешь: крем-супы да сухпаи.
Владимир пробурчал что-то не разборчивое.
— Кушай, сынок, — заботливо проговорила Ольга.
Она уже уселась за стол, но себе наливать суп не стала.
— Ты к нам ненадолго? — скорее констатировал, чем спросил Максим, — А потом сопровождать эту погань бледную на симпозиум в Соколиной горе. Молчи-молчи, ешь! — прервал Максим объяснения Володьки, — Мне Клён уже всё рассказал. Он ведь этого Ивлева специально туда посылает, тот давно ищет внешних сношений… У Флюгера всё на лице написано, пусть лучше предаст он, чем кто-нибудь другой. Все думают, что Клён не видит, что происходит, а он видит и пока наблюдает.
— Фархатовы? — спросил Володька.
— Да, — подтвердил Максим, — выслуживаются, хотят расспросить, что мы имеем относительно полётов. Вспомнили про наши старые наработки, а тут ещё этот полёт аэропортовской общины — все всполошились. Вакцины захотелось. Да только не так прост был Вильман, чтобы поднести вакцину на блюдечке с известной каёмочкой — за всё надо платить.
— Сейчас полетит обнюхиваться? — предположил Максим.
— Да, именно, что обнюхиваться, будет нюхать Рамилю Вагизовичу всё то, что люди обычно не нюхают, — скривился Максим, — эллинга у них нет, поэтому ГарГар высадит тебя у их бункера, вместе с Ивлевым полетит домой, вернётся через три дня. Поэтому у Евгения Ивановича будет время и чтобы обнюхать всё, и чтобы соглашение продлить. Зурабыч уже заждался.
Володька помнил о том, что Зураб Шавлович Усупашвили, которого многие называли Дядя Зураб или Зурабыч неплохо наживался на перепродаже уникальных крылатских КБЗ , на вторичном рынке они стоили очень дорого и считались снаряжением экстра-класса.
— Иди, сынок, отдохни, — напутствовал его Максим, когда Володька аккуратно вымокал хлебом тарелку.
Володька прошел в свою комнату. Не было смысла расстилать кровать, поэтому Володя аккуратно снял с себя одежду и повесил её в шкаф, оставшись в длинной рубахе и трусах. В таком виде он улёгся на кровать и достал с тумбочки книгу: Ионов Петр Павлович «Дирижабли и их военное применение» 1933 года издания, её нашла Инга в одном из корпусов ЦКБ, ох и намучился дядя Ахмад с тем, как передать этот подарок в бункер, да так, чтобы книгу не приходилось читать в КБЗ, листая страницы пальцами в перчатках и в изолированном помещении. В конце концов было решено сфотографировать книгу (у Мины было несколько механических фотоаппаратов), отсканировать проявленные снимки и передать в бункер по кабелю.
Книга пополнила базы данных «Ломоносова», а для Володьки была распечатана и прошита пачка листов. Водолька любил книги, порой он днями пропадал в библиотеке Константина Фёдоровича, а затем они обсуждали прочитанное. На большинстве книг были подклеены странички, на которых аккуратным твёрдым почерком Константина Фёдоровича были написаны выводы и некоторые дополнения.
Владимир открыл необходимую страницу и продолжил чтение: «Материал для постройки дирижабля должен обладать тремя основными качествами: прочностью, лёгкостью, поддаваться необходимой обработке…». Он сам не заметил, как его сморил сон.
Когда Володька проснулся, было одиннадцать утра, до вылета оставалось полтора часа. Володька сделал лёгкую гимнастику, размялся, потом направился в душ. Душевая кабина работала как всегда исправно, вода подавалась очень экономно, буквально распыляясь по телу. Эта система работала ещё с момента основания бункера Володька восхищался тем, как качественно сделали эту систему, тридцать лет практически бесперебойной работы, конечно, каждый год водопровод бункера подвергался профилактическим мероприятиям, но это была скорее перестраховка. Старые трубы ВИП-сектора были сделаны из титана и не подвергались коррозии, а вода, которая подавалась в систему, была дистиллированной. Добывалась она из подземной скважины.
Насухо вытершись после холодного душа, Володька оделся и снова прошел в комнату. Взял с тумбочки книгу, затем, подумав, снова отложил. Зашел в родительскую комнату. Мама сидела на диване со спицами и вязала. Селебритисса с независимым и самодостаточным видом сидела на стуле, словно древнеегипетское изваяние.
— Мр, — коротко поприветствовала Володьку кошка.
— И тебе привет.
Ольга отвлеклась от вязания и подняла взгляд на сына.
— Береги себя. Этот Ивлев совсем не так прост.
Володька подошел к ней и обнял:
— Это ненадолго, потом дадут пять дней увольнительной — побуду дома.

Двери внешнего шлюза распахнулись, выпуская людей. Сборно-стальная коробка эллинга возвышалась около старой вертолётной площадки. Старый «Крокодил» был заботливо укутан брезентом, было понятно, что боевая машина вряд ли когда-нибудь снова поднимется в воздух, тем не менее, оставлять её ржаветь на дожде никто не собирался.
Аэростату предстоял неблизкий путь почти в пятнадцать километров до самой Соколиной горы.
Володька помог Ивлеву забраться в гондолу, внутри уже ждали ГарГар, Виолетта, Танька и Васька Бобр. Бобра было решено взять вместо Густава, так как во внешних связях надлежало принимать участие только незаражённым, дабы не выдать тайну анклава.
Танька как всегда светила глазами и старалась делать Володьке различного рода знаки, которых тот усиленно старался не замечать. Её не останавливало даже общество Ивлева.
Аэростат набрал высоту, ветер был попутный, и путешествие не должно было быть долгим. В иллюминаторах местами виднелась серая лента Москвы-реки, которая кишела мутами, но всё больше был виден лес, тут и там виднелись отряды лесорубов из других анклавов, которые вели лесозаготовку в Суворовском парке. Древесина была одним из самых ценных для анклавов ресурсом, её можно было использовать и для строительства, и как горючий материал — подавляющее большинство теперешних двигателей было паровыми, и дрова и уголь там активно использовались. У родного Крылатского анклава было несколько мопедов на спиртовом ходу, которые использовали для разведки и перемещения больших телег, например, с той же древесиной или товарами для Рынка, однако производство спирта было делом непростым, и спирт лучше шел в качестве экспортного товара, в тому же спиртовые двигатели постоянно ломались, всё это приводило к тому, что мопеды использовались крайне редко.
Володьке приходилось видеть, что другие анклавы использовали, так называемые, танки. Ха! Танки — громко сказано, обычные обшитые листовым железом трамваи с картечницами и установленным в кормовой части паровым двигателем. До настоящих боевых машин Старого времени, как те Т-90, которые стояли на входах в родной анклав им было очень далеко.
Впрочем, грозным гигантам уже не было суждено когда-нибудь сдвинуться с места, всё топливо давно разложилось, а нефтеперегонных заводов в москве не было, поэтому танки стояли, вкопанные в землю. На армейских складах ещё оставалась примерно сотня снарядов для них, которые были всё ещё пригодны для использования, но Имам говорил, что для полноценного боевого применения этого недостаточно, и то, что имеется, надлежит расходовать крайне экономно.
Анклаву Соколиной горы очень повезло — практически на всей его территории располагался обширный зелёный массив — Парк Победы, сам вход в бункер располагался в здании Мемориальной синагоги. Володька подумал, что доктор Вильман очень бы над этим посмеялся. В своё время, как рассказывал Имам, эта синагога была закрыта для служб, началось всё, якобы, из-за проблем с габбаем , теперь истинная причина закрытия была ясна. Никто не хотел, чтобы население знало о существовании бункеров. И спрятать убежище в мемориальном комплексе было очень хорошей идеей.
Во времена правления Ивана IV Поклонную гору нередко называли Соколиной так как царь держал там свои соколятни, а Поклонной гора стала называться оттого, что с неё открывался вид на всю тогдашнюю Москву, и люди ходили на поклон к Столице.
«Где теперь та столица? — с грустью подумал Володька, — страны уж нет, но есть Люди, и это главное».
Поначалу, когда вновь начали употреблять название «Соколиная гора» все здорово путались и полагали, что речь идёт об одноимённом бизнес-центре в одной из московских управ. Вот так вот законспирировалось руководство Соколиной Горы.

В обзорные окна аэростата виднелась приближающаяся Соколиная гора, на вершине виднелась площадка, посредине которой гордо возвышался Монумент Победы, за тридцать три года Эпидемии он несколько накренился, но, в целом, устоял. Обелиск горделиво возвышался над пустынной площадью. Володька помнил из уроков истории, что его возвели в 1995 году, а высота его — по одному дециметру на каждый день той Великой и братоубийственной Войны — значит 141,8 метра, 1418 дней и ночей…
У основания обелиска был памятник Георгию Победоносцу, который изрубал Змия на куски, у этого древнего символа воинской доблести было и ещё одно значение, о котором сейчас помнили очень и очень немногие. Святой Георгий стал символом доблести, но символом забытым.
Внутри холма, на котором стоял монумент, находились технические помещения и радиостанция Соколиной горы. Антенной служил сам величественный обелиск.
Аэростату было негде причалить, и поэтому было спланировано, что, оставив Ивлева и Володьку, ГарГар с ребятами отправится домой и прилетит через три дня. За это время все торговые и иные вопросы будут улажены.

Охрана анклава Соколиной горы была удивлена появлением диковинной летающей машины. Это были молодые ребята семнадцати-двадцати лет, весь недолгий век которых прошел во время Эпидемии, и иного мира они не знали.
С трудом пытаясь сдержать любопытство и казаться безразличными, они исподволь разглядывали летательный аппарат. Весь облик их командира говорил: да пусть хоть сам дьявол прилегает, пусть сам ангел их на крыльях приносит, лишь бы на моей территории всё было спокойно.
И, тем не менее, появление диковинного аппарата задевало самолюбие старого майора. «Как это? В их задрипанном анклаве это есть, а у нас нет».
Беспокоило его и то, что пока не продлили торговый контракт, ну, даст бог, продлят, и будет у него новое снаряжение — пять лет выслуги, пора бы уже. Привычно было оглядывать территорию через щиток противогаза. Всё-таки противогазы в Крылатском анклаве делать умеют. Широкий обзор, не то, что в этом старье с двумя окулярами. И как они их делают? Чудо, а не противогаз, выдали полгода назад.
Впрочем, кремлёвцы же научились как-то свой «Дабл» делать, а в схватках с мутантами «Дабл» был незаменим.
А этот вот молодой с открытым и добрым лицом, вот уже и калаш за спиной имеет, следопыт, будет охранять этого второго, Ивлева. Он большой человек в Крылатском анклаве. Большие люди всегда решают свои дела между собой. А что остаётся нам — служить и защищать их интересы. Долг, так сказать, а долги нужно отдавать, их ведь принято брать с процентами, а проценты в банке анклава нынче высоки. Семья майора Лещева была в кредите по самое небалуйся. Вот теперь и сын в кредите, парню двадцать, а он уже завяз подчистую, и только отцовская зарплата поддерживала его на плаву. Но у отца были и свои кредиты. Лещев вспомнил старую песню, которую любил напевать: «Ну а так как я бичую, беспартийный, не еврей, я на лестницах ночую, где тепло от батарей». Ночевать приходилось, конечно, не на лестницах, но в тесном казарменном общежитии, как и герой песни, Лещин не принадлежал к правящей элите анклава. Хорошо хоть к сорок пятому дню рождения перевели за периметр на внутренние посты, теперь хоть не приходится эшелоны охранять. Лещев плотно обосновался в легионе хранителей добра, но совесть услужливо и настойчиво подсказывала, что добра краденого.
Теперь нужно было проводить дорогих гостей до входа в бункер и вернуться к делам. До конца смены ещё два часа, а на сердце как-то муторно.

Володька с интересом осматривал окрестности. Группа сопровождения вела их вдоль мимо какого-то монумента: стоящие друг за другом тощие измождённые фигуры людей, складывающиеся, словно костяшки домино. У некоторых фигур отсутствовали головы, были выломаны руки.
— Крушители постарались, — ответил один из провожатых, — прорыв с Минской был, два года назад. Да и анклаву металл нужен, — ответил он совсем тихо и, кажется, пряча глаза, и не думая о том, что собеседник почти не видит их.
Шли по Аллее Партизан, затем свернули на Аллею Памяти. Тут и там ходили дозоры, были выкопаны траншеи. Было понятно, что у Анклава Соколиной горы несколько колец обороны: стены, сваренные из арматуры, старая техника, которую, очевидно реанимировали после эпидемии — всё было сделано по науке.
«Интересно, — подумал Володька, — её пушки в рабочем состоянии или она стоит здесь только для устрашения?». В любом случае, проверять мало кому хотелось, и поэтому конфликты с Анклавом Соколиной горы были минимальны — да и кто станет спорить с монополистом в области огнесмесей? «Придёт и наше время — поспорим, заодно и проверим, как работают эти музейные экспонаты».
Наконец подошли к синагоге, угрюмое строение напоминало ДОТ , строение смотрело на мир с немым укором и было словно бы наполовину вкопано в землю, впрочем, так оно и было. «Надёжно они тут окопались».
— Стойте! — услышал Володька голос сопровождающего, — Про стандартную процедуру забыли?
— А не пора бы уже прекратить этот балаган? — огрызнулся Ивлев, — Мы здесь не в первый раз, да и торгуем много лет, Зураб Шавлович…
— Ничего не могу поделать, — виновато развёл руками командир провожатых, — приказ с самого верха.
— Вы хотели сказать «с самого низа», любезный? — с ухмылкой спросил Ивлев.
— Ну да… — совсем растерялся старший.
Ивлев ещё раз победно улыбнулся, но, тем не менее, принял из рук одного из сопровождающих черный мешок.
«Мешок на голову и в подземелье к карликам, а за тридцать три года люди так и не свыклись с тем, что всё руководство внизу и мир теперь наизнанку. Массара́кш, как сказал бы Умник».
Володьку и Ивлева вежливо попросили сдать оружие, а затем одеть на голову чёрные мешки из плотной ткани. «Шифруются наши партнёры, даже с теми, с кем торгуют не первый год». Затем так же вежливо подхватили под руки и, скорее, понести, чем повели.
Володька припомнил часть старого видеоролика, своеобразной аудивизуальной экскурсии на Поклонную гору, часть этой экскурсии была посвящена Мемориальной Синагоге: «Уникальный Мемориал памяти евреев-жертв Холокоста, возведенный Конгрессом евреев России при содействии московских властей, играет важнейшую роль не только для российской еврейской общины, но и для нашей страны в целом. Строительство комплекса синагоги и «Музея Еврейского наследия и Холокоста» стало знаковым событием в истории новой демократической России. Открытый в 1998-ом году Мемориал стал органичной частью архитектурного комплекса Поклонной горы. Он является одним из ключевых звеньев в цепи исторической памяти о Второй мировой войне, живых свидетелей которой становится с годами все меньше. Здание Синагоги и музея, над которым трудились известные зодчие Моше Зархи и Владимир Будаев, стало ярчайшим примером современной синагогальной архитектуры. Декор главного зала, украшенный композициями знаменитого израильского скульптора Фрэнка Мейслера, справедливо считается одним из лучших в мире. Экспозиция «Музея Еврейского наследия и Холокоста», занимающая пространство цокольного этажа и галереи здания, на сегодняшний день не имеет аналогов не только в России, но и на всей территории бывшего Советского Союза. Уникальная экспозиция делится на две части. Первая посвящена истории евреев в Российской, а затем в Советской империи, их религиозной и повседневной жизни. Подлинным украшением музейной коллекции являются необычайно красивые ритуальные предметы, а теме местечка — «штетла», составившего целую эпоху в жизни российских евреев, посвящена инсталляция, навеянная образами картин Марка Шагала. Мир «штетла» со всеми его обитателями погиб в огне Холокоста, страшному времени которого посвящена вторая часть экспозиции. Документы и фотографии, расстрельные списки и письма из гетто проливают свет на ужас и масштаб Катастрофы. Никто из посетителей не остается равнодушным к документальным кадрам из этого трагического фильма. Но экспозиция рассказывает не только о жертвах нацистского геноцида — в музее представлены личные вещи, письма и дневники еврейских бойцов и командиров, героически сражавшихся на фронтах Великой Отечественной, материалы по истории создания еврейских партизанских отрядов, об участии евреев в сопротивлении на оккупированных территориях. Особый раздел экспозиции посвящен Праведникам Народов Мира — людям разных национальностей, которые, рискуя жизнью, бескорыстно спасали евреев от нацистов».
В этой экскурсии описывались и другие достопримечательности Поклонной горы: Мемориальная мечеть, Храм Георгия Победоносца, говорили также и о решении построить буддийский дацан, но его так и не успели построить. Володька подозревал, что входы в бункер есть и в этих храмах, как это было символично, но уж слишком неудачно они были расположены и, видимо поэтому, использовался только один из них — в синагоге.
Шли где-то минут пятнадцать, а может и все двадцать пять. Мешки сняли только возле камеры термообработки и началась привычная всем отлаженная временем процедура. Володька подозревал, что их специально водили кругами, для того, чтобы выждать необходимый инкубационный период.

После медицинского отсека — «Уколы — у них у всех, наверно, вены исколоты, как у наркоманов» — их встретил лично «Дядя Зураб», он сердечно обнял Ивлева и коснулся губами его щеки. Володьку он лишь одобрительно, и вместе с тем, немного покровительственно похлопал по плечу.
— Я вас, дарагие мои, сейчас провожу в Правительственный сектор, там и отдохнёте с дороги, а потом можно и о делах поговорить.
Зураб шел впереди и лучился оптимизмом. Он был как всегда толст и лощён, казалось, что всё его низкое коренастое тело, кроме головы, было покрыто короткой седой щетиной.
— Жень, родной, ты слышал, зары, кажется летать научились? — продолжал светить лысиной и улыбкой Зураб, старательно делая вид, что не обращает внимание на шестерых охранников, которые построились в некое подобие римской «черепахи» .
— Да, было что-то такое, слышал, но вот подробностей не знаю — ответил Ивлев.
— Да у домодедовских самолёт исправный ненароком оказался, наши все не могут понять, откуда у них топливо взялось… Агентов у Генералитета там не было никогда — всё оканчивалось неудачей. И как они научились управлять такой сложной машиной? Просто взяли и улетели на Готланд…
— Так значит, Зураб, полёт всё же возможен?
Усупашвили протестующе замахал руками:
— Ты што, дарагой! Это же смерть! Экспедиции уже не раз организовывались и в Варберг, и на этот чёртов Готланд. Если ты забыл, то твой анклав тридцать лет назад отправил туда экспедицию, и чем это закончилось? Вернулся кто-нибудь?
— Пока никто, — задумчиво произнёс Ивлев, прокручивая в голове картины давно минувших лет, — но вот если заражённые вернутся, но уже с антивирусом, это будет огромный просчёт.
— От этого удара не оправится никто… — изменился в лице «дядя Зураб».
— Вот именно, ну а ты сам подумай, какие настроения сечас царят в обществе? Все кому не лень скоро начнут обсуждать этот полёт, и спрашивать, Зурабчик, спрашивать: Почему зары могут, а мы не можем?
— И то верно, нужно их как-то отвлечь, может быть эту организовать… как её…
— Экспедицию, — услужливо подсказал Ивлев.
— Да, да дарагой! Я скажу Нариману.
— А что с Камилем Эдуардовичем?
— Погиб Камиль, Женя, погиб три месяца назад… Геройски погиб, дарагой, как воин — вздохнул Усупашвили, — Нариман теперь за него. Короче, я Нариману скажу, а там как решат наверху — такие вопросы надо решать с… А вот мы и пришли, — перебил сам себя «дядя Зураб».
Он остановился перед дверью апартаментов, набрал на ней код и толкнул ногой:
— Проходи, Женя, устраивайся, Володю я устрою здесь рядом, соседняя дверь.

Ивлев остался один.
Да, вот тебе и повод задуматься, Зураба он знал не один десяток лет, Камиля Фархатова тоже. За это время он научился играть с ними на одном поле… Но вот о младшем брате Камиля Наримане он не знал почти ничего.
Да и как мог погибнуть Камиль? Это обтекаемое «геройски как воин»… Что-то здесь нечисто. Полковник Фархатов не был склонен лично идти в атаку, он слишком любил себя, любил жизнь, женщин, застолья — всё сразу и в большом колличестве. Кому-то Камиль мог показаться открытым и дружелюбным, но Ивлев знал, что это маска, знал это так же уверенно как и то, что Фархатовы не являются истинными хозяевами Соколиной горы.
«Эх, Клёнушка, если бы ты больше внимания уделял внешней политике и связям, я бы сейчас знал больше».
«Но был бы ты тогда жив?» — голосом Клёна осведомилась Совесть.
«В этом и вопрос…»
Николаев-старший, несомненно, знал больше, ему же приходилось находиться в делегациях на вторых ролях и эта второстепенность всегда злила Ивлева. Теперь он главный, но не владеет полной информацией, это злило его ещё больше. «Злость плохой советчик».
Пройдясь по комнате, Ивлев сел в кресло, этот номер был ему знаком как свои пять пальцев. Хозяева гостеприимностью не отличались — всегда селили в один номер, всегда приставляли дополнительную охрану «из своих». В глубь бункера не пускали — все переговоры проводились в пределах двух уровней. Зураб называл их правительственными, но Ивлев подозревал, что это всего лишь аппартаменты для гостей.
На уровне ниже располагался конференц-зал, в котором и принимались все делегации, проходили обсуждения, подписание документов и прочие формальности. Затем главы делегаций куда-то уходили, Ивлеву и всем остальным членам дилегации предлагали перекусить в местном буфете. Меню там не отличалось разнообразием, от мясных блюд Ивлев всегда тактично отказывался. Приходилось довольствоваться разного рода крем-супами, во время таких перерывов Ивлев добрым словом поминал родной анклав, где с сельским хозяйством и животноводством всё было в порядке.
Неожиданно в дверь постучали, Ивлев тут же сел прямо. «Кто бы это мог быть?». В комнату вошел элегантно одетый человек, который вполне мог бы сойти за Вито Корлеоне в молодости, не хватало только розы в петлице, впрочем, её с успехом заменял кроваво-красный рубин.
— Добрый день, Евгений Иванович, простите, что прервал Ваш отдых. Меня зовут Нариман Эдуардович Фархатов, — он протянул руку Ивлеву, — я рад видеть Вас в нашем анклаве, и пришел засвидетельствовать своё почтение лично.
Ивлев был ошарашен, какое разительное различие между братьями. Статный и элегантный Нариман был полной противоположностью Камиля. Камиль Фархатов был толстый низенький, а уж к изящным словесам никогда не прибегал.
— Как Вас тут разместили, всё ли в порядке, — видя замешательство Ивлева, осведомился Фархатов.
— Да нет, что Вы, к этим апартаментам я уже привык.
— Лучшее — враг хорошего, а эти апартаменты определённо хороши. Через час будет стандартное подписание соглашений — полагаю, что вопросов возникнуть не должно, мы даже готовы продать огнесмесь с изрядным дисконтом. Но я здесь по другому поводу, я хотел бы Вас прямо спросить: зачем Вам экспедиция на Готланд?
— Ну, прежде всего, не вам, а нам, есть маленькая вероятность, что экспедиция увенчается успехом. И тогда, кто первый получит вакцину, тот и первый выйдет на поверхность, а следовательно, получит возможность беспрепятственно осваивать все ресурсы, организовать очередь на получение вакцины и диктовать свою волю всему миру. Мы два наиболее сильных анклава и мы должны начать это дело вместе.
— Евгений Иванович, я не люблю отдалённых перспектив, до них ещё дожить надо. Как на счёт текущего момента, что мы получим, даже если экспедиция не вернётся?
— Репутация. Сейчас общество только формулирует свой запрос на эту экспедицию, а у нас уже есть, что ответить, — Ивлев пошел ва-банк, — мы сможем мобилизовать массы на добычу ресурсов и обеспечить себе грамотный пиар, более того, мы сможем увидеть наших партнёров в деле, посмотреть, кто и какими ресурсами располагает и извести неугодных нам.
— Ваша откровенность делает Вам честь, — задумчиво произнёс Фархатов, — но такие дела не решаются одномоментно и в одиночку, мне нужно будет всё хорошо обдумать, посоветоваться. Такие решения должен принимать Объединенный генералитет. Через четверть часа Вас ожидает отличный ужин, все формальные моменты решим потом.
Ивлев снял несколько измятый комок , открыл шкаф, повесил на плечики и стал облачаться в деловой костюм. Всё-таки, вакуумируемые контейнеры Игоря Эдуардовича были незаменимы. В них можно было перевозить почти всё — от еды до одежды, недостаток был только один — чрезвычайная трудоёмкость в производстве.
Номер, не апартаменты, а именно номер, всё здесь было какое-то уравнительно-совдеповское, но не было в нём той советской добротности, качества и основательности — оставался только неприятный осадок. Хозяева Соколиной горы были люди прижимистые и умели считать деньги.

Ивлев оглядел себя в зеркало, не мешало бы побриться, но как-то не хотелось, да и он сомневался, что в его номере была вода. Для всех прочих анклавов вода была роскошью и, одновременно с этим, её боялись как огня. Как бы там Зураб не распевался — а это не Правительственный сектор, это всего лишь гостиница для пришлых. Вот и воздух пересушенный — аж в горле першит. Параноики.
Он извлёк из внутреннего кармана небольшую фляжку, открутил крышку, хлебнул — серебряная вода была вкусной. Многие буржуи не понимали того, для чего Клён отобрал у них их цацки и брюлики, а ведь Имам всё в нужное дело пустил: вся вода в анклаве очищалась серебром, дистилят приобретал неповторимый чистый вкус, золото пошло в хранилище, часть была использована для чеканки золотых динаров, мелкие бриллианты были переработаны для разного рода режущий поверхностей, крупные камни также остались в хранилище.
А здесь — генералитет дал обывателям эквиватент — новую виртуальную валюту, новую иллюзию.
Так когда-то было с долларом, который был ничем не обеспечен. После войны генерал де Голль отправил американцам целый самолёт их вонючих долларов и получил в обмен золото, с тех пор американцы заявили, что доллар золотом не обеспечивается. Поняли, что второго самолёта с зелёными бумажками Федеральная Резервная Система просто не выдержит, ведь де Голль за два года более чем на 3 тысячи тонн золота облегчил знаменитый Форт-Нокс, а дурной пример, как известно заразителен. Правда, после своего «валютного Аустерлица» де Голль долго у власти не продержался. В 1968-м массовые студенческие волнения захлестнули Францию, Париж был перекрыт баррикадами, а на стенах висели плакаты «13.05.1958 — 13.05.1968, пора уходить, Шарль». Двадцать восьмого апреля 1969-го, раньше положенного срока, де Голль добровольно покинул свой пост. Идти против воли мирового капитала всегда было рискованно.
Все найденные материальные ценности подлежали непременному обмену на эквивалент. Гипотетически, каждый гражданин анклава мог получить всё, что ему нужно, но в реальности, необходимых материальных ценностей просто не оказывалось в наличии. Естественно, что недостача имелась всегда и только для рядовых граждан; по блату же можно было получить почти всё и в любое время. Не деньги, а связи играли главную роль.
Широко была развита банковская система и потребительское кредитование. Ивлев вздохнул, он никогда не жил в кредит, даже когда было очень тяжело — ведь, как известно, берёшь чужие и на время, а отдаёшь свои и навсегда… ещё и под грабительские проценты.
Крылатский анклав разительно отличался от других, по исламской традиции, были запрещены банки и ростовщичество — любое отступление от этого правила каралось публичной казнью, а каждое дело рассматривалось справедливо и всесторонне, впрочем, пятерых повешенных ростовщиков хвалило, чтобы дать понять, что это ремесло стало рискованным и опасным для жизни. Все платёжные операции родного анклава были обеспечены золотом и серебром. Излишка ювелирных украшений и личных ценностей не допускалось — золото и бриллианты подлежали немедленному изъятию, а при добровольной сдаче либо находке полагалась пятидесяти процентная компенсация стоимости в динарах, которые подлежали обмену на дирхами либо рубли.

Нужно было выходить.
За дверью Ивлева ждала пара немногословных охранников в чёрных костюмах. «А ведь бодигарды совсем не изменились».
— Володя, нам пора, — начал Ивлев и попытался постучать в дверь соседнего номера.
— Господин Николаев не приглашен на ужин, — преградил ему путь один из верзил, и тут же добавил, заметив неприязненный взгляд Ивлева, — но ему подадут сюда. Следуйте за нами, господин полковник.
«А о звании моём вы не осведомлены — и это хорошо». За тридцать три года Ивлев так и не получил повышения по званию, он так и остался вечным подполковником. Клён следовал правилу: держи друзей близко, а врагов — ещё ближе.
Таким «близкими врагами» были он, Ивлев, и полковник Пётр Смирнов, он не смог стерпеть того, что во время бункерной Революции его деда не просто отстранили от власти, но как-то даже пренебрежительно отодвинули в сторону. Смирнову было двадцать пять лет, и умом он не сильно отличался от своего деда , и если его отец — Василий был осторожен и в политику предпочитал не лезть, то молодой полковник активно заигрывал со всеми радикалами анклава. Смирнов-младший считал, что Клён зажился и на старости лет сошел с ума, благо, что этому идиоту хватало ума не высказывать своих мыслей вслух. Внук тыловой крысы, которая всегда сидела на снабжении и отсиживалась по тёплым кабинетам, тыря ценное снаряжение и припасы, а как только наступали на хвост — бежала жаловаться к начальству… Ивлев зло стиснул зубы, вспоминая старого начальника.
Занятый такими мыслями Ивлев и не заметил, что уже стоит посреди роскошного, отделанного деревянными панелями, лифта. Лифт, издав раскатистый симфонический сигнал, распахнул свои двери.
Перед глазами Ивлева предстал огромный банкетный зал, в центре которого находились пять бронированных колпаков-витрин. Вокруг витрин было поставлено несколько столов с яствами, стульев не было. Всё это больше напоминало шведский стол на каком-то курорте, чем респектабельный ужин. Интерьеры были роскошны, но вот блюда — рацион был крайне сомнителен и скуден. Тут и там бегали лакеи, которые раздавали гостям небольшие керамические чашки, разливали супы и похлёбки, разносили спиртное.
— Это для Вас, господин Ивлев, — тут же подошел один из лакеев, протягивая Ивлеву объемную чашку с зелёной непонятной жижей.
— Что это? — едва не поморщился подполковник.
— Это сельдереевый суп, — услужливо подсказал лакей.
Ивлев с сомнением зачерпнул ложку супа, положил в рот — суп оказался вполне недурным, приправленный какими-то кисло-сладкими специями. Он взял чашку и, попутно прихлёбывая суп, направился к одной из витрин и с удивлением узнал знаменитое «Коронационное» яйцо Карла Фаберже, в этой же витрине была выставлена и маленькая филлигранная каретка. «Сокровища мировой элиты теперь вновь сокровища мировой элиты, — мимолётом подумалось Ивлеву, — интересно, когда их успели из Питера привезти? Или это копии?». Спрашивать было не тактично и подполковник предпочёл просто насладиться зелёным супом из сельдерея, это было, кажется, единственное блюдо, которое тут можно было есть без опаски. Страшно было подумать о том, какие ценности были выставлены в остальных витринах. Да и что о нём могли подумать? Ходит тут — смотрит. Хотя эти экспонаты тут и выставляли для того, чтобы показать свою власть и влияние.
— Я вижу, Вы впечатлены, — услышал Ивлев знакомый голос.
За спиной стоял Нариман Фархатов с тонким хрустальным бокалом в руке, второй он услужливо и одновременно покровительственно протягивал Ивлеву:
— «Кримин Игл» 1994-ого года, более полувека выдержки. Такого вина больше не существует в природе, если виноградники и остались, — мечтательно произнёс Фархатов, — они заражены.
Ивлев принял бокал, он не употреблял алкоголя уже многие годы, но должен же он казаться в этой компании «своим». Слегка пригубив вино, подполковник понял, что Фархатов не обманул, вино действительно обладало приятным благородным вкусом и букетом.
— Да, хорошее вино…
— А Вам не кажется, Евгений Иванович, что лидер Вашего анклава придерживается, скажем так, слишком консервативных позиций?
«Закидывает удочку, — подумалось Ивлеву, — конечно, ничего о нас не знают — вот и зондируют почву, вдруг, кто клюнет, и Николаева на ужин не позвали, зная принципиальность его отца»
— Знаете, Нариман Эдуардович, консервативных, или не консервативных, но все эти тридцать три года мы успешно выживали и справлялись со всеми трудностями, но всё меняется, — загадочно улыбнулся подполковник, — никому не дано знать, когда он умрёт.

* * *

Аэростат набирал высоту, дорога домой всегда радовала, но не в этот раз. Было бермуторно на сердце и бермутно на душе, Володька сидел, прислонившись к иллюминатору и не мог понять, что было не так. Ивлев был в приподнятом и воодушевлённом настроении, под гондолой была привязана цистерна с огнесмесью — торговое соглашение было заключено и очень даже удачно. Володька понял, что подполковника Ивлева приняли как своего.
Может быть, причиной плохого настроения было безделье? Говоря конкретнее, шесть часов безделья — в этих их номерах даже книг нет, а на ужин даже и не удосужились пригласить — принесли какой-то набор малосъедобных продуктов. Пришлось коротать время за упражнениями, благо, что стены и полы есть везде.
Теперь всё будет, более-менее, привычно — поставки, рейсы — туда-обратно, а в подземелья к карликам можно и не спускаться — до следующего года.
ГарГар вначале пытался шутить, но потом словно бы всё понял и сразу отстал. Впереди было пять дней отдыха, которые можно было провести с родителями, с Ингой, навестить Константина Фёдоровича, выспаться наконец, а там уже и видно будет — впереди открывалась шикарная пятидневная перспектива, но на душе было неспокойно.

Я ПОЛАГАЮ, ЧТО ТОРГ ЗДЕСЬ НЕУМЕСТЕН
Россия, г. Москва, Рынок Крылатского анклава

Рынок галдел десятками голосов. Торг сегодня шел хорошо. Сыч подумал, что сегодня ему удастся продать и что-то более весомое, навару будет. Следопыты из других анклавов, торговцы, короче, все, кому не лень. Сыч сегодня был назначен старшим по Рынку — он сегодня главный торговец, именно он может организовывать распродажи, делать скидки и так далее.
Полковник Смирнов оказался добр к нему сегодня. Смирнов был комендантом Рынка, назначили его недавно и он только осваивался на должности, обживался, так сказать… Сычу он не нравился — ему, этому полковнику, было всего двадцать пять, ещё мальчишка, а уже полковник. Да Сыч сам торгует ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ. Он помнил, как девятилетним мальчишкой бегал по всяким поручением на рынке, он этот рынок знает, да — не военный, но с должностью коменданта он бы справился. Сыч не мог понять, почему Васин отдал его заслуженную должность Смирнову.
Первым делом, естественно, он сменил всё руководство Рынка, поставив своих людей на все мало-мальски значимые места. Смирнова можно было назвать системным оппозиционером, и именно такую оппозицию он постарался выстроить здесь на Рынке — всё, лишь бы не как у Васина.
Комендант руководил всем на Рынке, включая пропускную систему и систему обороны, ну а всеми торговыми операциями руководил старший по Рынку. Он избирался на ежемесячном собрании, а его кандидарура утверждалась комендантом.
— Алюминиевые, — внезапно уловили уши Сыча тихий голос, — легче обычных, редкая вещь — бери, не пожалеешь.
Сыч развернулся. Какой-то торговец, закутанный в плащ-дождевик, вокруг него кучковались несколько людей среднего возраста, судя по снаряжению, следопытов из других анклавов.
«Послушаем…».
— Легче обычных, бери-бери, — продолжал торговец, — что тут думать? Это выбор профессионалов.
— Дорого же ты за них просишь, — рыкнул один из следопытов, видимо намёк на его непрофессионализм ему не понравился.
— Так товар редкий, прямо со склада беру, не пользовался ими никто, — похвастался торговец.
«Нужно, чтобы они сторговались, а там уже можно брать». У Сыча в этих вопросах был богатый опыт.
— Больше пяти канистр не дам, — отрезал следопыт.
— Десять, — настаивал торговец, — по канистре за каждый. И канистры я оставлю себе.
— Восемь.
— По рукам, — обрадовался торговец. Он тут же достал из поясной сумки ещё восемь магазинов и передал их следопыту.
Сыч задумался: «Если те двое с ним, то своего командира в обиду не дадут — брать опасно, а дежурных нет… Где ж их носит. Впрочем, за нападение на Старшего по Рынку может им быть и высшая мера. Но вот сейчас, сейчас они не боятся торговать краденым и изъятым из оборота. Обождём».
Сделка была кончена, но покупатели не торопились уходить.
— Мурат, а не много ли ты себе затырил? — спросил один из следопытов.
— Да, братан, многовато ты себе захапал, давай делиться, — поддакнул второй, — давай дели всё по-братски.
Он хлопнул Мурата по плечу, тот фыркнул и отпихнул его, завязалась перебранка. Сыч понял, что время пришло, пока эта компания сильно увлечена друг другом.
— Бобр — Сычу, патруль в седьмой и быстро, вооружённая потасовка, скупка краденого, — отрапортовал Сыч в переговорное устройство; и тут же перекрикивая следопытов продолжил, передёргивая затвор, — всем стоять, руки за голову, так, чтобы я их видел!
Сцена выглядела глупо, очень глупо и, не подоспей Бобр вовремя, в неё бы добавилась изрядная доля сатиры. Эффект неожиданности был произведён, но продлится он недолго. Теперь важно, чтобы они ничего не поняли.
— А собсно в чём дело, — начал один из следопытов, характерно по-хамски сминая слова, — ты кто ваще такой?
— Старший по рынку. Вы задержаны. — ответствовал Сыч. Тут же ему вспомнилась фраза из очень старого фильма. «Ну куда ж я лезу один на троих?».
Всё происходило словно в замедленной съёмке, как же медленно тянется время в такие моменты. Вот лицо Мурата вытягивается в удивлении, в глазах помесь одновременно и вызова, и растерянности. Один из его подручных пытается передёрнуть затвор и вскинуть автомат — «Недавно же вы здесь ребятки — совсем наших правил не знаете». Теперь Сыч имел полное право открыть огонь на поражение. Но Мурат ударил своего подельника по руке — в это мгновение время словно бы ускорилось и из-за угла вывернул Бобр с двумя дежурными. Пронесло, подумал Сыч, перестрелка на Рынке в узком пространстве между торговыми рядами дело опасное и непредсказуемое — можно и своих задеть ненароком, места для маневра мало. Тонкие деревянные неструганные доски от пуль совсем не защищают.
Дежурные споро взяли следопытов на прицел.
— Прошу вас следовать за мной в Комендатуру.
Комендатурой называли небольшое четырёхэтажное здание, стоящее посреди Рынка, это было единственное герметичное и стерильное строение. На первом этаже располагались оружейные комнаты и шлюз, на втором — небольшая харчевня и гостиница для приезжих, на третьем — казармы дежурных, и на четвёртом кабинет коменданта, допросные и изоляторы. В разное время на рынке находилось от пятидесяти до семидесяти дежурных. Ещё человек пятьдесят несло охрану на стенах и сторожевых вышках.
Сам Рынок представлял собой то ли круг, то ли многоугольный ромб в центре которого шла шировая дорога — от входных ворот Рынка и до входных ворот по направлению в анклав.
Посредине эта дорога образовывала некое подобие площали, посреди которой и находилась Комендатура.
Торговых рядов было много, а столпотворение напоминало Стамбульский рынок на старых гравюрах. И недолгий путь до комендатуры занял порядочное количество времени, несмотря на то, что все старались пропустить конвой, места было мало. «Вот так вот выглядит зона свободной торговли, — подумалось Сычу, — толкучка, неразбериха, хотя, все усиленно создают видимость порядка».
Наконец они вошли в оружейную Комендатуры, затем последовала привычная процедура обеззараживания.
Поднялись по левой лестнице — правая была для посторонних и на ней двери в служебные помещения были закрыты. Бобр постучал в дрерь.
— Старый конь борозды не испортит, — прозвучало из-за двери.
— Но и не вспашет, — ответил Бобр, — открывай, спекулянтов на допрос привели.
Щёлкнули замки, дверь немного приоткрылась, чтобы впустить всех, но поодиночке. В Комендатуре не было каких-либо изысков и высоких технологий, только компьютер в кабинете коменданта, посредством которого велись все учётные операции Рынка. Сыча удивляла эта мода Смирнова допрашивать всех нарушителей лично, хотя, может быть он делал это просто от скуки.
Комендант был как всегда хмур. Он имел весьма запоминающуюся внешность: густые чёрные волосы были зачесаны чёлкой вперёд, почти сразу начинались невероятных размеров брови — вначале отдельными волосками, а затем всё гуще. Лицом и формой черепа Смирнов напоминал гориллу — массивная квадратная челюсть, скошенный лоб и такие же массивные надбровные дуги. Голова была прочно укреплена на массивной бычьей шее.
Сычу всегда было любопытно, почему человек с русскими именем, отчеством и фамилией имел столь нерусскую и непрезентабельную внешность. Поговаривали, что дед и отец Смирнова женились на иранках, притом не на самых красивых из них, вот у внука и получилась такая внешность.
— Кого привёл? — без церемоний прорычал Смирнов.
— Здравия желаю, товарищ полковник, — начал доклад Сыч, — мною были задержаны трое следопытов, которые пытались купить аллюминиевые магазины…
Продолжить Сыч не успел.
— Значит из спецхрана воруют, а эти и рады покупать, гады, — констатировал Смирнов.
От тона коменданта следопытам стало не по себе.
— Но он же продавал, дорогой, мы покупали — это рынок, какие к нам вопросы могут быть?
— Это мой Рынок! — Смирнов специально выделил голосом слово «мой». Сыч понял — собрался договариваться. Сейчас попросит выйти и пропало дело. Это уже не в первый раз. Вот и стало больше бардака.
— А может договоримся, дорогой? — произнёс Мурат столь же предсказуемую фразу.
— Конвой свободен, — сухо распорядился Смирнов, и, уже обращаясь к Сычу, добавил, — и вы тоже.
Всё это напоминало Сычу гуманный способ рыбалки, о котором рассказывал батя, гуманный и бестолковый — рыба вначале ловится на удочку, а затем гуманно отпускаются на волю. Только Смирнов не был бескорыстным рыбаком, он выпытывал у следопытов секреты, места расположения схронов и тайников.
Если следопыту было нечего предложить, то он привлекался к ответственности, ну а если были дельные предложения — отпускался на волю, или убивался при попытке к бегству (если информация была слишком ценной). Потом Смирнову каким-то образом удавалось организовывать экспедиции к требуемым районам, разумеется, на сдельной основе.
Смирнов хоть и недавно был на должности, но умел находить общий язык с представителями других анклавов, он был для них своим. Большая часть торговцев на Рынке была людьми пришлыми. Продукция Крылатского анклава распространялась только официальными продавцами. Ни одного Зара на Рынке, понятное дело, не было. Это была площадка для розничной торговли, все крупные торговые сделки заключались на высшем уровне посредством специальных встреч и конференций, а отгрузка по контрактам происходила на специальной площадке Рынка.
Сычу часто приходилось выполнять следственные функции с целью выявления недобросовестных торговцев и просто несунов. К сожалению, очень часто на Рынке присутствовал и теневой оборот, так как контроля было значительно меньше, нежели в анклаве. Гришка, тот самый торговец алюминиевыми магазинами, был давний агент Сыча и провокатор со стажем, именно он помогал выявлять недобросовестных покупателей. Он уже вторую неделю продавал одни и те же магазины, а спрос на них был очень велик. Опытный следопыт знал, что в дальней вылазке каждый грамм был на счету. Обыватель скажет: эка невидаль 800 граммов? — Пустяки. Но Сыч знал, что от этих граммов порой может зависеть жизнь, банально ноги откажут позже и ты не сможешь дойти до безопасного места. Поэтому, о граммах, как и о мгновениях, не нужно было думать свысока.

Сыч спустился в харчевню, заказал себе тарелку жаренной картошки с грибами и луком и принялся уплетать.
Обстановка в харчевне была спокойная — никто не хотел беспорядков и конфликтов, «правило водопоя» действовало почти безотказно. На дальней стене висела карта с обозначением станций метро и зон активности мутантов, сверху было приписано: «Стой! Опасная зона! Работают МУТЫ!», Сыч улыбнулся — всё-таки эпидемия, катаклизмы, а чувства юмора люди не теряли. Припомнилось выражение старого друга: «Что такое катаклизмы? Правильно, это когда коту делают клизму». Всё-таки наш народ привык смотреть на любые неприятности с юмором, именно это качество позволяло русскому народу побеждать.
Неожиданно к столику приблизился человек, Сыч узнал его. Что потребовалось здесь заместителю Верховного цензора? Тем временем Мустафа Нарден по-свойски сел на скамейку напротив Сыча.
— Приятного аппетита, Александр! — вместо приветствия пожелал Нарден.
— Благодарю, а что же вы?
— Мне сейчас принесут, как поживает полковник Смирнов?
— Спросите у него, — безразлично ответил Сыч, — мне он не докладывает.
— Ну что вы, не нужно враждебности, мне не больше вашего приятно его прибывание на этом посту, ну что поделать, анклаву сейчас намного выгоднее иметь под рукой сотню-другую выявленных тайников, чем десяток-другой повешенных следопытов. Знаете поговорку: последним смеется тот, кто стреляет первым?
— Кажется, так говорил какой-то генерал… Но какое это отношение имеет к нашей ситуации?
— Грядёт большая война, я это чувствую, нам могут дорого обойтись эти тридцать три года без войны. Пусть лучше предают те, на кого мы расчитываем, — Нарден прищурил глаза, — если кто-то и намерен нас предать, то это Смирнов, я думаю, что, в случае необходимости, вы сможете взять ситуацию под контроль.
— Планы Васина неисповедимы, — поразился Сыч.
— Хочу напомнить вам ещё одну поговорку, — улыбнулся Нарден, — где тонко, там и рвётся. Помните, как позапрошлой зимой Смирнов пытался настроить радикалов бункера против Имама в надежде повернуть политический курс? Тогда нам не удалось выдвинуть ему ему обвинения. Не было прямых доказательств, а сейчас появилась возможность их получить. У меня есть веские подозрения в том, что сейчас Смирнов будет искать контантов с Объединеённым Генералитетом.
— Что мне делать?
— Ждать, смотреть и слушать, — улыбнулся Нарден и встал из-за стола.
Сыч остался наедине с пустой тарелкой и очень непростыми думами.

ПРОФЕССОР
Россия, г. Москва, Главное Здание МГУ

«Шар» завис над звездой МГУ. Совсем рядом, казалось, протяни руку — и достанешь, были металлизированные стёкла звезды, покрашенные в золотисто-желтый цвет. Кое-где стекла отсутствовали. Зерна колосьев оказались большими. «Более метра», — прикинул Володька и посмотрел вниз. Под ногами вольготно раскинулось здание в виде огромной буквы «Ж». Отсюда всё на земле казалось мелким и незначительным.
Основная антенна на звезде, несколько других на верхних колосьях, и очень большое количество вокруг шара, на котором держится звезда. «Этот шар снизу не виден, как не видны и эти антенны», — отметил Николаев, открывая нижний люк и сбрасывая веревочную лестницу. Как только он ступил на лестницу, почувствовал сильный ветер, который стал болтать его в воздухе. Теперь многое будет зависеть от мастерства ГарГара, сможет ли он удержать аэростат неподвижно, чтобы не только не задеть антенны, но и чтобы Володька успел спуститься на перила горизонтальных лучей звезды.
Володька стал быстро спускаться вниз, пытаясь телом противостоять ветру. Тут же из другого люка на канате пополз груз. Володька спрыгнул на один из горизонтальных лучей и помахал рукой, показывая, как лучше повернуть аэростат, чтобы легче было принять груз. Через две минуты груз был принят, и аэростат стал подниматься вверх, чтобы потом начать спуск возле крыльца со стороны Ломоносова для полной разгрузки.
Рейсы в МГУ Крылатский анклав совершал систематически, ведя торговлю с общиной «студентов», как себя называли зары, проживающие в здании. Община поставляла анклаву, в основном, продукты питания, а также найденные в зданиях университета артефакты. А анклав, в свою очередь, оружие, медикаменты, одежду. Торговые отношения завязались давно. Но что было более ценным для анклава, так это вот эти самые антенны дальней связи, через которые анклав мог иметь связь с различными анклавами Москвы, а также другими анклавами и бункерами, узнавая в самую первую очередь новости о жизни других. Здесь же располагалось оборудование перехвата переговоров других анклавов, благодаря которому удавалось разгадать многие секреты и выжить. Вот это самое оборудование Володьке и предстояло модернизировать, замкнуть его напрямую на Крылатский анклав, а также попытаться замкнуть на аэростат.
«Так, что там первое в инструкциях Игоря Эдуардовича и ГарГара?» — Николаев закрепил лямки рюкзака фиксатором и стал подниматься по звезде к антенне. Тренированное тело выполняло подъём, а мысли были возле «шарика», как ласково называли анклавовцы аэростат, точнее возле Инги. Он глянул вниз: «шарик», на этот раз как раз похожий на маленький воздушный шарик, завис над крыльцом. За его сферой он не видел, как происходила разгрузка, но прекрасно представлял себе это. За годы сотрудничества разгрузка-погрузка была отработана до мелочей, несмотря на то, что личности общинников часто менялись — жили они, к сожалению, не долго, часто мутировали, тогда их, как везде, убивали. К этому все привыкли, но он привыкнуть не мог. Он не хотел привыкать к мысли, что Инга и Густав могут мутировать.
Поднявшись к антенне, он закрепил себя на трос и, отбросив лишние мысли, стал производить манипуляции и крепление аппаратуры в той последовательности, как делал это на многочисленных тренировках на земле. ГарГар собирался сам установить это оборудование, но было решено, что это всё же сделает Николаев. К этому решению пришли после того, как провели тесты на физическую выносливость. ГарГар очень огорчившись, что не прошел их, и тогда вначале в бункере, а потом на поверхности «гонял» Володьку, требуя полного автоматизма движений. Своего он добился, Володька быстро установил аппаратуру.
— ГарГар Штирлицу. Аппаратура установлена. Канал переключен. Проверка связи.
— Клён Штирлицу, — вместо ГарГара ответил Константин Фёдорович, — с частью задачи справились. ГарГар, слышите ли нас?
— Слышу, слышу. Погрузку закончил. Вылетаю. Штирлиц, вернусь через три часа. Будь готов. Привет Профессору!
— Взаимно, — прозвучал в «ухе» немного с хрипотцой голос Профессора.
ГарГар рассмеялся:
— Здравствуйте, Профессор. Извините, зайти не получится, спешу.
— Извиняю. Мы поговорим о вас со Штирлицем, — тоже засмеялся Профессор.
— Штирлиц, через три часа внизу. Сообщи о полной установке.
— Сообщу, — Володька отсоединил страховочный трос, намотал его на пояс. Теперь предстоял восьмидесятиметровый спуск со шпиля вниз, а потом до тридцать третьего этажа по винтовой лестнице.
Владимир, спустившись на луч звезды, упаковал в опустевший рюкзак хрупкое оборудование, которое ещё предстояло установить на тридцать шестом и тридцать пятом этажах. Застегнул фиксаторы рюкзака, закрепил сзади три контейнера с менее хрупким оборудованием, бросил взгляд на уходящий на северо-запад аэростат и начал спуск. Володька аккуратно, пытаясь не задеть контейнерами конструкции, спускался по металлическим лестницам, порадовавшись, что когда планировали эту операцию, остановились на спуске, а не на подъёме.
«С таким грузом вверх пришлось бы делать несколько ходок, а вниз — вполне нормально, перехватывай только перекладины, да следи, чтобы не зацепиться контейнером», — размышлял Володька. — «Сейчас установлю оборудование, а потом к Профессору.»
Профессор уже на протяжении тридцати с лишним лет был главой общины «студентов». Для многочисленных родившихся в университете общинников он был сродни богу, чему-то вечному и постоянному, которое всегда будет с ними. Все знали его, называли Профессор, никто не называл иначе, и никто не знал другого имени, как никто точно не мог сказать сколько ему лет. Он просто был «вечной постоянной константой», как он сам себя в шутку называл. Крепкая фигура, внимательные серые глаза под седыми бровями, седые же, когда-то курчавые волосы. При ходьбе он опирался на палку с тяжёлым набалдашником, но, по мнению Володьки, это скорее было данью давней привычке, чем необходимостью. Володька был очевидцем, когда Профессор, зажав палку в руке, споро сбегал по бесконечным лестницам университета. Правда, он утверждал, что походы вниз ему уже тяжелы. Жил он в Ротонде на тридцать третьем этаже, вход в которую для большинства «студентов» был не только запрещён, но и не возможен, поскольку лестничные пролеты перекрывали несколько дверей и решеток с кодовыми замками. Профессор рассказывал, что когда-то до входа в Ротонду с двадцать восьмого этажа ходил специальный лифт, но лифт остановился, когда прекратилась подача электричества в здание. Сейчас на «лапах» бывших жилых секторов стояли ветроэлектростанции, а на плоских крышах солнечные батареи, но их энергии хватало только для освещения, обогрева и приготовления пищи, а не для подъёма и спуска. Володька подозревал, что большинство «студентов» даже не догадывались не только о функциональном назначении лифтов, но и об их наличии.
Размышляя Володька, добрался до входа на тридцать шестой этаж. Поколдовал возле замка, набрав код. Толкнул тяжёлую металлическую дверь: «Вот оно, царство недостижимых технологий и артефактов для многих живущих в Москве!» Володька вошёл, дверь за ним мягко щёлкнула, закрывшись. Сразу вспыхнули электрические лампы. Всё помещение было заставлено металлическими ящиками, почти такими же, как в епархии Ахмада в компьютерной бункера. Только там были комплектующие «Ломоносова», а тут была аппаратура несколько иного рода.
— ГарГар Штирлицу. Я на тридцать шестом.
— Штирлиц, смотри внимательно. На каждом модуле имеется буквенное и цифровое обозначение. Ищи: четырнадцать восемьдесят восемь. Будь внимательным.
— Модуль нашёл. Открываю.
— Включи камеру.
Володька снял контейнеры, рюкзак. Затем снял толстые резиновые с металлической нитью перчатки, оставшись в тонких резиновых, на поверхность которых был нанесён папиллярный узор. Чей это был отпечаток руки, Володьке было интересно, но найти инфу даже в «Ломоносове» не удалось. Он поднёс руку к окошку датчика, приложил вначале указательный палец, затем все остальные по очереди, завершив большим. Дверь зажужжала и открылась. Он вновь одел толстые перчатки, открыл контейнеры, стал доставать электросхемы и соединять с имеющимися в модуле. Толстые перчатки здорово мешали, поэтому он их вновь снял, и стал работать в одних тонких, стараясь не причинить вреда рисунку отпечатков пальцев на них. За десять минут непривычной работы он устал больше, чем если бы три раза поднялся и спустился на звезду МГУ. Игорь Эдуардович и Ахмад, следя за его действиями по камере, давали ему советы, контролируя его действия. Работа с модулем была завершена, проверена на бесперебойность, дверь закрыта. Володька с облегчением одел рюкзак, подхватил контейнер и пошёл к двери в противоположной стороне комнаты. На следующем этаже операция повторилась. Наконец, работа была завершена, и воспрянувший духом Штирлиц споро спустился ко входу на Ротонду. В его рюкзаке осталось только несколько книг из библиотеки ЦИТО, о которых просил Профессор, и изготовленных лабой Цессарского специально для него несколько упаковок с лекарством. Контейнеры были сложены и превратились в обычные пластины. Володька спустился на площадку и подошёл к двери в верхнем этаже Ротонды. Не успел нажать на звонок, как дверь открылась, на пороге стоял Профессор, опираясь на неизменную палку.
— Здравствуйте, душа моя! — сердечно приветствовал его Профессор. — Как прошла операция? Хотя, можете не отвечать, знаю, что успешно, слышал. Проходите, прошу вас.
— Здравствуйте, Профессор.
Володька обвел взглядом помещение. С прошлого раза тут ничего не изменилось, как, очевидно, не менялось уже в течение многих лет. Ротонда представляла собой двухуровневое цилиндрическое помещение, оканчивающееся куполом с мозаикой. Володька поднял голову вверх: мозаичная звезда, как всегда, туманно светилась в высоте. Верхняя часть Ротонды секторами была разделена на несколько частей, которые по разному использовались Профессором. В секторе сразу за дверью была кухня, потом шёл кабинет, потом гостевая комната. И так по кругу, до спальни Профессора. Володька посмотрел вниз: на первом уровне Ротонды всё также было по-прежнему: посередине рядами стояли стулья, чернели мониторы, за колоннами вдоль высоких окон и между ними стояли столы и шкафы с книгами, фотографиями. На полу между колоннами и на широких подоконниках вперемешку с горшками с цветами стояли горшки и ящики с петрушкой, укропом и редиской. Одна из колонн была обвита огуречником, огурцы свешивались, топорщась пупырышками.
— Душа моя, жаль, что сейчас не можете попробовать моего огурчика. Но не переживайте, я вам дам их с собой. Они очень хорошо растут в этом помещении, потому что на окнах ещё в прошлые времена было вставлено фотогальваническое стекло. Как раз перед трагедией — в качестве эксперимента. Оно не только пропускает свет, но и регенерирует тепло. Да, что я Вам объясняю: насколько я информирован у вас в анклаве такие стекла не редкость тоже.
— Вот, лекарства, передал Константин Фёдорович, — спохватился Володька, — а это книги, которые Вы просили.
Профессор аккуратно взял книги, прочитал названия, погладил корешки.
— Это то, что как раз не хватает для моего исследования. Знаете, душа моя, я раньше занимался исследованием проблем интеллигенции, а теперь понял, что только обучение студентов, формирование их сознания, общение с ними были для меня определяющими. Да, ты садись, на меня не смотри. Я буду говорить, так как привык говорить и обучать. А теперь поговорить, практически, не с кем. А из интеллигентов-идеалистов остались только два человека: я, да ваш Клён.
— Константин Фёдорович? — переспросил Володька.
— Да, душа моя, он. Причём он даже больший идеалист, чем я! Я когда работал в МГУ профессором кафедры, мне блокировали доступы на мои страницы учёных официальных сайтов, запрещали иметь свой собственный сайт. Но к тому моменту я уже был закалённым бойцом. Наверное, в жизни каждого человека бывают моменты, когда нужно сделать принципиальный выбор, и этот выбор круто меняет умонастроение, а, возможно, и представление о мире. У меня такой момент наступил в период «перестройки», в 1985 году. Хотелось верить в «очищение социализма от бюрократической накипи», но эта накипь, как оказалась никуда не делась. Я тогда работал доцентом кафедры в Волгоградском университете и был председателем профкома. Впрочем, ты наверное не знаешь, что такое профсоюзы?
— Нет, Профессор, знаю. У нас историю ведёт Воронов, который нам всё доходчиво разъясняет.
— Ну, да тем лучше, не надо долго объяснять. Так, вот ректор университета уволил одного преподавателя, а мы — пятнадцать преподавателей, не согласившись с этим, написали письмо в ЦК КПСС. Что такое ЦК КПСС, надеюсь, тоже знаешь?
— Знаю, — подтвердил Володька.
— Так, вот. Наше письмо было спущено на разрешение ректору, на которого мы жаловались. Было срочно проведено общее открытое партийное собрание коллектива университета, и приняты решения нас всех пятнадцать человек уволить и выгнать из партии. Самым жутким тогда для меня стало то, что вчерашние мои друзья, товарищи и приятели активно выступали за моё исключение и увольнение. Не умереть от горечи потери прекрасных иллюзий было трудно, но все же осуществимо. Мы тогда написали ещё одно письмо в ЦК. В конечном итоге, нас всех восстановили и на работе и в партии. Я заплатил тогда все взносы вплоть до девяносто первого года, из партии не вышел, как некоторые, и считаю, что по сю пору состою в ней. А потом сорок лет научно-преподавательской работы... Знаете, душа человека бессмертна, а физическое тело порой по неожиданным причинам сдаёт сбои. Так случалось со мной не раз: были планы, надежды, проекты, но смертельная опасность нависала внезапно. Перенес ишемический инсульт, инфаркт, заболевание почек, а поди ж ты жив! Спокойно поднимаюсь на мою верхотуру. Чувствую в себе такие силы, как в молодости не чувствовал. И теперь, душа моя, я спокоен, как лосось после нереста, — Профессор рассмеялся.
Володька выглянул в окно. Далеко внизу блестела лента Москва-реки, где еле угадывалось движение мутов: «Хороший наблюдательный пункт». Он сел в кресло у окна, слушая Профессора и изредка посматривая на пространство перед рекой.
— Да, тут у меня отличный наблюдательный пункт, — уловил интерес Володьки Профессор. — А благодаря специалистам вашего анклава удаётся поддерживать и работу круговой камеры наверху, поэтому нападения мутов для нас давно уже не бывают неожиданностью.
— А ночью?
— И ночью тоже. Ваш Ахмад камеру несколько модернизировал, она теперь, если засекает какое-либо движение, то сообщает об этом звонком. Да, о чём я..? Я часто и долго работал на пяти работах, просыпался рано, ложился поздно, боялся что-то пропустить в житейской суете. А сегодня в полной мере осознаю, что последний стакан воды в жизни не так уж и нужен. Гораздо важнее во время осознать собственную востребованность для счастливой жизни других. Теперь я счастлив, я нужен моим детям, моим «студентам», которым без моего руководства и направления придется, ох, как туго! Запомни, Володя, так в жизни всегда: не знаешь, где найдёшь, где потеряешь! Эта всеобщая человеческая трагедия привела к великому осознанию жизни. Поверь, ничего не делается просто так. В конечном итоге, она приведёт к очищению населения планеты. Что-то я за разговорами забыл о деле.
Профессор засуетился, собирая необходимые для передачи в бункер вещи.
— Я сейчас черкану несколько слов Клёну, а вы, душа моя, будьте любезны спуститься вниз и нарвать огурцов и зелени.
Володька спустился на первый уровень Ротонды, нарвал огурцов, пощипал зелень, и стал бродить между шкафов с книгами, рассматривая корешки и фотографии. За этим занятием и застал его голос Игоря в «ухе»:
— Штирлиц ГарГару. На подлёте. Будем через пятнадцать минут. Профессор, будьте готовы принять груз.
— Хорошо, — Профессор уже с контейнером в руках спешил вниз.
Володька, пошёл ему навстречу, забрал контейнер.
— До свидания, душа моя, — Профессор пожал ему руку, — я вас провожу только до двери. А дальше отдам необходимые распоряжения Александру Григорьевичу, он проследит, чтобы всё было нормально.
Профессор довёл Володьку до двери, внимательно осмотрел через видеокамеру пространство перед дверью. Только после этого отодвинул засовы, набрал код, и открыл дверь.
— Да, чуть не забыл, передайте Клёну, — он протянул четверть листа исписанного убористым почерком. — Только, пожалуйста, положите так, чтобы не попало в чужие руки.
Володька сложил листок пополам, расстегнул молнию на внешнем кармане комбеза и вложил туда лист бумаги.
— До свидания, Профессор.
На площадке как из воздуха материализовался тридцатипятилетний Александр Григорьевич Лукашенко — второй, после своего отца Григория Евстафеевича, помощник и заместитель Профессора. Они спустились на три этажа, Лукашенко открывал бесконечные двери, потом начался бесконечный спуск по лестнице вниз, перекрытые на каждой третьей площадке решётками.
Когда они спустились на первый этаж, то через холл в Шайбу уже вносили груз, снятый с аэростата. Володька оглянулся вокруг. Шайба с его последнего посещения разительно изменилась: мрамор колонн и пола был отчищен до блеска.
— Мы решили, что пора сделать приборку, — заметив его взгляд ответил Лукашенко. — Начали с холла и Шайбы, потом дойдём и до остального.
Володьке предстал холл, стены и полы которого также сверкали отполированным мрамором.
— Профессор говорит, что на момент заражения они такими чистыми не были, — не смог не похвалиться Александр.
Погрузка уже заканчивалась.
— Явился, не запылился! — приветствовал его Игорь. — Давай, поднимайся, принимай командование. А я буду испытывать то, что ты там на звезде наворочал.
Володька помахал рукой, высунувшейся из окна Инге, быстро поднялся по верёвочной лестнице. Проследил за тем, чтобы груз был закреплён, лестницы убраны, лебёдки зачехлены, и только тогда повернулся к штурвалу.
— В добрый путь, — раздался в «ухе» голос Профессора.
— Счастливо оставаться. До встречи.
Аэростат взмыл вверх. Главное здание МГУ пошло вниз. Местами больших размеров керамическая плитка его стен была закопчена пожарами, но нигде не отвалилась. Володька посмотрел на шпиль: звезда в венке из колосьев, установленная как символ мирного труда несокрушимой силы советского народа, золотилась в лучах заходящего солнца. Даже отсюда, с высоты, не было видно, что стекло местами отсутствует. На фронтоне здания сохранились гербы, золотые колосья и скульптуры. Большие часы, как и прежде, отсчитывали время.
Володька повернул штурвал, направляя аэростат на северо-запад, необходимо было до темноты вернуться в анклав.

ДЕВОЧКА С ГОЛУБЫМИ ВОЛОСАМИ
Россия, г. Москва, Бункер под ЦКБ Управления Делами Президента, Крылатский анклав

Мальвина дёрнула плечиком: «Опять эта повинность в огороде! Там одни придурки: или зары, или свои такие же, чокнутые, полют, поют, гадость! И я должна, как все, там выдрючиваться! Нет бы папашке стукнуть кулаком по столу, быстро бы освободили от работы! Поставили бы меня начальницей!» Она улыбнулась, представив, как в туго обтягивающем фигуру комбезе с плёткой в руке, стоит на возвышении и наблюдает за всеми, и плёткой их, плёткой.

Оглядев себя в зеркало, она собрала в хвост чёрные густые волосы: «Нет, надо заплетать или закалывать, иначе этот дурацкий шлем не оденется! Ну, кому это нужно, чтобы, я — дочка самого Тер-Григоряна, вкалывала, как чернорабочая?! Дураки придумали распорядок и распределение работы! В шлеме как Горгона. КБЗ висит, как мешок, ни груди, ни попы не видно! Идиотство!»
Мальвина повернулась боком, поправила футболку: «Надо найти у матери то чёрное платьице! Классно будет смотреться!» Она вспомнила, что мать спрятала это платье в шкаф на верхнюю полку, в самый угол. Мальвина подставила стул и стала рыться на верхней полке:«Йес!». Быстро сняв и брезгливо отбросив в сторону футболку и мешковатые брюки, Мальвина одела платье. Опять вновь покрутилась перед зеркалом, рассматривая своё отражение: «Класс! Всё-таки в старые времена понимали толк в одежде! Маленький кусок черной тряпки, а как всё подчёркивает: и грудь, и ноги, и попу.» Мальвина извернулась перед зеркалом, пытаясь рассмотреть спину.
— Мальвина, ты ещё здесь?
Одышливо передвигаясь, в комнату вошла мать, несколько минут смотрела на дочь, потом вдруг села на стул и заплакала.
— Ма, ты чего? — Мальвина замерла на миг, потом бросилась к матери. — Ну, если тебе жалко, я сниму это платье.
— Да, не жалко. Просто это платье я одевала в тот вечер, когда... — мать опять заплакала. — Ты, в этом платье так на меня похожа!
Мальвина с сомнением взглянула в зеркало: она стройная и длинноногая и мать – располневшая, с седыми неаккуратно зачесанными волосами.
— Ты, думаешь я всегда была такой? — мать вытерла слёзы, улыбнулась, — это же платье носила когда-то я. Тебе не приходило в голову, что и у меня была такая точенная фигурка, как у тебя?
Мать встала, погладила дочь по голове:
— Глупенькая, когда я оказалась в этом бункере, мне было почти столько лет, как тебе сейчас. Это платье из моей той жизни. Если бы не вирус, я могла бы быть самой богатой женщиной России. Знаешь, что этот бункер построен на деньги твоего деда? Он фактически был его, Элькин-то исчез. Дуче мог только пошевелить пальцем и стать главным правителем, тогда бы мы жили по другому. А он вместо этого, все дни проводил у постели Альберта, и забил на всё!
Мальвина с удивлением смотрела на отражение матери в зеркале: глаза её горели, на щеках появился румянец. «Да, действительно, мы с ней были бы очень похожи, если она не была так толста!» — подумала она отстранённо.
— Ты, доченька, можешь взять это платье, но сейчас у вас совсем иная мода, платья никто не носит. Забыли, что такое модная и хорошая одежда.
— Мам, ты бы сказала отцу, чтобы он освободил меня от работ на огороде. Я задыхаюсь в этом противогазе, — жалобным тоном попросила Мальвина, прильнув к ее плечу, но исподволь наблюдая за реакцией матери.
— Опять ты, Мальвинка, за своё? — в комнату вошла Виолетта. — Давай, быстро снимай эту тряпку, а то не успеешь ко времени. Опять отцу будут выговаривать, что его семья пользуется его положением.
— Тебе хорошо говорить, ты попала в лётный отряд, а я пойду полоть огороды! — захныкала Мальвина.
Виолетта покачала головой:
— Ты может забыла, так я тебе напомню, что сегодня вместе с тобой иду на огороды. Все мы должны работать на благо общества.
— Ну, ты, Виолеттка, и тю-тю, — Мальвина покрутила пальцем вокруг виска. — Правильная, блин! Да и чего тебе не быть правильной! Мужа себе отхватила красивого, в лётном отряде красуешься. А мне огород полоть?!
— Так, ты бы училась, да стремилась к чему-нибудь, кроме как вертеть задницей перед мужиками, да красоваться перед зеркалом!
— Девочки, не надо ссориться, — попросила мать. — Давай, доченька, я помогу тебе переодеться.
Таша захлопотала возле младшей дочери. А Виолетта, быстро одевшись в защитного цвета комбез, унеслась из комнаты. Мальвина проводила сестру долгим взглядом:
— Нет, ну почему так, на Виолеттке даже этот мешок смотрится, как дизайнерская тряпка!
— Да, тебе, доченька, тоже очень к лицу комбинезончик! Вот, смотри, я его тут ушила. Он теперь будет подчёркивать талию.
— Все равно не хочу! — Мальвина затопала ногами.
— Ты, ещё не оделась? — в дверь просунулась голова Виолетты. — Можешь тянуть время. Это у меня есть индивидуальный КБЗ, а тебе прийдётся, очевидно, одевать, что останется.
«А ведь точно,» — Мальвина молниеносно одела комбинезон и выскочила из комнаты, помахав матери:
— Пока.
Она не хотела, чтобы было как в прошлый раз, когда она с опозданием явилась к санпропускнику, ей достался самый старый костюм бакзащиты. Обогнав Виолетту, она побежала к выходу из апартаментов.

Как Мальвина ни торопилась, когда она вбежала в раздевалку, то там уже было несколько девчонок, которые подбирали себе костюмы бакзащиты. Запыхавшаяся Мальвина стала судорожно искать что-нибудь поменьше и более облегающее.
— Привет! — из-за вешалок вынырнула Захарова Татьяна. — Ищешь, что поприличнее?
— Тебе-то хорошо, у тебя костюмчик свой.
— А ты, иди в следопыты, у тебя тоже будет свой, — парировала язва-Танька.
— Одевай вот этот, — сзади неслышно приблизилась Виолетта, протягивая костюм.
— Не буду, — стала сопротивляться Мальвина, — ты специально выбрала большой. Он на мне будет мешком сидеть.
Виолетта и Татьяна переглянулись и рассмеялись.
— Вот, дурында, одевай. Это последняя разработка — сейчас подгоним его по фигуре. К тому же он с усиленной защитой. Да не тормози, мне ещё самой одеться надо. — Виолетта нависла над сестрой. — Не хочешь, одевай тот, что ты выбрала. Ему уже лет тридцать.
Мальвина, вздохнув, стала облачаться в костюм, раздумывая над тем, а не пойти ли ей действительно в следопыты. Она представила себя, одетую в комбез, который будто был её второй кожей, подчёркивая высокую грудь, тонкую талию и аппетитную попку. Тонкие руки были облачены в перчатки. В правой руке плётка... Мальвина ещё раз вздохнула: «Это наваждение какое-то!» Эта плётка её преследовала на протяжении длительного времени. Ей хотелось отхлестать каждого, кто приблизится к ней. Мама утверждала, что это гормональный взрыв, и ей надо просто выйти замуж. «Хорошо ей предлагать— замуж! А за кого? Надо так устроиться, чтобы можно было сидеть дома и не работать. Где в бункере взять такого мужа? Кто стоит у руководства — старые уже! Да и все чокнутые, думают не о семье, а об общем благе!» Мальвина поправила косы, уложенные вокруг головы, и одела шлем.
Группа уже строилась, готовясь подниматься на поверхность. Мальвина порадовалась, что согласилась одеть костюм, найденный Виолетткой. Ремнями и застёжками он был подогнан по её фигуре, а шлем с широким лицевым щитком, не мешал обзору, не то что противогаз, который достался ей в прошлый раз. Она закрутила головой, отыскивая саму Виолеттку: «Надо держаться от неё поблизости!» Сестру увидела во главе группы, она что-то говорила какой-то девчонке, но подойти не успела. Окрылись двери и они по двое стали выходить в коридор.
— Все помнят, чему учили в школе? — раздался в ухе голос Виолеттки. — Представляем, что внутри у вас пипетка. Медленный вдох. Пошли. Энергию дыхания направлять на шаг. Дыхание не сбивать. Дышим равномерно.
«Ага, началось. Представьте, что вы пипетка, представьте, что вы аккордеон», — мысленно передразнила сестру Мальвина.
Потом потянулись бесконечные переходы, двери и лестницы. В последнем переходе к ним присоединились вооружённые бойцы охраны бункера.
— Смелей, девчонки, никто вас на поверхности не укусит!
— Отставить разговорчики!
Группа охраны целый день курсировала по этому коридору, провожая группы, выходящие на поверхность, и встречая тех, кто пришёл с периметра.
Наконец, группа оказалась перед выходом на поверхность.
— Всем занять свои места! Приготовиться к открытию двери! Дежурный, изображение!
— На поверхности чисто!
— Открыть дверь!
С тихим жужжанием дверь отъехала в сторону и сразу в неё ударил луч солнца, осветив все выщербленки на полу и стенах перехода. Мальвина зажмурилась и вслед за остальными шагнула на улицу. Солнце тёплым и жёлтым ласкало веки, щекотало лоб и щёки.
— Чего встала? — сзади её толкнула маленькая и плюгавенькая девчонка, с которой накануне разговаривала Виолеттка.
Мальвина открыла глаза, сразу окунувшись в яркий мир периметра. Гулял небольшой ветерок, качая ветви деревьев. Солнце сверкало в стёклах далёких теплиц, в каплях дождя на траве и в небольших лужицах — только что прошёл ливень. Мальвина вздрогнула, вспомнив, что мутанты любят дождь и воду. Все пошли по тропинке направо, туда где среди деревьев виднелись две ракетных системы залпового огня с бойцами на кабинах. Машины стояли так, чтобы ракеты были нацелены в разные стороны. Мальвина приободрилась и шагнула следом за всеми. Обернувшись, она увидела, что к двери с другой стороны подходит группа бойцов, очевидно, боевая смена. По одному под дулами автоматов охраны они стали входить в дверь.
— Здравствуйте, девочки, — звонкий голос Алисы Васильевны вывел её из задумчивости. — Дышим глубоко и энергично, в такт шагам. Шире шаг.
Мальвина закрутила головой, пытаясь увидеть саму Лису-Алису, так они между собой называли преподавательницу правильного дыхания и пения.
— Осознанное глубокое дыхание помогает телу превратить в энергию вдыхаемый вами воздух. Правильное и контролируемое дыхание порождает поток внутренней энергии, распространяющейся по всему телу, — между тем продолжала невидимая Алиса. — и при необходимости направляемой в те участки тела, которые нуждаются в этом больше всего. Эта внутренняя энергия может расходоваться на специфические усилия — в данном случае, это извлечение корнеплодов из земли.
Алиса неожиданно вышла из-за дерева. На её шлеме в лучах солнца бриллиантами вспыхивали капли. Мальвина на днях нашла серьги матери, которые та прятала все эти годы. Так, в свете электрической лампы, камни в серьгах вспыхивали также красиво и ярко, переливаясь разными цветами радуги. Мать, увидев находку, лишилась слов, потом одела серьги в дырочки в ушах. Малейшее движение головы вызывало яркие всполохи цветов. «Да, хорошее было время. Умели жить! Но ты, доченька, никому не говори, что нашла — ни отцу, ни Виолетте. Эти серёжки я передам тебе. Дай бог, чтобы тебе было куда их одеть».
— Мы учимся управлять мышечными движениями, направленными как во вне, так и внутрь, то есть создаём противостоящие силы, правильное использование которых позволяет пополнять эту энергию для последующего её направления в любое место тела. Теперь выполним элементарные дыхательные упражнения, одновременно все усилия направляя на извлечение корнеплодов из земли. Подходите, не бойтесь, выбирайте капарульки и ведра, и начнём. Можете также прихватить эти маленькие лопатки.
Лиса-Алиса царственно повела свободной рукой, указав на площадку с инвентарём. Во второй руке у нее было ведро, из которого торчала ручка лопатки.
На площадке возле инвентаря стояла заражённая. Мальвина увидела, как Виолетта подошла к ней и приобняла, приветствуя. Они стали что-то обсуждать. Заражённая была одета в защитного цвета широкие брюки и светлую блузку, рукава которой были закатаны, открывая красивые загорелые руки. Пепельные волосы были заплетены в замысловатые косы и короной оттеняли загоревший лоб. «Старуха!» — для шестнадцатилетней Мальвины все, кто был старше двадцати лет, были древними старцами. Зара чему-то звонко рассмеялась, немного запрокинул голову. Мальвина увидела поперёк загоревшей шеи тонкий белый шрам. «Инга!» — сообразила девочка, — «Так вот ты какая!» Она ещё с большим вниманием стала её рассматривать.
— Чего встала? — возле Мальвины опять оказалась плюгавенькая девчонка.
— Гуляй! — Мальвина отодвинулась в сторону, не отрывая взгляда от Инги.
— Эта та зарка, в которую влюблён Володя Николаев? — проявила любопытство девчонка.
«Точно! Вот кого надо женить на себе, Николаева! Сам знаменитость, отец генерал, мать тоже шишка,» — озарило Мальвину. — «Стану его женой, и не буду работать в огородах, лабораториях. Вообще можно будет ничего не делать!»
— Мальвина, поди сюда, — услышала она строгий голос сестры.
— Ну, чего тебе?
— На, это я специально для тебя взяла, — Виолеттка сунула ей в руку ведерко, в котором бренчала капарулька. — Вот, Ингуша, это наше горе, моя младшая сестра Мальвина.
Мальвина стрельнула взглядом в сторону старшей сестры.
— Сама — горе с тыквой.
Инга опять рассмеялась, чуть запрокинув голову.
— Ну, здравствуй, горе-Мальвина, девочка с голубыми волосами, — Инга протягивала Мальвине руку.
Мальвина чуть задержавшись: «Не заразиться бы!» — пожала руку.
— А я — Тошка! — плюгавенькая девчонка вывернулась сбоку. — А про вас и аэростат нам в школе рассказывали, — сообщила она Инге. — Ой! — откуда-то сбоку вывернула большая рыжая собака и встала перед Тошкой.
— Не бойся. Она добрая. Ямка, фу! Иди погуляй. — собака, свесив розовый язык, оглядела всю компанию и послушно потрусила в сторону деревьев.
— Девочки, не стоим. Взяли ведра и пошли. Я думаю, что все умеют копать картошку? Ну, что будем петь?
— Отговорила роща золотая берёзовым весёлым языком, и журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком. — глубоким голосом запела Инга.
— Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник — пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом. О всех ушедших грезит конопляник с широким месяцем над голубым прудом. — вступила Лиса-Алиса.
— Не жаль мне лет, растраченных напрасно, не жаль души сиреневую цветь. В саду горит костер рябины красной, но никого не может он согреть. — вскоре страдали все девчонки.
— Не обгорят рябиновые кисти, от желтизны не пропадет трава. Как дерево роняет тихо листья, так я роняю грустные слова. — голос Алисы легко покрыл негромкий хор голосов. — И если время, ветром разметая, сгребет их все в один ненужный ком. Скажите так... что роща золотая отговорила милым языком.
Во внезапно наступившей тишине, раздались выстрелы и завывание сигнала тревоги. Рыжая собака большими скачками приближала.
— Муты! — девчонки побросали ведра и заметались по полю, натыкаясь друг на друга.
— Всем успокоиться! — голос Лисы-Алисы, усиленный микрофоном, ударил в ухо. — Бежим по тропинке к машинам системы залпового огня. Дышать глубоко, представить, что вы аккордеоны, всю энергию в ноги, — командовала на бегу Алиса Васильевна.
Мальвина автоматически слушалась команд, но всё равно с дыханием не справлялась. Вдруг бегущая впереди плюгавенькая Тошка упала ей под ноги. Мальвина с размаху налетела на неё и стала падать в куст, пытаясь схватиться руками за хлёсткие ветви. Она уже ясно представляла, как её шлем, соприкоснувшись с землей, разлетается на куски. Но встречу с землей отсрочил рывок вверх. Мальвина замахала руками, но все же приземлилась на колени и локти.
— Вставай, — сильные руки потянули её вверх.
С трудом поднявшись Мальвина увидела рядом Ингу, которая поднимала Тошку. Подбежавшая Виолетта, схватила сестру за руку и потянула её к машинам.
— Да, шевели же ты ногами. Некогда мне тут с тобой возиться, горе моё!
Она толкнула Мальвину под машину между колёс, где уже лежали девчонки. Следом влетела Тошка, направленная твёрдой рукой Инги.
— Алиса, последите, чтобы эти малявки опять не запаниковали! — в голосе Инги звучал металл. — Всем сидеть здесь и носа из-под машин не высовывать! Татьяна, остаёшься на охране. Ямка, охраняй. Если что, то мальчики, — махнула в сторону бойцов, занявшись места возле установок, — помогут. Виолетта пошли.
Мальвина, подвинув бедром тощенькую Тошку, получше устроилась под машиной, наблюдая, как сестра вместе с Ингой бежит в сторону поля. Там, где они только что копали картошку, наплывала огромная тень. Мальвина пыталась вывернуть и увидеть, что это, но днище автомашины мешало обзору.
— Это аэростат! — толкнув Мальвину локтём страстно зашептала Тошка.
И точно, будто только и ожидая этих слов сверху над полем стал опускаться аэростат. Вот открылся люк и вылетела верёвочная лестница. Вначале Инга, потом Виолетта быстро поднялись по ней. И аэростат взмыл в небо, взяв направление на звуки боя.
— Ты, видела эту старую ведьму? — спросила Тошка.
— Какую ведьму? — не поняла Мальвина.
— Да, эту охотницу Мину, мать Инги.
— Нет.
— Куда же ты смотрела? Она высунулась в окно. Чё, не видела? — недоумевала всё замечающая Тошка. — Говорят, что когда она летает на аэростате, убивает кучу мутов. Целит им прямо в глаз. Смотри, смотри, — острый локоть вновь больно уперся Мальвине в бок.
Стрельба стихла. Аэростат завис низко над горизонтом. Из него стало что-то вылетать, взрываясь на земле. Сразу же до девочек донесся приглушённый вой и радостные крики защитников анклава.
— Во, подожгли мутов коктейлями, — прокомментировала Тошка, высунувшись из- под машины. И вдруг взвизгнула, — Ой, мама, мамочка! — быстро подобрав ноги. — Она меня укусит!
— Лежи, не елозь, не укусит, — Татьяна строго посмотрела на Тошку.
— Ой, какая командирша, — зашептала Тошка в ухо Мальвине. — года на два-три старше, а раскомандовалась.
— Колобова, я всё слышу, — предупредила Татьяна. — Научись вначале отключать внешнюю связь, а потом сплетничай.
Мальвина прыснула.
— Ты чего? — острый локоть опять достал бок.
— Да, не толкайся ты. Тебе бы фамилию Острова, а не Колобова.
Над горизонтом аэростат, сделав круг, вновь заходил на позицию.
Мальвина представила, как муты горят и мечутся под аэростатом. Её затошнило. «Господи, только не это», — Мальвина пыталась сдержать рвоту.
— Глубокий вдох ртом, выдох через нос, — Мальвина автоматически починилась голосу Лисы-Алисы. — Ещё раз. Вдох через рот, выдох — нос. Концентрируем внимание на темечке. Теперь дышим только носом. Вдох — тепло вместе с воздухом начинает разливаться по всему телу. Выдох.
Мальвина заметила, что её руки перестали дрожать, напряжение спало.
— Я, полагаю, что вы только теперь оценили возможности дыхания?! — тихо сказала Алиса. — Попрошу в любой ситуации, в какую бы вы не попадали, помнить об этом. Сейчас правильное дыхание направило вашу внутреннюю энергию на погашение адреналина, вы успокоились.
После налёта девчонки вернулись-таки на поле, затарив несколько мешков картофелем и репой. Алиса рассказывала, как лучше дышать при нагрузках. Опять пели песни. Но Мальвина всё искала глазами аэростат и прислушивалась к звукам.
Возвращались в бункер уже, когда солнце стало склоняться к западу, вытянув длинные тени деревьев.

— Девочки, все встали в ряд и подходим по одному на проверку герметичности костюмов. Веселее. Шевелим ножками. — Охранница быстро осматривала их и пропускала в дверь. — Слава богу, сегодня без потерь. Проходите, Алиса Васильевна.
В бункер всегда возвращались другой дорогой.
— Обезоруживание отменяется ввиду отсутствия оного. Все ли сдали капарульки? — пошутила Татьяна. — Объявляю сразу тридцатиминутное бездействие. Кто у нас сегодня за рассказчика? Ладно, придётся мне почитать вам стихи. Слушайте. Предупреждаю, стихи старые, ещё из той жизни.
«Люблю тебя.
Пусть сердцем звонкая..
Рассыпалось на части,
А в доме музыка негромкая
Изливается счастьем.
Люблю тебя.
Не в первый, не в последний,
Под шепот хрусталя,
И ветер в апреле осенний.
Люблю тебя.
Как тысячи ночей над морем,
Или как двадцать два бокала вина,
Как будто б в слове " вспомним»
Звучала твоя вина.
Люблю тебя.
Взрываю мысли в излюбленной старой квартире,
Под музыку неизвестной музы,
После танцев в темном трактире.
Шепчу — люблю...
Мягче…
Эмоции перегорели,
Моля мою душу заменить их,
Словно старую лампочку в душе,
Любовью переболели.»— в тишине было слышно, как тикают часы, заканчивающие отсчитывать тридцать минут.
— Ну, как? — Таня оглядела девчонок. — Понравились?
— Как-то непонятно! — за всех ответила Тошка. — Но красиво. «Эмоции перегорели моля мою душу заменить их, словно лампочку в душе».
— Девчонки, время истекло, — Алиса оглядела каждую. — вперед на прожаривание.
Мальвина встала и шагнула в жаркую духоту камеры. Костюм сразу раскалился. Комбинезон под ним пропитался потом, намокая. Послышался хлопок.
— Ай, горячо, — взвизгнула где-то справа Тошка. — Совсем одурела?
Дверь распахнулась, Мальвина, не дослушав, ринулась из «прожарки». Девчонки по одной выскакивали из дверей, под щитками шлемов струился пот.
Мальвина подставляла под струи воды то грудь, то спину, то бока. «Ну, всё!» Осталось постоять под кварцем. А там снимет надоевший за день костюм, отмоется в душе, вытрется досуха. «Как же там Виолетта?» — впервые с теплотой подумала о сестре, вспоминая удушливые наплывы паники и чёткие, синхронные действия Виолетты и Инги.

ДОЗОР
Россия, г. Москва, Крылатский анклав, неделю спустя
С крыши здания ЦКБ хорошо просматривалась вся территория анклава: огороды, сад, огромный луг с шестом посередине и ангаром, на горизонте — поселение заров в бывшем коттеджном посёлке, затем лес. Инга стояла и напряженно вглядывалась в даль, туда, куда на рассвете шесть часов назад ушёл аэростат. Она очень жалела, что её не допустили к полёту и ругала на чём свет стоит сенбернара Ямку, по вине которой поранила ладонь. Тут же почувствовала как в бедро ткнулась огромная голова. Ямка снизу предано смотрела в глаза, из пасти капала слюна.
— Ну, когда уже я тебя приучу к порядку, — спросила собаку Инга, — ты уже, можно сказать, не щенок, опять обсопливилась. Ну, когда научу тебя подбирать слюну? Одни от тебя неприятности. Вот, если бы не стала с тобой играть, так летела бы сейчас как птица с Густавом и Володькой. А то опять полетела эта мымра Виолетка, даже ещё и эта малявка Танька.
Ямка обижено задышала, огромным языком лизнула руку Инги.
— Это хорошо ещё, что меня изолировали только на неделю, — сенбернар вновь боднул её головой. — Да, ладно, не обижайся, сама виновата.
Инга потрепала Ямку по голове:
— Ты у меня вон какая большая и красивая выросла, прямо собачья королева! — Инга отставила арбалет и присела на корточки возле собаки. — Вот ты какая! — потрепала уши и щёки, — Прямо замечательная!
Ямка прикрыла глаза и подставила голову, предлагая Инге её гладить дальше.
— Нет, моя красавица, мы с тобой на карауле. Охраняй!
Инга выпрямилась, подхватила арбалет и огляделась по сторонам. Ямка тоже закрутила головой, шумно вдыхая воздух, показывая хозяйке, что она тоже бдит. Ямка попала к Инге год назад совсем крохотным щенком. Инга натолкнулась на него в лесу недалеко от поселения заров, куда отправилась собирать лекарственные коренья. Он был совсем крошечным, истощённым и уже не скулил, а только открывал розовый рот. Как новорожденный щенок оказался в лесу, Инга не знала, но когда увидела его, у неё чуть не разорвалось сердце от жалости. Она осторожно взяла его в ладони, стала гладить слепую мордочку. Щенок ухватил её за палец и стал сосать, видимо приняв за материнский сосок. Инга отобрала палец, чтобы достать фляжку с водой, щенок застонал. Она быстро намочила палец водой и дала щенку, потом опять намочила. Напившись, щенок свернулся у нее в ладонях и уснул. Инга осторожно переложила его за пазуху, подхватила арбалет и, оставив все дела, побежала домой. Выхаживала щенка долго. Соорудив ему соску из куска ткани, отпаивала его козьим молоком. Когда он подрос, расчесывала его и играла. Чуть позже стала обучать командам. Щенок платил ей сторицей. Он не спускал с нее глаз, ловил каждое слово, и каждый взгляд.
— Тебе пора давно своих детей тетешкать, а не щенка, — недовольно ворчала мать, но тоже старалась лучший кусок сунуть маленькому пушистому комочку.
Впрочем, мать и ворчала-то так, чисто для профилактики, не сильно, настаивая на замужестве дочери. Особенно, после того, как скоропостижно умерла жена Густава, а потом и двое его детей.
Зары жили недолго. Их семья, пожалуй, была единственной из долгожителей. Матери было около шестидесяти, а им с Густавом вот этим летом исполнилось по тридцать одному году. Среди других заров они считались стариками. Но и отличались от них разительно: высокие, светловолосые, с синими глазами. Они умели читать и писать, знали архивные английский и немецкий языки. Хорошо стреляли. И самое главное, они с Густавом были зачислены в команду летчиков аэростата, что сразу же подняло их на одну планку с незаражёнными.

Широкоплечий Густав был красавец, мать всегда говорила, что он — вылитый Кондор. Но Инга как-то этому не верила, хоть и натыкалась каждый раз на фотографии отца, во множестве развешенные по стенам коттеджа. Густав, правда, был на него очень похож, но Инга совсем его не помнила. Для нее отцом навсегда стал Крас, которого она помнила с самого детства, который опекал их и заботился, к которому она в детстве бегала за утешением, когда суровая мать её наказывала. Они с Густавом долгое время строили планы, чтобы их мать вышла замуж за Краса. Глаза Инги увлажнились. Она вспомнила, как нелепо погиб Крас, спасая ребенка зара.
А мать любила и до сих пор ещё любит этого неизвестного ей человека по имени Кондор — их с Густавом отца, улетевшего почти сразу после их рождения на поиски сыворотки от вируса. Инга поняла мать, только тогда, когда сама незаметно влюбилась в друга детства Володьку.
Впрочем, была ещё одна долгожительница — Аиша Эттингер, материна закадычная подруга и бывшая начальница, которая вот уже много лет фактически рулила Внешним городом, при постоянно сменяемых официальных руководителях, назначаемых из бункера, или, как привычно стало говорить снизу.
Ямка вдруг развернулась, подняла морду к небу и втянула воздух.
— Ггав, — сообщила она Инге.
Инга насторожилась:
— Что, гав, ничего там нет.
— Ггав, — продолжала настаивать Ямка, шумно вдыхая воздух.
Инга приставила ладонь к глазам и вгляделась в горизонт. Потом вспомнив про бинокль, потянула за ремешок. Окуляры приблизили небо и вместе с ним маленькую точку. Инга заволновалась, выронила бинокль.
— Вот, кулёма, — ругнула себя, — не ремешок, разбила бы. Мать шкуру сдерёт! Отцовское достояние.
Поднесла опять бинокль к глазам.
— Да, Ямка, ты была права на все сто процентов. Это они.
Инга внимательно в бинокль оглядела все окрестности, теперь от её наблюдательности многое зависело. Аэростату, конечно, муты не опасны, но всё же надо быть настороже. Ямка развернулась в сторону выхода на крышу и заворчала. Инга вскинула арбалет, из двери вначале показалась голова в шлеме, а потом и сменщик Андрей, одетый в КБЗ (костюм бактериальной защиты).
—Привет, сестрёнка, — Андрей поднял руку в приветствии, — пришёл тебя сменить.
— Ну, наконец-то, еле дождалась. Юго-запад идёт наш аэростат, остальное тихо и чисто.
— С чего взяла, что наш?
Инга долгим взглядом посмотрела на Андрея: «Ну, не дебил ли? А чей же ещё?»
— Знаешь, Андрей, я его за год испытаний так изучила, что даже если ослепну узнаю. Да и подумай, у кого ещё есть аэростаты? Впрочем, я смену сдала, ты принял, поэтому наблюдай. Пока.
Инга помахала ему рукой и шагнула в дверь. Ямка неслышно мелькнула, опережая. На лестничном пролете возле окна Инга задержалась, вновь взяла бинокль и вгляделась в приближающуюся точку: «Нет, точно наш!» Потом, пошарив в кармане комбеза, достала маленькое зеркальце. Открыв футляр, оглядела вначале загоревшее лицо, потом тонкую шею, потом причудливую прическу из пепельных кос, ради которой пожертвовала двумя часами сна. Оставшись довольной от увиденного, она рассмеялась и весело через две ступеньки побежала вниз, бояться было нечего, Ямка заранее предупредит об опасности.
Выбежав на луг, Инга стукнула в дверь ангара, а потом, напевая: «Мед и пепел в твоих глазах, мед и пепел на моих губах, но кто бы он ни был, он не должен знать, кем ты была для меня», —побежала к шесту, готовить причальные крепежи. За пятнадцать лет Инга выучила все песни с плеера, подаренного ей Володькой, и напевала их всегда, и пела громко, когда рядом никого не было.
Ямка вначале носилась рядом, потом делая круги всё больше и больше, стала шнырять в подлеске, к чему-то принюхиваясь. Временами она поворачивала голову и смотрела на Ингу, всем видом показывая: «Не переживай, бдю».
Аэростат, блеснув серебром на солнце, появился неожиданно в поле зрения, а потом очень долго приближался. Ямка носилась по лугу по траектории его движения, временами останавливаясь, принюхиваясь и радостно махая хвостом. Инга вся извелась, ожидая посадки. Она еле сдерживала себя, чтобы не заскакать от радости, как Ямка.
Наконец, аэростат приблизился на столько, что стал слышен звук мотора. Из окна высунулся Густав и закричал:
— Привет, сестрёнка!
Инга замахала в ответ руками:
— Привет! Привет!
Снизу кабины открылся люк и сразу же змеей пополз причальный канат. Ямка стала прыгать, пытаясь ухватить его зубами. Инга засмеялась:
— Молодец, девочка моя. Помощница.
Поймав канат, она потянула его на себя. Из ангара выбежало несколько человек в КБЗ, подхватив канат из рук Инги, стали его крепить за столб. Инга отошла в сторону, пытаясь в лобовое окно разглядеть Володьку. Ямка улеглась у её ног, ожидая, когда можно будет приветствовать прилетевших.
Первым показался Густав, он прикрепил веревочную лестницу, но не стал по ней спускаться, а спрыгнул на траву. Ямка тут же подскочила, поставила лапы на плечи и стала лизать ему лицо.
— Фу, Ямка, фу, — Густав пытался увернуться от нее, но остановить собачью радость было невозможно.
По лестнице, невзирая на костюм бакзащиты, в который была одета, споро спустилась Виолетка, за ней показалась Танька. Ямка, оставив Густава, настороженно заворчала — Таньку она, как и её хозяйка, не одобряла. Инга получила возможность обнять брата.
— Я уже начала волноваться! Почему так долго? Что-то случилось? — Инга из-за плеча брата наблюдала, как Танька болтается на лестнице, не попадая ногой в петлю. Ямка подошла к Виоллете, ткнула её носом, приветствуя, потом села под лестницей и с интересом наблюдала за Танькиным спуском. «Вот, выдра!»— с неприязнью подумала Инга, — «Могла бы подождать, когда будет всё подготовлено и аэростат пришвартуют».
— Да, нет. Долго грузились. Потом ветер был встречный. Один мотор не справляется, надо сказать ГарГару. Погоди-ка... — Густав подошёл к верёвочной лестнице и стал придерживать её, похлопав по мощной спине Ямку: «Уйди, дай спуститься».
Ямка немного сдвинулась в сторону, но старалась держаться так, чтобы находиться между Ингой и Танькой. Она прекрасно чувствовала настроение хозяйки и предпринимала свои собачьи охранные меры, неотступно следя за девушкой.
Наконец, аэростат обрёл опору, Густав вновь поднялся в кабину, чтобы начать его разгрузку. Инга увидела, что по лугу широкой походкой шагает ГарГар, он неизменно встречал возвращение аэростата. Этот аэростат летал уже год и был переходным между воздушным шаром и управляемым дирижаблем. Даже он был скорее тепловым дирижаблем, воздух в котором подогревался паровой турбиной, работающей на солнечном аккумуляторе. Инга вспомнила, как они колдовали над ним, выводили его как ребёнка, бегали за ним по лугу, экспериментировали, чтобы всё сбалансировать и заставить летать.
— Привет, сестрёнка, — поздоровался он с Ингой. — Как мама?
— Гарик, ты бы запретил ей охотиться с аэростата, — попросила Инга.
— За маму переживаешь или за аэростат? — глаза Игоря под стеклом шлема блеснули.
— Да, это же жизни никакой нет! Она же пытается и нам давать указания, как управлять аэростатом. Хорошо, что опасается Володьку, а так бы отобрала у него штурвал.
— Значит, за аэростат переживаешь, — рассмеялся Игорь. — Я ей скажу, чтобы в управление не вмешивалась под страхом отлучения от охоты. А запретить не могу. Она одна поставляет мяса больше, чем все остальные наши охотники, да, и не в моей это компетенции. Поспроси Аишу, может она её вразумит.
— Ага, вразумит! Она ещё и поощрит подругу. Я уж лучше помолчу.
— Ну, девочки, — обратился Игорь к Виолетте и Тане. — Как полёт? Какие нарекания?
Татьяна раскрыла было рот, чтобы ответить, но Виолеттка слегка ударила её пониже спины.
— У нас как у штурманов и стрелков нареканий нет, но, полагаю, что у Густава и командира будут предложения. Вам необходимо поговорить с ними, — отрапортовала чётко Виолетта, из-под стекла шлема, стрельнув карими глазами на Игоря.
С нахождением Виолеттки в их лётном расчете Инга смирилась. Виолеттка появилась в поле её зрения лет пять назад, когда пожелала стать Следопытом. Вместе с ними проходила спецподготовку для будущего полёта на аэростате. И хоть и поглядывала на Володьку с интересом, но никогда никаких явно выраженных симпатий к нему не проявляла. Инга, правда, иногда замечала в её глазах какую-то затаённую боль, когда Виолетта смотрела на Володьку, но через секунду та уже радостно смеялась, и её глаза светлели. Потом Виолетта вышла замуж и исчезла года на полтора. Потом появилась ещё более красивая, с горящими глазами и бесконечными рассказами о своём маленьком сыне. Инга подозревала, что внизу в бункере Виолетта, напротив, всем рассказывает только о полётах и о том, что видела за день на поверхности.
«Ну, слава Аллаху, наконец-то разгрузку окончили», — Инга, увидев, что Володька легко спрыгнул на землю, поспешила к аэростату.
С противоположной стороны к нему рванула Танька:
—Командир! — но тут же замолчала и остановилась. Перед ней стояла Ямка и смотрела ей в глаза.
— Не бойся, — Густав взял Татьяну за локоток и потянул в сторону, — она не кусается, но не любит, когда нарушают субординацию.
Володька шагнул к Инге:
— Привет, сестрёнка! Это тебе, — Инга на миг застыла, с трудом оторвала взгляд от его глаз. Володька ей протягивал крупную ромашку. Инга зарделась:
— Какая большая!... Спасибо, — она поднесла цветок к лицу и вдохнула его запах.
— Какая же ты, Инга, счастливая, что можешь понюхать цветок. Мне иногда так хочется снять этот шлем... Мне мама рассказывала, что воздух бывает таким сладким, пропитанным ароматами цветов и деревьев. Она тоже очень сильно скучает по нему.
Инга протянула ему цветок обратно:
— Отнеси Оленьке.
— Нет, — Володька отвел её руку с цветком, — это только тебе.
Она наклонила лицо над ромашкой, пытаясь унять бешено колотящее по рёбрам сердце. И была рада, что к ним подошёл ГарГар.
— Ну, как Владимир, полёт? Есть нарекания?
— Нет, Игорь, нареканий больших нет, но надо попробовать поставить еще один движок. На одном аэростат плохо лавирует против ветра. Нас чуть не перевернуло на обратном пути. Хорошо были загружены под завязку, тяжелы, а если бы по дороге туда, то покувыркались бы.
— Хорошо это обсудим вечером, — Игорь повернулся ко всем, — подготовьте предложения, вечером на видеоконференции всё обсудим. Вы, ребятки, идите, а я прослежу, чтобы эти архаровцы, — Игорь кивнул на молодых людей, копошащихся возле аэростата, — без проблем завели его в ангар. Да, хочется посмотреть, что они сделали по шарам. Встретимся вечером.

ЭТО — МОЯ СВИТА
Россия, г. Москва, территория Крылатского анклава

Это был обычный зикр — прославление Всевышнего, уединённое действо вместе с учениками, не такое помпезное, как его «концертные» версии. Всё проходило более уединённо и более лично — всё было направлено на то, чтобы каждый понимал смысл слов, обращаемых к Всевышнему.
Клён с каждым годом всё отчётливее понимал, что существование бункеров — это вещь временная. Человечество не может жить под землёй постоянно — всё приходит в негодность, а производственной базы для создания чего-то нового нет — вот и получается — жизнь на наследии прошлого. Как всё это знакомо. Также как и тогда сильные мира сего стараются подольше прожить на этом наследиии.
Но он надеялся, что можно будет адаптироваться к Вирусу. Его ученики всегда были рядом: Джамедхан Блюмквист, доктор Аслам Надви, Амин Сикорский, Клебанов, Густав, Инга и Владимир.
У каждого из них была своя судьба и своя история. Доктор Надви заразился во время опытов с мутантами, его хоть и называли Хаким , но в тот раз он проявил неосмотрительность.
Доктору нужно было выяснить, что будет, если незаражённому привить запах заражённого? Этот метод работал с запаховыми приманками для мутантов, но не сработал, когда Надви решился применить его не себе. Поначалу всё шло гладко, мутанты не замечали его где-то пять минут, но потом накинулись на него со всей яростью, доктора еле удалось втащить на стену; итог — множественные укусы по всему телу. Хаким живет в своём новом состоянии уже два года, и о его ошибке напоминают только розовые шрамы по всему телу.
Как и всегда сегодня читались прекрасные строки Абн Арани, Руми, Атара и других выдающихся исламских мыслителей.
— И кто-то в заблуждении глубоком, —выводил высоким голосом доктор, — Себя считать готов под стать пророкам. Мы тоже, мол, сродни мужам святым; Мы, как они, едим, и пьем, и спим. Сии слепцы не чувствуют различья, Равняя все: ничтожность и величье. Что делать, с одного цветка берет Змея свой горький яд, пчела — свой мед. Две кабарги в долине обитали, Одни и те же травы их питали, Но мускуса дала одна немало, И лишь навоз другая даровала. Двух тростников так схожа красота, Но сахар в том, а в этом пустота. Таких примеров тьма, и человек Все постигает, доживая век…
Рядом с доктором сидел сухонький человек с аристократическими чертами — он отдалённо напонимал Феликса Дзержинского. это был Амин Сикорский, этот однофамилец знаменитого вертолётостроителя также как и доктор Надви был старым соратником Клёна. Бывший военнослужащий Войска Польского, он входил в контингент НАТО в Ираке, завербован там же, вывесил польский флаг на Львовском областном совете и заминировал его, ибо Льков — это польский город. Сикорский никогда не менялся, он был старым фанатом «Гарбарнии», одного из старейших польских футбольных клубов, буйная молодость, драки на стадионах, частые приводы в полицию, затем военнная служба, именно там, в Ираке на базе «Эхо» он всё сразу понял, он был очень сильно разочарован тем, что Польша всегда преследовала интересы США, что польские парни гибли за интересы американских толстосумов, что его ребятами американцы всегда прикрывались как пушечным мясом, как террористы, которые прикрываются заложниками. На дорогах центрального и южного Ирака, где польская армия первоначально контролировала целых пять иракских провинций, поляки оставили не только десятки подорванных на минах внедорожников и грузовиков, но и свою уверенность в том, что Войско Польское обладает всем необходимым для выполнения взятой им на себя миссии борьбы против иракского сопротивления.
Сикорский был очень высокого мнения о польском народе. «Западные украинцы, они ведь не полякам прислуживали, они прислуживали батракам поляков, потому, — часто говорил пан Сикорский, посмеиваясь, — что к самим полякам их бы просто не допустили». Клён как мог старался пресекать таковые националистические поползновения, так как необузданный и безмерный национализм может легко превратиться в геноцид, но Амин был прям и резок и не всегда размышлял над тем, какие последствия могут принести его слова.
Ещё одним старым соратником был Клебанов. История заражения Виталия Анатольевича была покрыта мраком, поговаривали, что в один из дней старик сам снял с себя защитный костюм, решив просто поваляться на траве. Многие считали, что Клебанов просто сошел с ума. С каждым прожитым годом он всё больше погружался в себя, и вот кажется сейчас, на старости лет, он живёт в своём собственном мире, где ему не нужен никто и из которого он выходит с большой неохотой.
Карпов-младший, после длительного лечения и столь же длительных раздумий принял Ислам. Всю бункерную революцию он пролежал в госпитале и старался и впредь держаться подальше от политики, но что-то подсказывало Клёну, что в тихом омуте по настоящему тихо не бывает, может быть, Карпов вёл себя так тихо, потому как один их немногих находился в группе риска, а может, действительно решил прожить отпущенный ему Всевышним срок тихо и незаметно. Клён не знал, но понимал, что за эти годы карьерист Карпов, любимый сын знаменитого отца, сильно изменился.
У Джамедхана Блюмквиста другая история, он родился заражённым, сейчас ему двадцать один год, и Клён с содроганием думал, что будет, когда он мутирует, то был истинный Джаггернаут, непреклонная сила, которую не остановить, громила ростом более двух метров, в прежние времена он бы стал отличным штурмовиком. Когда-то он входил в тусовку исламских радикалов бункера, но со временем остепенился и понял, что истинный джихад — это джихад внутренний, борьба с самим собой и укрощение навса — тёмной стороны своей души.
Кирилл Владимиров, он же DJ Smash-X, блестящий выпускник Гнесенки, один из самых популярных композиторов электронной музыки. Работал длительное время в лаборатории электронной экспериментальной музыки. Был звездой московских клубов, но после Эпидемии увлёкся духовными поисками, начал писать новую музыку и новые ритмы и в конце концов пришел к Исламу. И кто бы мог подумать, что под личиной типичного мажора, тусовшика и прожигателя жизни скрывается академически образованный музыкант, тонкий и чрезвычайно талантливый человек.
Аиша находилась здесь, вроде бы рядом, но в то же время на значительном отдалении, она была как всегда печальна и погружена в себя. Казалось, что на неё продолжало давить гнетущее чувство вины — если бы не та охота с Миной пять лет назад, как глупо всё произошло, видимо запаховая приманка выветрилась, на пречи Аиши упала белка, которая со страху умудрилась прокусить штанг дыхательной системы. Клён ведь предупреждал жену, что не нужно ходить на эти охоты, но она его не слушала, ей хотелось вернуть себе былое чувство риска и опасности.
Это были его, Клёна, мюриды, его талибан , его ученики, те люди, на которых он надеялся. Именно они должны были вести общину в будущее. Здесь в подвале дома Вайсов, проходила их молитва, их поминовение Всевышнего. Клён и Карпов были одеты в специальные костюмы, в случае необходимости, подвал мог быть сразу изолирован от остального дома — выйти можно будет только набрав на двери специальный шифр. Клён не боялся заразиться, но там, в бункере, было много незавершенных дел.
Времена ныне меняются и что-то подсказывало тридцатитрёхлетняя идиллия скоро закончится, слишком много мы стали привлекать внимания, особенно крайнее время… Да, сейчас такие времена, что не хочется лишний раз говорить «последний», ведь каждый день может стать по-настоящему последним.
Клён понимал, что в завершающую стадию вступает действительно важный этап Большой Игры, после которого последует очень важный поворот — либо к свету, либо во тьму.
Сейчас все эти Фархатовы, Малинины, Усупашвили, Нигматуллины и прочие исполнители обмозговывают вероятность полёта на Готланд — что с этого можно поиметь и сколько, потом они преподнесут все расчёты своим хозяевам, а хозяева уже спустят готовое решение. Даже приказ. В Ивлеве Клён не ошибся, Ивлев умеет грамотно закидывать удочку и следить за направлением мысли оппонента. Флюгер может очень пригодиться в этой борьбе…
Доктор Вильман, конечно был большой грешник, но человечество получило то, чего было достойно, это был новый всемирный потоп — сейчас важно сделать так, чтобы выжили лучшие, и именно они должны вести Человечество, вести его к свету и Истине. Только установив Истину и восстановив Справедливость можно идти верным путём. Что есть Истина? Она вечна, или же вечен только её поиск? Человек всю жизнь постигает Истину и хочет Справедливости. Но что если Истина подобна Всевышнему и человек, в силу наложенных на него ограничений, не может её достигнуть? Или же беда не в человеке в общем, а в конкретных испорченных и порочных людях? Так и возгордиться недолго, а гордыня затмевает взор.
Ученики, совместно с Миной и Аишей, руководили «Верхним городом», Клён даже подумал о том, чтобы ввести Блюмквиста в Цензорскую комиссию анклава, но многие посчитали, что это будет слишком, хоть он и объяснял, что Джамед Хан сможет присутствовать на заседаниях дистанционно. Община бункеров была против смещения властей. Тут же появились радикалы кричащие о том, что зар-де принимает решения не думая о будущем, он на следующий день мутирует, а нам с его решениями жить. Многие говорили, что Блюмквист вообще тупой штурмовик, никто не желал разрушать свои ошибочные стереотипы — многие его боялись и поэтому ненавидели, а может ненавидели потому, что были недостаточно хороши в сравнении с ним.
Клён заметил, что, на старости лет, стал слишком много философствовать, а надо работать, тонко работать, чтобы потом было, кому записать твои измышления.
Отзвучали последние аккорды, DJ Smash-X привычно принялся прятать гармонику в чехол. Ученики ещё несколько минут сидели молча, на затем поднялись, но уходить они не торопились.
Громада Блюмквиста нависла над Клёном, было видно, что Джамедхана это крайне смущало, он старался ссутулиться, подогнуть колени, но в вместе с этим был на две головы выше Клёна.
— Имам, — пророкотал здоровяк, — мне не даёт покоя один вопрос.
— Какой, Джамедхан?
— Дочь Фишера, — Блюмквист замялся, — она же ведь вышла замуж не за мусульманина.
— А что ты имеешь против родноверов? — улыбнулся Клён.
— Она же предала нашу Веру…
Взгляд Клёна моментально похолодел, стал жёстким, казалось, что он просвечивает Блюмквиста насквозь — знает все его страхи, грехи и сомнения. Клён помнил, сколько негласных тумаков и упрёков досталось несчастному Ахмаду, как отвернулись от него его вчерашние друзья. Вот ведь как тёмны могут быть люди — они желают стричь всех под одну гребёнку, они забывали, что в мире всё не может быть одним цветом, что нельзя человека к чему-то насильно принуждать. И тут опять вот эти заблуждения.
— Никогда так не говори! — отрезал Клён — Да, её отец — мусульманин, но это не значит, что и она должна выйти замуж за мусульманина, ибо истинная вера рождается только в результате свободного выбора. Да и она никогда не отрекалась от Ислама! Нет у нашей общины врагов страшнее лицемеров, они паразиты, они пользуются плодами нашего труда, при этом, они лицедействуют, в них нет веры, нет убеждённости, только приспособленчество к определённым ситуациям. Запомни, только Всевышний сможет сказать, кто из нас ошибся, а кто в итоге оказался прав, что касается веры, человек должен нести наказание ТОЛЬКО ПЕРЕД БОГОМ — люди его за это наказывать не должны.
— Простите… я не хотел.
— Ничего, мой мальчик, — взгляд Клёна потеплел, — только Всевышний имеет право судить людей, и только он разберётся, кто из нас в итоге был прав. Гораздо важнее то, что внуки Ахмада вырастут хорошими людьми, рождены они были в любви и взаимопонимании, а это важнее чем вера. Запомни одно — хороший человек всегда остаётся хорошим человеком — независимо от веры. Лицемерие более страшный грех, нежели неверие. А плохой человек так и подохнет скотом, и никакие обряды, никакое лицедейство ему в этом не помогут. Посмотри на Михася, на Лизавету — хорошие ребята и это главное — эти дети надежда нашей общины. Есть люди, которые неспособны заботиться об общем благе, даже под угрозой уничтожения Человечества как вида — такие паразиты должны быть уничтожены!
— А как же Объединённый генералитет? — в беседу вступил Кирилл.
— Эти должны быть уничтожены в первую очередь, но сейчас они сильны, — Клён вздохнул, — они построили надобщественную эксплуататорскую надстройку и не смогут выжить без своих рабов, в то время как бывшие рабы выживают вполне успешно. Посмотрите на Общину МГУ, но генералитет будет всеми силами стараться воспрепятствовать этому.
— Но как, учитель? — удивился Блюмквист — Как можно навязать свою волю людям наверху, сидя при этом в бункерах?
— Мальчик мой, у тебя доброе и открытое сердце, уже сейчас они поставили своих агентов во главе подавляющего большинства московских общин, не смогли они пока внедриться только в общину Аэропорта, в общину МГУ и к нам. МГУ защищаем мы, а аэропортовских они просто боятся. Но если всё будет так и далее развиваться, то падение этих общин лишь вопрос времени…
— Как им может верить население других анклавов? — теперь уже удивился Владимиров.
— Кирилл, когда-то я прочитал одну хорошую книгу, там некий президент великий и мудрый объединитель человечества загнал его на космические станции, где его можно было контролировать. Здесь у нас роль станций выполняют бункера, а человечество, в массе своей, похоже на стадо овец: им всё равно, кто их пасёт — лишь бы луга были сочны, да не было волков. Населению остальных бункеров кажется, что их политики и генералы — это герои, спасающие Человечество. Это виденье подкрепляется различного рода образовательными программами и пропагандой. Дети мои, вы не представляете, как легко можно скрыть правду, затерев её лёгкой и приятной ложью, демонизировав и Вирус, и саму фигуру доктора Вильмана, исказив все возможное мотивы и выставив себя в самом лучшем свете.
— Но откуда Вы всё это знаете?
— Когда-то давно и меня был агент в Израиле — генерал Моисей Исаакович Броцман, он меня и предупредил о начале эпидемии. Броцман говорил, что евреи давно занимаются разработкой бактериологического оружия против арабов и прочих неугодных им. Так что, время, когда израильтяне выпустят свою оружие было лишь вопросом времени. Вильман их опередил, и они получили своё. Во времена до Эпидемии в Израиле о Вильмане знали всего два человека… — Клён прокашлялся, как будто прерывая сам себя, — но я отвлёкся. Сейчас Объединённый генералитет стаскивает себе все ценности и ресурсы, не удивлюсь, если на их подуровнях хранятся старинные произведения искусства, объекты культурного наследия России. Эти генералы — сволочи, которые заботятся только о том, чтобы продлить своё удовольствие, затуманить свой ум развратом и алкоголем. Думаю, что старые вина они употребляют буквально из пипеток. Они, как и те, кого мы свергли тридцать три года назад, не думают о том, что будет завтра, они не хотят думать о том, что бункера не вечны. На населении бункеров человечество просто не вытянет: перекрёстное скрещивание, вымирание и вырождение — вот, что нас ждёт. Поэтому забота о зарах — наш первостепенный шаг.
— Что же будет с нами? — осведомился Карпов-младший.
— А вот это уже вам решать. Все вы люди семейные, у вас много детей, вот и делайте всё, чтобы их защитить. Я бы, возможно, спокойно умер здесь, и все вы считали бы меня Великим Имамом, но я не могу себе позволить этого, ибо я не могу уподобиться индивидам из Объединённого генералитета, если мы можем оказать помощь угнетаемым — мы должны это сделать. Нам нужно найти нового лидера для исламской общины.
— Каковы будут наши действия? — практичность Блюмквиста не изменила ему и здесь.
— Мы не должны лететь на Готланд и искать там милости Вильмана — это пустая трата ресурсов, которая может привести к краху, — пояснил Клён, — но не использовать этот шаг мы не можем. Мы не должны следовать пути, который предрёк для всего человечества Вильман, мы должны создать общину ЗАРАЖЁННЫХ. У нас уже есть опыт верхнего города и МГУ, жить вполне можно. Есть старая поговорка: На Аллаха надейся, а верблюда привязывай. Мы не можем этим не воспользоваться — это есть наш Джихад на пути Всевышнего, пойдя на этот шаг, мы всё равно окажемся в выигрыше, даже, если бы умрём на этом пути, Всевышний простит нам наши грехи и введёт нас в Рай.

На этой торжественной ноте Клён закончил разговор. Ученики тут же разбились на группы и начали обсуждать услышанное. Внезапно к Клёну подошла Аиша Эттингер, казалось, что она выглядела чем-то обеспокоенной.
— Хотелось бы внести ясность в наши отношения, — начала она, — пять лет прошло с тех пор как я заразилась. Я живу в доме Вайсов, но ты приходишь ко мне как гость, а не как муж.
— Ты же понимаешь, что я отвечаю за весь анклав, за всех и каждого, — в голосе Клёна слышалась грусть, — я был вынужден пожертвовать личным счастьем. Всё эти тридцать три года над нашим анклавом висела угроза, и я не думаю, что они просто так остановятся на достигнутом. К сожалению, среди нас есть те, кто играет на руки Объединённому генералитету — те самые лицемеры-приспособленцы. Я ошибался, когда думал, что можно будет построить хорошее общество на таком неверном материале, я надеялся, что паразитов и их детей можно будет перевоспитать, но перевоспитались лишь единицы — остальные так и остались скотами, они уже не боятся меня и стараются проворачивать свои дела за моей спиной. Я стар, и пусть лучше они предадут меня сейчас, пока я ещё в силе, чем тогда, когда я уже ничего не смогу контролировать. Знаешь, Аиша, за всю свою жизнь я понял, что политик не может не врать. Иначе он не политик, а идиот. Он просто не имеет права говорить правду. Иначе он тут же закончится как политик. Мы, советские люди, жившие тогда, считали, например, что врать – плохо. И что политик врать не должен, что он должен говорить правду. Какая ерунда! Они все лицемеры и приспособленцы. Любой, кто вступил в политику, будет вынужден пройти по этому пути, а вот останется ли он после этого человеком — вот это уже большой вопрос.

Аиша слушала молча, не перебивая, и Клён решил продолжить.

— Один политик, с которым я говорил, сказал, было это на закрытом приёме, поэтому там все были без масок и вели себя естественно, сбросив с себя маску, в которой стоит перед включенной камерой, он сказал мне: «Ты апеллируешь к разуму избирателя. А я не могу обращаться к тому, чего нет. Поэтому я обращаюсь к инстинктам…» . Масса по определению безответственна и бездумна, они предпочитают не думать о своём завтра, именно поэтому шайке лжецов и лицемеров так просто управлять бункерами. Я и сам порой думаю, что нисколь не лучше их тем, что я всех обнадёживаю.
— Без надежды нет будущего, ты это прекрасно знаешь.
— Ждать осталось недолго, как только я завершу все дела с экспедицией, мы снова будем вместе, те, кто захочет, уйдут вместе с нами.

МОСКВА, КРЕМЛЬ
Россия, г. Москва, Кремлёвский анклав

Ивлев был не доволен. Они уже в течении двадцати минут шли в окружении солдат охраны Кремлёвского бункера по тоннелю городской канализации. Тоннель был хоть и укреплённым на всём протяжении и сухим, но отовсюду пёрло его первоначальное назначение. «Эти кремлёвские снобы могли бы предложить электрокар!» — Ивлев вздохнул и посмотрел на шагающего рядом Данаифара. —»Вот, уж кому не привыкать ходить такие расстояния. Даже не вспотел и даже не сбавляет шага, когда солдаты приостанавливаются. Идёт будто все они — это его свита, и должны следовать за ним, и схватывать все его желания и малейшие изменения настроения.» В последнее время Ивлев не часто принимал участие в боевых операциях, сказывались годы, семьдесят лет всё-таки, но он всегда стремился принимать участие в такого рода совещаниях и встречах. «Необходимо заручиться поддержкой сильных мира сего. Клён — не вечен. Конечно, определять нового правителя будет население бункера, но кое-кому всё-таки прийдётся оглянуться и на кремлёвских снобов и на богатеев Соколиной Горы. Главное, чтобы до времени Клён не узнал об этом, а то отправит опять на периметр, даже возраст и прошлые заслуги не помогут».
— Заходить по одному, — голос солдата вырвал Ивлева из раздумий. Они стояли возле массивной двери.
Сразу вперед шагнул Николаев, до этого, как самый молодой, державшийся сзади. Обычно во внешних связях анклав представлял генерал Николаев, но на этот раз было решено, что в совещании будут участвовать Данаифар, Ивлев и младший Николаев. Ивлев, хорошо зная Клёна, подозревал тут какой-то подвох. «Надо быть предельно осторожным. Не зря меня отправили вместе с этим иранцем», — Ивлев за прошедшие свыше тридцати лет так и продолжал делить население бункера по национальностям, презирая некоторых или отдавая предпочтение другим.
Процедура дезактивации во всех бункерах была практически одинакова, поэтому через час они уже шли по коридору Премиума, направляясь в выделенные им комнаты. Их ВИПу было далеко до обстановки в Премиуме Кремлёвского бункера по обилию золота, хрусталя, картин, ковров и прочего. Очевидно, что тут были представлены все загашники Кремля, успели перебросить до затопления, а скорее всего задооолго до Штамма.
То, что присутствовало здесь, очень сильно напоминало залы Кремля — солнцевское русско-византийсткое убранство. Не того Кремля, который сейчас был несколькими километрами выше: здоровенная свалка красного кирпича, испещрённая затопленными подвалами, по которой бродят тысячи мутантов. А тот гордый Кремль, который из века в век накапливал богатства, невзирая на пожары и разграбления, — Георгиевский, Андреевский, Александровский, Екатерининский, Владимирские залы, как пять орденов Российской Империи, Теремный дворец, Грановитая, Оружейная, Золотая царицына палаты.
Сегодня для участников совещания устраивался ужин. Совещание должно было пройти завтра днём, а вечером предполагался банкет. Данаифар, ясное дело, на банкет даже не пойдёт. А вот младший Николаев может испортить Ивлеву всю малину. Будет, вроде как с целью охраны, держать Ивлева в поле зрения.
Лакей распахнул дверь комнаты.
— Прошу.
Ивлев вошёл в комнату и закрыл за собой дверь. Интерьер в комнате был похож на интерьер обычной гостиницы, хоть и пятизвёздочной. Под столом он увидел маленький холодильник. Ивлев принял стойку терьера перед прыжком: «Неужели и бутылочка спиртного есть?» Он стремительно подошёл к холодильнику и распахнул дверцу. Увы, это оказалось только бутафорией. Внутренности бывшей холодильной установки вообще отсутствовали. «Нашли время для шуток», — оскорбился Ивлев. Потом прошёлся по комнате: " Так, так, так! Если холодильник пустили в дело, то, значит, у Кремлёвского анклава дела не совсем хороши. Могу ручаться, что совсем не хороши! А надо ли мне с ними в таком случае налаживать мосты? Что они мне могут дать?» Прогулка по комнате не способствовала размышлениям, захотелось есть. Ивлев открыл дверь и вышел в коридор, принюхиваясь к запахам. В конце коридора он увидел младшего Николаева и пожилого седого джентельмена в строгом костюме с фильтр-повязкой на лице. Пожилой джентельмен крепко держал Володьку за пуговицу, что-то втолковывая ему. Николаев, чуть наклонив голову, слушал. Вся его поза говорила: я весь внимание. Но Ивлев очень хорошо научился чувствовать настроение других, не зря его звали флюгер!, поэтому он мог точно сказать, что Николаев слушает только из врождённой вежливости, что и этот старичок и сам разговор ему не интересен. Он подошёл поближе.
— Мой курс лекций о практическом применении теоретической информации в плоскости археологических изысканий является самым значимым и самым профессиональным в нашем анклаве. Я вам таки скажу, что прослушав мой курс, молодое поколение будет подковано во всех практических аспектах следопытства! Молодые люди-таки проявляют дальновидность и желают получить углублённые знания. О! Марк Хаимович даёт только эксклюзивные нюансы кладоискательства. Это вам скажет каждый! Однако вернёмся к делу, и я вам-таки скажу ещё. Штоб вы знали, у меня есть карта подземных коммуникаций Раменок. Карта очень точна, скажу я вам. Опытные следопыты изучают ее всегда тщательнейшим образом. Только для вас, молодые люди, могу за очень умеренную плату сделать копию. Я таки вижу в вас присутствует профессиональный интерес? Да да да — не разубеждайте меня — Марк Хаимович видел жизнь, да и людей он тоже видел!! Исключительно в силу моей симпатии к вам я могу ещё-таки показать фотографии и образцы оригинальных упаковок, пакетов и внешнего вида десятка высокотехнологичных компонентов. Вам это будет исключительно интересно, я таки просто уверен в этом!
— Вот позвольте вам представить, — Ивлев видел, что Николаев прямо-таки обрадовался его появлению, — это Марк Хаимович — самый знаменитый лектор Кремлёвского анклава. Профессор!
— Ивлев Евгений Иванович, полковник.
— О! Вы тот самый большой человек, который прибыл для переговоров. Марк Хаимович таки сразу догадался, что вы далеко таки не простой человек ! — Ивлев знал, что это грубая ложь только что придуманная старичком, но ему была приятна лесть. — Я должен вам сказать, что многие считают, что всё это басни об антивирусе. Даже здесь у нас в центре в Кремлёвском анклаве.
Ивлев улыбнулся, последняя фраза ему напомнила казалось давно забытое: «Здесь у нас в столице Родины». Марк Хаимович закашлялся.
— Простите великодушно! У меня-таки бронхит, я вынужден по долгу службы, так сказать, много времени проводить в других помещениях, где воздух сухой. Так вот, сейчас Марк Хаимович скажет вам главное! А главное — это то, что я тщательно изучил эту легенду, и таки могу с уверенностью заявить: почему всё так произошло с вирусом Вильмана? А потому, что люди, скажу я вам,таки делятся на две части: евреи и те, кто не знает, что они евреи! А поиски все велись неправильно. Уж если и искать Вильмана, то на Готланде. Можно смело идти в Санк-Петербург, искать там лодку и плыть на остров Готланд за спасением мира! Но я слышал, что у вас воздушный шар?! Так я вам скажу, что-таки на нем и надо лететь на Готланд.
Монолог Марка Хаимовича был прерван появлением лакея.
— Прошу господ в ресторан Правительственного сектора.
«Ну, наконец-то!» — возликовал в душе Ивлев. Но отделаться от разговорчивого старичка ему не удалось. Профессор, выяснив, что Николаева не интересует ни этикетки, ни карта, ни десяток других высокотехнологичных компонентов, мёртвой хваткой вцепился в локоть Ивлева, продолжая журчать:
— Я вам-таки скажу, Марк Хаимович — это не только профессор, это вам-таки самый близкий родственник самого..., — он замолчал и указал пальцем в потолок.
— Неужели самого? — Ивлев едва сдержал улыбку, имея в виду не руководство Кремлёвского бункера, а Бога.
— Да, да, — закивал Марк Хаимович, чрезвычайно довольный догадливостью Ивлева. — О! Сейчас Марк Хаимович представит вам своего ученика и давнего друга. Ему 33 года. Вы знаете — это-таки возраст Христа, возраст свершений.
К ним подошёл бледный худой человек.
— Вот мой друг и ученик. Гай Соломонович Ванштейн. Очень продвинутый учёный.
Ивлев протянул руку для рукопожатия, надеясь, что этот жест заставит профессора отпустить его локоть. Но не тут-то было! «Очевидно, я паду жертвой гостеприимства!» — Ивлев ещё немного подвигал рукой, но Хаимович держался крепко.
— А кто этот седой представительный джентельмен?
Ивлев повернул голову и увидел, что в зал ресторана входит Данаифар.
— О! Профессор, пойдёмте скорее, я вас познакомлю, — Ивлев, предвкушая скорое освобождение, радостно потянул старичка к двери. — Это ведь учёный с мировым именем. Позвольте представить, Абузар Данаифар. Марк Хаимович. Я думаю, что вам как учёным есть о чём поговорить.
Ивлев споро стал отступать в сторону, пряча за спину освобождённую руку, и с удовлетворением наблюдая, как Данаифар пытается удержать профессора на расстоянии, не позволяя ему взять себя за локоть или за пуговицу.
У Ивлева, наконец, появилась возможность рассмотреть зал ресторана. Он был огромных размеров с доминирующими цветами белого и золотого.
Своды зала ресторана по белой краске были расписаны затейливым золотым рисунком. Вдоль стен с двух сторон напротив друг друга были сделаны ниши, имитирующие окна. Своды и стены зала были украшены знаками ордена святого Георгия. Зал освещался шестью бронзовыми люстрами и многочисленными бра. На полу лежал великолепный паркет, подобный исполинскому ковру, составленный из драгоценного цветного дерева.
«Мда, что-то мне это напоминает, очень-очень давнее и забытое», — Ивлев в середине зала возле ниши, имитирующей окно, увидев скульптурную группу, пошел к ней. Перед ним была серебряная группа с фигурами Ермака и графа-атамана Платова. «Насколько помню эту группу поднесли Донские казаки Августейшему Атаману Наследнику Цесаревичу Александру Александровичу в каком-то там тысяча восемьсот году. Так, так! А что там?» — Ивлев пошёл к другой стене. Там на подставках стояли золочёные часы, украшенные военными арматурами с фигурами святого Георгия и князя Пожарского с гражданином Мининым. «Мда... Когда же они успели всё это демонтировать и вновь смонтировать?» — Ивлев узнал и эти фигуры, и часы, и гербы, и паркет. Он вспомнил тот летний день, когда яркое солнце било в окна Георгиевского зала, играя в хрустальных подвесках бронзовых люстр, отражаясь тысячами лучей от белых стен. И себя — ещё молодого и неопытного младшего лейтенанта, стоящего на карауле и первого российского президента, и опьянение призывами к демократии с вдруг появившейся неизвестно откуда колбасой в магазинах. Воспоминание было настолько ярким, что Ивлев зажмурился и горько подумал: «Вот к чему привела демократия! И толерантность! Все теперь в бункерах, а вокруг безумствует Штамм!»
Размышления были прерваны лакеем, предложившим сесть за стол. Лакей отодвинул табурет, обитый шёлковой материей цветов Георгиевской летны, с витыми золочёнными ножками. Стульев не было, кроме табуретов были ещё такие же скамьи.
— Это чтобы не засиживались, — к Ивлеву наклонилась, сидящая рядом дама, в ушах, на шее и пальцах которой сверкали бриллианты.— Я думаю, что табуретки и скамейки специально ставят для гостей.
— Вы полагаете? Для хозяев что-то тоже не вижу стульев. Ивлев Евгений Иванович, — спохватился Ивлев.
— Новак Джамиля Наримановна. А я видела вас в нашем бункере.
— Да? — удивился Ивлев. — Как я мог не заметить такую красавицу?
Новак рассмеялась.
— А вы меня и не могли видеть. Но я вас видела и очень хорошо запомнила.
Ивлев сразу почувствовал холодок, пробежавший между лопатками: «Камеры! Не сболтнул ли я чего лишнего?!»
— Скажите, Джамиля Наримановна...
— Нет-нет, подполковник, просто Джамиля.
— Скажите, дорогая Джамиля, а полковник Новак ваш батюшка?
Джамиля опять рассмеялась:
— Нет, что вы, мой батюшка Нариман Эдуардович. А полковник Новак мне.., как бы это сказать, я не сильна в определении родственных отношений, — она задумалась.
Большего поражения Ивлев никогда не испытывал. Так опростоволоситься, ну разве много есть людей с именем Нариман или отчеством! Он же знал, что у Фархатова есть дочь. «Но, однако! На батюшку совсем не похожа. Тот прямо Дон Карлеоне, а у этой красоты неземной, из красоты одни брюлики!»
— Ну, я жена его племянника. Так кто он мне?
— Дядюшка.
— Дядюшка? — с сомнением произнесла Джамиля. — А пусть будет дядюшка! Я его теперь так и буду звать. Что же вы ничего не кушаете?
Ивлев посмотрел на столы. Все блюда и тарелки имели вензели, сверкали перламутром и позолотой. Серебряные столовые приборы светились в свете люстр. Он зачерпнул чего-то серо-зеленого с рядом стоящего блюда.
— А вы гурман! — кокетливо сказала Джамиля. — Сразу выбрали самое вкусное и дорогое кушанье.
Ивлев осторожно попробовал серо-зеленую массу. Ничего выдающегося он не почувствовал, какая-то трава с добавлением ещё чего-то. Но этого чего-то было настолько мало, что он не мог понять что это. Он осторожно подцепил ложкой ярко-красное кушанье с другого блюда, но тоже не смог определить, из чего это было сделано. Потом попробовал кусочки чего-то коричневого. В общем, еда его не впечатлила. В столовке их бункера, где царила уравниловка для всех, еда подавалась на обычных белых тарелках, она была намного вкуснее, хоть и проще.
— О! Принесли крысятину запечённую! Не блюдо — класс! — воскликнула собеседница.
Ивлев еле-еле сдержался, чтобы его не передёрнуло от этого блюда. Крысятину в их бункере не подавали вовсе! Уж, в крайнем случае, белок. Джамиля помахала рукой официанту. Он сразу же положил ей на тарелку несколько кусков.
— Вам?
— О! Нет, спасибо, я уже наелся, — вежливо отказался Ивлев.
Он взял стакан с водой и стал оглядывать присутствующих. Он с удивлением заметил, что Данаифар беседует(!) с Марком Хаимовичем. У Ивлева с момента знакомства с профессором создалось чёткое представление, что учёный способен только на монолог. А тут он со вниманием слушал, что говорил ему Данаифар, не пытаясь при этом ухватить его за локоть или пуговицу, а потом отвечал ему. На тарелке у Данаифара было пусто, он не притронулся ни к одному из блюд. Зато профессор отдал должное всему, что было на столе, и сейчас с аппетитом поглощал крысятину запеченную.
«Да, очень полезно, но не кошерно! — как любил говорить один знаменитый артист. До чего докатились!» — Ивлев поспешно перевёл взгляд дальше.
Кремлёвский генералитет был представлен тремя генералами Романовыми, причём двоим едва ли исполнилось по тридцатнику, и двумя прямыми дамами неопределённого возраста, пальцы, уши, шеи, волосы которых вспыхивали разноцветными огнями при каждом их движении.
Далее, сидело разновозрастное семейство Фархатовых: настоящий полковник Дон Карлеоне — Нариман Эдуардович, его самый младший сын — бойкий цыганенок Талгат, двадцати пяти летний красавец Фарид, толстый «дядя Зураб», и Новак — муж Джамили. Всё это семейство Ивлеву было известно по торговым переговорам.
Дальше сидели представители Анклавов Олиймпийской деревни, Капотни, Сокольников.
Увиденное Ивлева не порадовало. Все с аппетитом жевали крысятину запечённую. Взгляд его заметался, пока не остановился на Николаеве младшем. «Надо же, на табурете сидит, как на троне! Совсем не обеспокоен тем, что неудобно,» — поразился Ивлев. — «Так, крысятинку тоже не кушаем! Если кто-то наблюдает со стороны, то забавная картинка вырисовывается: наш анклав закормлен с осени! Брезгливы больно...»
— Что же вы ничего не кушаете? — его соседка облизывала косточку.
— О! Дорогая Джамиля, мы не привыкли к такой изысканной пище. В нашем анклаве она проста и не презентабельна. А где же ваш, так называемый, дядюшка? — перевел разговор на другое Ивлев.
— Ой, даже не знаю. Я его вообще после приезда не видела. Вы, знаете, он стал такой бука. Сидит всегда в бункере, редко с кем общается. Не терпит сборища.
— А вы вон тех двух дам знаете? — Ивлев глазам показал на густо увешенных бриллиантами дам кремлёвского анклава.
— Да, это мамашки тех двух юных генералов, чистые шквындры. Нацепили на себя раритетную безвкусицу из алмазного фонда и воображают, что они образец вкуса. — Джамиля покачала крупными бриллиантами в длинных серьгах, посверкала бриллиантами в колье и на пальцах, давая Ивлеву возможность полюбоваться её цацками и оценить их.
— Да, действительно, — подольстил Ивлев. — Полная безвкусица.
Ужин тёк своим чередом. Настроение после еды становилось всё благодушней. «Будто налили всем по сто грамм!» — Ивлев представил запотевшую рюмку водки и рядом на тарелке маленький солёный огурчик и чуть не застонал, — «О-о-о!!! А пузатый широкий бокал, а на дне коньячок, хотя бы, пяти звёзд. И тонко порезанный лимон. Тоже хорошо!» Но даже на ужине в Кремлёвском бункере это оказалось недостижимым, самое большое, на что бы могли рассчитывать — это хорошо очищенная самогонка, но и её кремлёвские снобы пожалели. Ивлев одёрнул себя, ну, дали бы ему рюмашку, ну и как бы он её пил? Слева Николаев, спереди Данаифар: подверг бы его весь бункер остракизму.
Как только ужин был закончен, Ивлев с радостью поднялся с неудобного табурета и, галантно поддерживая под локоток госпожу Новак, повёл её из столовой в гостиную в сторону диванов.
Определяющим цветом в гостиной было тоже золото. Но, стоящие по стенам диваны и кресла, хоть и обитые красной, синей и зеленой парчой, создавали ощущение уюта. Особенно они радовали после табуретов столовой. Паркет был покрыт ковром с затейливым восточным рисунком. Между диванами стояли низкие столики, инкрустированные малахитом, перламутром и золотом.
— Ну, господин Ивлев, как вам ужин? — к ним подошёл Дон Карлеоне.
— Вы знаете, Нариман Эдуардович, весьма неплохо, но мы в своём анклаве привыкли к более простой пище, я уже говорил об этом вашей красавице дочери.
Фархатов с сомнением оглядел свою дочь. Самым замечательным в её внешности были ювелирные украшения, приобретённые Фархатовым по случаю ещё в той прошлой жизни.
— А мне ужин не понравился, много было крысятины! — двусмысленно произнёс Дон Карлеоне.
Фарид и «дядя Зураб» рассмеялись.
— Как вы полагаете, господин Ивлев, завтра нам удастся решить общие вопросы?
— Не знаю. Но наш анклав будет настаивать на экспедиции.
— Мы-таки не желторотые новички, которых только интересуют басни об антивирусе, — включился в беседу Марк Хаимович, подошедший вместе с Ванштейном. — Марк Хаимович вам-таки скажет, что главное сейчас — спасти мир, иначе жизнь закончится плачевно! Вот и Гай Соломонович — мой давний ученик и сподвижник, вам тоже скажет. Он сейчас как раз находится в том возрасте, когда-таки просто необходимо спасать мир. Я, полагаю, что он как мой ученик-таки возглавит экспедицию. Я уже не в том возрасте, чтобы выходить на поверхность, вот-таки Марк Хаимович и подготовил себе блестящую замену.
Профессор с гордостью посмотрел на своего нескладного ученика. «Хорош Христос!» — подумал Ивлев с сарказмом. — «Нелепая нескладная фигура. Злые глаза за толстыми стёклами очков, неряшливая бородка и усы, будто прикреплённые бачки, румяные пухлые губы и неимоверных размеров нос. Да, чистый вожак! Стаи горил!»
— Думаю, что ваш ученик, займёт достойное место, — озорно сверкнув глазами, за всех ответила Джамиля. Несмотря на некрасивое лицо, ей нельзя было отказать в некотором шарме, а тем более в уме.
— А слышали ли вы, господа, что зарам с аэропорта Домодедово удалось вылететь на самолёте прежних времён? — Гай Соломонович смотрел на всех с таким превосходством, будто ему одному была доступна эта информация.
— Слышали, слышали. Может и мы скоро полетим... — но Фарид был бесцеремонно прерван.
— Сейчас Марк Хаимович-таки развеет ваши мечты. За последние тридцать лет, молодые люди, в Швецию отправлялось множество экспедиций, множество народу. И никто из них не вернулся. Собственно первая из экспедиций началась на самом высоком уровне, — Марк Хаимович поднял вверх палец.
Ивлев, вспомнив его монолог в коридоре, улыбнулся.
— И не улыбайтесь даже. Давайте же посмотрим на главное! А главное— из них-таки никто не вернулся. А вы бы вернулись на их месте? — профессор обвёл всех взглядом. — Впрочем я думаю, что все экспедиции просто напросто антивируса не нашли. Потому что шли по неверному следу.
— Марк Хаимович, мы уже все в курсе, что искать надо не в Варберге, откуда родом Вильман, а на Готланде, — перебила Джамиля, избавив всех от необходимости в очередной раз выслушивать изыскания старика.
Апофеозом приёма был морковный кофе, который Ивлев с удовольствием выпил. Он ещё с большим удовольствием выпил бы большую чашку настоящей арабики, но где в Москве взять эту настоящую арабику? Кофе в Москве не растёт, не тот климат!

Вернувшись в свою комнату Ивлев внимательно осмотрел потолок и стены на предмет видеокамер. Вместо видеокамер он нашел электрический звонок и нажал на него. Тут же раздался стук в дверь и на пороге показался давешний лакей.
— А, скажи-ка, любезный, нельзя ли что-то заказать из еды, но попроще?
— Овощной суп с грибами устроит? — нисколько не удивился лакей.
— Устроит, — Ивлев сглотнул слюну.
— Сейчас будет, — лакей скрылся за дверью, вернувшись через двадцать минут с большой тарелкой горячего супа.
— Класс, — восхитился Ивлев, споро усаживаясь за стол и берясь за ложку.
— Если нужен буду, зовите, — лакей тихо вышел.

Совещание планировалось начать сразу после завтрака. Ивлев вслед за Николаевым и Даифаром вошёл в большом кабинете, посередине которого стоял огромный овальный стол и креслами с высокими резными спинками вокруг. Три стены были заняты высокими массивными книжными шкафами, а на четвертой красовались огромное золотое солнце и герб Российской Империи. Никого из членов других делегаций ещё не было, поэтому Ивлев сел на кресло рядом с Николаевым и стал внимательно рассматривать герб.
— История герба тесно связана с историей России. Вы знаете, что не всегда герб был такой? — Николаев повернулся к Ивлеву. — На печатях Ивана третьего орел был изображён с закрытым клювом и больше напоминал орлёнка, а не орла. И Российское государство тоже было молодым. В царствование Василия третьего, когда Москва стала претендовать на звание Третьего Рима, двуглавый орёл изображался уже с раскрытыми клювами, из которых высовывались язычки. В царствование Ивана четвертого Грозного, когда Россия одерживает победы над Астраханским и Казанскими царствами, присоединяет Сибирь, над головами орла появляется корона с восьмиконечным православным крестом над ней, а на груди орла — щит с Георгием Победоносцем. Крылья орёл расправил в начало царствования Михаила Романова. А над орлом вместо креста появляется третья корона, как символ единства великорусов, малороссов и белорусов. В период царствования Алексея Романова орёл получает символы власти: скипетр и державу.
— Надо же?! Откуда же вы, Владимир, это знаете? — заинтересовался Данаифар.
— Так, в школе российскую историю преподает Владимир Сергеевич Воронов, он нам много чего интересного показывал и рассказывал. Так, например, вот это золотое солнце появилось в Андреевском зале вместо традиции движения к царскому месту против часовой стрелки, навстречу к солнцу и к свету, когда трон располагался или рядом с окном, или между двумя окнами, и послы не только символически, а реально двигались навстречу солнцу и свету.
Дальнейший разговор был прерван появлением делегаций анклавов Олимпийской деревни и Капотни. Затем появился Фархатов в сопровождении «дяди Зураба» Усупошвили. Они поздоровались со всеми за руку и устроились рядом с Ивлевым. Последними появились трое генералов Кремлёвского анклава. Они втроём устроились в креслах под гербом Российской империи: старший в середине, молодые по бокам.
«Прям, правители! Триумвират!» — не смог сдержаться, чтобы про себя не позлословить, Ивлев.
— Итак, господа, начнём, — голос старого генерала Романова оказался хлипким, — сегодня мы с вами как представители анклавов собрались здесь, чтобы обсудить саму проблему и возможность направления экспедиции на остров Готланд для отыскания антивируса Штамма Вильмана. Я, думаю, что вы все в курсе того, что такие экспедиции неоднократно предпринимались как на правительственном, — генерал мотнул головой, будто показывая на герб над головой, — так и на частном уровне. А недавно туда улетели заражённые. В сложившейся ситуации, полагаю, что нам надо объединить ресурсы и в общих интересах отправить экспедицию. Я предлагаю сразу перейти к предложениям по перемещению к острову Готланд, вкладам в общее дело отдельных анклавов и численному составу экспедиций. Итак, какие будут предложения?
Наступило молчание.
— Может тоже поискать самолёт? — раздался голос представителя анклава Капотня.
— Кто и где будет его искать? У вас есть на примете такой самолёт? — сухо спросил генерал. — Где будем искать топливо?
— Да тут ещё другой вопрос: кто поведёт самолёт, если мы всё это найдём? — хмыкнул молодой генерал слева.
— Мне, кажется, что в ЦКБ раньше был вертолёт? — генерал повернулся к Данаифару.
— Ну, если топливо будет найдено, то экспедицию можно организовать на вертолёте. Генерал Николаев, ранее управлял вертолётом, думаю вспомнит старое. Но вертолёт возьмет только восемь человек и, полагаю, что необходимо будет в состав включить не менее половины заражённых, да и топливо... — Данаифару не дали договорить.
— Что вы такое говорите?
— Каким образом мы с чистыми отправим заров?
— Вакцина нужна чистым!
Выкрики раздавались со всех сторон, кричали все. Ивлеву казалось, что маленький и толстый «дядя Зураб» сейчас лопнет от натуги. Ивлев прикрыл ухо, так как он кричал рядом с ним. Данаифар сидел как изваяние. Младший Николаев молча переводил взгляд с одного кричащего рта на другой, сжимая под столом кулаки. Наконец, крики сошли на нет.
— Все высказались? — как ни в чём не бывало спросил Данаифар. — Если все, то теперь послушайте меня.
— Чего его слушать? — опять начался шум.
Но кремлёвский генерал поднялся и стукнул кулаком по столу:
— Всем молчать! Не на базаре! Если есть что сказать, пусть говорит.
— Итак, господа, — Данаифар встал и с высоты своего роста оглядел всех присутствующих, — у меня к вам только один вопрос: если полетят только «чистые», то кто из «чистых» согласится первым испытать на себе антивирус?
Наступила тишина.
— Так кто? — вновь спросил Данаифар, с презрением оглядывая собравшихся. — Может вы? — он резко повернулся к одному из молодых кремлёвских генералов, особо злостно оравшего несколько минут назад.
Генерал отшатнулся, будто Данаифар ударил его по лицу.
— Никто не желает? Тогда послушайте меня. Я занимался проблемой вируса не один год и могу утверждать, что вирус не одинаково действует и на тех, кого вы называете «чистыми», и на заражённых, и на мутантов. Начнём с последних. Все вы хорошо осведомлены, что у мутантов есть Взрослые. Они руководители. А задавался ли кто-нибудь из вас вопросом, а откуда они взялись? А Прыгуны, Хрипуны, Крушители — почему они наделены такими свойствами? — Данаифар остановился и вновь оглядел зал.
Ивлев тоже оглядел присутствующих: «Боже, ну и вид у них. Как у нашкодивших котят!»
— А потому, — продолжил Данаифар, вновь отправляясь в путь вокруг стола, — что так проходит мутация и зависит это от иммунной и генной, больше, конечно, генной, системы человека. И не говорить мне, что муты не люди! — предостерёг Данаифар некого представителя анклава Капотня. — Они тридцать лет назад были людьми. Их генная структура не отличалась от нашей, за исключением национальности. Равно как и не отличались моральные принципы. Любой из нас, попав на воздух, заразится, но любой ли из нас мутирует?! Полагаю, что ни для кого тут не секрет, что тут в Москве почти каждой общиной заров руководят отнюдь не самые сильные заражённые, а тем, кого поставили вы, руководители анклавов. Эти общины, как раньше говорили, аффилированы к вам. Практически это вы руководите ими, эксплуатируя их труд, кидая им изредка подачки.
Присутствующие зашумели. Данаифар вновь остановился и поднял руку.
— Если вы опять намерены решать вопросы криком, то я представлю вам такую возможность, а потом продолжу.
Ивлев оглядел шумевших, и с изумлением констатировал, что они после слов Данаифара все сразу замолчали. «Однако!» — озадачено хмыкнул Ивлев. — «Вот уж кого я не принимал во внимание, так нашего учёного!»
— Но и в Москве, а больше за её пределами есть много общин заражённых, которыми руководят, как они называют их, старейшины. Этим старейшинам по 60-70 лет и многие из них стали заражёнными более тридцати лет назад. Следовательно, они заразились и не мутировали. Возникает вопрос: почему? Да, потому что на них вирус не подействовал, как не подействовал он и на самого Вильмана.
— А может Вильман поставил себе вакцину? — прервал Данаифара кремлёвский генерал.
— Может и поставил, никто из нас там не был, — согласился Данаифар. — Но факт остаётся фактом: некоторые заражённые не подверглись воздействию вируса, не мутировали. Напротив, на них вирус действует как катализатор жизни, вчетверо быстрее заживляя раны, продляя срок жизни, и, наконец, наделяя их способностями разного рода.
— И что? Мы должны давать ресурсы и материалы, чтобы вылечить заров и мутантов? — возмутился кто-то с дальнего конца стола.
— А как вы думаете, почему вакцину называют антивирусом? Не догадываетесь? — Данаифар с сожалением смотрел на говорившего. — Чтобы подействовал антивирус его необходимо ввести в течение двадцати четырех минут после заражения.
Тишину, наступившую после этих слов, можно было бы назвать могильной. Ивлеву даже показалось, что он слышит как тикают часы на руке у кремлёвского генерала.
— А на что вы рассчитывали? — Данаифар вновь возобновил свой поход вдоль стола. — Что полетите на Готланд и вам сразу поставят антивирус? Нет, первое, что вы должны будете сделать, так это снять противогаз.
Ивлев по лицам видел, что желающих лететь на Готланд поубавилось, может даже сошло на нет.
— Именно поэтому я и предлагаю, включить в состав экспедиции, как представителей бункеров, так и зараженных, причём и тех, кто долгожитель, и тех, кому только исполнилось 16 лет. Для чистоты эксперимента я бы повёз также мутанта, но боюсь, что это нереально. По сему поэтому, полагаю, что вертолёт, даже, если мы найдём для него не разложившееся топливо, ничем не поможет нам, поскольку может взять на борт только 8 человек, нужно искать другие альтернативные способы передвижения, — закончил Данаифар в полной тишине.
— Господа, — опомнился кремлевский генерал, — думаю, что необходимо объявить перерыв для согласования позиции внутри делегаций. Соберёмся на обсуждение сразу после обеда.
«Быстро же закончилось совещание, не успев, начаться!» — с сарказмом подумал Ивлев. —»Здорово Данаифар их разделал!»
— Боюсь только, что как бы не пошли в попятную с экспедицией вообще, — будто услышал его мысли Данаифар.
— Да, они сейчас просчитают свою выгоду в проекте и вернутся, — уверенно ответил Владимир. — Им, конечно, на всеобщее оздоровление наплевать, но от выгоды и дивидендов в виде первыми получить антивирус, они не откажутся. А пойдёмте в бассейн, у нас появилась на это время. Он тут достаточно большой — пятидесяти метровый. Стоит, правда, в эквиваленте достаточно дорого, поэтому стоит почти всегда пустой.
Данаифар отказался, а Ивлев пошёл за Володькой. Они прошли по коридору, потом поднялись этажом вверх, потом по наклонному коридору стали спускаться вниз.
— А откуда ты знаешь про бассейн? — задал Ивлев вопрос. — И смотрю дорогу тоже знаешь!
— Да, тут был уже, правда, очень давно. А вчера пока все пили кофе, я плавал.
— Ты умеешь плавать? — ещё больше удивился Ивлев.
— Ну, не скажу, что очень хорошо. Мне показали, как надо делать. Потом я эти движения и дыхание повторял в бункере, потом мне ещё Алиса Сергеевна подсказала, что нужно изменить в дыхании, чтобы экономить силы.
—Мда..., теоретик! Ладно посмотрим, как это у тебя получается на практике.
Они вошли в раздевалки, где им выдали по полотенцу и резиновой шапочке. «Надо же? Резине за тридцать лет ничего не сделалось!» — подивился Ивлев. Наскоро приняв душ, они вышли в помещение бассейна. Ивлев обомлел. Стены бассейна воссоздавали перспективу какая была вокруг бассейна Москва.
— Вот это, да!
— Евгений Иванович! Ну что же вы? — Володька по мальчишески махал ему уже с середины бассейна.
Ивлев прыгнул в воду. С непривычки не рассчитал дыхание и чуть не хлебанул воды. Вынырнул, отплевался и поплыл к Володьке. Тренированное в юности тело не забыло последовательности и синхронности движений.
— Евгений Иванович, вы только посмотрите, какая тут красота! — Володька улёгся на воду и уставился вверх.
Ивлев огляделся. Увиденное потрясло его ещё больше. Отсюда с середины бассейна создавалось полное впечатление перспективы, панорама была сделана настолько искусно, что невозможно было сказать, где кончается плитка бассейна и начинается картина. Сама картина была выполнена настолько искусно, что создавалась впечатление реальности, думалось, что сейчас выйдешь и дойдёшь до этих зданий.
— Вы наверх посмотрите, — радовался как ребёнок Володька.
Ивлев лег на спину: над ним покачивалось серое московское небо.
— Класс, да?
— Я не верил..., — только и смог выговорить Ивлев.
Владимир уже дважды пересек бассейн, а Ивлев всё смотрел и смотрел по сторонам и вверх. У него было ощущение, что он находится в своей юности на тренировке в бассейне Москва, а перед ним панорама советской Москвы. «Сколько лет прошло! Боже мой! Как одна минута!» — поразился Ивлев. —»И бассейна уже давно нет, демонтирован для строительства Храма, а сейчас нет ни Храма, ни прежней Москвы, ни прежней страны! А вот поди ж ты, бассейн под землёй остался!»
— Евгений Иванович, вы так и будете тут крутиться посередине. Когда ещё сюда попадёте? — вывел его из задумчивости голос Владимира.
Ивлев стряхнул с себя воспоминания и нырнул. Вынырнул он уже прежним флюгером, а не рассиропившемся от воспоминаний стариком.
— А ты недурно, Володя плаваешь кролем.
Они поплавали наперегонки, потом Ивлев показал Николаеву технику брасса. Поныряли. Потом наспех одевались и так и не просушив волосы, торопливо направились по коридорам и переходам в столовую.
— Ты, знаешь, Володя, — на ходу рассказывал Ивлев. — Бассейн Москва был самым большим бассейном Советского Союза, да во всём мире не было таких больших бассейнах. Он работал и летом и зимой, посещение его было бесплатным. Ты, знаешь, я сегодня вспомнил как в первый раз пришёл в этот бассейн с другом. Мы вышли из метро Кропоткинская, возле метро получили картонные билетики. Зашли в раздевалку, переоделись. Причём, если у тебя не было купальных плавок или полотенца, ты мог это получить бесплатно в аренду. Побежали к бассейну, но чтобы попасть в радиальный водоем, надо было определенное расстояние проплыть под водой. А про бассейн ходили разные слухи, — Ивлев улыбнулся. — Говорили, что в бассейне есть ныряльщики, которые хватают за пятку и удерживают под водой, так мол мстят за снос в 1931 году Храма Христа Спасителя. Так вот, я как представил, что мне не хватает воздуха, и я бьюсь головой о потолок, в надежде выбраться, а снизу меня хватают за пятку, и отшатнулся. Но друг уже поднырнул под бетонный бортик, и пропал, я собрался с духом, и последовал за ним. Больше чем утонуть, боялся прослыть трусом. Плыть оказалось недалеко, и вот уже я вынырнул в густой пар. Туман летел белесыми ошмётками и все в нём выглядели странно. Сам пар был прохладным, а вода тёплой, и хотелось погрузиться в неё с головой. Мы вначале плескались, брызгали и вопили, потом плавали, потом лежали на спине и смотрели в такое же как сегодня серое московское небо. Мы были на седьмом небе от счастья.
— А что же стало потом?
— А потом бассейн демонтировали. Это произошло в 1994 году. Демонтировали только для того, чтобы заслужить одобрение и поддержку церкви и построить никому в общем-то не нужный храм. Пресса одно время пестрела сообщениями о том, что все плиты с бассейна Москва снимали очень аккуратно, чтобы сделать копию бассейна под Кремлём, что специально делались панорамные фотографии местности, а потом приглашались знаменитые художники для создания объемной панорамы. Я всегда думал, что это очередная «утка» журналистов, а сегодня увидел, что нет, это не было «уткой». Я будто бы побывал в своей юности, в той Москве, которую хорошо знал, в которой была стабильность и определённость.
За разговорами они незаметно дошли до ресторана. Большая часть присутствующих на совещании уже пообедала и собиралась небольшими кучками в гостиной, поэтому Ивлев с Николаевым расположились на самом краю стола, сразу сообщив официанту, что есть будут суп овощной или с грибами без разницы, и, если есть, то овощи.
Пообедали быстро и вернулись в зал совещаний.
— Итак, господа, — кремлёвский генерал обвёл всех взглядом, — кто желает высказаться?
Поднялся старший Фархатов.
— Господа, от имени нашего анклава готов засвидетельствовать, что наш анклав готов заняться поисками самолёта и поиска топлива. При..., естественно, компенсации наших затрат и выделения нам необходимых ресурсов.
— Кремлёвский анклав также готов взять эту высокую миссию на себя, — подскочил самый молодой кремлёвский генерал.
Совещание опять зашумело. Когда шум стих поднялся Данаифар.
— Господа, прежде, чем решать вопрос с поисками исправного самолёта и топлива, прошу сообщить, есть ли хотя бы в одном из анклавов лётчик? Найдём самолёт, и кто его поведёт? У кого есть тот человек, который был в прошлом лётчиком или обладает навыками лётчика?
— А ваш генерал Николаев?
— Наш Николаев летал только на вертолёте, да и то не имея при этом никакого образования или навыков. Он вполне способен поднять в воздух вертолёт, пролететь до Готланда, посадить его, но я не уверен, что он сможет проделать то же самое на самолёте, поэтому я предлагаю поискать и обсудить другие возможности передвижения.
Наступила тишина. Из-за стола поднялся худой тонкий в кости человек с большой головой. Его карие глаза пронзительно смотрели из-под седых сросшихся на переносице бровей.
— Господа, я каперанг, — неожиданно для окружающих он заговорил густым сильным басом.
«Да, видно, когда все шумели, каперанг не открывал рта. Он без натуги мог бы заткнуть тут всех. Вот кого бы в председатели собрания! — Ивлев наблюдал, как каперанг пригладил копну непослушных седых волос, которые упорно подали ему на лоб.
— Кому не понятно, расшифрую: капитан первого ранга. В прошлой жизни служил на Северном военном флоте.
— На подводной лодке?
— Да, на атомной подлодке проекта «Кондор». Хочу выразить мнение делегации Капотни: мы поддерживаем Крылатский анклав. Экспедицию необходимо отправлять. Нас становится всё меньше и меньше и, когда наше поколение умрёт, то человечество постепенно деградирует, так как постепенно забывается всё то, что было достигнуто. Проблему передвижения мог бы решить корабль. Точнее подводная лодка. Она герметична и недоступна для мутантов. Хоть вода и является их средой, но сил для того, чтобы проломить металл у них не достанет. Я мог бы обучить команду достаточно за короткий срок.
— Где же мы возьмем в Москве подводную лодку?
— Как из Москвы попасть в море? По суше что ли?
Вновь раздались со всех сторон выкрики, но мощный бас каперанга легко их перекрыл.
— Наш «Кондор» на момент катастрофы стоял в доках Санкт-Петербурга на модернизации. Все механические части были проверены и отремонтированы, отремонтированы ядерные реакторы, заменено ядерное топливо и вся электроника. Были установлены новые гидроакустические станции, боевые информационно-управляющие системы, радары с радиотехнической станцией разведки, навигационную систему на базе ГЛОНАСС/GPS. Были изменены системы вооружения. Лодка получила возможность стрелять крылатыми ракетами от комплекса «Калибр-ПЛ». Я должен был вылететь в Санкт-Петербург и принять подлодку, как произошла эта трагедия, и вместо города на Неве я оказался в бункере. Я полагаю, что подлодка задраена и так и стоит в доке.
— То есть, если мы сможем добраться до Санкт-Петербурга, — сделал стойку кремлёвский генерал, — то в нашем распоряжении окажется подлодка?
— Полагаю, что да.
— А как вы предлагаете добираться до Питера? Все прогулочные катера на Москва-реке либо подорваны, либо заняты мутами. Они там вольготно располагаются. Выкурить не удастся.
Каперанг пожал плечами.
— Если бы только был корабль... хоть какой-нибудь. А там можно было бы его поставить на колёса и под парусом и паровым двигателем уже двигать к Санкт-Петербургу.
Фархатов оглушительно захохотал.
— Ну, вы и фантазёр, ничего никогда смешнее не слышал!
Генералы лицами изобразили «фи!»
— Но танки-то ваши из трамваев ездят, — прервал его смех Ивлев.
— Да вы просто не знаете истории России, — поддержал его Николаев. — В 907 году Вещий Олег поставил ладьи на колёса и под парусом пришёл под стены Царьграда, совершенно неожиданно для греков стал угрожать им. «И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: «Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь» — рассказывает древнейший источник «Повесть временных лет». Так что не первый каперанг этот путь предлагает, изобретён он был в начале 12 века, — закончил Николаев.
— Наш анклав готов возглавить поиски корабля, — тут же сориентировался «дядя Зураб».
— У нашего анклава есть другое предложение, — Данаифар опять поднялся и стал расхаживать по кабинету. — Мы предлагаем построить дирижабль. Наш анклав может произвести все расчеты и предложить площадку для строительства. Путешествие по воздуху решит проблему мутантов и воды. Напрямую между Москвой и Готландом расстояние чуть более тысячи километров, а при скорости в 100 километров в час это десять — двенадцать часов полёта. И подготовленные лётчики у нашего анклава есть.
— Соколиная Гора тоже имеет площади для такого строительства, — тут же взвился Фархатов.
— Вы и так отражаете атаки мутов по пять раз на день из-за близости реки, так ещё и установите дополнительный раздражитель! И потребуете от нас охраны? — грозно приподнялся кремлёвский генерал.
— Дело даже не в этом, — спокойный голос Данаифара заставил всех замолчать, — для строительства дирижабля необходим эллинг. Наш анклав только потому и предлагает площадку для строительства, что у нас эллинг уже есть. Впрочем, если желаете вначале строить эллинг, а потом дирижабль, мы возражать не будем.
Ивлев заметил, что это заявление Данаифара вызвало смятение. Никто не ожидал, что он согласится так легко, не попытавшись убедить их. Кремлёвские генералы что-то тихо стали обсуждать.
— Кремлёвский анклав согласен с вашим предложением, — вдруг сказал генерал.
«Что-то я тут не словил, старею, наверное! Почему вдруг Кремль повернулся в нашу сторону?» — Ивлев перевел взгляд на Фархатова. — «Уж он-то точно понял генерала без слов!»
Фархатов что-то шептал Усопошвили. Ивлев напряг слух: «...закрытый... ничего не знаем...посмотрим...».
«Ага, всё понятненько, шпиончиков заслать хотят!» — сообразил Ивлев. — «Всем интересно, как мы живём! Неужели Клён лоханулся? Не мог же он не просчитать, что придут чужие и начнут совать свой нос, куда не надо! Нет, наш имамчик не так прост! Нужно попытаться выяснить, что он задумал!»
— Наш анклав тоже поддерживает это предложение, хоть и мне лично хотелось бы заполучить «Кондора», — пророкотал бас каперанга. Ивлев вздрогнул: это имя вызывало в нём дрожь: в своё время, искупая наказание, он немало повоевал с бесшабашным Кондором, безбашенным вертолетчиком красновцев и максимцев.
— Итак, господа, — кремлёвский генерал на этот раз решил не упускать бразды правления из своих рук, — какие ещё будут предложения? Ну, я вижу, что предложений не имеется. Давайте голосовать.
Результаты голосования неожиданностей не принесли: все проголосовали единогласно.
— А теперь, господа, я хотел бы вас пригласить на неофициальную часть нашей встречи: через два часа состоится банкет. Жду вас всех в ресторане!
Ивлев вышел из кабинета одним из последних и пошёл было в отведенную ему комнату, но потом передумал, резко повернулся и пошёл в бассейн, туда, где всё напоминало ему его юность.
В бассейне наперегонки плавали Володька Николаев и каперанг. Несмотря на преклонный возраст, каперанг не уступал Николаеву, профессионально и привычно делая рывки, набирая скорость. Ивлев подождал, когда гонка была окончена: всё же победила молодость, несмотря на слабую технику, — и нырнул в воду. Вынырнул на середине бассейна. Лег на спину.
— Извините, не представился. Фрида Лев Валерьевич. — мощный бас раскатился по воде. — Можно Валерьянович, не обижаюсь, — хохот каперанга зарокотал, как мощный прибой.
— Подполковник Ивлев Евгений Иванович, — Ивлев перевернулся и протянул каперангу руку.
— Спасибо вам за поддержку моей безумной идеи.
Но договорить он не успел.
— Привет, всем!
На бортике бассейна появилась красотка Джамиля в откровенном купальнике красного цвета, лиф и тонкие полоски плавок, которого вспыхивали при свете ламп, сверкали и переливались, сильно напоминая самый прочный минерал. Джамиля, поигрывая бедрами и давая рассмотреть себя со всех сторон, подошла к лесенке и бочком, кокетничая, стала спускаться в воду. Оказавшись в воде, она бестолково стала грести руками и ногами. В этот момент на бортике появился толстяк Зураб. Он с шумом и плеском прыгнул в воду, подняв такую волну, которая дошла до Ивлева и каперанга, а Джамилю просто захлеснула и опрокинула.
Ивлев еще ничего не успел сообразить, а каперанг нырнул и поплыл в сторону тонущей красотки Джамили. Ивлев бросился туда же и поспел как раз, когда каперанг вынырнул и за лямку купальника вытянул на поверхность Джамилю. Ивлев аккуратно подхватил её за подмышки сзади, стал поддерживать её на поверхности, пока она откашливалась и отплёвывалась.
— Мужлан, вы чуть не порвали мой купальник!
— Извините, миледи, ну а зачем вы хватали меня за руки и шею? Впрочем, можете н отвечать, вопрос риторический: все утопающие пытаются утопить своих спасителей. Давайте-ка мы вам поможем выйти из воды.
Они вдвоём вытолкнули Джамилю из воды, которую тут же за руки подхватил Николаев, вытягивая на бортик. Ноги Джамили вновь подогнулись, и она повисла у него на шее. Владимир, обняв её за талию, повёл к дивану, где уже с большим полотенцем в руках суетился «дядя Зураб». Джамилю усадили на диван и завернули в полотенце, Николаев откланялся и ушел.
— Йех! — тонкое мальчишеское тело столбиком вошло в воду. — Евгений Иванович, папа приглашает вас на ужин. Здесь, в буфетной бассейна.

Утро встретило Ивлева не радостно. Он открыл глаза, приподнял голову, и тут же со стоном опустил её на подушку. Голова болела, по телу будто проехал каток. «Господи, что случилось? Что со мной?» — Ивлев не мог даже приподнять голову. — «Где я?!» Он помахал рукой в стороне и нащупал кнопку выключателя. Комната в которой он находился мало напоминала спальню в его квартире в бункере. «Где я?!» — вновь спросил себя Ивлев. Память отказывалась подсказывать ему, где он находится и что было вчера. В дверь постучали:
— Да, войдите, — с трудом разлепил губы Ивлев. Голос был чужим.
— О, дорогой, доброе утро, — в дверь вкатился бодрый «дядя Зураб». — О, я вижу, совсем плохо.
Он заговорщически подмигнул и достал из кармана фляжку. Открутил крышку и подал её Ивлеву. В нос Ивлева шибанул такой сивушный дух, что его передернуло, и сразу в памяти всплыл вчерашний вечер. Они пили, плавали в бассейне, опять пили, потом сидели в парной, опять пили. Но чем закончился вечер и как он оказался в отведённой ему комнате, он не помнил. В дверь опять постучали. Не дожидаясь приглашения, вошёл Данаифар.
— Будьте любезны, Евгений Иванович, быть готовым через три часа. Мы вылетаем.
Он повернулся и пошёл к двери, на пороге задержался, порылся в карманах:
— Лучше выпейте вот это, а не то, что предлагает вам господин Усопошвили.
На тумбочку легла маленькая коробочка. Ивлев открыл её, там были две таблетки. Он с трудом дотянулся до бутылки с водой, глотнув, потом выпил две таблетки и откинулся на подушки.
— Извините, Зураб. Мне что-то не хорошо.

РАССЧЁТЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
Россия, г. Москва, бункер под ЦКБ Управления делами Президента, территория Крылатского анклава, три дня спустя

Ахмад с энтузиазмом потёр ладони: «Наконец-то, настоящая задача для моего Ломоносова!» — Он крутанул колёса и кресло, шурша по покрытию, покатило между чёрных шкафов из металла, в которых хранилось всё его богатство. Это богатство он добыл тридцать три года назад, собственноручно смонтировал, а потом много раз отстаивал от покушения на него — бункеру постоянно требовался металл, поэтому многие «облизывались» как на эти шкафы, так и на его содержимое. Но никто не мог ослушаться Клёна, который запретил на пушечный выстрел приближаться к его лаборатории.
— Тихо! Слышишь, как шуршат электроны?! — услышал он за стеллажами таинственный шёпот.
— Слышу-у!!! А ты, Лизка, их когда-нибудь видела? — внук пытался тоже шептать, но у него не очень получалось.
Ахмад покачал головой: вот, наконец-то он и дождался своих учеников. Из его пяти детей — четверых девчонок и сына, никто не пошёл по его пути, никого не интересовали его компьютеры.
— Деда, — из-за поворота показалось лицо его внучки Лизоньки, — можно я останусь тут и посмотрю, как Ломоносов будет справляться с задачей.
— Деда, я тоже хочу, хочу, — вынырнул сбоку Михайло.
— Ты ещё мал! — тряхнула светлыми кудрями двенадцатилетняя Лиза.
— А ты — дылда! — не остался в долгу семилетний внук.
— Не спорьте, — Ахмад ласково посмотрел на внуков, — можете остаться оба. Сегодня посмотрим, как Ломоносов справится с задачей. Я вам покажу как и в каком порядке вводить данные. Когда-то этот компьютер выполнял задачи производительностью в петафлоп, за ним шел суперкомпьютер «Чебышев». Но Ломоносов был самым уникальным универсальным инструментом, который помогал ученым практически всех специальностей получать результаты мирового уровня. А теперь ты остался один — обратился он к шкафам, — правда мне не удалось восстановить тебя на петафлоп, но 100-терафлопные задачи ты решать можешь.
— Дед, ты чего, опять с ним разговариваешь? — удивился Михаил.
— Да, внучек, ты не смотри, что он железо, он всё понимает, с ним надо лаской, — Ахмад погладил рукой шкаф. Он вспомнил, как двое суток не возвращался в бункер и подгонял бойцов, и сам демонтировал во втором Гуманитарном корпусе МГУ «Ломоносова», следил за погрузкой и отправкой. Правда, вначале пришлось выдержать «бой» с Клёном по поводу очередности доставки груза в бункер. Клён распорядился в первую очередь транспортировать источники бесперебойного питания, систему охлаждения, а потом и вовсе людей перебросил к корпусам Института ядерной физики для погрузки конструкций и документации на солнечные батареи. Но Ахмад хоть и убеждал Клёна, что суперкомпьютер необходимо перевезти первым, но на самом деле эта отсрочка помогла ему самому вникнуть во все особенности «Ломоносова», что потом принесло свои плоды при его сборке в бункере.
Ахмад подъехал к столу, уставленному мониторами разных размеров. Лет пять назад он был вынужден сесть на инвалидную коляску, которую для него нашел один из следопытов. Ахмад её конструктивно доработал, находясь в ней ему теперь не обязательно было подъезжать к мониторам, он мог получить любую информацию с компьютера, но многолетняя привычка работать за столом всегда побеждала.
— Вот, мои милые, — обратился он то ли ко внукам, то ли к мониторам, — сегодня у нас не только вычислительная задачка, а дадим работу и графическим процессорам. Нам необходимо рассчитать и построить чертежи летательного аппарата.
— Воздушного шара? — спросил внук. Он привалился боком к коляске и завороженно следил, как дед быстро стучит по клавиатуре.
— Да ты, чё? Воздушный шар уже давно летает, — Лизонька гневно повернулась к брату.
— Сегодня перед нами задача иная. Мы будем работать над дирижаблем, — прекратил спор Ахмад. — Вначале рассчитаем и построим чертежи для теплового дирижабля, потом для гелиевого, а потом для вакуумного, потом всё это сравним.
— Деда, а что такое дили-дирижабль? — внук снизу заглядывал в глаза Ахмада.
— А, я вам сейчас покажу.— Ахмад пощелкал по клавишам. «Ломоносов» хранил огромное количество информации. На одном из мониторов тут же появился «Цеппелин», летящий на фоне неба.
— Вот это да...! — внук, не отрывая глаз, следил за ним и разочаровано вздохнул, когда картинка исчезла. Ахмад усмехнулся и нажал повтор. Потом поставил на воспроизводство фильм о дирижаблях советского времени. Рядом на другом мониторе появились колонки цифр, а на следующем чертежи.
— Ну, вот расчеты готовы, — Ахмад подался вперёд и стал внимательно вчитываться в текст, и просматривать чертежи, — молодец, Ломоносов, быстро справился. Надеюсь, Игорь будет доволен.
Под потолком мигнула красная лампочка. Ахмад взглянув на угловой монитор, нажал на кнопку открывания двери.
— А вот, вы где, пострелята! — В лабораторию вошла жена Ахмада Алиса, и в пятьдесят пять сохранившая фигуру и стать, — Матери ваши с ног сбились, ищут вас, а ну, марш! — она потрепала по волосам Михайло и приобняла Лизавету, подтолкнув их слегка к дверям. — Бегите.
— Деда, мы только узнаем, чё надо и обратно, — внук с неохотой оторвался от монитора.
Алиса ласково посмотрела на мужа:
— Ну, что обедать пойдёшь? — она прекрасно знала ответ, поэтому поставила сумку на приставной столик и стала вытаскивать кастрюльки и пакетики. — Поешь, а я с тобой немного посижу. На занятия мне только через полтора часа.
Алиса присела сбоку и и по-бабьи подперла щёку рукой, будто и не была в той далёкой жизни начинающей оперной певицей, и не ей прочили большое будущее, славу и большие деньги. Ахмад улыбнулся:
— А помнишь, как ты меня отшила в самом начале, когда я попросил у тебя стакан воды?
— Ну, ещё бы! Ведь до чего надо было додуматься, чтобы я встала, прошла через всё помещение и подала неизвестно кому стакан воды! Вот наглость-то! — весело рассмеялась Алиса, весело тряхнув уложенных короной светлых волос. — Ты мне тогда совсем не понравился. Такой серьёзный и мрачный. Коханый мой!
Она протянула руку и ласково дотронулась до плеча Ахмада.
— А ты мне очень даже понравилась, не знал, как к тебе подступиться, —Ахмад открыл крышку кастрюльки и по залу сразу же распространился чесночный запах пампушек. — Но я даже не догадывался тогда, что ты искусная повариха.
— А, — Алиса вновь тряхнула головой, — я и сама не знала. Это потом уже бабушкины рецепты откуда-то вспомнились. Пампушки, галушки, варенички, борщ. Родовая память, наверное. Мне прабабка Ульяна рассказывала как она варила суп из лебеды и крапивы и делала затирку из ложки муки и сала. Никогда не думала, что вспомнится! А вот уж и вспомнилось, когда приспичило. Да ты пампушки с борщом ешь. Они друг друга дополняют, а не отдельно.
— Очень вкусно, — облизнул пальцы. Ахмад, — сейчас и борщик испробую. Ты сама бы поела.
— Та, не хочу. Напробовалась, пока готовила. Да и дышать сейчас пойду, на полный желудок будет тяжко.
Алиса, выйдя замуж за Ахмада, в течении длительного времени практически не работала, не назовёшь же работой кружок по вокалу. Родила пятерых детей одного за другим, потом их растила и занималась хозяйством. В бункере поощрялись многодетные семьи, поэтому ей была представлена возможность выбора: или и дальше воспитывать детей, или пойти работать. Когда дети подросли, она выбрала второе — пошла работать в школу, где преподавала вокал, пение, домоводство. Но однажды на её урок пришел Клён, посмотрел как она обучает девочек и мальчиков дышать в пении, и предложил проведение тренингов по дыханию среди бойцов. С тех самых пор она оказалась единственным специалистом в бункере, обучающим правильно дышать и сохранять дыхание при нагрузках.
— Ты опять тут до ночи будешь колготиться?
— Пока не знаю, сейчас должен прийти Гарик. Будем проверять расчеты на давление в вакуумном дирижабле. Да, ты сама-то, когда освободишься?
— Та, не знаю. У меня сегодня школа и два тренинга у бойцов. Потом ещё огородная повинность. Буду учить девчонок полоть сорняки, дышать и петь.
— На периметр? — удивлённо изогнул бровь Адмад.
— Нет, тут в спецлабе в цессарке. Ты, если внуки придут, то присмотри за ними, хорошо? Они тебе не помешают?
— Да, что ты, Алисик, я только рад, что наконец-то, обрел сторонников.
Алиса легко поднялась, поцеловала мужа и напевая: «Тореодор, смелее в бой..», — вышла из зала. Ахмад, положив ложку, долго следил за ней по мониторам на стене. «Удачи, моя кохана!» — мыслено пожелал он.
Не успел он приняться за борщ, как красная лампочка вновь замигала. На экране монитора он увидел длинного и худого Игоря Эдуардовича, за спиной которого возвышался шкафоподобный ГарГар — сын Игоря Эдуардовича, получивший такое прозвище из собственного имени-отчества: Игорь Игоревич; и прозвища отца Гарик.
— Компьютерщику наше с кисточкой, — произнёс, входя в зал, Игорь Эдуардович. — О, какое блаженство! Борщёк! Ты уже поел? — он не церемонясь отобрал ложку у Ахмада и стал есть, постанывая, —О..! Пампушечки..! Нет слов! И куда я смотрел в молодости?! Таку гарну кралю не углядел!
— Отец, кончай оголаживать друга, — вступился за Ахмада сын, непроизвольно сглатывая. — Отдай ложку!
— Да, пусть ест, не жалко. А мы с тобой, Игоряшка, посмотрим, что в этой кастрюльке?
Ахмад открыл крышку.
— О..! Ма и дранички принесла! — на этот раз простонал Игоряшка, выхватывая из кастрюли два драника, и тут же оба отправил в рот, шепелявя, — Блажество!
— Вы садитесь, сиротки, и ешьте, ешьте, — Ахмад откатился в сторону. И стал наблюдать, как отец и сын поглощают Алисино творение.
Мать Игоряшки умерла в родах, поэтому он воспитывался Алисой вместе с другими детьми и Людмилой Ивановной, которая своих детей не имела. И так повелось с детства, что Игорь их обоих называл «мама».
— Нет, ничего прекрасней Алисы твоей! — отчаянно зафальшивил Игорь Эдуардович, шутливо подняв ложку вверх, и отставив ногу в сторону.
— Отец, не порть аппетит, — сурово произнёс Игорь.
— Вот, всегда так, никто пения моего не выносит. Уж, не знаю почему! А в детстве тебе нравилось, когда я тебе колыбельные пел. — Он облизнул ложку и тут же выхватил из кастрюльки драник.
— Да, в детстве я быстро закрывал глаза, что бы ты только ....А это, что? Ломоносов уже посчитал? Так, что тут у нас? — Игорь, не договорив, потянулся к монитору.
— Не цапай жирными руками! — Ахмад слегка ударил его по протянутой руке.
Игорь, уже не обращая ни на что внимания, прилип глазами к монитору, нашаривая двумя пальцами в кармане платок. С другой стороны к монитору подступил Игорь Эдуардович.
— Так, так, так.. А значит тут так.
— Ага, а вот тут так.
Ахмад, больше не слушая этот содержательный диалог, стал собирать опустошённую посуду в сумку. Теперь можно было спокойно в течении часа заняться другими проблемами компьютерного зала. Пока отец и сын заняты любимым делом Ахмад сможет проверить компьютеры и связь, настроить мониторы, да много чего переделать необходимого.
Опять замигала красная лампочка, Ахмад посмотрел на монитор:
— Ну, не судьба!
В компьютерную быстро вошёл Ворон.
— Всем присутствующим привет и наилучшие пожелания, — он пожал руку Ахмаду, потом повернулся к столу, чуть повысил голос, — Здравствуйте!
Но его пожелание здоровья отцу и сыну Никифоровым осталось не только без ответа, но и незамеченным само его появление. Они прилипли к мониторам и весь остальной мир перестал для них существовать. Ахмад наблюдал как Ворон, нарочито топая ногами, подошёл сзади к ним, ударил обоих по плечам и гаркнул:
— Пожар!
Оба отец и сын Никифоровы очумело посмотрели друг на друга, потом на Ворона, но не сделали никаких попыток бежать и тушить пожар.
— Игоряшки, ёшкин кот, привет, говорю я вам!
Никифоровы вначале сын, потом отец пожали руку Ворону, и вновь молча и синхронно склонились к мониторам.
— Мда.., тяжёлый случай. Можно сказать, клинический, — раздумчиво произнёс Ворон и обратился к Ахмаду, — Чем они так заняты?
— Да тем же, зачем, полагаю, ты сюда явился.
— Вона как! Эт очень интересно! Зачем же я пришёл? — Ворон уставился на Ахмада.
— Ты хочешь, чтобы я вывел на экран в класс всю инфу по дирижаблям.
— Мда... — Ворон в задумчивости почесал затылок. — Я подозреваю, что твои мониторы не только показывают, но и передают мысли.
— Я просто очень хорошо знаю своего Михася. Полагаю, что он не стерпел, чтобы любимому учителю не рассказать о таинственных летательных аппаратах. Что не прав?
— Ну, как всё просто! Даже не интересно стало! — обиженным тоном произнёс Ворон.— Скажи зачем я тогда сюда шёл, если ты такой умный и догадливый? Мог бы просто сразу вывести мне на монитор информацию!
— Ты, полагаю, очень хотел увидеть Игоряш! Ну, отправил бы я тебе инфу, так ты бы не увидел старых друзей ещё очень долго. Видишь ли, им поручено новое дело строительства дирижабля. Хотя.., лучше тебе прийти бы немного пораньше, пока они не увлеклись расчётами. Сейчас ты, конечно, можешь их видеть, но не общаться.
— Да, не может так быть! — вдруг подал голос ГарГар и с возмущением повернулся к Ахмаду. — Туфтит твой Ломоносов.
— Иди, Ворон, я сейчас тебе всё загружу, не волнуйся. А у нас начинается дискуссия. Удачи!
Ахмад пожал руку Ворону и толкнул колёса коляски к мониторам.

***

— Итак, дети! — Воронов сделал паузу и обвел глазами класс: тридцать пар блестящих глаз внимательно наблюдали за ним. — Сейчас я вам продемонстрирую фильм, который сохранил наш Ломоносов.
Воронов свято выполнял данное Фишеру обещание всегда подчёркивать значение суперкомпьютера, чтобы заинтересовать ребят работой на компьютере. Но Ахмад был очень привередлив: почти всех отсеивал после первой же встречи.
— Мы будем смотреть фильм о дирижаблях. Кто знает, что такое дирижабль?
Несколько человек подняли руки. Михась Злотников подпрыгивал на месте:
— Владимир Сергеевич, можно я! Я знаю!
— Нет, Миша. Ответит Маша, а ты пока подумай над вопросом: чем отличается воздушный шар от дирижабля? Машенька, мы тебя слушаем.
— Дили-дирижабль, — запнувшись, старательно выговорила пятилетняя Маша, — это такой большой шар, который будет строить наш анклав, и построит.
— Правильно, Машенька, обязательно построит. А теперь Миша дополни.
— Дирижабль — это аэростат или тот же воздушный шар, но имеющий управление двигателями, — отрапортовал Михась, давно и несколько раз посмотревший фильмы у деда.
— Всё правильно. А теперь внимание на экран. — Воронов нажал на клавишу.
Старенький сто раз ремонтированный проектор зажужжал, проецируя изображение на экран. Воронов отодвинулся в сторону, в тень, наблюдая за детьми — это было его любимым занятием. За последние пять лет Владимир Сергеевич Воронов, в прошлом боевой командир с позывным Ворон, пришёл к неутешительному выводу, что он всю жизнь растратил на призрачные и неверные цели: он понял, что завет: не убий! — первичен. Когда он убивал террористов, всё было ясно и понятно — они были враги, они вытворяли то, что люди были не способны сотворить, и поэтому их было легко убивать, зная, что делаешь мир чище. Но теперь всё смешалось, он долго спорил с собой, уговаривал, что выполнял приказ, что иначе было нельзя, что муты — не люди, но понимание того, что ещё вчера они были людьми, что многие из них ни в чём не виноваты, не давало покоя. Между боевыми операциями на периметре он читал лекции по истории России и мировой истории в бункере. Но, когда, отражая нападения мутантов, заразился и умер его сын, а потом, от горя, ушла из жизни жена, он ушел из боевой группы и стал только вести уроки в школе, начиная с самых младших классов. Колька, его Колька умер… умер ли? Смерть это легко, а вот всадить пулю в лоб собственного сына, родной кровиночки…
Он следил за непосредственной реакцией детей и лёд в его сердце таял. Он рассказывал им о том мире, который знал когда-то сам, о полях, лугах, лесе, море, показывал видео, и будто бы вторично рождался. Он старался посеять в их сердцах доброту и любовь друг к другу.
— В 1783 году во Франции братья Монгольфье наполнили сшитый из холста и оклеенный бумагой шар горячим дымом и запустили его ввысь, через полгода в Париже поднялись на воздушном шаре первые воздухоплаватели. В том же году французский физик Шарль запустил в воздух шар, наполненный более легким, чем горячий дым, газом — водородом.
Учитель наблюдал, как самые маленькие пятилетки с изумлением и любопытством смотрят на экран, где по небу летели белые шары.
— Спустя 69 лет после начала эры воздухоплавания, в 1852 году, француз Анри Жиффар сконструировал первый управляемый аэростат — дирижабль. Он установил на воздушный шар паровой двигатель, винт и примитивный руль. Его дирижабль мог подниматься на высоту около двух километров и развивать скорость до 10 километров в час. Отныне воздухоплаватели получили возможность лететь не туда, куда дует ветер, а туда, куда им было нужно. Дирижабль в переводе с французского значит “управляемый” аэростат. До его появления человек, сидящий в гондоле воздушного шара, летел, куда ветер понесет. Когда же полет стал управляемым, человек начал мечтать о путешествиях и научных экспедициях и еще много о чем.
Фильм закончился, дети сразу загомонили. Для них, не знавших иной жизни, как жизнь под землёй, в бункере, всё показанное было как сказка.
— А мы будем строить такой же дирижабль?
— А кто на нём полетит?
— А мы скоро будем жить наверху и не болеть?
— А, правда, что дирижабль полетит за лекарством, чтобы мы жили на земле?
— Тихо, тихо, давайте по одному, — попытался успокоить всех Воронов. — Сейчас я отвечу на все ваши вопросы. А потом расскажу про авиацию.
Когда поток вопросов иссяк, Воронов опять включил проектор.
— Я буду вам рассказывать, а вы смотрите на картинки и рисунки. Если что-то будет непонятным — сразу спрашивайте. У авиации...
— А что такое авиация? — сразу последовал вопрос.
— Авис в переводе с латинского — птица. Значит авиация — это..
— Это полёт птицы! — закричала маленькая Маша, с гордостью оглядывая всех.
— Ну, шар же не птица и дирижабль не птица, — тут де перебил Марат.
— Дети, вы все правы, — Воронов щелкнул клавишей, — посмотрите, вы видите рисунок орла, на спине которого находится древнешумерский царь. В вавилонской рукописи «Эпос об Этане», которая датируется две тысячи четыреста лет до нашей эры, подробно описана местность, перспектива, атмосферная дымка, будто бы этот шумерский царь всё это действительно увидел и рассказал. Сравнить появилась возможность только в 1960 годах, когда появились первые ракеты и человек стал покорять космос. Были сделаны первые фотографии нашей Земли из космоса. В своде законов «Хальката» имеются такие строки: «Управлять летающей машиной — это великая привилегия. Знания о полёте — самые древние, они — дар богов древности, предназначенный для спасения жизней».
— Так, вот для чего нужен будет дирижабль. Он спасёт нас! — ахнул кто-то из задних рядов.
— Да, команда дирижабля полетит за антивирусом, чтобы мы все могли жить на земле. Ну, успокойтесь ребята и слушайте, — Воронов вновь нажал клавишу, оживляя картинку. — Свидетельства о полётах и летательных аппаратах имеются также в древнекитайских рукописях. По приказу китайского императора Ченг Танг в 1766 году до нашей эры была создана летающая машина, и по его же приказу разобрана, чтобы секрет полёта не попал в чужие руки. Но в третьем веке до нашей эры поэт Чу Юном построил такую машину и пролетел на ней на пустыней Гоби. Информация о полётах также сохранилась в хрониках Непала. Секрет полёта был известен яванас — светлокожим людям...
— Это Володя Николаев? — спросил всё знающий Михась.
— ... с побережья Средиземного моря. — закончил фразу Воронов. Дети засмеялись.— Кстати, завтра он придет к вам на урок, поэтому подготовьте интересующие вас вопросы.
Дети вновь зашумели, начав обсуждение такой новости. Учитель вновь щелкнул клавишей. На экране появился маленький деревянный самолётик.
— Вот эту находку нашли археологи в 1898 году при раскопках. Ученые долгое время считали, что это всего лишь какой-то артефакт, и он многие многие годы хранился в Каирском музее с пометкой «птица». Он никому не был нужен и не был интересен. Только в 1969 году, рассматривая его, археолог Касил Мессиха заметил, что он очень сильно напоминает самолёты и решил собрать о нём информацию. Он показал его авиаинженерам, которые сказали, что его конструкция полностью соответствует конструкции летательных аппаратов, которые были построены в то время. Случайность ли это?
Воронов вновь нажал на клавишу и по экрану полетели самолёты.
— Ух ты!
— Вот это да!
Вскоре возгласы смолкли. Дети с изумлением смотрели на кадры хроники 20 и 21 века, где в небо взлетали самолёты, стартовала ракета.
— А это кадры взлёта ракеты с космодрома Байконур. Впервые человек оправлен в космос.
В тишине голос диктора звучал торжественно. Даже Михась смотрел, приоткрыв рот, этот фильм он ещё не видел. Когда мелькнули последние кадры, в классе стояла гробовая тишина.
— Вот так, ребята, — с горечью произнёс Воронов, — этого всего человечество достигло за какое-то столетие. И было отброшено назад, в пещерную эру.

Дети молча слушали, они впервые видели своего учителя таким грустным. Увидев тревожные взгляды детей, Воронов тряхнул головой и закончил:
— А впрочем, думаю, что вы вырастите и сможете всё это построить заново. И даже лучше. Не забудьте про вопросы Николаеву. Кто задаст самый лучший вопрос, будет награждён.

РАЗБОР ПОЛЁТОВ
Россия, г. Москва, бункер под ЦКБ Управления делами Президента, 14 дней спустя

Во весь экран появилось строгое лицо деда.
— Ой, — Лиза и Михась отшатнулись от монитора. Но в следующий момент камера отъехала в сторону.
— Не бойся, Михась, они нас не видят, — не очень уверенно успокоила Лиза.

— Итак, господа, сегодня мы должны обсудить один вопрос: каким быть нашему дирижаблю, — Константин Федорович обвёл взглядом собравшихся в компьютерной, затем повернулся к монитору, хитро улыбнувшись, — меня хорошо слышно?
— Не только хорошо слышно, но и видно, — из монитора широко улыбался Густав, — мы рады видеть ваши лица без гермошлемов и противогазов.
Камера медленно двинулась в сторону: серьёзная Мина, весело улыбающаяся Инга, здоровяк Клим, заросший до глаз русой курчавой бородой, Клебанов, как обычно в последнее время погружённый в себя, Амин Сикорский, Хаким — скользнула по квадратному лицу и мощному торсу Джамедхана Блюмквиста и задержалась на Аише Эттингер, закутанной в хиджаб.
— Я думаю, что вначале должны высказать предложения те, кто летает на этом шаре. Володя, начнём с тебя?
— Я, полагаю, что первое, что требуется — это сконструировать систему нескольких моторов, поскольку один мотор плохо справляется с задачей полёта при встречном ветре. Обязательно нужно будет как минимум ещё два мотора.
— А может использовать энергию набегающего потока? — спросила Инга.
— Это установление ветродвигателя и ветроэжектора? — заинтересовался ГаГар.
— Ну, да, если установить ветродвигатель в поточном канале аэростата. А потом преобразовывать энергию в электрическую. Часть использовать как тепловую энергию несущих газов внутри аэростата, а часть как динамическую подъёмную энергию.
— Хорошее предложение. Можно попробовать сконструировать такой ветродвигатель, — вступил в обсуждение проблемы Игорь Эдуардович. — Тут будет необходим кольцевой воздухозаборник с сужающимися спиральными каналами. Воздух будет закручиваться в этих каналах с образованием вихря. Периферийный слой будет сбрасываться в полость оболочки аэростата, а уже после взаимодействия центральной массы вихря с ветродвигателем энергия поступательного движения несущего газа будет использована для создания управляющих усилий за счет изменения направления отдельных струй. Энергия потока в сторону земной поверхности будет подпитываться энергией добавочного атмосферного потока, ускоренного кольцевым ветроэжектором. Хотя..
Игорь Эдуардович замолчал, что-то просчитывая в уме.
— А может использовать регенеративную энергоустановку из солнечной батареи, электрического привода винта с блоком управления, электролизера электрически соединенного электролиниями с солнечной батареей, электрохимического генератора...
— Нет, не пойдёт, там может быть использован водород и кислород, что очень опасно.
Наступила минутная пауза. Этим тут же воспользовался Валентин Александрович. Пожилой учёный откашлялся:
— Моя специализация, конечно, несколько далековата от воздухоплавания и аэростатостроения, но почему бы не попробовать поверхность оболочки аэростата использовать как множество маленьких солнечных батарей, а не крепить эти батареи на корпусе гондолы?
— Тогда корпус необходимо делать металлическим.
— Вовсе даже не обязательно, достаточно покрыть внешнюю поверхность наружной оболочки отражающим металлизированным покрытием, а внутреннюю с внутренней — поглощающим чёрным.
— А, если всё же попытаться сделать дирижабль Циолковского? Ведь опытная модель была изготовлена и летала. — все повернулись в сторону Николаева-младшего. — Он наполнялся горячим воздухом. Высоту подъёма дирижабля можно было регулировать с помощью отдельно разработанной системы подогрева. Воздух нагревался путём пропускания по змеевикам отработанных газов моторов. Тонкая металлическая оболочка дирижабля была гофрированной, что позволяло увеличить её прочность и устойчивость. При этом волны гофра располагались перпендикулярно оси дирижабля.
— Но модель была изготовлена из нержавеющей легированной стали. А где у нас столько стали? Клим, есть у тебя эти запасы?
Бородатый Клим стал кашлять.
— Хороший признак, если кузнец Клим кашляет, то запасы есть, — констатировал Густав.
— Смотря сколько, и что вы считаете запасами? — наконец высказался Клим.
— Ты, братец, не юли! — очнулся Клебанов. — Я давеча, прогуливался по территории, хоть мне уже и трудно, но видел, что запасы листовой стали у него есть, спрятаны только хорошо в загашник.
— Так, может специально поискать, когда летаем? — спросил Густав. — Последнюю партию металла, которую доставили, случайно увидели.
— Так, на эту партию можете и не рассчитывать.
— Это почему же?
— А вы спросите у Никифоровых, ответ там.
Все повернулись в сторону Игоря Эдуардовича и Игоря Игоревича.
— Ну, попробовали соорудить вакуумный дирижабль, опытный образец. — Игорь Эдуардович посмотрел на сына. — «Ломоносов» ведь рассчитал всё.
— Ну и как? — поинтересовался Константин Федорович, — полетел?
— Полетит! — с уверенности ответил младший Никифоров. — Мы нашли способ выкачивания воздуха из оболочки и способ обеспечения её жёсткости, достаточной для противодействия сдавливанию атмосферой. Этот способ выкачивания воздуха будет действовать как перед взлётом, так и в процессе полёта. Да и не надо никакого эллинга для взлёта и посадки. А...
— А кто вам позволил использовать металл? — спросил не принимавший участия в дискуссии заведующий хозяйством Тер-Григорян.
— Да Константин Федорович и позволил. Он ещё года три назад выделил нам для опытных образцов металл, но потом у нас его забрали на неотложные надобности, а сейчас, когда привезли последнюю партию, мы этим распоряжением и воспользовались. Было дело, Клён? — старший Никифоров от волнения даже встал.
— Было, было, — подтвердил Константин Фёдорович.
— Вы, конечно, молодцы. Вас хоть в разведку посылай, не проговоритесь. Я-то думаю, чего это Игорёк зачастил на поверхность, туда-сюда, — рассмеялся Власов, — мне начальнику охраны бункера и невдомёк!
— Когда испытания? — поинтересовался Константин Фёдорович.
— Скоро. Немного осталось.
— Хорошо. Поступим так: как только пройдут испытания. Если они будут успешны, то представляете расчёты такого дирижабля. Если неудача, то дорабатываете тепловой цельнометаллический дирижабль с солнечными батареями, ветродвигателем и теплодвигателем, — Константин Фёдорович обвёл все взглядом. — вопросы есть?
Все молчали, соглашаясь.
— А теперь, дамы и господа, прежде, чем попрощаться, позвольте вам представить ещё двух участников нашего совещания, — Константин Фёдорович сделал паузу, — поправлюсь: двух негласных участников: Михаил и Елизавета Злотниковы.
Михась нырнул под стол. Монитор продемонстрировал смеющиеся лица участников, как в компьютерной, так и на поверхности.
— Попрошу вас, уважаемые Михаил и Елизавета, почтить нас своим присутствием.
Лиза, вздохнув, слезла со стула и, взяв Михася за руку, обречённо пошла к двери, соединяющей комнатку и компьютерную. Ноги не двигались, хотелось развернуться и убежать, но приходилось идти. Если убегут, то будет только хуже. Куда убежишь из бункера.
— Что-то они долго идут, — послышался голос генерала Николаева.
— Так, на Голгофу же идут, — весело ответил Имам.
Когда, наконец, все шкафы с «Ломоносовым» закончились, и замедлять шаг уже не было никакой возможности, пришлось выходить на открытое пространство перед столом. Дети показались из-за шкафов, опустив головы, и разглядывая что-то исключительно интересное на полу, поэтому не видели, что сидящие возле стола взрослые еле-еле сдерживают смех.
Лиза услышала, как кто-то хихикнул. Она подняла голову, худой и рыжий начальник охраны бункера, уже не сдерживаясь, смеялся. Улыбались и все остальные. «Кроме деда», — отметила про себя наблюдательная Лиза.
— Итак, господа и дамы, молодых людей я вам уже представил, — у Имама искрились глаза от сдерживаемого смеха, — думаю, что разбор полётов они заполучат от своего деда. Полагаю, что не всё они сделали верно, где-то засветились. Так, Ахмад?
Дед кивнул.
— Это же настоящие шпионы! — генерал Николаев встал с места, обняв детей подвёл их к столу. — Хотите, я вас возьму на работу шпионами?
— Нет, — Михась, задрав голову, посмотрел на Николаева, — мы по компьютерной части.
Теперь уже смеялись все, даже дед.

ТЯЖЕЛО В УЧЕНИИ…
Россия, г. Москва, территория Крылатского анклава

— Быстрее, Лизка, быстрее, — запыхавшийся Михась обернулся назад, подгоняя сестру.
Они бежали по коридорам, боясь опоздать в компьютерную к деду. Сегодня должна испытываться модель вакуумного шара. Инженеры и техники были на поверхности, на площадке возле эллинга. А дед из компьютерной должен был проверять связь. Он их предупредил, что если они успеют из школы, то тоже смогут наблюдать испытания по видеосвязи. Они очень хотели успеть.
— Быстрее, Лизка, — Михась вновь обернулся к сестре, но как-то оступился и стал падать.
Лиза, державшаяся от него в полушаге, успела схватить его за лямку рюкзака и дернуть назад. Это не предотвратило падения, но замедлило и изменило траекторию. На пол они упали вместе, причём голенастая Лизавета умудрилась при этом отвесить затрещину Михасю.
— Смотреть надо под ноги, а не подгонять!
Из бокового коридора выплыла белая кошка, с презрением глянула на них голубым взглядом, недовольно дёрнула хвостом, обошла и пошла дальше по своим делам.
— Лизка, ты видела? Селебритисса. Генерал Николаев тут, — ничуть не обиделся на затрещину Михась. — Давай поднимайся быстрее, побежали!
— Да, кошек в бункере столько... Куда не плюнь попадёшь в белую кошку!
Лизавета, конечно, преувеличивала, на самом деле их было не очень много. Они редко плодились. Наличие двух котят было праздником. Кошек любили, поэтому никогда не отдавали в другие бункеры, хотя за кошку иные и предлагали даже огнесмесь.
До компьютерной они добрались во время. Испытания ещё не начались. Быстро чмокнув деда в щёку, они уселись рядом с его коляской и стали ждать, изредка от нетерпения толкая друг друга, но свару не затевали, памятуя, что дед может запросто и выставить их вон. Наконец, в компьютерной появился генерал Николаев.
— А ты не верила, — Михась толкнул локтём Лизу.
— Тихо ты, — не осталась она в долгу, ущипнув его за бок.
Взгляда деда было достаточно, чтобы они притихли и стали безучастно смотреть в разные стороны. Но на потолке, полу компьютерной ничего интересного не было. Всё интересное было на столе деда, поэтому они опять подталкивая друг друга локтями, вытянули шеи в сторону монитора, предусмотрительно держа «рты на замках». Михась даже прикрыл его ладошкой.
— Пожалуй, начнём, — сказал генерал Николаев, придвинув к себе микрофон.
Дед защелкал клавишами. На мониторе появилось изображение ГарГара.
— Игорь Игоревич, вы готовы? Как там у вас?
— Готовы.
— Сколько там камер? — спросил генерал у деда. В ангаре четыре и четыре на улице. — Дед опять пощёлкал клавишами. На мониторе появилось четыре окна.
— Ох, ты! — не смог удержать восхищения Михась.
На трёх из картинок с разных ракурсов был виден блестящий металлический шар в диаметре чуть больше метра. Он стоял на металлической подставке. ГарГар вместе с маленьким худым Власовым Антоном Анатольевичем что-то присоединяли к шару, возясь снизу.
— Мы начинаем, — в руках у Власова было небольшое устройство, похожее на большой пульт.
Он стал нажимать какие-то кнопки, было слышно как что-то зажужжало. Некоторое время ничего не происходило. Но все, как на поверхности, так и в бункере, с напряжением следили за шаром, подталкивая его силой взгляда и мысли: взлетай!
— Не хочет..., — разочаровано протянула Лиза.
— Давай, давай, — Михась сжал кулачки так, что побелели костяшки. — Ну, давай же!
Будто послушавшись Михася, шар как-то качнулся, и медленно и неохотно поднялся над стойкой.
— Уррра! — звонкий крик детей слился с таким же криком на поверхности.
Власов накинул на плечи какие-то лямки, вновь понажимал кнопки и стал «выводить» шар из кольца стойки.
— А лямки зачем? — любопытный Михась развернулся к Николаеву.
— А это страховка для шара, чтобы он никуда без Антошк не улетел, — ответил чей-то весёлый голос с поверхности.
Четвёртая камера показала, как распахнулись большущие ворота ангара.
— Главное мы добились того, что он полетел, значит решение принципиально верное. Оболочка не деформируется. — Власов говорил и шёл по ангару, а за ним на тросике, как собака на поводке, летел шар.
Игорь Игоревич придерживал что-то типа корзинки.
— Там находится насос и мотор, — пояснил дед.
Шар и двое гордых людей проследовали через ворота ангара. Все присутствующие в ангаре также вышли за ворота. Дед пощёлкал клавишами, переключаясь на площадку перед ангаром.
— Попробуй его на разных режимах, — послышался голос Игоря Эдуардовича, — необходимо протестировать поднятие и спуск.
Власов вновь стал колдовать над пультом. Шар тут же отреагировал. Опустился почти на землю.
— А теперь наверх. Медленно.
Последнее распоряжение запоздало, так как шар рванул вверх, унося туда же Власова.
— Хватай его!!! — почти прижавшийся носом к монитору, возбужденно закричал Михась.
Будто его слышав, ГарГар навалился на корзинку, которую придерживал. А двое, Лиза узнала Густава с периметра и Володьку Николаева, взмыли за шаром в полуметре над землей, уцепившись за ноги Власова, а шар их всех стремился унести в небо.
— Мда, картинка! — Лиза оглянулась назад. За ними стоял смеющийся Константин Федорович, вошедший так тихо, что никто не обратил на него внимание.
— Снижайся, — гаркнул Николаев в микрофон. — Забыл где у пульта спуск?
Шар послушно пошёл вниз.
— Ну вы, ребята, даёте, — наклонился к микрофону Константин Фёдорович, — хотели самостоятельно и досрочно рвануть на Готланд?! Так хоть нормальную корзину бы привязали, да посадили туда кого потяжелее.
Спустившегося на землю Власова, тут же за лямки страховки ухватили Густав и Володька, и не отпускали даже тогда, когда тот «уложил» шар на площадку перед ангаром, а Игорь Игоревич выключил насос.
— Ну что ты за человек такой, Антон Анатольевич? То пытаешь подорваться на изобретенной мине, но перескочить стену на мопеде!
— Можно сказать, что все свои изобретения испытываю на себе, — ответил Власов.
— А тридцать лет назад, когда тебя чуть не убили, что испытывал? Бронежилет на прочность? — вспомнил Николаев.
— Ну, тогда я совсем мальчишкой был.
— Можно испытания считать завершенными. Шар летает — но в этом никто и не сомневался. Никто не пострадал и не улетел, а вот это неожиданно! — подытожил в микрофон Константин Федорович. — Всем объявляю благодарность и ... Игорь Эдуардович, проведите с этими оболтусами занятие по технике безопасности. А то и правда, улетят с испытаний, а нам они все очень нужны.
Посмеиваясь и перешучиваясь, генерал Николаев и Константин Федорович, к вящему неудовольствию Михася, ушли из компьютерной. Дед занялся какой-то программой на другом мониторе, предоставив Михасю и Лизе возможность самостоятельно следить за дальнейшими действиями и манипуляциями с шаром.

БОЛЬШАЯ СТРОЙКА
Россия, г. Москва, территория Крылатского анклава, 45 дней спустя

Настроение с утра у Гая Соломоновича было паршивым, если выражаться цензурно. Но цензурно выражаться он не мог, поэтому костерил это утро, и этот номер, и это расписание простыми русскими жаргонизмами.
Вчера, когда прибыли в этот проклятый Крылатский анклав, он даже порадовался, доехали без приключений. Порадовался, когда не отобрали оружие у бойцов сопровождения сразу при въезде на территорию анклава. Но потом, очевидно, щедроты Господа Бога закончились.
Их поселили не бункере под ЦКБ, где проживала большая часть анклавовцев, и где по слухам была роскошь и богатство, а в каком-то «вшивеньком» второстепенном бункере на краю анклава в тесноте. Правда, ему и другим членам комиссии Объединённого Генералитета выделили отдельные номера, но что это были за номера! Теснота невозможная! Кровать, тумбочка, торшер. Ни тебе телевизора, ни компьютера. Туалет и душевая совмещённые. Вода подаётся дозировано через распылители. Он специально вчера под незначительным предлогом зашёл к Романову — молодому кремлёвскому генералу, косящему под потомка последнего императора, но, увы! — у него был такой же номер; очевидно, громкая фамилия, положение в Кремлёвском бункере и спесь генерала на руководство бункера не произвели никакого впечатления.
Бойцов сопровождения поселили в трёх и четырёх местных номерах на том же этаже, что и представителей анклавов.
Сразу после выхода из санпропускника им вручили программу инспекционного пребывания в анклаве, где был расписан каждый час на последующие два дня, а также точно указано время отъезда на третий день. На вопрос Гая Соломоновича, почему так регламентировано время, в том числе час отъезда, молодой начальник бункера, имя которого Гай сразу после представления благополучно забыл, прикинувшись дурачком, ответил, что так-де сделано в целях безопасности пребывания представителей генералитета в анклаве, отсалютовал по-военному и удалился восвояси.
— Доброе утро! — прервал его размышления молодой боец, почти мальчишка, стоящий на ответвлении коридора. — Вам сюда, — указал направление рукой, — Приятного аппетита!
«Сам знаю, что сюда!» — недовольно подумал Гай Соломонович, направляясь в столовую. Вчера он уже попытался побродить по этажу. Но, к его великому сожалению, бродить он мог только в строго отведённых местах, молодые вежливые секьюрити неизменно интересовались, что он ищет, не нужна ли помощь, и указывали направление движения. «Черт бы их всех побрал!» — выругался он. Ему было очень любопытно узнать что-либо о жизни анклава, поэтому он вызвался добровольцем в эту экспедицию. Старый генерал Наговицын лично проинструктировал его о том, что целью поездки является не только инспекция строительства дирижабля, но и собирание сведений о жизни анклава. Последнее даже приоритетнее, так как вся отчётность по строительству Крылатским представлялась систематически. А этот хлыщ — Каверин, его адьютант, в дополнение также пытался поучать Гая Соломоновича. Вот уж кого он слушать точно не стал.
— Что желаете? — повар спокойно ждал ответа гостя.
«Не могли сделать нормального ресторана? Самообслуживание у них... А ещё нет отдельного зала для высших лиц,» — с неприязнью подумал Гай Соломонович. Но тут же обратил взор на меню: вчерашний ужин был недурён!
— А что вы порекомендуете?
— Возьмите оладушки из моркови и кабачков, рагу из грибов с мочёными яблоками. Также хорош крем-суп из овощей.
— Давайте всё озвученное. А также чай.
Обильный и вкусный завтрак несколько примирил Гая Соломоновича с пребыванием в Крылатском. Кормили здесь вкусно и бесплатно, хотя и без особых изысков. Печалило то, что в программе пребывания начисто отсутствовало слово банкет, а в меню какое-либо подобие алкоголя. Но Гай Соломонович подсуетился — спиртное привёз с собой, теперь главной задачей было заручить кого-нибудь из руководства анклава или, на худой конец, бункера и напоить. А потом уж он знал, как выведать необходимую информацию. Только вот руководство анклава не торопилось с ним на встречу, а юный начальник этого бункера держался официально и отстранённо.
В дверь ввалились бойцы охраны, весело переговариваясь друг с другом и смеясь. Стали громко обсуждать меню и делать выбор, давая советы друг другу. Шумно расселись за столы.
— Здравствуйте, Гай Соломонович! — Возле его столика стоял с подносом Романов, — можно к вам присоединиться?
Не дожидаясь ответа, он поставил поднос на стол.
— О! Пожалуйста, пожалуйста! Я буду только рад, — запоздало разрешил Гай и немного подвинул свой поднос, освободив на столе место. — Наблюдая за нашими бойцами, — он немного решил поиграть в демократию, показать, что его ничуть не коробит нахождение в одной столовой с ним простых бойцов, — за их шумным вторжением и выбором, я пропустил момент, как вы вошли.
— Как вам спалось, Гай Соломонович?
— Благодарю вас, хорошо. А вам?

Гай Соломонович взглянул в лицо генерала и испугался: лицо было помятым, под глазами набрякли мешки серого цвета, не на шутку обеспокоился:
— Здоровы ли вы, генерал?
Генерал не успел ответить, в дверях появился молодцеватый начальник бункера.
— Здравствуйте, господа! Попрошу минуточку внимания. Через двадцать минут подъем на периметр. Прошу всем, кто идёт на поверхность, быть готовым. Это, в первую очередь, касается представителей Высоких делегаций, — слово «высокий» он выделил голосом, и не было понятно, то ли от искреннего уважения, то ли в насмешку. — Также прошу, быть готовым экипажам: водителям и техникам, если необходимо провести ремонтные работы в ваших танках или работы по профилактике. Я провожу вас на периметр, а там вы поступите в распоряжение наших техников и инженеров. Высокую делегацию по периметру будет сопровождать генерал Николаев Максим Максимович, — имя генерала он произнёс с почитанием.
«Да, с этим точно кашу не сваришь!» — следя за юным начальником, подумал Гай, — «Если он так почитает своего кумира, а генерал для него, несомненно, кумир, то мне ловить тут нечего!»
— Гай Соломонович, — прервал его размышления Романов, — вечером мне понадобится ваша помощь. Я тут начал обрабатывать одного типчика, из руководства, можно сказать, не мелкого, вечером он опять должен прийти. Надеюсь водка у вас есть?
«Так вот какая болезнь с тобой, голубчик, приключилась!» — догадался Гай.
— Есть, генерал, есть. Я вам с превеликим удовольствием окажу услугу, с превеликим.
— Господин генерал, господин учёный! — возле их столика возник юный начальник, — если вы закончили завтрак, разрешите проводить вас до санпропускника. — Сюда, пожалуйста, — он показал на дверь в конце столовой.
Они прошли вслед за ним и оказались в гостиной, где по периметру вдоль стен стояли диваны, кресла и стулья, а также маленькие журнальные столики. На креслах, диванах вольготно расположились остальные члены и представители Объединённого Генералитета, прибывшие накануне в бункер.
— Господа, — обратился ко всем юный начальник, — прошу следовать за мной.
В сопровождении начальника бункера, Гай отметил: «Под конвоем, почётным, правда!» — они пошли по коридорам к санпропускнику. Сзади него одышливо дышал толстый генерал Семёнов, о чём-то тихо разговаривая с Фархатовым Нариманом. Вчера вечером ни генеарала Семёнова, ни Фархатова он не видел, очевидно, они прибыли уже ночью.
— Здравствуйте, господа представители! — их нагнал каперанг, идущий быстрым шагом.
— А каперанг, здравствуйте! — вначале Романов, а потом и Гай Соломонович пожали ему руку. Юный начальник кивнул: виделись.
— Вы каперанг, когда прибыли? — больше из вежливости спросил Гай.
— Знаете, господа, точно сказать не могу, но месяца три назад.
— Что? — Романов даже приостановился.
— Видите ли, господа, я принимаю участие непосредственно в строительстве дирижабля. И обучаю здешнюю молодёжь основам морского дела.
Гай посмотрел на Романова. При этих словах каперанга его брови изумлённо поползли вверх, переспросил:
— Чему вы тут обучаете молодёжь?
— Основам морского дела, — каперанг был спокоен, будто море плескалось за окном, — управлению подводной лодкой, штурманскому делу. Нам, конечно, не хватает действующей модели, но мы создали тут в бункере макет. Приходите вечером, если интересно.
— Премного благодарны, — за Романова ответил Гай, — вечером мы, к величайшему сожалению, заняты. Но, если выдастся минутка, — вспомнил он вдруг инструктаж Наговицына, — то непременно зайдем. Как ваш макет найти?
— А вы позвоните в звоночек возле кровати, явится сопровождающий, — вежливо подсказал юный начальник бункера.
«Черт, как же его зовут?» — в очередной раз напрягся Гай Соломонович, но на ум, кроме как: «как зовут, как зовут — зовутка!» — ничего не приходило. В мучительных воспоминаниях имени юного начальника Гай Соломонович дошёл до санпропускника.
В санпропускнике всем им выдали по «уху» с общей настройкой, показали как его лучше всего прикрепить и пользоваться. Сразу же после выхода из бункера их встретили бойцы охраны бункера, одетые, как и юный начальник, в в чудные костюмы, со шлемофонами и щитками на всё лицо.
— Эта охрана будет сопровождать вас в течение всего периода нахождения на периметре, — услышал Гай Соломонович в «ухе» сухой голос юного безымянного начальника. — Когда выйдем наверх, то членов делегаций встретит генерал Николаев. По всем вопросам обращаться непосредственно к нему. Все остальные могут обращаться к ефрейтору Знаменщикову, — он указал на верзилу метров двух роста, одетого в зеленого цвета баккостюм. — Я, полагаю, что вы увидите его издалека! Он будет возглавлять охрану тех, кто отправится к гаражам для ремонта техники. Вопросы есть?
— А как насчёт обеда? — спросил кто-то из водителей.
— Если к обеду закончите, то пообедаете. Если нет, то всё равно когда вернётесь в бункер, вас покормят. Сегодня в кинозале можете посмотреть фильм «Рюриковичи».
— И это все развлечения?
— Для любителей документального кино в малом зале возможен просмотр фильма о дирижаблях. Для любителей спорта открыт спортзал. В бункере также имеется бильярдная. — голосом заправского гида-зазывалы сообщил безымянный начальник.
— А банкет?
— Господа, если вас не проинструктировали, то сообщаю, употребление алкоголя в анклаве запрещено для всех. Наша молодёжь, — Гаю стало смешно: «Сам-то кто? Молокосос, а не начальник!» — не знает даже такого слова. Спирт у нас употребляется только в технических и медицинских целях.
— Да мы и хотели в медицинских — продезинфицировать всё внутри, чтобы микробы , идрить их, не плодились! — опять подал голос кто-то из техников или водителей.
— Об этом можете забыть! — сурово произнёс юный начальник, — Пойманные могут быть подвергнуты суровому наказанию. Ну, вот, господа, мы уже вышли. Тут вы разбиваетесь на две группы. Здравия желаю, господин генерал! — по-военному отсалютовал он.
Их встречала группа из семи человек, среди которых Гай сразу узнал генерала Николаева, Данаифара и полковника Ивлева. Четверо остальных ему были не знакомы.
— Разрешите представить, господа, генерал Николаев, Абузар Данаифар, полковник Ивлев, Игорь Эдуардович и Игорь Игоревич Никифоровы, Людмила Викторовна Орлова, Власов Антон Анатольевич. Они будут сопровождать вас во время инспекции строительства дирижабля и ответят на все ваши вопросы. А я вынужден с вами раскланяться до вечера.
— Господа, — сразу же в «ухе» зазвучал низкий голос генерала, — прошу за мной.
Они пошли за генералом по дорожке, обсаженной яблонями и вишней. Слева между деревьями блестели стеклами теплицы. Впереди, по бокам и сзади тихо передвигались вооружённые бойцы охраны. «Неужели у них так неспокойно, что даже на территории анклава они передвигаются с охраной?» — Гай Соломонович завертел головой, но окуляры противогаза мешали наблюдению по сторонам. — «Костюмчик-то чудной, но вон как они зыркают во все стороны! Очень удобно! Надо бы посоветовать руководству бункера закупить такие костюмчики!»
— Господа, — прервал его размышления Николаев, — сейчас мы пройдём в складское хранилище, где вы сможете увидеть, как хранятся ресурсы, полученные из ваших анклавов на строительство дирижабля. При необходимости вы можете проверить и просчитать объемы материальных ценностей. На все ваши вопросы ответит Людмила Викторовна. Она — лицо уполномоченное на ведение бухгалтерского учета. Завтра вы сможете проверить письменную документацию.
Внезапно деревья кончились, и они вышли на большой луг, впереди дымила труба, выходящая прямо из-под земли. «Интересно, что у них там?» — Гай завертел головой по сторонам, — «А за трубой помещение, очевидно, кузня.»
Двери были закрыты, но он отчетливо услышал стук молота и мелкий перестук молоточков. Прямо Гай увидел закреплённый за металлические конструкции покачивающийся аэростат. А слева за лугом виднелось здание бывшей ЦКБ.
— Нам сюда.
Генерал Николаев повернул направо, туда где в отдалении стояли несколько ангаров.
Размеры ангаров при их приближении впечатлили. Возле самого маленького их ждал человек, одетый в такой же чудной костюм. Он поколдовал над замками и споро открыл дверь, пригласив всех:
— Заходите, господа.
Ангар изнутри был разделён на несколько секций: лежали листы стали, стальные и железные прутья, арматура; в дальнем конце в ряды стояли канцелярские шкафы со стеклянными дверцами, в которых виднелись какие микросхемы, коробочки и т.д. Гай Соломонович от скуки так зевнул, что у него запотели стекла противогаза. Другие представители Объединенного Генералитета стали задавать вопросы, Людмила Викторовна стала обстоятельно на них отвечать, а он стал бесцельно прогуливаться вдоль рядов металла, стеллажей, делая вид, что заинтересован тем или иным, стараясь держаться поближе к двери, чтобы первым покинуть это скучное место. Зевота стала непрерывной и болезненной от того, что челюсти были стиснуты противогазом. Заболела голова. Когда Ванштейну уже стало казаться, что он прямо тут и умрёт, мука его была закончена. Он первым выскочил за дверь наружу и остолбенел от увиденного: в отдалении за деревьями стояла группа людей, часть которых была одета в такие же баккостюмы, как и все в анклаве, а другая часть была без костюмов. Они что-то мирно обсуждали. Но увидев открывшуюся дверь, сразу завернули за угол, исчезнув из поля зрения. «Господи, да это же зары!» — пронеслось в его голове. Но всё произошло так быстро, что он усомнился, что видел это.
— Господа, прошу вас, пройдите в эллинг.
Второй ангар по размеру превышал предыдущий раза в три. Посередине его на металлической конструкции располагался металлический шар диаметром метра в четыре. Представители Генералитетов сразу ринулись к нему и стали рассматривать со всех сторон.
— Господа, вы можете задавать вопросы нашим учёным-инженерам Игорю Эдуардовичу, Антону Анатольевичу и Игорю Игоревичу.
— Таких шаров будет пять штук, — не дожидаясь вопросов, тут же начал пояснения маленький и щуплый даже в «защите» Антон Анатольевич.
«Надо же, такой хиляк, а учёный-инженер!» — Гай сделал вид, что очень заинтересован какой-то конструкцией на полу под шаром.
— А как он полетит? — осведомился одышливый генерал.
— Мы реализуем проект вакуумного дирижабля. Нам удалось разработать такую конструкцию шара, что создающийся внутри вакуум не сминает поверхность. По сути, внутри этого шара имеется несколько шаров, скреплённых между собой достаточно сложной конструкцией. Поверхность части шаров изготовлена из гофрированной стали, а части из материала, схожего с тем, из которого изготовлены наши комбинезоны и костюмы. Полетит потому, что поднимет его создающийся внутри вакуум.
— А может, лучше было бы сделать обычный дирижабль? — Фархатов из стёкол противогаза строго смотрел на маленького Власова.
— Для обычного дирижабля необходим или водород, что сопряжено с его взрывоопасностью, или гелий, который в настоящее время очень сложно найти. Рассматривалась также возможность постройки теплового дирижабля. Но все эти конструкции плохи тем, что требуют при взлёте и посадке специальных конструкций — эллингов. Вакуумный же дирижабль эллинга не требует, — ответил за маленького Власова верзила Игорь Игоревич. — Прошу вас, господа, отойдите за эту линию. Сейчас я вам продемонстрирую, как работает этот шар.
Он взял пульт и стал нажимать кнопки. Что-то тихо зажужжало. Несколько секунд ничего не происходило, потом шар медленно, как бы неохотно, стал приподниматься и, наконец, повис над удерживающей его ранее конструкцией, натянув тросы.
— Скажите, а можно ли взглянуть на чертежи этого шара? — подал голос Романов.
— Нет, чертежи и конструкция шара является ноу-хау нашего анклава. Это всё засекречено и разглашению не подлежит, — за учёного ответил генерал Николаев.
«Надо бы Наговицыну предложить перекупить этих инженеров!» — сонливость Гая Соломоновича как рукой сняло, он стал прикидывать возможные к тому способы.
— История развития вакуумного дирижабля по способу выкачивания воздуха из оболочки более длинная и была не настолько успешная как теплового. Она началась в 1670 году, когда иезуит Франциско Лана де Терзи описал маленькое судно с мачтой и парусом на ней. Это судно могло бы летать при наличии на нём четырёх медных предварительно вакуумированных выкачиванием воздуха сфер, при этом каждый шар должен быть диаметром 7,5 метров. Но тогда это была только идея, не подкреплённая прочностными расчетами, — вырвал его из раздумий голос Власова. — Только через триста лет вновь началась разработка этого направления дирижаблестроения. Было зарегистрировано несколько патентов как в Лондоне, так и в России. Мы проанализировали все патенты и создали свою конструкцию шара. Эта конструкция позволила нам уменьшить объём шаров более, чем в два раза и увеличить грузоподъёмность.
— Господа, прошу вас пройти далее, — Николаев пошёл к двери в конце ангара. Под стену тянулись рельсы.
Они прошли вслед за ним. В следующем помещении, чуть меньшем по размерам, посередине на рельсах находилась вытянутая конструкция из металлических труб.
— Это остов ладьи, — стал давать пояснения Игорь Эдуардович. — Здесь будет размещено оборудование и экипаж. Отсюда будет управляться дирижабль. Над ладьёй работы только начаты: выбрана наиболее отвечающая потребностям форма и размеры, ну и, собственно сварен каркас. Если есть какие-либо вопросы, то с удовольствием отвечу.
Поскольку вопросов не было, то генерал Николаев пригласил всех вернуться в бункер.
Когда вышли из ангара, Ванштейн обнаружил, что солнце склоняется к закату. День прошёл как-то незаметно. Он с интересом огляделся по сторонам. Вдалеке за елями он увидел мелькнувшую тонкую женскую фигурку с развевающимися пепельными волосами, а рядом бежала большая рыже-белая собака. Девушка мелькнула и исчезла. Гай собрался протереть глаза, но рука наткнулась на стёкла противогаза. «Чёрт!» — чертыхнулся он про себя, — «В этом Крылатском с ума сойдёшь! Что это было? Видение или зарка?» Он вновь посмотрел по сторонам.
— Прошу вас, господин Ванштейн, не отставайте! Мы вас ждем, — ожило «ухо» голосом генерала Николаева.
Гай вновь огляделся по сторонам. Пока он наблюдал за девушкой, вся делегация успела довольно далеко уйти по тропинке по направлению к бункеру. Возле него остались три бойца, которые стояли рядом и, не проявляя никаких эмоций, ждали. Он зашагал по тропинке в сторону поджидавших его.
Пройдя обязательные процедуры по обеззараживанию, они вместе с генералом Николаевым, маленьким Власовым, Гай слышал, что местные его называли просто — Кулибин, бухгалтершей Людмилой Викторовной, оказавшейся молодой кудрявой женщиной, и Игорем Эдуардовичем прошли в столовую. Наличие в столовой генерала Николаева — второго лица в анклаве, ничего не изменило. Он, как все взял поднос и пошёл к раздаче, галантно пропустив впереди себя Людмилу Викторовну и всех членов делегации, о чем-то тихо разговаривая с местным Кулибиным.
Гай потихоньку отошел в сторону, попуская вперёд себя всех, так чтобы оказаться в непосредственной близи к генералу Николаеву, и напряг слух.
— Нет, она очень будет недовольна! Ты же знаешь, Антоша, она всегда недовольна, когда я ночую вне бункера.
— Селебритисса, она такая! — рассмеялся Кулибин. — Так, значит, не останетесь?
— Нет, вынужден вернуться обратно. И не столько из-за нее, сколько из-за неотложных дел. А тебя попрошу остаться здесь, оказать помощь нашим гостям.
«О чём это они? Кто такая Селебритисса? Жена? Не похоже — так о жене не говорят, наверное, о любовнице. Надо будет узнать поподробнее!» — поставил себе задачу Гай Соломонович.
С генералом Николаевым он встречался несколько раз, но совершенно ничего не знал о его личной жизни. Знал только, что у него есть сын, да и только потому, что тот приезжал на встречу в Кремлёвский анклав. А о руководителе анклава, неком Клёне, вообще мало что было известно. Он не терпел публичности, посылая везде вместо себя либо генерала Николаева, либо Данаифара.
— Гай Соломонович, идите к нам, — от столика ему махал Фархатов.
Ванштейн подошёл, поставил поднос на стол.
— Присаживайтесь, — толстый Семёнов ковырял вилкой овощи. — Как вы полагаете, нам показали всё, что требовалось?
— То, что касается строительства — да, но хотелось бы увидеть больше! А не показалось ли вам, господа, что по территории разгуливают зары? — понизил голос Фархатов.
— Я не уверен, но тоже видел несколько человек. И эту девушку с собакой.
— Они оказались умнее нас всех — втихую используют заров как рабочую силу, потому и поживают прекрасно, — Семёнов продолжал ковырять овощи.
Несмотря на тучную фигуру, Семёнов умудрялся всунуть нос во все щели и сделать молниеносные выводы. Гай подозревал, что именно поэтому его засунули в члены делегации.
Дверь столовой открылась и толпой, что-то бурно обсуждая, вошли водители и техники.
— А эта чёрная ведьма наставила на меня арбалет и только глазами из-под хиджаба сверкает...
— А ты чё туда попёрся?
— Так интересно было посмотреть, что там у них. Мне послышалось с той стороны блеяние. Будто козы. Я и пошёл проверить. А она появилась из-за дерева, как привидение, молча наставила на меня арбалет и сверкает глазами, страсть! Я оттуда и припустил! Всё боялся, что эта ведьма мне в спину выстрелит.
— А ты думал, зачем с нами столько охраны ходит. Тут у них, очевидно, неспокойно.
— Вот и я так думаю.
— Так как же они строят дирижабль в такой обстановочке? Зары разгуливают повсюду!
— Слушай, а мутов ты не видел?
Водители, набрав полные подносы еды, ушли в угол. Сколько не напрягал слух Гай Соломонович, но ничего из разговора больше не расслышал.
— Мои выводы подтверждаются! — Семёнов и Фархатов переглянулись, — иначе бы зары не расхаживали по территории.
— Господа хорошие, я не ослышался, она была вооружена арбалетом?!
— Нет, Гай Соломонович, мы тоже слышали это. Надо потом после ужина расспросить этого водителя поподробнее.
Ванштейн увидел, что в дверях Романов подает ему знаки руками.
— Господа, позвольте откланяться, — он церемонно поклонился Фархатову и Семёнову, — приятного вам аппетита.
Отнеся поднос на стойку, он заспешил к генералу.
— Гай Соломонович, я жду вас у себя через полчаса. Тот человек уже пришёл, — Романов развернулся и пошёл по коридору.
Ванштейн с нетерпением выждал полчаса, потом быстро по карманам затарил фляжки с самогоном, и быстрым шагом пресёк коридор. Войдя к Романову в номер, он обомлел. На стуле возле тумбочки сидела горилла.
— Д-добрый в-веч-чер, — от неожиданности Гай Соломонович стал заикаться, умом понимая, что горилле взяться тут не откуда, и не веря глазам.
— Здравствуйте, — поздоровалась горилла фальцетом.
От неожиданности Гай Соломонович опустился на кровать.
— Разрешите представить, — засуетился генерал, — полковник Смирнов. Начальник здешнего рынка, наша надежда.
Гай внимательно вгляделся в лицо «нашей надежды»: крепкая толстая шея, массивные надбровные дуги и подбородок, невероятных размеров брови и черные волосы зачесанные вперёд. «Мда! Правильно Марк Хаимович сам держится и меня убедил держаться Наговицына. Старика хоть и пытаются оттереть от власти, но он бы точно не связывал никаких надежд с таким обезьяном! А впрочем, может, внешность обманчива? Посмотрим, посмотрим!»
— Пётр Васильевич, — Смирнов протягивал ему руку.
— Гай Соломонович, — он заглянул Смирнову в глаза. «Мда, глаза надежду тоже не вселяют! Обезьян!» — уверился окончательно.
— Скажите, Пётр Васильевич, а много у вас в анклаве есть народу, которые держатся такой же позиции, как и вы? — продолжил прерванный разговор Романов, споро выставляя на тумбочку стаканы, и делая Ванштейну знак разливать.
— Думаю, что вполне достаточно, чтобы совершить переворот. Ну, конечно, при вашей поддержке. Если мы начнем снизу, а вы ударите сверху, то вместе мы достигнем желаемого. Клён не удержится.
— А генерал Николаев? — осведомился Романов, передавая стакан с самогоном Смирнову.
— Генерала Николаева можно изолировать. В нашем окружении есть люди, способные это сделать. Потом, он служака, будет служить и другой власти.
— Ну, давайте выпьем за успех предприятия! — предложил Романов.
Стаканы издали противный чмокающий звук. Смирнов хватанул половину стакана, выдохнул в рукав и немигающе уставился на Гая Соломоновича. Гай, собравшийся в этот момент отхлебнуть из своего стакана, закашлялся и отставил стакан.
— Извините, господа, что-то подало в горло, — он вышел в душевую, где ещё его долго мучил приступ кашля. «Вот животное, обезьяна!» — ругался он между приступами, — «так посмотрел! Этот убьет за своё!»
Когда он вернулся в комнату, Романов со Смирновым уже почти прикончив одну фляжку, хлопали друг друга по плечам и рукам и клялись друг другу в вечной любви и дружбе.
— Драгоценнейший Пётр Васильевич,— обратился Гай к Смирнову, — сегодня днём я видел на территории девушку с собакой, а наш водитель — женщину в хиджабе. Вы не знаете, кто это?
— А это, наверное, Инга и Мина, — Смирнов вдруг встряхнулся, моментально протрезвев. — Не знаю, о ком вы спрашиваете.
— Ну вы же сейчас упомянули каких-то Ингу и Мину. Кто это?
— Господин учёный, я, когда пьян, начинаю заговариваться. Я, наверное, задремал, и произнёс это во сне.
Ванштейн посмотрел на Романова, взглядом прося поддержки. Но пьяненький генерал что-то ковырял ножом в тарелке, не обращая на происходящее внимания.
— Вы знаете, милейший, — предпринял он ещё одну попытку, — мне показалось, что у вас по территории анклава разгуливают зары.
— Вы знаете, да, бывает. Забегают, несмотря на линии защиты.
— Мне даже показалось, что кое-кто из бункера с ними вёл мирную беседу.
— Может быть. За всем не уследишь. Ко мне на рынок часто обращаются зары и приносят кое-какие артефакты. Бывает, что контактируем, — прикинулся дурачком Смирнов.
«Мда! А он «не лыком шит»! Может что и получится? Скрывает что-то — ясно, или боится кого-то! Но власти хочет!» — Гай повернулся к Романову:
— Господин генерал, а не выпить ли нам?
-— Наливай,— бесшабашно махнул рукой генерал.
«Завтра, ты дружок, будешь не лучше выглядеть, чем сегодня», — размышлял Ванштейн, наполняя стаканы.
— Ну, за дружбу! — генерал одним махом опрокинул в себя стакан, повалился на кровать и захрапел.
— Чего это он? — удивился Смирнов.
Гай Соломонович, не раз видевший такой фокус генерала, укрыл его, отвернув угол одеяла.
— А пусть поспит! А мы с вами посидим, побеседуем. Пётр Васильевич, а как у вас на рынке устроена торговля? Расскажите, мне очень интересно. Я — учёный, поэтому очень далёк от этого, а очень интересно. Это, наверное, очень опасно каждый день быть на поверхности, среди заров. Да и муты нападают.
— Да, очень опасно, но я привык, — клюнул на лесть Смирнов. — Бывает, целый день не присядешь, ходишь и выявляешь правонарушителей! А потом наказываешь.
— А какие наказания?
— Кому штраф, кому запрет на появление на рынке, а кому и плетей.
— Плетей? — удивился Ванштейн.
— А что вы удивляетесь, мусульман часто наказывают плетями. У нас это принято.
— Так вы, дорогой, придерживаетесь мусульманской религии?
— У меня и мать и бабка были из Ирана. Отец русский, но придерживался ислама.
— Так, почему же собираетесь джихад устроить руководству бункера? Насколько я осведомлён, ваш загадочный руководитель тоже исповедует ислам?!
— Вы все неправильно понимаете, что такое Джихад, — горячо возразил Смирнов. — Внутренний Джихад — это борьба человека с самим собой, укрощение самого себя. Внешний — это вся деятельность, которая наставляет на праведный путь, любое благое дело — помочь старикам по хозяйству, поправить одеяло ребёнку, или как сейчас сделали вы — укрыли спящего. А лучший Джихад — сказать слово правды в лицо несправедливого правителя. Вот я и собираюсь это сделать. Скажу всю правду в лицо Клёну, а потом пусть умирает!
— Не боитесь, что он вас уничтожит?!
— Не успеет. Я не одинок. И против меча есть другой меч.
— А он несправедлив?
— А то! Наложил на нас — чистых — кучу обязанностей и работы, и нянчится с зарами! — проговорился Смирнов, сразу осёкшись и посмотрев на Ванштейна.
Но Гай Соломонович сделал вид, что очень увлечен закуской, решив не замечать оговорки, может о чём-нибудь ещё проговорится. Смирнов успокоился. Стукнул стаканом о стакан Ванштейна.
— Будем! — выпил. — Вы, главное, помогите нам с поверхности.
— Мы-то поможем, — с уверенностью пообещал Гай Соломонович, — но что будем иметь? Чем вы с нами потом рассчитаетесь?
— Вот, жидовская морда, — Смирнов пьяно смотрел ему в глаза, — не боись, рассчитаемся. У нас много чего есть, что вам и не снилось.
Полковник самостоятельно, не дожидаясь Гая, налил себе самогонки и выпил.
— А разве Коран не запрещает вам пить? — не сдержался Ванштейн.
— А к чёрту, Коран! Я — атеист. У нас это не запрещено. Могу исповедовать любую религию!
Он встал, но покачнулся, прокомментировав:
— Да, нарезался!
— Давайте я помогу вам добраться до вашего номера, — услужливо предложил Ванштейн.
— Я сейчас, — Смирнов скрылся в душевой.
Гай Соломонович слышал, как зашумела вода, удивился: «Он что там моется?»
Появившийся через полчаса Смирнов, поразил его вновь. Голова его была мокрой, но он был абсолютно трезв. Если бы не запах изо рта, то нельзя было бы даже предположить, что он пил.
— Рразрешите откланяться, — он направился к двери.
Гай Соломонович прибрал на тумбочке, помыл стаканы, поискал, куда засунуть фляжки, но передумал оставлять такое сокровище у Романова: «Завтра сделает вид, что ничего не знает, и не отдаст!» — Растолкал их вновь по карманам, выключил свет и вышел в коридор, размышляя, не пойти ли куда-нибудь, например, не воспользоваться ли приглашением каперанга. Но выпитый алкоголь требовал немедленно лечь в кровать. «Лягу спать!» – решил он, пересек коридор и открыл свой номер. Но как только он устроился на кровати, сонливость оставила его. Размышляя, он покрутился в постели почти до самого утра. Казалось, только заснул, как зазвенел будильник, призывая вставать.
Ночная бессонница сказалась, Гай Соломонович целый день «клевал» носом, пытаясь вникнуть в дебеты, кредиты, сальдо и бульдо, временами задрёмывая под ровный голос бухгалтера Людмилы Викторовны. Не лучшим образом чувствовали себя и остальные члены делегации Объединенного генералитета. Наконец, мучения были закончены: въедливая бухгалтерша объявила итоговые цифры, и за ними явился юный начальник бункера, объявивший об ожидающих всех ужине и развлечении типа кино.
Поужинав и наплевав на кино и все инструкции Наговицына, Гай Соломонович отправился спать: завтра предстояла дорога обратно, которую он побаивался.

МНОГИЕ ЗНАНИЯ — МНОГИЕ ПЕЧАЛИ
Россия, г. Москва, Поклонная гора
Нариман в сопровождении десятка вооруженных человек шел по территории анклава, направляясь к бывшему пруду, осушенному четверть века назад. Здесь был устроен схрон. Когдато на поверхности возле пруда стоял небольшой флигелек. Немногие знали, что из него вниз ведет лестница, оканчивающаяся металлической массивной дверью. За этой дверью бывали только работники администрации парка Поклонной горы: ранее там находилась служебные помещения. Нариман не знал, каким служебным надобностям могли служить пять великолепно отделанных жилых комнат, но после Заражения они неоднократно использовались для высокопоставленных заражённых их анклава. Вначале в них проживала дочь хозяина бункера, потом его сын, потом брат. Потом была ещё череда таких же. После каждого помещение тщательно чистилось, смывалась кровь, поскольку чаще всего приходилось убирать мутировавшего высокопоставленного отпрыска непосредственно в схроне.
Теперь в схроне жил брат Наримана – Камиль Фархатов, которого сделали звёздным героем и объявили умершим. О том, что герой жив, знали всего три человека. Первое время Камиль глушил алкоголь канистрами, опустился, перестал стричься и бриться. Потом несколько пришёл в себя, стал строить планы и прожекты, видя себя ни много ни мало вождём большой общины заров. Нариман готов был сделать что угодно, лишь бы отправить взрывоопасного героя куда подальше от Соколиной Горы.
Нариман шёл по неширокой тропе между деревьями, прислушиваясь к звукам. Бойцы сопровождения скользили спереди, справа, слева и сзади, в любой момент готовые к бою.
«А ведь здесь не раз и не два решалась судьба Москвы, – подумал вдруг Нариман. – Тут встречали крымских ханов, отсюда они грозили Москве; здесь ожидал, когда откроют ворота Москвы, польский королевич Владислав; ждал и так и не дождался ключей от ворот Москвы Наполеон… Может, и сейчас это место будет поворотным в истории? Камиль чтото придумал, поэтому так настаивал на встрече. Уж в чём в чём, а в интригах он силён. Это не пропьёшь».
За размышлениями Нариман незаметно подошёл к низкому зданию. Бойцы рассредоточились по периметру. В здание с ним вошёл только его личный телохранитель.
– Подождите минуту, – скорее понял, чем услышал Нариман и остановился, наблюдая с верхней площадки лестницы за происходящим.
Телохранитель спустился по ступенькам и постучал: три коротких, два длинных и ещё три коротких удара, о чёмто стал разговаривать с охраной, находящейся в переходе к жилым комнатам. Потом он махнул рукой Нариману: можно спускаться.
Брат лежал на диване, одетый в восточного типа атласный халат. «Откуда он тут? Сейчас такого материала не изготавливают, а старая материя уже вся должна истлеть!» – удивился Нариман, но спросил другое:
– Зачем ты меня звал, Камиль? Знаешь же, что не имею возможности часто приходить…
– Да ты, брательник, вообще бы не бывал, если бы не боялся моего буйства! Хочешь поесть? – Камиль указал на стол, где лежали овощи и куски жареного мяса. – Хотя… чтобы наслаждаться жизнью, как я, тебе надо снять противогаз! Вы все боитесь этого! Когда воевал с мутами, так был нужен! А тут заперли в этой вонючей дыре!
Нариман хотел дотронулся до виска, в который вдруг будто вонзился металлический стержень, но наткнулся рукой на резину противогаза. Попросил:
– Камиль, пожалуйста, давай не будем. И оставь эту лагерную терминологию.
– Ладно, не будем так не будем, – с легкостью согласился Камиль. – Пусть… мне повезло, других пристреливают. Но ты, брат, должен мне помочь! Я не хочу тут сидеть взаперти.
– Хорошо. Что ты предлагаешь?
– Взаимовыгодную операцию. Ты отправляешь танк к общине заров МГУ. Ваши захватывают здание, убивают их вождя и ставят вождём меня. Я стану помогать тебе, а ты мне. В МГУ имеются антенны дальней связи. А кроме того, там установлено оборудование прослушки.
– Откуда ты знаешь?
– Оборудование было смонтировано ещё при строительстве здания. С тех времён поддерживалось в хорошем рабочем состоянии. Да и перед заражением я получил информацию, что оно работает.
– А почему молчал?
– А ты бы вспомнил, когда бы осознал, что всё, кирдык, жизнь кончилась?! Только если бы раньше взяли антенны, то что бы с ними делали? Кто бы за ними присматривал?
– А община заров?
– Да какая там община заров! Их мало, здание большое. Если неожиданно подъехать на танке и напасть, можно перебить защитников, а остальные сами сдадутся.
– Но, насколько мне известно, их контролирует Крылатский. Прилетят на своём шарике и ничего от танка не оставят.
– Да тут главное просчитать время, чтобы перед грозой! В грозу они точняк не полетят. В грозу хана их шарику… – Он икнул и не закончил ругательства. – А классная рифма получилась, да, братуха?
Камиль поморщился и вернул разговор в прежнее русло – обсуждать сомнительные поэтические способности брата ему не хотелось:
– А танк как в грозу пойдёт?
– Нариман, да ты меня не слушаешь совсем! Танк должен уйти перед грозой, а когда гроза начнётся, с общиной уже всё будет кончено. Они будут уже наши вассалы. Вот смотри… – Камиль взял огрызок карандаша и прямо на столе стал рисовать схему.
***

Россия, г. Москва, Главное Здание МГУ

— На земле сырой, да,
Сидели три сферойда,
Ой да,
Ехал конный строй..., — протяжно с надрывом выводил Григорий Евстафеевич, подыгрывая себе на гитаре.
— Ехал конный строй, да,
Видять: три сферойда,
Ой да, ой да
На земле сырой.
Они, Володька, Инга, Александр Лукашенко, его отец сидели в Ротонде у Профессора на первом уровне. Все, кроме Володьки, которому не позволял противогаз, пили чай, приедая его малиной.
— Есаул лихой, да,
С мордой Мейерхольда,
Ой да, ой да!
Говорить: «Постой...»
Говорить: «Постой, да,
Окружай сферойда», —
Ой да,
Есаул лихой...
— Сняли первый слой, да,
С первого сферойда,
Ой да,
А за ним второй...
А за ним второй, да,
Видять гуманойда,
Ой да, ой да
С крупной головой, — вступил в песню приятным баритоном Александр.
— Смотрить конный строй, да,
А у гуманойда,
Ой да, ой да
Хоть лягай, хоть стой...
Хоть лягай, хоть стой, да,
Морда Мейерхольда,
Ой да, ой да
Прям хоть в конный строй.
И так, пока степь не кончится, — Григорий Евстафеевич отложил гитару, подсев к столу, — а налейте-ка мне, Ингочка, тоже чашку чая. Только мне с молочком, я за эти годы так и не отвык от чайка с молочком, как у нас в Забайкалье пили, хоть и чай уже не чай, а травяной сбор, всё равно люблю с молочком.
— А как же вы из Забайкалья оказались в Москве? — спросила Инга.
— Да, очень просто, — Григорий Евстафеевич отхлебнул из чашки, вытер густые тёмно-русые усы. — Я как раз в этот момент с сыном, — он кивнул на Александра, завладевшего гитарой и наигрывавшего что-то медленно задумчивое, — ехал в гости к тёще на Рязанщину. Да и застрял в Москве, когда эта зараза вся началась. Паника началась как раз в тот момент, когда мы с сыном прогуливались по Воробьёвым горам. Я привёз его сюда, показать МГУ, так как всегда мечтал, что сын будет учёным. Он тогда был совсем малышом, пяти лет. Вот я и решил с детских лет приобщить его к образованию, так сказать. Приобщил..., — он хохотнул, вновь отхлебнул из чашки, вновь вытер усы, — ничего сказать не могу, образование сын, действительно, получил. Первые-то годы многие доценты и профессора МГУ были ещё живы. Он и в технике, и в электронике, и в истории разбирается, тут уж Профессор постарался.
— Да, мальчик талантливый, — Профессор поставил чашку на стол. — Налей мне, Ингушка, тоже ещё чайку. Жалко, Владимир, что вы с нами почаёвничать не можете, хороший чаёк из травок душистых.
— Да, не переживайте, Профессор, чай я и дома попью, не затем сюда прилетели.
— Ну, зачем прилетели, всё успешно завершили. А не страшно было вам, душа моя, — Профессор повернулся к Инге, — подниматься на шпиль?
Инга рассмеялась:
— А я высоты не боюсь. С детства всё штурмовала вершины ЦКБ. А вы знаете, Профессор, если смотреть на вашу эмгэушную звезду с площадки шпиля, то она похожа на свернувшегося вверху дракона?
— Нет, душа моя, мне не знал. Я же сам туда никогда и не поднимался. Знаю только, что она была самой большой звездой в Москве, больше, чем рубиновые звёзды Никольской и Спасской башен. А теперь она единственная.
— А летать не боитесь? — Александр перебирал струны гитары, извлекая грустную тягучую мелодию.
— Люблю аэростат. Поднимаешься в небо и чувствуешь себя свободной. Такой простор! Раньше всегда завидовала птицам, потом всем тем, кто жил до катастрофы, и мог летать на самолётах, вертолётах, космических кораблях. Это, наверное, у меня от отца, — Инга запечалилась. — Наверное, он уже никогда не вернётся...
— А скажите, душа моя, почему у вас позывной Штирлиц? — поспешил перевести разговор на другую тему Профессор.
Володька засмеялся:
— А это вопрос не ко мне, ответ там, — он показал рукой на Ингу.
Профессор повернулся к вновь улыбнувшейся Инге.
— Знаете, Профессор, мы с Густавом, когда были детьми, посмотрели фильм «Семнадцать мгновений весны», а Володя нам казался живущим, как Штирлиц, в стане врагов, в бункере. Мы так играли.
Инга раскраснелась, вспоминая, годы детства.
— Вы, знаете, Володя стал выходить на периметр, когда ему едва исполнилось шесть лет. Со взрослыми, правда, с отцом, матерью или Константином Федоровичем. Для него специально подогнали баккостюм. Бункер как раз в тот период времени разрабатывал костюмы на разные возрастные группы, чтобы дети бункера могли выходить на периметр. А нам с Густавом было года по четыре. Он нам казался взрослым и большим. Ещё очень смешил сам костюм. Но мы ему очень сильно завидовали, нам хотелось иметь такие же костюмы. Вот так мы и подружились.
— Да тот костюмчик мне достался от Власова Антона. Его только немного укоротили ремнями, он и сел как влитой. Антон Анатольевич и сейчас может свои костюмы отдавать детям, а в молодости и подавно. Кто видел его со спины, были уверены, что это подросток.
— Это ваш Левша-инженер? — спросил Александр.
— Он! Он только поседел, а так такой же, маленький, худой, веснушки во всё лицо. Маленькая собачка — до старости щенок, короче.
— Зато какой мастер! Всё в руках горит. Он очень много придумал чего для дирижабля.
— А кто полетит определились? — Профессор потянулся за чашкой.
— Да, нет другие анклавы опять затеяли грызню. И это тогда, когда уже почти заканчиваем строительство. Из наших решено, что полечу я, Воронов, Инга, Густав. Это уже точно. Мы уже в теории и на практике на аэростате, провели учения. А Вы же были на Готланде, Профессор? Расскажите. Я, конечно, изучаю ту информацию, которая у нас в «Ломоносове» имеется, но живой рассказ всегда лучше.
— Знаете, душа моя, остров, как остров, ничего особенного в нём не было. Сто двадцать пять километров в длину и пятьдесят в ширину с чуть более пятьюдесятью тысячами жителей. Не торопясь можно было объехать на машине за два дня. Солнце, море, пляжи. Единственный город острова — белоснежный Визбю. Попадаешь будто в тринадцатый век: крепостные стены, узкие улочки, двух- и трёх-этажные средневековые строения, покрытые белой, жёлтой, розовой штукатуркой. Черепичные крыши. И море роз: розы на клумбах, на стенах домов, розами украшены фасады, парки. От этого пьянящий сладкий запах везде. Но таким остров был раньше, а каков он сейчас, не знаю. Хотя, думаю, что нет на нём того за чем вы собираетесь.
— Почему нет? — встрепенулась Инга.
— Потому что чуйка, — за Профессора ответил старший Лукашенко. — Знаешь, дочка, что это такое?
— Знаю, — Инга задумчиво поставила чайник на стол. — У самой чуйка, как у зверя лесного. Вот сейчас сердце прямо не на месте, будто-то что-то случиться должно.
Инга приложила руку к сердцу, а потом к виску, к чему-то прислушиваясь.
— Погоди-ка, сынок, — старший Лукашенко положил руку на плечо сына.
Александр отложил гитару, протянул руку и включил круговую видеокамеру, до этого нацеленную в сторону набережной Москва-реки. Сразу же на мониторе появился танк. Он как раз шёл мимо ботанического сада, приближаясь к зданию МГУ.
— Это анклав Соколиной Горы, — опознал танк Володька, — у этого танка очень характерный фартук — напоминает кабаньи клыки. Что он тут делает?
В этот момент танк ощетинился стволами и стал стрелять, продолжая движение.
— Ах ты, гады! — старший Лукашенко вскочил и схватил шашку, лежащую на стуле.
Все пришли в движение: Инга подхватила арбалет, Володька — автомат, Александр — портупею с пистолетом и шашкой — и бросились к выходу.
— Постойте, — Профессор выдернул из ящика стола связку ключей, потом переключил какие-то тумблера, — теперь пойдёмте.
Они вышли из Ротонды, но Профессор повёл их в сторону, противоположную от лестничного пролёта, по которому все обычно поднимались в Ротонду и спускались с неё вниз. Он подошёл к обычной двери, каких было несколько с этой стороны площадки, подобрав один из ключей на связке, отрыл дверь, за которой оказалась маленькая кабина лифта.
— Так, будем быстрее.
Профессор приложил к кнопке большой палец руки, двери открылись. Лифт с трудом вместил четырех вооруженных мужчин и девушку с арбалетом. Профессор вновь приложил к кнопке большой палец, двери закрылись. Где-то что-то зажужжало и лифт пошёл вниз, набирая скорость. Через несколько минут они были уже внизу, но не в вестибюле главного здания МГУ, а где-то ниже.
— Если будет возможность, выманите их из танка, — оба Лукашенко, сразу как вышли из лифта подались в сторону, — мы попробуем в обход.
Профессор закрыл створки лифта, прикоснувшись к кнопке большим пальцем, потом закрыл на ключ дверь. Профессор повёл их по каким-то переходам. Внезапно одна из боковых дверей открылась и появилась необыкновенной красоты девушка.
— Василиса, выведи в сектор «Ка». Я обратно, буду следить по камере и координировать действия. Стар я уже, воевать не могу. Удачи нам всем!
— Пошли за мной, я выведу вас прямо к месту, — Василиса тряхнула кудрями и побежала вперед.
Они бежали за девушкой по каким-то переходам, поворачивая, то направо, то налево.
— Танк, в десятке метров от «Ка», — в «ухе» раздался голос Профессора, когда они уже выбежали на лестничный пролёт.
— Это сектор «К», — пояснила Василиса.
— Инга, наверх! А я посмотрю, что тут, — Володька осторожно вышел в помещение сектора.
Василиса скользнула следом.
— Васька, ты где шлындришь? Бери быстрее, — черноглавый парнишка сунул ей в руку лук, — носить за тебя должен что ли?
Володька огляделся. Очевидно, это был первый этаж. Окна были заложены мешками с песком. Но там и сям были устроены смотровые щели.
Николаев приник к одной из них. Танк, действительно, был в нескольких десятков метров от здания, ближе подойти ему мешали завалы. Он остановился, но продолжал стрелять, впрочем, практически никому не принося никакого вреда. Стены здания и мешки на окнах не пропускали пули.
— Нам бы их как-то выманить из танка! — прозвучал в «ухе» голос Александра.
— Подожди, я переключусь на частоту Соколиной и узнаю, что им надо.
Было слышно как Профессор защёлкал какими-то тумблерами. Наступило недолгое молчание, потом раздался вновь голос Профессора.
— Дело швах, ребятки, они пришли, чтобы захватить антенны и поработить нашу общину. Надеются захватить сектор, — в голосе Профессора послышался смешок, — а потом пробиться к центральному сектору, техническим этажам и звезде. Но они не знают, что «Ка» не соединяется внутри с главным зданием.
— Быстрее разбираем! — в холл вбежал старший Лукашенко.
За ним двое молодых парней втащили ящик. Лукашенко откинул крышку и стал раздавать оружие. Часть общинников, в основном женщины, вооружившись, побежала на верхние этажи. Мужчины распределились на первом этаже, готовясь в случае вылазки, отражать атаку. Очевидно, в танке поняли тщетность стрельбы, наступила тишина.
— Они готовятся к атаке, — прозвучал голос Профессора.
Володька глянул в смотровую щель. Стволы не исчезли, но в танке чувствовалось какое-то движение. Потом двери танка стали открываться.
— Отрываем огонь только, когда покинут танк и будут на полпути к двери, — отдал команду Лукашенко. — Инга, выцеливай командира. Все будьте готовы к атаке.
Люди в ОЗК и противогазах, высыпав, из танка сразу рассредоточились полукольцом и, прикрываясь за грудами камней, побежали к входной двери в здание. Практически сразу раздался воющий звук, слышный даже в здании, и Володька взглянул в смотровую щель: завалы камней мешали обзору.
— Молодец девочка! — похвалил Профессор, — арбалетная стрела нашла свою первую жертву. Будьте осторожны, сейчас они очухаются.
И действительно, ошарашенные бойцы сначала не поняли, что произошло, а потом открыли бешеный огонь по верхним этажам.
— Как отстреляются и побегут, тогда стреляем! — отдал приказ Лукашенко.
Общинники дождались, когда нападающие побежали к зданию.
— Огонь! — крик Лукашенко потонул в грохоте оружия.
Залп для нападающих был неожиданностью. Они остановились и залегли. Тут же вновь раздался воющий звук, его перекрыл второй, третий и четвёртый. Инга разила врагов беспощадно и быстро. Она давно придумала и использовала воющие стрелы. Муты боялись громких звуков, поэтому её оружие сеяло не только смерть, но и панику в их рядах. Володя услышал крики, поняв, что арбалетные стрелы метко разят нападавших.
— Ваши стрелы, девочка моя, на захватчиков оказали неизгладимое впечатление,. Они запаниковали. Собрались отступать. Решили, что жизнь дороже.
По всему было видно, что атака захлебнулась. Нападавшие не ожидавшие, что их встретят огнестрельным и арбалетным огнём, побежали к танку.
— Всем внимание, прекратить огонь! — Раздалась команда Лукашенко.
И тут же раздался крик:
— Ииииииех!
Володька наблюдал, как сзади нападавших вдруг появился младший Лукашенко с тремя крепкими «студентами», одетыми в черные комбинезоны. Они с ходу врубились в ряды отступающих, махая шашками. В этот момент дверь танка открылась и оттуда высыпало ещё с десяток бойцов, окружая Александра и его троих товарищей.
— Да, как же их много! — голос Профессора выдавал волнение. — Александра окружают. Двое ранены.
— Открывайте быстрее двери! — Володька и Лукашенко подскочили к двери, возле которой возились четверо молодых «студентов», разбаррикадируя вход. Как только путь был свободен, группа защитников под предводительством Лукашенко-старшего выскочили из здания и бросились на помощь Александру.
— Штирлиц ГарГару. Мы на подлёте. Держитесь.
— Вперёд! Урааа! — кричал Лукашенко, врубаясь в окружающих Александра. Его шашка наносила удары направо и налево, где-то разрубая снаряжение, где-то убивая наповал.
Володька чуть отстал от остальных, стреляя одиночными. «Ещё попаду в своих. Как же автомат в этой мясорубке бесполезен!» — он повернулся и увидел, что танк разворачивается, собираясь стрелять по «студентам» и Лукашенко. Вскинул автомат и, целясь в смотровые щели танка, нажал на спусковой крючок.
— Штирлиц, сзади, — голос Инги дрожал.
Володя не успел среагировать, кто-то сзади прыгнул ему на спину. Он резко подался вперед, приседая. Человек в ОЗК и противогазе перелетел через него и ударился о землю. Но тут же подскочил и вновь бросился на него. Руки действовали автоматически. Прыжок был остановлен автоматной очередью.
— Шарик! — радостно закричала Инга.
Двое стрелков, стоя в открытых дверях, целились в аэростат. Аэростат пронесся над танком, выплюнув на него горючую смесь. Оба стрелка вспыхнули, как свечки, и ввалились внутрь танка. Из танка тут же стали выскакивать бойцы. Аэростат развернулся, из люка свесилась чёрная фигура и полетели арбалетные стрелы.
Володька увидел, что трое бойцов, прячась за камнями, пытаются скрыться. Он прицелился и выстрелил. Один из бойцов упал. Высокий, продолжая бежать, обернулся и выстрелил. Какая-то сила толкнула Володьку, он не удержался на ногах и упал.
— Штирлицццц! Володяяяяя! — в «ухе» бился голос Инги. Он открыл глаза. Над ним низко плыли, неизвестно откуда взявшиеся грозовые тучи.
— Штирлиц! Рядом! — голос Инги вновь ввинтился в «ухо». Володя повернулся на живот и вовремя. Метрах в двух от него были враг: тот высокий в новом ОЗК. Автомат зачастил, выплёвывал пули. Высокий рухнул, пробитый пулями.
Володя поднялся и подбежал к высокому. На поясе голосом Фархатова-старшего рация требовала Первого. Этот голос он узнал, несмотря на треск и помехи.
— Первый слушает, — Володя старался говорить тихо, рассчитывая, что «павший герой» его не узнает.
— Что там, у тебя происходит? Сколько тебе раз, долдон, говорить, что рацию не выключать? Что ты там про аэростат тылдычил? Он не полетит, не видишь, что тучи идут, ливень сейчас начнётся? Ты антенны взял? — Фархатов захлёбывался в истеричном крике.
Со стороны Москва-реки донёсся рокот голосов. Володька сунул рацию в карман, и тут только сообразил, что ему казалось таким необычным: чуть сбоку справа на лицевом щитке зияла маленькая круглая дырочка. А по щеке на шею сочилась кровь. По плечам ударил ливень. Николаев вздохнул и снял гермошлем, подставив лицо каплям дождя. Он не чувствовал никакого сожаления, вдыхая напоенный травами воздух.
— Володя, ты чего сделал? — он повернулся. На площадке перед сектором стояла в мокром комбезе Инга. По её лицу текли то ли слёзы, то ли струи дождя. Он молча протянул ей гермошлем. Она провела пальцем вокруг дырочки на лицевом щитке. Шагнула к нему, уткнулась лицом в грудь и зарыдала.
— Ну, ну, успокойся. Значит это судьба. Данаифар говорит, что не заразившись, нельзя излечиться, — он гладил ей мокрые волосы и плечи. Но она всё рыдала.
— Ты, где, долдон, — вдруг ожила в кармане рация.
Инга отпрянула:
— Что это?
— Это я забрал у того, который прострелил мне щиток. А на связи почивший звёздный герой Фархатов.
Володька достал рацию из кармана, нажал на клавишу приёма и тихо сказал:

— Я, Первый, отбиваем атаку мутов. Выйду на связь позже, — нажал на отбой и вновь спрятал рацию в карман разгрузки.
— Ой, Володя, смотри, — Инка провела рукой по его бронежилету, — тут застряло три пули.
Ливень прекратился также неожиданно, как начался. В разрыв туч ударило солнце, осветив весь окружающий пейзаж каким-то нереальным светом, и перебросив через здание университета многоцветную радугу. Капли на ресницах и волосах Инги засверкали, как самоцветы. Она, наконец-то, улыбнулась, достала из кармана мокрого комбеза мокрый платок:
— У тебя на щеке глубокая царапина, — и осторожно и аккуратно промокнула кровь. — Пойдём, надо обработать рану и заклеить.
Обнявшись, словно боясь, что другой может исчезнуть, они пошли к зданию. Войдя в холл, они увидели раскрасневшуюся Василису. Она бросилась к Инге.
— Ингуша, а я тоже попала. Я его убила! Ой, что это? — она испугано прижала ладошку ко рту. — Заразились? И так же теперь?
— Не переживай, Василиса, жизнь у меня на этом не кончилась. Прорвёмся! Женюсь, наконец-то, от притянул Ингу к себе. Ты выйдешь за меня замуж?
Инга вдруг покраснела до корней волос. Молчала и смотрела в глаза Володьке.
— Ты делаешь мне официальное предложение руки и сердца?
— Да. Я официально прошу и твоей руки и твоего сердца.
Инга рассмеялась:
— Тогда я согласна.
— Ой, как здорово! — запрыгала от переполнявших её чувств Василиса. — Ура! То есть, горько! Ну чего вы не целуетесь, я видела в фильмах у Профессора, что надо целоваться. Хотя у нас и не положено... — она надула губки. — Все такие скучные! Ой, а меня Профессор послал за вами. Пойдёмте быстрее.
Она схватила Ингу за руку и потянула её к выходу на лестницу.

Профессор ждал их в Шайбе. Он внимательно посмотрел на Володьку.
— Знаете, душа моя, только четыре вещи невозможно вернуть: Камень, если он брошен...Слово, если оно сказано...Случай, если он упущен и Время, которое вышло... Я не думаю, что вы упустили Случай, либо вышло Время. Я полагаю, что у вас, душа моя, всё ещё впереди. Я открою вам секрет, я очень стар, мне за девяносто лет, я заражён уже тридцать пять лет, но я живу. Более того, я забыл о своих болячках, которые преследовали меня, поражая одна за другой. Верьте, что жизнь только начинается, и так же защищайте слабых или оказавшихся в опасности! Я горжусь вами, душа моя, и всегда окажу вам помощь и содействие.
Профессор обнял Володьку.
— Профессор, Володе надо обработать рану на щеке, — вмешалась прибежавшая с аптечкой Василиса.
— Полагаю, что уже не надо, — Профессор показал Василисе на почти затянувшуюся царапину. — И это укрепляет меня во мнении, что у вас всё ещё впереди.
Василиса смотрела на щеку Володьки широко распахнутыми глазами, прижав ладонь ко рту.
— Ну, что ты, маленькая, — Профессор погладил её по руке. — Бывает так в этом мире, что раны заживают быстро. Бывает...
В этот момент в вестибюле раздался топот, в Шайбу вбежал Густав, а следом за ним ГарГар.
— Володя! — закричали они одновременно.
— Что случилось? — вскинулся Профессор.
Оба оторопело посмотрели на него.
— Мутанты опять пошли в наступление? Непорядки с Шариком? Или Мина мутировала? — Профессор строго смотрел на них.
— Да, нет всё нормально. Ничего такого нет, — Густав смущённо посмотрел на Профессора. — Мы только переживаем за Володьку.
— А переживать тут не надо. Он жив, здоров. Вот даже единственная царапина на щеке уже затянулась.
Вид у Густава и ГарГара был такой обескураженный, что Володька улыбнулся, подошел к ним и обнял:
— Действительно, друзья мои, я жив и здоров. Даже женюсь. Инга уже дала согласие. Не переживайте так.
Инга вновь залилась краской, не в силах сдержать блеск глаз и счастливую улыбку.
В холл стремительно вошла вся закутанная в чёрное Мина. Она подошла к Володьке, крепко обняла его и произнесла только три слова:
— Добро пожаловать в семью!
Потом она повернулась к Профессору, протягивая ему листок:
— Это вам.
Профессор развернул листок, мельком глянул в него, сложил его вновь и положил в карман на груди. Володька, находящийся рядом с Профессором успел заметить размашистую подпись Константина Федоровича.
— Ящики мы выгрузили, Профессор. Распорядитесь, чтобы Лукашенко сразу занялся ими. А нам пора, там опять собирается гроза.
Профессор кивнул Василисе, чем вызвал её неудовольствие, так как означал: «Кругом марш. Лукашенко ко мне.»
— Ничего, девочка, — Мина, притянув её к себе, распушила её волосы. — Мы ещё не раз прилетим, не переживай. Беги, — подтолкнула к двери.
Профессор пожал всем руки, и тяжело опираясь на палку, пошёл в сторону лестничного пролёта. Володька теперь знал, что лестница, а потом коридор выведут Профессора в тот маленький лифт, который так долго был секретом для всех.

Поднявшись в кабинет Ротонты, Профессор достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. Сел за письменный стол. Не торопясь развернул: перед глазами был хорошо знакомый твёрдый и решительный почерк: «Андрей Владимирович! Мы с вами уже давно немолодые люди, наше время истекает, я чувствую, что скоро мне предстоит уйти… Знаю, что с большой вероятностью на вашу общину будет совершено сегодня нападение, простите, но я не имел возможности предупредить об этом ранее. Если вы читаете эти строки, значит, нам удалось его отбить и я не зря послал к вам Мину. Ну, теперь вас долго не побеспокоят, проверьте ящики, которые мы привезли, в них мой прощальный подарок. Как полетит на Готланд наш большой дирижабль, поставьте на трансляцию эту запись — слово Правды должно прозвучать. За сим прощаюсь с вами, когда-нибудь мы снова встретимся, но не здесь. Ваш Друг.»
Письмо завершалось размашистой подписью Васина и оттиском его личной печати. Профессор посмотрел бумагу на свет, так и есть. Он сорвал печать, под ней была запаяна в крохотный пластиковый мешочек такая же крохотная карта памяти. Профессор извлёк её, вставил в приёмный разъём компьютера и поставил файл на копирование, наблюдая за тем, как пламя свечи пожирает тонкую бумагу. Немного поразмышлял о том, ждать ли ему эти девять дней или прослушать послание сейчас. Не пришёл ни к какому определённому выводу, и, выключив компьютер, пошёл заваривать чай и думать.
Попивая душистый травяной сбор Профессор решил, что прямого запрета прослушать запись ему сейчас письмо не содержит. Поднялся и пошёл к компьютеру, но услышал зуммер домофона и увидел улыбающееся лицо Лукашенко старшего.
— Профессор, мы теперь богачи! — закричал он порога. — Там в ящиках огнестрельное оружие. Всё новенькое!
Профессор в изумлении поднял бровь:
— Как новенькое?
— Не использованные, старого образца, ещё все в смазке. И патроны. Винтовки, калаши, и два пулемёта. Наши два — и мы как раз закроем весь периметр. И ещё медикаменты. Александр их сейчас разбирает.
— А в коробке что? — Профессор указал на пластиковый контейнер в руках Лукашенко.
— Не знаю. Это вам. Тут надпись.
— Открой.
Лукашенко поставил контейнер на столик возле письменного стола, сорвал печати и открыл контейнер. Сверху лежал серого цвета тонкий пуховый свитер.
— Вот, Профессор, как раз, что вам необходимо, — он вытащил его, встряхнул и положил на стол рядом с контейнером.
За свитером на стол легли носки тоже из серого пуха, пара вязанных шерстяных тапочек. Напоследок были извлечены мягкие кожаные сапоги. Лукашенко достал их:
— Размер ваш. Тут что-то есть.
Он сунул руку в голенище и достал маленькую кобуру, быстро открыл и не удержался:
— Ну, ни фига себе!
В кобуре лежал маленький пистолет инструктированный перламутром и черненным серебром.
— ПСМ — пистолет самозарядный малогабаритный, — тут же расшифровал аббревиатуру.
— Почему ты так думаешь?
— Его невозможно спутать ни с каким другим пистолетом, видите, компоновка его выгодно отличается от других пистолетов такого же назначения. А этот ещё из эксклюзивной подарочной серии. Он всегда являлся личным оружием нападения и защиты, предназначенный для поражения противника на коротких дистанциях до пятидесяти метров.
Налюбовавшись, он передал пистолет Профессору, сунул руку в другое голенище.
— А тут патроны. Ай, да, сапожки! Патроны 5,45 миллиметров также есть и в тех ящиках, что с оружием. А я-то всё гадал, для чего они?!
Лукашенко перевернул сапоги и потряс.
— Нет, на этом чудеса закончились. Больше ничего нет.
На стене ожил динамик:
— Отец, ты можешь спуститься вниз?
Лукашенко посмотрел на Профессора.
— Идите, идите, душа моя. Проследите, чтобы пулемёты установили уже сегодня. Но так, чтобы были в недоступности от вдруг мутировавших.
— Ну, это, ясно море!
Лукашенко направился к лестнице. Профессор проследил, чтобы электроника заперла дверь, проверил уровни разрядов в аккумуляторах солнечных батарей, и включил компьютер.

Аэростат подлетал к анклаву, когда вечерело. Опять распогодилось и необычное для Москвы кроваво-красное солнце садилось за горизонт на западе, расцвечивая редкие облака в розовые тона. Володька вёл «шарик» и наслаждался воздухом и свободой. Он ещё перед взлётом снял баккостюм, оставшись в простом комбезе и бронежилете, который всё же одел по настоянию Мины, хотя считал, что уж в воздухе на высоте тысячи метров ему ничего не грозит. Настроение у его экипажа было разным. Густав и Мина были спокойны, будто ничего не произошло. Инга лучилась счастьем. ГарГар иногда горестно вздыхал. А Танька до сих пор время от времени хлюпала носом и пыталась вытереть слёзы, натыкаясь при этом на щиток гермошлема. Всем на борту было понятно, что она хоронила надежды, поэтому все из деликатности делали вид, что не видят её переживаний. Игорь, чтобы как-то поднять её настроение, нахваливал за её действия и дежурство на шаре, когда они все, узнав про ранение командира, рванули в здание МГУ, хотя и подозревал, что все её действия выразились в том, что она судорожно рыдала у люка, не имея возможности вытереть слёзы и сопли. За то, что оставили «шарик» на неопытную Таньку он им уже «вломил», поэтому и похвалы Игоря звучали в большей степени как оправдание.
Как повелось издавна, до посадки они совершили круг вокруг анклава на предмет разведки расположения мутов. Сегодня всё было спокойно. Мина разочаровано вздохнула, она всегда так вздыхала, когда ей не довелось пострелять и пометать горючую смесь против мутов. Не в пример другим женщинам, она любила охоту и любила воевать, защищая свой анклав.
Первым, кто их встретил радостным лаем и бешеными прыжками была сенбернар Ямка. Пока аэростат снижался, она бегала по кругу поляны, каждый раз сжимая круг, выгадывая то место, куда он должен приземлиться.
— Ямка, Ямочка! — Инга высунулась из окна и помахала ей рукой.
Остановившаяся было собака, вновь радостно рванула по кругу, лаем сообщая всем в округе, что вернулась её любимая хозяйка.
Володька сверху наблюдал, как она радостно бросилась к Густаву, первому спустившемуся на землю, чуть не повалив его, облизывая лицо, руки. Потом, очевидно решив, что дань отдана, села, задрала морду к аэростату и стала принюхиваться. Между тем аэростат был закреплен. Таня, за ней ГарГар и Инга стали спускаться вниз. Ямка как всегда демонстративно игнорировала Танюшку, приветственно боднула головой Игоря, и вновь бешено заскакала, пытаясь облизать хозяйке лицо.
— Фу, Ямка, — прикрикнула на нее Инга, но тут же наклонилась, обняла собаку за шею, погладила по голове:
— Собаченька, моя! — чем вызвала у нее ещё больший шквал радости и веселья.
Крайним, проследив, что аэростат полностью разгружен и закреплён, спускался Володька. Ямка, до этого время от времени нюхавшая воздух, уставилась на него не мигающими желтыми глазами, как бы предупреждаю, что постоит за хозяйку, и втягивала воздух.
— Ты, что, дурашка? — Володька протянул к ней руку, — это же я.
Голос Ямке был очень знаком, но вот запах совсем другой, поэтому она принюхивалась, осторожничая. Потом всё же решилась, сделала шаг, другой навстречу этому такому знакомому голосу, ткнулась носом в раскрытую ладонь.
— Ямочка, теперь тебе придется привыкать к Володе заново, — Инга потрепала собаку между ушей. Она успокоилась, очевидно, решив, что подумает об этом потом.
Впервые после посадки и сопровождения «шарика» в ангар Володька не пошёл в бункер. Где-то кольнула мысль, что больше в бункер он НИКОГДА не попадёт, не поест супа, приготовленного матерью, не обнимет отца, теперь вся его жизнь будет сосредоточена на периметре. «Стоп», — приказал себе Николаев, — «захочу супа, мама сварит и отправит на периметр, захочу обнять маму и отца, они могут подняться наверх. Необходимые мне вещи принесут. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ!»
Знакомой дорогой, бывал не раз и не два, вчетвером они пошли к коттеджу Мины, Густава и Инги, распрощавшись с Игорем и грустной Танькой. В гостиной их ждал ужин и Аиша. Увидев Володьку, она никак не показала волнения или изумления, никак не выразила своего отношения к его изменившемуся статусу, споро постав на стол ещё один прибор.
С удовольствием постояв под душем, здесь воду не экономили как в бункере, Володя переоделся в одежду, которую принёс ему Густав из своего гардероба, и вышел в гостиную.
В гостиной на диване рядышком уже сидели его родители, чуть в стороне Клён о чём-то тихо беседовал с Аишой. Мама сразу бросилась к Володьке и обняла его. Он наклонился, пытаясь через лицевой щиток заглянуть ей в глаза. Её глаза были сухи, но лихорадочно блестели. Володька знал этот блеск, он появлялся только в тех редких случаях, когда Ольга испытывала сильные душевные муки, но зажимала их в себе, не позволяя выплеснуться наружу. Подошёл отец, обнял их обоих, похлопывая по плечам. Лицо отца было печально.
— Предлагаю всем сесть и обсудить ситуацию, — голос Константина Федоровича был сух и деловит.
Володька обняв мама повел её к дивану.
— Не дайте таких похоронных лиц. Послушайте, что я вам скажу. Володя, покажи мне своё лицо, — Васин пересёк комнату и приподнял голову Володьки за подбородок, рассматривая со всех сторон. — Всё так, как я и предполагал, мертвая вода оказала своё действие.
— Какая мёртвая вода? — встрепенулась Ольга.
— Володя после заражения попал под дождь. Поскольку атмосфера заражена, то и дождь тоже. Раньше такую воду называли мертвой. Она оказывала на организм заживающее и укрепляющее воздействие. Прошу всех сесть, разговор будет долгим.
Он подождал, когда все расселись.
— Рассказать я хочу вам вот что... — Константин Федорович обвёл всех взглядом, будто проверяя их внимательность. Ямка поворочалась в углу, вдохнула, положила большую голову на лапы и тоже приготовилась внимательно слушать. — Вильман создавал свой вирус не против какой-то определённой народности или группы населения, а для выявления, как он называл «чистых», т.е. тех, чей организм вирус, проникнув в него, посчитает своим. Этим людям вирус не причиняет никакого вреда, хотя этот человек и является его носителем. Он даже усиливает иммунитет, что способствует укреплению организма. Таких очень мало. Но нам повезло — в нашем анклаве таких шесть человек. Полагаю, что «чистыми» являются Мина, Густав, Инга, а также вы, — он повернулся к семье Николаевых, — все. Полагаю, что таким является и Профессор в МГУ. Могу предположить, но не уверен, что и Лукашенко, отец и сын.
— То есть, если я сейчас сниму гермошлем, то я заражусь, но не мутирую? — Ольга требовательно смотрела на Клёна.
— Могу предположить, что это так. Понимаешь, Оленька, я не могу это утверждать со сто процентной уверенностью. Даже, если мы сделаем анализы крови, лимфы, и прочее, то их показатели ничего не будут значить. Вы все знаете, что наша лаборатория давно исследует эту проблему. Были одинаковые показатели, например, у Густава и некоторых молодых людей, но те мутировали, а Густав — нет. Я думаю, что тут кроме генетики имеет значение и образ жизни, и образ мысли.
— То есть вы хотите сказать, что «чистый» с «грязными» мыслями мутирует? — уточнил Николаев.
— Подозреваю, что да.
— А Кондор? — Мина подалась вперёд.
— Думаю, что, если он не умер в бою, то жив до настоящего времени. Посмотрите на Профессора: до катастрофы он через день лежал ни диализе, перенёс инфаркт, инсульт, а сейчас здоров в меру своего возраста, а ведь ему под сто.
— Почему же вы никогда не рассказывали нам об этом? — Инга требовательно смотрела на Клёна.
— Я пытался вас уберечь. Большие знания — большие печали!
Инга топнула гневливо ногой:
— Я каждую ночь приковываю себя наручником к кровати, потом хожу с синяками на руках, это так вы хотели меня уберечь?
—Ну я, во-первых, не был уверен в своём предположении. Всё должно было быть подтверждено экспериментально. А, во-вторых, чтобы бы ты стала делать с этим знанием? Или Густав? Могу только предположить, что стали бы более безрассудными, уверовав в свою избранность.
— Почему же умерли мои дети? — спросил Густав.
— Потому, что твоя жена не была иммунной. Вирус с момента его создания трансформировался, она была заражённой, поэтому не умерла сразу, а иммунной системе детей твой иммунитет от вируса не передаётся. Если найдётся девушка, иммунная к штамму Вильмана, так называемая «иммунная», то ваши дети будут иммунными. А вы сможете прожить долго и счастливо.
— А наши дети? — Инга подошла к Володьке.
— Могу только сделать предположение, что они будут иммунными. Когда оба супруга иммунных, то детям ничего не угрожает.
Он повернулся к Ольге.
— Я знаю, Оленька, о чём вы сейчас думаете. Но есть такая японская поговорка, я вам дам её вольный перевод: «С бедой или с радостью надо переспать три ночи, а только потом принимать решение».
Они проговорили ещё очень долго. Подробно обсудили предстоящий полёт на Готланд, разработали несколько вариантов развития событий. Мать, отец и Клён ушли, уже когда ночь была на излёте.

СБОРЫ БЫЛИ НЕДОЛГИ, ОБЪЯТЬЯ — КРЕПКИ, ПРОВОДЫ — НЕПРОДОЛЖИТЕЛЬНЫ
Один год спустя, ноябрь, Россия, Москва, территория Крылатского анклава

— Густав, ты где? — дверь немного приоткрылась, в образовавшуюся щель вначале просунулась голова Ямки, а потом и голова Инги. — Ну у тебя и кавардак!
Ямка вошла в комнату, выказывая расположения хвостом, ткнулась мордой в щёку лежащего на полу Густава. Потом передними лапами наступила ему на спину, привлекая внимание к своей особе.
— Ямка, имей совесть, — Густав вывернулся из-под лап собаки, сел.
Ямка вновь ткнула его носом.
— Хорошая, хорошая, — Густав потрепал её по шее.
Собака, удовлетворившись приёмом, прыгнула на диван.
— Ямка, у меня же там бумаги! — возмутился Густав.
Но было уже поздно: Ямка со вкусом растянулась на диване, свесил голову вниз и прикрыв глаза, не принимая никаких претензий.
— Убирать надо! — за Ямку ответила сестра, — вечно у тебя беспорядок!
— Гений господствует над хаосом, только дурак нуждается в порядке!
Инга подняла с полу думку и бросила её в Густава.
—Заметь, это не я сказал, а Эйнштейн! Ещё в прошлом веке! Бей его подушкой, а не меня, — Густав рассмеялся, высунул язык, изображая известную фотографию учёного.
— Очень похоже! — парировала Инга, усаживаясь в кресло.
— Э! Я смотрю, вы надолго ко мне! — удивился Густав.
— Надо поговорить, брат, — лицо Инги затуманилось.
Густав уже догадался, о чём пойдёт речь. Инга уже не раз и не два приступала к нему с просьбой поговорить с Имамом насчет включения её в состав экспедиции на Готланд. Мать была против, поэтому последнюю неделю в доме стоял тарарам, каждая пыталась доказать другой свою правоту.
— Ты понимаешь, Густав, я не могу потерять Володьку после того, как мы поженились. Я не могу, как мать отца, потом ждать его и ждать. Если уж суждено умереть, но лучше вместе. Может, ты поговоришь с матерью?
Густав вспомнил тот вечер, когда мать не позволяла Инге без благословения Кондора выходить замуж за Володьку, мотивируя это тем, что только отец может дать ей разрешение выйти замуж за иноверца, ссылаясь на Коран, и сыпя оттуда цитатами. Точку во всём этом деле поставил Имам, дав разрешение. Теперь, когда как послушная мусульманская жена, Инга хотела следовать за мужем, мать опять воспротивилась.
— Мама просто-напросто боится потерять нас обоих, — Густав хотел как-то оправдать решение матери.
— Так, давай ты оставайся здесь, а я полечу с мужем, — предложила Инга, тряхнув пепельными косами, уложенными в замысловатую причёску на голове. Ни хиджаб, но мусульманские одеяния она не признавала, в своё время отстояв свою независимость, несмотря на ругань матери.
— А может попросить Аишу, она на мать имеет большее влияние! — предложил Густав.
— Точно!
Инга сорвалась с кресла и побежала к двери. Ямка, явно не торопясь, стекла с дивана, свалив в кучу все бумаги, но возле двери оказалась быстрее хозяйки. С лестницы донесся мерный топот лап и шлёпанье босых ног. Как все в этой семье, Инга не только быстро принимала решения, но и немедленно приводила их в исполнение.
Густав поднялся, глянул на часы. «Пора!» — он быстро собрался, поддев под комбинезон теплое белье, застегнул застёжки бронежилета, и прихватив меховые рукавицы, насвистывая стал спускаться вниз. По дороге заглянул в комнату сестры, но друга, а теперь и родственника там не увидел. Володька стоял на пороге гостиной.
— Константин Федорович дал добро, — услышал он конец фразы. — Я, полагаю, Мина, что вопрос решен, как бы вы не противились этому! Я тоже оставляю здесь родителей. Но мы летим не просто так, а за спасением для всех, для всех, кто этого заслуживает.
Мать стояла возле окна, безвольно опустив руки. Густав поразился, он никогда не видел, чтобы она была такой потерянной.
— Прошу вас, Мина, не переживайте так, я сумею защитить Ингу. Да и Густав будет рядом.
Володька быстро подошёл к Мине и обнял её за плечи. Она склонила голову ему на грудь и плечи её стали сотрясаться в рыданиях. Густав прежде никогда не видел мать плачущей, со своими детьми она всегда была строгой, направляя их железной рукой. У Густава защемило сердце, он вдруг понял, что мать их совсем не молода.
— Мам, ты чего? — он шагнул в комнату и обнял её.
Она подняла лицо, слёзы как-то смягчили черты лица.
— Удачи вам, деточки.
Она взяла двумя руками голову Густава, притянула к себе и поцеловала куда-то в нос. Потом коснулась губами щеки Володьки.
— Идите с Аллахом. Удачи вам.
— Мам, да ты что? Мы же только проведём аэростатную разведку и вернёмся.
— Идите, идите, — замахала она на них руками, — а то опоздаете.
Густав вслед за Володькой вышел из дома.
— Чего это она?
— Клён включил в состав экспедиции Ингу. Она переживает.
— А Ингуля-то знает?
— Ещё нет. Я её с утра не видел, поэтому не сообщил ещё.
— А она заперлась у Аиши, уговаривает повоздействовать на Имама.
Разговаривая, они быстро шли к аэростату. Примораживало, выпавший рано, в начале ноября, снег скрипел под ногами.
Экипаж аэростата: Виолетта, Танька, Бобр — уже ожидал их.
— Не замёрзли, девчонки? — блеснул в улыбке зубами Густав.
Танька сверкнула на него глазами. Под щитком у нее был одет шлемофон, закрывающий лоб, нос, щеки.
— Ну, приоделись прямо, как для ограбления! Нет, девчонки, сегодня, грабежи о разбои отменяются, — балагурил Густав, не забывая проверять подключение оборудования, — сегодня мы полетает только в целях разведки для обеспечения беспрепятственного прибытия в бункер высокой комиссии Объединённого генералитета. Хотя так и бросил бы бомбочку на них сверху, будь они не ладны. Как приедут, так и шмыгают, так и шмыгают.
— Ну, давай, — Николаев прервал его трёп и подтолкнул Бобра, занимая место рулевого. — Ты у нас сегодня командир.
— Всем внимание! — беспрерывно оглядываясь на Володьку, скомандовал Бобр, — проверка всех систем. Штурман?
— Высота три метра. Оборудование работает исправно, — голос Виолетты звучал глухо.
— Рулевой?
Володька подвигал рычаги, «шарик» послушно наклонился взад-вперед.
— Рулевые тяги исправны.
— Двигатель?
— Полные обороты, — Танька показала язык Густаву.
— Приготовиться к взлёту.
Густав открепил крюки и быстро стал сматывать канаты. Аэростат медленно стал подниматься вверх. Закрепив канаты на катушках, Густав проверил пулемёт, открыл и осмотрел ящики с зажигательной смесью, проверил все задвижки на люках. Потом достал из-за пазухи бинокль и стал вести наблюдение. Наверху был ветер и кабину болтало.
— На периметре анклава всё спокойно, — доложил он. — Вижу, с юго-запада танк. По всей видимости, Кремлёвский. Гады, подорвал бы, кабы не приказ охранять.
С высоты они наблюдали, как танк споро подкатил к воротам Рынка, остановился. Через некоторое время из танка показались люди в ОЗК и противогазах, стали сдавать оружие дежурному офицеру анклава. Обычно эту процедуру проделывали уже в бункере, но сегодня поступил приказ генерала Николаева, забирать всё оружие уже при въезде на территорию Рынка.
— Даже отсюда видно, что очень недовольны. Вы ещё, голубчики, не знаете, что вас ожидает обыск в бункере! Вот где взвоете, когда фляжечки со спиртным отберут. Нынче на трезвую голову инспектировать будете. — И добавил со злорадством: — Послабления, господа, закончились!
Густав замолчал, что-то на горизонте ему показалось странным. Он открыл окно и высунулся наружу, впустив волну морозного воздуха, пытаясь рассмотреть что там такое.
— Командир, возьми на север. Там что-то происходит.
— Курс норд.
Аэростат изменил направление.
— Командир, вижу танк. Отбиваются от мутантов. Откуда только по такой погоде взялись? По форме танка — Капотня.
— К бою, — скомандовал Бобр.
— Как у нас в кругах интеллигенции говорят: укантропупим! — Густав откинул крышку нижнего люка, собравшись метать горючую смесь.
Виолетта, оставив приборы, склонилась к пулемёту, вылавливая цель. Аэростат снизился и стал «плеваться» огнём.
— Виолетта, глянь справа — Взрослый, выцеливай его.
Виолетта дала очередь, но Взрослый мут, плюя на очередь, быстро отпрыгнул в сторону, что-то крича и указывая рукой на аэростат.
— Володя, можно я, — закричала Танька.
— Спрашивай у Бобра, он командир.
— Бобрик, миленький!
Бобр молча заменил Таньку. Она быстро выхватила из крепления винтовку с оптическим прицелом. Высунулась в окно, прицелилась и выстрелила. Густав увидел, как Взрослый стал заваливаться назад, голова его превратилась в кровавую массу, и прокомментировал:
— Прямо в глаз. Молодец, Танюшка, добилась своего, стала снайпером.
— Уши! Рулевой— вверх! — закричал Бобр.
Аэростат рванул ввысь, уходя от пронзительного визга танка. Муты попадали на землю.
— Полагаю, что Капотня справится теперь сама. Вон как палить начали на радостях. И спросил:

— Как полагаешь, Володя, необходимо сделать кружок?
Густав рассмеялся:
— Всё, Бобр, правильно делаешь, молодец.
— Да, я бы лучше две смены рулевым отпахал, чем командиром.
— Привыкай, нас с Володькой скоро не будет, пересядем на дирижабль и в путь.
Сверху было видно, что муты похватав добычу из своих, рванули к метро. Танк споро поехал по дороге, выпуская клубы пара.
— Курс ост-ост. Пройдём кружочек. Проконтролируем дороги.
— Густав закрой окна, задувает, — Виолетта похлопала руками по туловищу и стала натягивать толстые рукавицы, которые снимала, когда нажимала гашетку пулемёта.
— О, сеньорита, с радостью.
Густав выхватил из угла два армейских тулупа и набросил их на плечи Виолетте и Татьяне. Затем быстро закрыл все окна.
— Сейчас, дамы станет тепло, — он отодвинул чуть в сторону Таню. — Смотри и учись! Несколько модернизированная под условия зимы корзина. Он покрутил какие-то вентили. Из раструба в углу задул горячий воздух.
— Господи, как хорошо-то! — Виолетта протянула в ту сторону озябшие руки.
Таня потянулась за ней.
— Пусть погреются, — остановил командирский порыв Бобра Густав. — Я за них подежурю, не впервой.
— Командир, — окликнул Бобр Володьку и переместился в нос.
— Что?
— Расскажи, как тебе новый экипаж? Каково твоё мнение о их подготовке?
— Ты же с ними уже летал!
— Я-то летал. Вроде нормально. Но у тебя же опыт намного больше.
— Ты их, Бобр, должен сплотить возле себя. Когда они поймут, что ты их командир, то и слушаться будут беспрекословно. Но и доверять надо друг другу, без этого никак. Обязательно в полёт бери одного или двух человек из старых экипажей. Помни, что Виолетта и Таня хорошо работают в паре. Им лучше летать вместе. А Серегу и Витька лучше раздели по разным экипажам, иначе они друг перед другом будут фигурять, ничего хорошего не выйдет. И, если кто заразится, то не нарушай инструкций, следи в оба. Помни, что иначе потеряешь весь экипаж.
— Ну, а как же...
— Ты на меня, Густава и Ингу не смотри, Васин говорит, что это исключительный случай, который подтверждает правило. Мы оказались редкими экземплярами, на которых вирус не действует. Точнее, он считает нас, вроде как, своими, но убивает каждого чужака. Мы заражены, но не мутируем. А если и мутируем, то в относительно далёком будущем.
— Самое главное, Бобр, не дрейфь. Ты будешь хорошим командиром. Не забывай гонять своих бойцов в «хвост и гриву», потому как «без труда не вытащишь и рыбки из пруда», помни об этом! — закончил за Володьку Густав и тут же закричал, — Командир вижу ещё два танка. Оба Соколиной Горы.
— Чего это они на пару? — удивилась Виолетта.
— Свяжись с экипажами, — отдал приказ Бобр.
Виолетта настроилась на общую частоту:
— Крылатский вызывает экипажи Соколиной Горы. Прием.
— Соколиная Гора один здесь.
— Соколиная Гора два Крылатскому. Прием.
— Прошу сообщить информацию о цели визита.
— Соколиная Гора один Крылатскому. Везу членов делегации для приёмки дирижабля.
— Соколиная Гора два Крылатскому. Везу товар для обмена на рынок.
— Крылатский Соколиной Горе два. С кем согласовано время?
— Со Смирновым.
— Вас нет в графике.
— Крылатский спросите у начальника рынка. Он сообщил, что всё согласовал.
Виолетта вопросительно посмотрела на Бобра. Бобр махнул рукой типа «выясни». Виолетта вновь закрутила настройки, связываясь с антенной дальней связи МГУ.
— Крылатский Шарику. Приём.
— Слышу тебя Шарик, — раздался весёлый голос Мальвины. После длительных метаний она решила, что лучшего места, чем связь ей не найти, и вот уже две недели стажировалась.
— В направлении анклава движутся два танка Соколиной. Утверждают, что второй визит согласован со Смирновым.
— Сейчас выясню.
Мальвина отключилась.
— Шарик Крылатскому. Есть бумага от Смирнова.
— Мальвина, доложи руководству. Всё отбой.
Все остальные представители Объединенного генералитета прибывали как обычно. «Шарик» отследил их путь и пошёл на посадку на территории анклава.
Отсюда сверху был отлично виден дирижабль. Со всех сторон он был огорожен высоким забором, поэтому увидеть его можно только с воздуха.
Первые испытания вакуумного дирижабля состоялись месяц назад. За этот месяц было совершено несколько полётов для проверки работоспособности всех систем, но в целях конспирации проводились они на большой высоте и в безлюдных местах. Однако, слухи о полной готовности дирижабля, тем не менее, просочились в Объединенный генералитет, и последний забрасывал Крылатский запросами разного рода.
Шарик пришвартовали к эллингу. Ему ещё предстоял сегодня один полёт, но с другим экипажем.
— Ребята, вам всем удачи. Бобр, девчонки, мы обязательно вернёмся. Не рассчитывайте, что отделаетесь от нас.
Виолетта и Танюха уткнулись щитками шлемофонов с двух сторон к плечам Володьки и ревели в голос.
— Вот уж чего не ожидал от вас, небесные валькирии, так это такой сентиментальности. Ну, ну, рыдать не надо, а то стёкла запотеют, как найдёте дорогу в бункер? — попытался пошутить Густав.
Танька отлепилась от Володьки и припала к груди Густава.
— Густав, родненький! Как же мы без вас-то?
Плечи её сотрясались. Густав растерянно смотрел по сторонам и успокаивающе похлопывал её по плечу.
— Девчонки, кончай разводить сырость! — вмешался на правах командира Бобр. — Никуда они не денутся, вернутся! Дайте и мне проститься с товарищами.

Вначале Густав, а потом Володька обнялись с Бобром, прощаясь.
— Нет, нет, — пресёк Бобр попытки Тани вновь прильнуть к плечу Николаева, — кругом и шагом марш в бункер. А то потом будем ждать два часа следующей смены.
Бобр, приобняв обеих за талии, немного подталкивая, повёл их ко входу в бункер.
— Ну, пойдём, брат. Нам пора собираться.
Дома навстречу им бросилась счастливая Инга.
— Я тоже еду!
Она расцеловала Густава в обе щеки, потом повисла на шее у мужа. Следом за ней на Густава стала прыгать Ямка, пытаясь лизнуть в щёку и радуясь вместе с хозяйкой. Густав потрепал Ямку по загривку.
— Как мать?
Инга сразу помрачнела.
— Плакала.
— Мда, небывалый случай!
— Теперь собирает нам вещи.
— Вещи?
— Она считает, что мы должны взять с собой, как минимум, чемодан.
— Ладно, разберёмся.
Густав направился в свою комнату. «Вот что необходимо, так это собрать кое-какой инструмент». Он стал выкладывать необходимые вещи на стол.

***

Танк остановился перед воротами Рынка. Соломон ждал, когда же их досмотрят и впустят на территорию. Очень хотелось снять эту холодящую резину, отодрать от щёк и носа и согреться. В танке на ходу было ещё относительно тепло, а вот в таком ожидании, когда двигатель из экономии дров был приглушён, холод продирал до костей. Соломон хотел оказаться в тёплом общежитии Рынка, похлебать в харчевне горячего супчика, поговорить с Сычём, или послушать байки других водителей.
«Как-то сегодня всё это долго! И вообще всё как-то странно!» — Соломон не мог понять в чём дело, но с начала поездки его что-то грызло, что-то неуловимое, но он не мог понять, что. Да и некогда было: вести танк — это ещё та прогулочка!
Наконец, отворилась дверь сбоку от ворот, но появился не Смирнов, которого Соломон успел изучить за год его начальства над рынком, а высокий и худой мужчина, одетый как все в Крылатском в собственного производства КБЗ. Он постучал в дверь танка:
— Ну, братаны, покажите, что привезли.
Соломон открыл дверь танка. Из двери в воротах Рынка вышли человек десять бойцов и грамотно рассредоточились вдоль танка.
— В связи со съездом большой делегации генералитетов у нас сегодня всё в полном наборе, поэтому прошу не возмущаться, набраться терпения, ребята профессионалы, работу свою знают. И попрошу всех сразу сдать оружие.
Он повёл рукой, и в дверях сразу появился рыночный оружейник, который уже в течении многих лет собирал оружие перед входом в комендатуру, а потом выдавал его. Сегодня оружие забирали уже при въезде на территорию Рынка.
Соломон, конечно, был в курсе того, что завтра состоится отлёт дирижабля на Готланд, и связывал с этой экспедицией свои надежды. Его сын заразился и пропал где-то среди общин заров, пристрелить его не успели. Если бы это произошло на территории их анклава, то шансов уйти у мальчишки бы не было. Но ему повезло, заразился он, когда они были в лесу на заготовке дров. Охранников было мало, поэтому он сумел уйти. Где он теперь и что с ним, Соломон не знал.
— Эй, водила, уснул что ли? Давай загребай на разгрузку, — вырвал его из нерадостных раздумий грубый голос нового торговца, с которым Соломон ехал в первый раз. Этот торговец сразу не понравился Соломону, ещё там в Соколиной Горе, но предложенное вознаграждение было так велико, что разрешило все его сомнения.
Соломон завёл танк в ворота Рынка, проехал на площадку для разгрузки товаров. Рабочие споро стали разгружать ящики и канистры. Рабочие все, как на подбор, были в хороших ОЗК и последней модели противогазах.
— Соломон, ты видел? Наш купец явно не жмот! Вон как одевает своих ребятишек! Давай что ли займёмся делом? Охота что-нибудь горяченького хлебнуть.
Соломон обернулся, на ступенях стоял его техник Сидор.
— Может и лучше, что сегодня это сделаем. Завтра будем свободны.
Они занялись техническим осмотром танка. Завтра был свободный день и они могли бы спокойно осмотреть танк. Но приказ, полученный перед выездом, требовал готовности выехать в любой момент, даже ночью. Осмотрев танк снаружи: проверив цепи, колёса, фартуки, Соломон вернулся в танк. Нужно было отогнать его на стоянку, заглушить двигатель, и осмотреть все тяги, идущие внутри танка.
— Эй, начальник, — Соломон высунулся наружу, — а эти ящики будете выгружать?
Новый торговец вернулся в танк:
— Чё орёшь? Если оставили, то, значит, так надо. Не твоё собачье дело! Не лезь, куда не следует! — потом решил всё же сменить тон. — Этот товар мы решили пока попридержать. Посмотреть, как завтра пойдёт торговля. Ты, давай, отгоняй танк на стоянку. В харчевне и гостинице я за тебя и Сидора рассчитаюсь, так что не парьтесь, набирайте себе всего побольше.
— Спасибо, — поблагодарил Соломон в спину торговца, сразу повернувшегося, чтобы уйти.
— Я тебе чё говорил? — в двери появился Сидор. — Дядька совсем не жадный. Кто ещё за нас платил? Не припомнишь? Так, я тоже не припоминаю. Не было таких! Давай, Соломон, двигай! Охота раздеться и поесть.
— Ну, тогда давай за кочегаром. Где этот мальчишка носится? Каждый раз одно и тоже!
Сидор двинул к топке. Соломон повёл танк к стене Рынка, справа от комендатуры. Стал глушить двигатель. В дверь постучали. Он её открыл. Всунулось лицо кочегара.
— Где ты, паршивец, был? — стараясь, чтобы в голосе была строгость, вопросил Соломон. После заражения и пропажи сына он успел привязаться к этому сироте, старался его опекать и помогал, чем мог.
— Ой, дядя Соломон, я такое слышал! — глаза мальчишки под стёклами противогаза блестели. Видно было, что ему не терпится поделиться информацией.
— Что же ты слышал, лишенец?
— Разговор рабочих!
— Да мало ли что работяги болтают.
— Да нет, дядя Соломон, они вовсе не рабочие. Один другого называл капитаном. И обсуждали они, как лучше спрятать оружие.
— Какое оружие? При въезде у всех отобрали.
— Уж не знаю какое? Но один говорит второму: «Капитан, а не лучше ли нам оружие перепрятать, а то не ровен час, этот мудак наткнётся на него. Он и так возмущался, что выгрузили не всё», — мальчишка старательно изменил голос, очевидно, подражая взрослому. — Дядя Соломон, как вы думаете, они привезли его на продажу?
— Ты, вот что, Иван, про этот разговор забудь. Сказал мне, и больше чтоб никому, ясно? Я сам всё проверю. Но, если что ещё услышишь, то не подавай вида, что слышал. Потом потихоньку мне расскажешь. Но лучше не смей к ним приближаться и подслушивать! Всё понятно?
Мальчишка согласно затряс головой.
— А теперь иди, догоняй Сидора. И никому про это ни гу-гу.
Иван побежал по направлению к комендатуре, догоняя неторопливо шагающего Сидора. А Соломон огляделся вокруг. Закрыл двери танка, и прошёлся по нему, будто проверяя оборудование. На самом деле он мучительно размышлял: заглянуть ли в оставшиеся в танке ящики, или не соваться туда, куда не следовало. По размышлении пришёл к выводу, что за танк, хоть он и не его, а он просто водитель, но всё же он несёт ответственность. Решительно подошёл к ящикам. Ящики были закрыты на замки. Соломон повертел их, но открыть не было никакой возможности. Рассмотрел ящики — обычные, в таких торговцы постоянно возят товар. Попытался приподнять: тяжело. Немного потряс, отметил про себя: «Такое ощущение, что там что-то металлическое. Ладно, разберёмся попозже! Надо будет переговорить с Сычём,» — и зашагал в сторону комендатуры.

***

Густав стоял за рычагами управления в кабине дирижабля. Смотрел через лобовое стекло на провожающих.
Вот Виолетта, Танюшка, Игорь Эдуардович, Алиса.
Вот его друзья из Верхнего города.
Вот родители Володьки: тесно прижались друг к другу. Ольга положила голову на плечо мужа и держит его за руку.
Рядом мать: вся в чёрном. На голову выше Ольги, но какая-то сникшая и потерянная. Густаву до слёз стало её жалко. Как же она теперь одна? Конечно, пока рядом есть Аиша. Но, если она мутирует, то матери придётся самой пристрелить лучшую подругу и наперсницу.
Ряды провожающих раздвинулись, пропуская невысокого роста человека в КБЗ. Клён! Учитель, воспитатель, наставник. Он что-то сказал матери. Она покачала головой. Он опять стал ей что-то говорить, она улыбнулась, подняла голову и помахала рукой, скорее угадывая, в каком месте дирижабля её дети. Густав, будто мать могла его видеть, тоже помахал ей. Сзади всхлипнула Инга.
— Не плачь, сестрёнка, — он повернулся к ней, обнял её за плечи, — прорвёмся!
— Отставить сырость, едрёна вошь, не на похоронах! Ещё вернёмся! — голос учителя Воронова был весел. Его будто покинула вся та тяжесть, которая навалилась на него, он вновь почувствовал себя тем Вороном, каким был до смерти сына. — Работаем, ребята. У нас всё впереди!
— Всем занять свои места, — голос Володьки был сухим и требовательным. — Начинаем проверку систем.
—Иди, — Густав подтолкнул Ингу к её месту. — Работаем.
Голос друга и командира заставил собраться. Началась привычная проверка.
— Взлёт!
ГарГар нажал кнопки на пульте. Раздалось жужжание и дирижабль плавно взмыл в воздух.
— Направление — норд-вест. Штурман координаты.
— Широта пятьдесят градусов сорок минут, долгота восемнадцать градусов двадцать одна минута.
— Рулевой — курс.
— Курс проложен.
Густав кинул взгляд вниз. Анклавовцы махали им руками, прощаясь. Представители Объединённого генералитета стояли на другом конце луга и смотрели вверх.
— Перводержавную
Русь православную
Боже, храни!
Царство ей стройное,
Въ силѣ спокойное!
Всё-жъ недостойное
Прочь отжени!
О, Провидѣніе!
Благословеніе
Намъ ниспошли!
Къ благу стремленіе,
Въ счастьѣ смиреніе,
Въ скорби терпѣніе
Дай на земли! — запел торжественно Ворон.
Дирижабль уносил их в неизвестность, но они были полны надежд и веры.

***

Ни в этот вечер, ни на следующий день Соломон Сыча не встретил.
Вместе с Иваном и Сидором он наблюдал, как важно и торжественно взмыл в небо дирижабль. Он был чудной формы: огромная гондола в форме ладьи была прикреплена к четырём серебристым шарикам. Как им пояснил кто-то из крылатских, и гондола, и шары имели отражающее металлизированное покрытие, а их внутренние оболочки, имели черное покрытие. А уж потом аккумуляторы солнечную энергию перерабатывали в энергию движения и создавали внутри шаров вакуум, позволяющий взлететь. Направление дирижаблю давали четыре мотора, связанные с рулём.
У всех, кто наблюдал отлёт экспедиции, настроение было приподнятым. Все они верили, что эта экспедиция добьётся успеха. Соломон радовался вместе со всеми. Его радость даже не смогло огорчить то обстоятельство, что он осматривая к вечеру танк, не обнаружил в нём части тех ящиков, что оставались с нём накануне. Сидор ему сказал, что видел, как их выгружали их же рабочие и уносили куда-то, возможно нашли покупателя.

***

Вечером, когда Соломон вернулся в гостиницу, к нему неожиданно пришёл их торговец. Настроение у него было приподнятым и он сообщил Соломону, что прекрасно распродался и ночью они возвращаются в Соколиную Гору.
— Как ночью? — удивился Соломон. — Мы никогда не ездим ночью под угрозой потерять работу! Это запрещено!
— Чтобы ты не сомневался, вот тебе приказ хозяина танка, — он протянул Соломону свернутую вчетверо бумагу.
Соломон развернул её. Действительно, это была рука его нанимателя. В письме он сообщал, что танк поступает в распоряжение подателя бумаги, что в случае отказа Соломона выполнить его распоряжения, он немедленно увольняется. В случае, успешного выполнения задания его заработная плата увеличивается в три раза.
— Ну, ладно, — Соломон спрятал письмо в карман. — Ехать, так ехать. Но кто нас выпустит с территории Рынка ночью?
– А вот это уже совсем н твоё дело! — глаза торговца нехорошо блеснули. — Есть договорённость. Твоё дело быть готовым через три часа к отъезду.
— Поужинать хоть могу?
— А это сколько угодно. Я всё оплачу. Можешь их долбанным квасом накачаться, если не боишься... — он не договорил, повернулся и вышел из комнаты.
Соломон в раздумье пошёл в харчевню. Он взял привычный суп, тушённых овощей и уселся за столик. Подкрепиться не мешало.
Когда он приканчивал овощи к нему за столик подсел Сыч.
— Привет, земеля. Что такой задумчивый?
— О! Здравствуй, Сыч! Где ты пропадал два дня?
— Да, были дела на большой территории. С делегацией Генералитета и отлётом дирижабля было много работы. Сейчас, слава богу, все удалились в бункера, а я решил навестить старого друга. Как ты? Как твой кочегар? Я ему подарочек приготовил, утром занесу.
— Не будет нас тут уже утром, Сыч.
— Как не будет?
— Уходим ночью. На, почитай, — Соломон достал из кармана письмо.
Сыч развернул его и стал читать.
— Значит и зарплата в тройном размере?
— Да, Сыч, в тройном. Ты знаешь, друг, мне эта поездка как-то с самого начала не понравилась. Новый торговец. Правда, скажу не жадный. И моё, и Сидора, и Ванькино пребывание тут оплатил. Ну там гостиницу, еду в харчевне. Перед поездкой аванс выплатил. И рабочие у него хорошо одеты...
— Как это, Соломон, хорошо одеты?
— Ну, ОЗК у них у всех хорошие. Из хорошей резины. Да ещё этот их товар. То оставят в танке, то он пропадёт. Да ещё и Ванька неизвестно что придумывает.
– Ну-ка, ну-ка, затормози и расскажи подробно.
Соломон долго и обстоятельно рассказывал Сычу все перипетии этой поездки, чувствуя, что освобождается от неопределённости и не понимая, как он мог быть таким слепым.
— Что же это получается, Сыч? По всему выходит, что это никакие и не торговцы?
— А скажи-ка, Соломон, где сейчас твой Ванька?
— Так, поди в комнате обретается.
— Давай-ка, найди его и приведи сюда. Ему тоже поесть надо.
Соломон отнёс посуду и вышел из харчевни.
Ваньку он нашёл сладко спящим на втором ярусе коек. Растормошил и приволок в харчевню.
— Садись, сынок, покушай, — Сыч пододвинул ему поднос, уставленный тарелками, — да, расскажи мне, что ты видел или слышал.
Ваня вопросительно посмотрел на Соломона.
— Ему можно, — разрешил тот.
Ваня стал увлечённо рассказывать, не забывая уплетать еду с подноса.
—А скажи-ка, Иван, ты случайно не видел, куда ящики из танка сегодня уносили?
Ваня задумался.
— Нет, дядя Сыч, я не видел, но думаю, что снесли они их в торговые ряды, что перед выездом с территории Рынка.
— А почему так думаешь?
— Так, если там оружие, то его взять оттуда самое удобное. И из комендатуры не видать, и от ворот близко. А в кружке — молоко?
— Молоко, сынок, молоко. Специально для тебя разжился. Ты пей, да беги собираться. Побыстрее и никому не слова.
— Это куда?
— Потом узнаешь.
Оставшись вдвоём, Соломон и Сыч помолчали, каждый думая о своём.
— Думаю, вам с Ванькой лучше пойти со мной. Полагаю, что скоро тут такое начнётся, что делать вам тут будет нечего. Скажи, кроме тебя, водители есть?
— Честно скажу, не знаю. Я этих ребят позавчера первый раз увидел.
– А Сидор?
— Сидор, конечно, может. Он же техник.
— Он надёжный?
— До настоящего момента не подводил.
— Пойдёт с тобой?
— Думаю, что да.
— Ну, тогда поспеши, я жду вас в коридоре у лестницы вниз к санпропуснику.

***

Когда Соломон, Сидор и Ванька подошли к лестнице, Сыч что-то тихо говорил в переговорное устройство.
— Хорошо, я понял, — закончил он разговор, и повернулся к ним, — пошли быстрее.
Но повернул на лестницу, по которой они поднимались всегда, а открыл ключом дверь в конце коридора.
— Давайте, ребята, вниз и побыстрее.
Они спустились вниз по лестнице и оказались в раздевалке, минуя охрану.
— Одевайтесь быстрее.
Он открыл шкаф, достал КБЗ для себя и такие же для них.
— Вроде эти вам по размеру подойдут. Давай, Ванька, быстро одевай. Я пока не одет, затяну костюм по тебе. Здесь у нас нет маленьких комбезов. Вот эти штуки заткните в ухо.
Сыч раздал им по маленькой кнопке, показал как вставить её в ухо, споро помог одеть незнакомые КБЗ, затянул ремни по размеру. Затем быстро облачился сам.
— Пошли, у нас мало времени, — раздался прямо в ухе голос Сыча.
Пройдя каким-то коридором, они вышли из комендатуры с другой стороны. Соломон никогда не догадывался, что здесь был выход. Он был искусно замаскирован и с наружи была простая стена. Они быстро перебежали площадь, и Сыч их повёл между торговыми рядами.
— Ванюшка, эти ряды?
— Да.
— Сейчас посмотрим!
Сыч быстро свернул к деревянным настилам и отогнул несколько досок.
— Тут, Соломон, твоя пропажа. Вот она нашлась. Ладненько, побежали.
Петляя между рядами, он припустил в сторону, противоположную воротам. Затем остановился:
—Здесь придётся по-пластунски. Будьте осторожны, голову держите как можно ниже.
Он упал на утоптанный снег и пополз. Через пять минут все четверо выползли с территории Рынка недалеко от дороги в анклав. Неизвестно откуда перед ними вдруг появился человек в КБЗ.
— Здравствуй, Александр.
— Привет, Нарден.
— Это те, о ком ты говорил?
— Да.
— Гришка!
Из ниоткуда появился ещё один человек.
— Отведи их в убежище к Ивлеву. Ты, Александр, в коттедж. Сейчас должен появиться Клён. А мы на Рынок. Ты поставил метку?
— Поставил.
— Тогда работаем, ребята.
— Сейчас бежим за мной, когда окажемся на территории анклава, вы следуете за Гришкой. Он отведёт вас в убежище.
Соломон, следя за тем, чтобы Ванька не отстал, побежал за Соломоном. На удивление в КБЗ бежать было легко, дышалось тоже без затруднений.

ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ
Московский анклав, личный подуровень генерала Наговицына

Подуровень ещё спал, адъютант решил послушать радиочастоты, чтобы понять, что сейчас происходит в мире. Он был принят на эту должность не так давно и очень боялся оплошать, он и так был самым младшим ребёнком в семье и о том, чтобы получить отцовское состояние не надо было даже и думать. Придётся строить свою карьеру и капитал самостоятельно и сейчас придётся послужить. Вспоминался один очень старый и жизненный анекдот:

Сын спрашивает у папы-полковника:
— Папа, я когда вырасту буду полковником?
— Конечно будешь, сынок!
— А генералом?
— Нет... генералом никак не получится...
— Почему?
— У генерала свои дети есть…

Благо, что у генерала Наговицына своих детей не было и, если всё пойдёт нормально, возможно старый генерал назначит его своим преемником. А что, генерал Каверин — звучит!
Адъютант надел наушники, пощёлкал тумблерами радиостанции. Внезапно он услышал очень чистую передачу, она велась открытым текстом:

«Я обращаюсь сейчас ко всему Человечеству, вирус уничтожил большую часть населения планеты, однако, людей он не изменил. Властьпридержащие сейчас укрылись в хорошо оборудованных бункерах и продолжают эксплуатировать население как тягловый скот. Они играют на противоречиях, они говорят вам, что Заражённые это не люди, но используют их в своих интересах. Они эксплуатируют Заражённых на самых тяжёлых работах и стравливают их общины между собой. Всем цивилизованным миром, — слово было произнесено с усмешкой, — руководит сейчас объединение семей, именуемое Объединённые генералитет, они преследуют только свои интересы.
Во время катастрофы спасение нашли только они и их шестёрки, к сожалению, спасены были худшие представители человечества, в то время как лучшие — погибли или были обречены на жалкое существование и постоянную борьбу за выживание. Всё остальное — редкие исключения, которые только подтверждают правило. Нельзя было строить хорошее общество на столь неправильной основе. Я попытался, и вы видите, к чему это привело — мой родной Крылатский анклав сейчас раздираем противоречиями, оппозиционеры сейчас наверняка с удесятерённым усилием делят власть.
В то время как настоящие Люди остались за пределами бункеров и Объединённый генералитет делает всё, чтобы как можно глубже столкнуть его в пучину невежества — так, чтобы не выбрался никто. Жестоко пресекаются любые отклонения от запланированного ими сценария, почти все московские общины Заражённых находятся под влиянием их агентов. Остальное население загнано в клетки под названием бункера, и тоже вынуждено жить по их правилам, эквивалент , кредиты, банки и многое другое — всё в точности как было в старые времена.
Сейчас нас окружают лицемеры — паразиты, которые мимикрируют и приспосабливаются, они скрывают своё истинное лицо и истинные намерения. Истинная Вера рождается только в результате СВОБОДНОГО ВЫБОРА. Лицемерие грех более страшный, чем неверие. Только Всевышний может решать, кто в итоге окажется прав. Лицемеры есть самые страшные враги общества.
Выход видится только один — восстаньте, сбросьте с себя лицемерное иго Объединённого генералитета! Именно сейчас я призываю всех к самопожертвованию, потому что иначе будет поздно.»

Несколько секунд адъютант просто ошарашено сидел на месте. В голове не укладывалась, кто мог такое пустить в эфир. Подумал, что это какая-то ошибка, переключился на другую частоту — но и там всё тот же уверенный голос вещал и прегрешениях Объединённого генералитета. Нужно было что-то делать, будить генерала не хотелось, но другого выхода у адъютанта не было — кто первый встал, того и тапки и лучше он доложит обо всём первым.

***

— Откуда идёт трансляция? — осведомился генерал.
— Это из МГУ, и мы не можем её никак заглужить, они заняли все наши частоты и повторяют это сообщшение уже в течение двух с половиной часов.
«Да, хорошо начинается день» — подумал генерал.
— Что ж ты раньше молчал? — воззрился он на адъютанта.
Мальчилка весь побледнел и выпалил:
— Я не хотел Вас беспокоить, господин генерал…
— Теперь беспокойства будет куда больше. Мы можем это вырубить?
— Пока нет, но наши связисты делают всё возможное, — адъютант на секунду замер, — докладывают о беспорядках в нескольких анклавах, народ волнуется.
— А как ведут себя наши?
— В принципе, пока волнений нет, большинство считают это сообщение провокацией. Крылатский анклав и до этого отличался большими странностями, а тут говорить такое о героях, о тех, кто спасает человечество…
Мальчишка продолжал говорить, а генерал думал, что он либо врёт, либо искренне верит во всё то, что говорит. Только при одной из этих двух крайностей можно говорить так убеждённо и бескомпромиссно. Как же не хватает людей старой закалки…
— Массы похожи на стадо овец, — поморщился генерал, — им всё равно, кто их пасёт, лишь бы трава была посочнее да не было волков. Лучше оставьте эти высокопарные речи для официального пресс-релиза, а сейчас нужно работать. Нужно послать к МГУ разведгруппу, выяснить там всё на месте, понять, кто за этим стоит. Привлеките Лиса, пусть подключит своих заров и при необходимости вырежет поголовно эту общину. Подайте сигнал подполковнику Драгомирову, пусть наконец преподаст урок этим выскочкам из Крылатского.
— Есть!
Адъютант щелкнул каблуками и отправился исполнять распоряжение.
Генерал остался один. Как это могло произойти, откуда это сообщение? Все докладывали, что он сдох, просто сдох. Этот Васин и сейчас норовит испортить всю игру, вначале община заров МГУ, а теперь ещё и это. Мы подавим любые волнения, заткнёт рот любым провокаторам, но осадок останется.
Мир вот уже тридцать три года живёт в состоянии военной демократии и ограниченного потребления, а электорат за это время нисколь не изменился. Они не будут открыто критиковать власть пока сыты, но обвинения начнутся, когда станет трудно, и тогда все припомнят и Васина и его обвинительную речь.
Генерал поймал себя на мысли, что молодое поколение совсем не умеет планировать перспективу. Сейчас у них есть звание генералов, доставшееся чуть ли не по наследству, есть огромное количество эквивалента, слава, почёт — о том, что с ними будет завтра они не думают, а вот Васин подумал и за всех.
Уму непостижимо, как ему удавалось всё это время скрывать все эти свои манипуляции с зарами. Об этом даже подумать страшно — равенство заров и чистых, теперь вот плоды пожинаем, все.

Территория Крылатского анклава

— Мина открой, — кто-то тарабанил во входную дверь. — Быстрее!
Мина спустилась со второго этажа, распахнула входную дверь. Посторонних она не боялась. Да и, не было в Верхнем городе посторонних. За дверью стоял Сыч.
— Что стряслось, Александр!
— Мина быстрее, необходима связь с Клёном. Имеется информация о нападении Объединённого генералитета на анклав. Быстрее, Мина.
Мина метнулась в комнату Аиши, что-то той прокричала. Выскочила, схватила Сыча за перчатку КБЗ:
— Пошли.
В гостиной третьего этажа коттеджа подошла к столу и стала нажимать тумблеры. Экран монитора мягко засветился голубым.
— Клён ответьте Крошке.
Минут пять ничего не менялось, только Мина монотонно повторяла:
— Клён – Крошке.
Она не предполагала, что вспомнит этот свой позывной. За последние тридцать лет она его не использовала ни разу.
— Первый Крошке.
Потом на мониторе появилось лицо Клёна.
— Крошка – Клёну. Мина, что произошло?
— Александр расскажет.
Она посторонилась, освобождая место возле микрофона.
— Константин Федорович, полагаю, что нынче ночью будет нападение на наш анклав. С Гришкой отправил водителя, техника и мальчишку кочегара из Соколиной в убежище к Ивлеву. Но боюсь, что они не успеют предупредить.
— Я свяжусь с Ивлевым.
Со стороны минного поля послушались взрывы.
— Константин Федорович, началось. Взрывы на поле со стороны Рынка.
— Я вышлю подкрепление. Отражайте нападение.
Монитор погас.
— Помоги.
Мина нажала на ручку стола, часть стены отъехала в сторону.
— Ставь туда монитор. И запомни, как достать. Быстрее, Александр, беги к башне. Предупреди.
Быстро спрятав монитор, они спустились вниз по лестнице.
Аиша заводила в подвал детей из соседних домов.
— Быстрее, Александр. Тебе надо добраться до башни и дать гудок.
Вместе с Миной они вышли на улицу.
— Пройдёшь вон там. Это самый короткий и безопасный путь. Ямка покажи.
Откуда-то из темноты выскочила большая собака.
— Беги за Ямкой, она приведет.
— А как же вы? Коттедж стоит на отшибе.
— Не беспокойся. Отобьемся. Не мешкай.
Мина проследила, как Александр исчез вслед за Ямкой из поля зрения. Вернулась в дом. Собрала всё огнестрельное оружие. Арбалеты и три колчана со стрелами. Потом открыла шкаф и достала еще два колчана. Здесь были стрелы особые, отравленные ядом собственного приготовления. Мина знала, что противоядия не существует. Снаряжая эти стрелы, она не предполагала, что придется стрелять ими в людей.
Весь арсенал она снесла на плоскую крышу коттеджа. Расчехлила пулемёт. Прислушалась на минных полях со стороны Рынка продолжались взрывы. «Кто-то напоролся на мины», — подумала с удовлетворением. «Ну, Александр, где же ты?»
И услышала рев гудка. Вместе с ним раздался грохот выстрелов. Мина прислушалась: было такое ощущение, что по анклаву бьют снарядами старого образца, какими ранее вооружали танки. Пришла злость: «Сволочи, хорошо подготовились! Не пожалели пороха!»
От ворот послышались выстрелы. Мина вся обратилась в слух и зрение. Канонада неуклонно приближалась к её коттеджу. Мина приготовилась, поудобнее устроилась за пулеметом, и как только увидела противника, нажала на гашетку пулемёта, удивившись: «Откуда их столько?»
Через некоторое время пришло понимание, что её коттедж выбран не случайно. Кто-то из близкого окружения оказался предателем. Войска Объединённого генералитета рвались к нему, так как знали, что из него имеется прямой вход в бункер. Время сжалось до предела. Мина уже не могла сказать сколько прошло времени, но, наверное, прилично, поскольку она расстреляла все патроны и стволы оказались грудой ненужного хлама. А нападавшие не становилось меньше. Одни падали, на их место тут же появлялись следующие. Мина стреляла и стреляла. Она поняла, что её время сочтено, мятежники, при поддержке войск Объединённого генералитета осаждали её дом. В окна летели бутылки с зажигательной смесью. На улице кипела самая настоящая резня.
«Откуда в них столько ненависти, что мы им сделали?» Она была всё ещё здесь наверху, в подвале были дети — они не должны были погибнуть, пусть хоть вся земля пылает огнём, но они будут жить.
Патроны давно кончились, но отравленные арбалетные стрелы ещё были, на пару десятков горячих голов, которые решат сунуться в дом, этого хватит, а потом в ход пойдут ножи. Она прожила достойную жизнь и сейчас готова была уйти. Жалела она только об одном, о том, что больше никогда не увидит своего мужа.
Для Верхнего города она стала матерью, знала почти каждую семью, знала их потери, и теперь она не хотела видеть, как убивают почти родных ей людей и детей.
Наступило какое-то затишье, Мина приподнялась, натягивая стрелу арбалета, и тут же что-то ударило её под лопатку. Но прежде, чем упасть, она увидела, что со стороны РСЗО ударили пять огненных залпов. Катюши очертив огненные дуги ушли в сторону ворот. Грохота она уже не услышала.

ЭПИЛОГ
В десяти километрах от Готланда

Ветер был попутный, летели уже тринадцать с половиной часов и, по расчётам ГарГара, меньше чем через час должны были быть на месте. Вдалеке уже показался маленький заснеженный остров. ГарГар предложил совершить посадку в Висбю — это был бывший аэропорт Готланда и там должно быть место для посадки.
Ворон всё время полёта был угрюм и молчалив, они с ГарГаром были единственными, кто был облачён в КБЗ. Остальные восемнадцать человек из состава экспедиции были заражёнными. Как и тридцать лет назад участие в этой экспедиции было делом сугубо добровольным, вызвались Ворон, ГарГар, Джамедхан Блюмквист, Густав, Володька и Инга, и ещё десяток молодых людей из общины верхнего города.
По настоянию Константина Фёдоровича, большая часть экспедиции состояла из заражённых, ибо чтобы принять антивирус нужно вначале стать носителем вируса, его завет был прежний — искать не антивирус, но ответы. Вирус — антивирус. Всё это игра по правилам Вильмана, а он наверняка расчитал любой из возможных исходов.
В обзорных окнах показалась взлётно-посадочная полоса аэропорта, на ней сиротливо стоял маленький самолетик, поодаль стояло бесчисленное количество самолётов и вертолётов всевозможных видов и размеров, но, судя по толстому слою снега и грязи на них, они не использовались уже не первый год, на их фоне маленький самолётик был засыпан снегом и заледенел меньше остальных, следовательно, он тут недавно. Володька попытался отыскать взглядом «Спартанца», на котором прилетел Кондор, но его попытки ни к чему не привели — под слоем снега и льда все летающие машины выглядели почти неотличимо друг от друга.
ГарГар нажал несколько кнопок на центральной консоли управления и дирижабль начал снижение.
Чем ближе дирижабль был к земле, тем отчётливее виднелись фигуры людей с оружием в руках, очевидно, что они заприметили диковинную конструкцию дирижабля издалека и уже собирались на месте его предполагаемой посадки. Очевидно, это были встречающие.
— Приготовиться к бою, — отдал короткую команду Володька, — когда дирижабль приземлится, наружу не выходим, ждём.
Шасси ладьи коснулись асфальта ВПП, все пригнулись, в обзорных окнах замелькали люди, они окружали дирижабль, все они были чем-то похожи, словно бы были братьями — седые, возрастом лет пятьдесят — шестьдесят, в одинаковой форме и с одинаковым оружием. «Явно с одних складов снабжаются». Один из встречающих подошел к обзорному окну и глядя на Володьку попытался что-то сказать — толстое стекло делало звуки глухими, но кое-что удалось разобрать.
— Мы — Конфедерация Готланд, — говорил незнакомец на немецком, — мы не причиним вам вреда. Оставьте своё оружие внутри и выходите!
Володька быстро оценил шансы, по его прикидкам, встречающих было человек восемьдесят, у всех были автоматы, Володька заметил несколько ручных пулемётов — шансы были неравны, если сейчас занять оборону и принять бой, то их просто растреляют или повредят дирижабль и вернуться обратно будет уже невозможно. Он подал знак нескольким своим людям, включая Ворона и ГарГара остаться в дирижабле.
— Мы выходим! — прокричал Густав на немецком.
Володька открыл дверь. Вышел первым, за ним последовали Инга, десять вызвавшихся добровольцев, шествие замыкали верзила Блюмквист и Густав. Остальные залегли в дирижабле, в их задачу входило ждать, как развернуться события, себя не обнаруживать. Блюмквист благоразумно закрыл дверь, и, прежде, чем кто-либо из конфедератов успел что-то возразить или предпринять пророкотал:
— Наша лодка заминирована! Код разблокировки двери знаю только я и мой командир! Мы знали, что это билет в один конец — поэтому приготовились. Только попытайтесь открыть огонь и тут всё на воздух взлетит, все с Предками встретимся и все перед Всевышним предстанем. Так что не рыпайтесь, дяди.
— Что вы! — ужаснулся один из седых конфедератов, — мы не желаем причинить вам вреда, отныне — это земля мира, здесь все люди — братья.
— Так что же ты на нас оружие наставил, а, брат? — осведомился Володька.
— Это лишь мера предосторожности, ведь любой из вас может в любую секунду мутировать. Опустите оружие, господа, мы не хотим напрасных жертв.
— А что же вы? Вы ведь сейчас тоже без костюмчиков, — хихикнул Блюмквист, здоровяка явно забавляла эта ситуация.
— У нас есть антивирус. Мы его уже приняли и теперь живём в мире и спокойствии.
— Это уже интересно, дайте его нам, мы своим отвезём, — немного расслабился Блюмквист.
— К сожалению, мы не уполномочены принимать такие решения самостоятельно, — седой человек явно чего-то недоговаривал, — вы должны проследовать за нами и переговорить с нашим правительством, антивирус находится в их распоряжении.
— С чего нам такая честь? — осведомился Густав, пройдя вперёд.
— Как?… — конфедерат вытаращил гдаза от удивления, — как вы смогли вернуться обратно? Вы не изменились за эти годы…
Но конфедерата тут же перебил его товарищ:
— А такая честь, господа с того, что людей у нас мало, а оружия и антивируса много. Для нас ценна каждая жизнь, а любая смерть в шаге от спасения нежелательна. Откуда вы прибыли? Мы впервые видим такую странную конструкцию?
— А вам какое дело? — набычился Блюмквист.
— Из Москвы, — Володька поспешил погасить конфликт, который рисковал разгореться с новой силой, — этот дирижабль — изобретение нашего анклава.
Володька первым поставил автомат на предохранитель и медленно положил его рядом с собой, все остальные последовали его примеру. К ним подбежали встречающие и всех пристально ощупали, не обнаружив ничего интересного, конфедераты несколько успокоились. Один из них несколько раз дунул в рожок, и через несколько мгновений к взлётно-посадочной полосе подъехало несколько элегантных конных экипажей. Они напоминали большие крытые фургоны с занавешенными окнами. Корпуса были украшены тонкой резьбой по дереву.
Вольдька, Инга, Густав и Блюмквист сели в первую из них, к ним пристроилось четверо провожатых-конфедератов. Проследили за тем, чтобы все погрузились в экипажи, затем прозвучала короткая команда и экипажи двинулись в путь.
— Лаборатория Вильмана находится в двадцати километрах отсюда, на берегу озера, я думаю, что мы за час доберёмся. Там вы получите и ответы на вопросы и антивирус. А сейчас я предлагаю просто насладиться дорогой.
На этом сопровождающий умолк, лишь изредка поглядывая на Ингу странным взглядом, оценивающим таким, со смесью похоти и любопытства, Володьке это не нравилось, но он предпочёл пока промолчать. Муххаммед, вроде как даже заснул в дороге под покачивание экипажа и мерный стук колёс да подков.
— Приехали, — коротко сообщил конфедерат, — первыми войдёте вы четверо, а потом уже ваши люди.
Провожатый открыл дверь. Погода на улице стояла отличная, снег скрипел под ногами, вокруг был заснеженный лес, к опушке которого прилепилась небольшая деревянная усадьба, стоящая на берегу крупного озера. Картина была просто пасторальная и все позволили себе расслабиться и вдохнуть морозный воздух. Казалось, будто бы все они разом попали в совершенно другой мир, мир, который был свободен от эпидемии, от козней Объединённого генералитета и вообще от всего зла. Но идиллия длилась не больше чем пару минут.
Провожатый сделал короткий знак рукой и повёл всех в сторону усадьбы.
В доме оказалось неожиданно много охраны, увешанной самым разнообразным оружием, они тщательно обыскали всех, и даже тех конфедератов, которые привели гостей. Удовлетворившись увиденным, Володьку со спутниками повели дальше. Инга несколько боязливо жалась к нему, Блюмквист решительно шагал впереди, а Густав замыкал шествие.
Их проводили мимо роскошных комнат к ведущей вниз лестнице, и вскоре они оказались в небольшом подвальном помещении. Комната была невелика и почти лишена всякой обстановки. Дальняя стена оказалась целиком выполнена из металла, в её центре виднелась крышка небольшого лючка. Вдоль ближней стены обнаружился ряд кресел, на которых восседали джентльмены очень преклонных лет в строгих деловых костюмах — они тоже почти все как один были седые или вовсе не имели волос. Иной мебели в помещении не имелось.
— Мы рады приветствовать вас в Конфедерации Готланд, я доктор Иванов, Вячеслав Владимирович, — заговорил один из почтенных джентльменов, в его голосе чувствовались нотки лёгкого высокомерия и по ровности и размеренности интонаций Володька понял, что эту речь старик произносил уже далеко не впервые.
Внезапно к Иванову подбежал их давешний провожатый и принялся тихим голосом что-то объяснять, указывая рукой в сторону Густава.
— А, господин Вайс, вы уже вернулись, — заговорил Иванов, подходя ближе к Густаву, — я уже стар и мои глаза меня порой подводят. Вы, я смотрю, нисколько не изменились за эти тридцать лет, это поразительно! И что же? Как там в Исландии? Неужели этот маньяк Вильман открыл вам секрет вечной молодости?
— Что?! — опешил Густав — О чём вы таком говорите, Вячеслав Владимирович?
— А то вы не знаете, господин Кондор? Мы ведь отправили вас в Исландию. Дали катер за проявленный героизм, вы нам два месяца жить спокойно не давали.
— Кондором звали моего отца, — Густав встрепенулся, — моё имя Густав, Густав Вайс. Расскажите, что стало с моим отцом?
— Ладно, — Иванов прошелся по комнате, — я расскажу. Ваш отец прибыл к нам на Готланд тридцать лет назад вместе с группой диверсантов. Нам удалось подбить их самолёт, но они всё-таки высадились на острове и два месяца кошмарили нас своими диверсиями. Ваш отец был профессионал высшего класса, каждый его боец стоил десятерых наших. В конце концов, нам удалось заманить его в ловушку и пленить. В живых у него осталось всего четверо бойцов, все они приняли вакцину и стали нашими инструкторами, а он предпочёл отправиться в Исландию на поиски Вильмана и второй лаборатории. Ему, видите ли, антивирус был не нужен, он явился на Готланд за ответами.
— Какая вторая лаборатория?
— В Исландии. Вильман, видимо, был большой шутник с поистине дьявольским чувством юмора. Я вас разочарую, господа, но вакцины у нас нет, то, что у нас есть — это анти-штамм Вильмана — брат-близнец оригинального штамма. Он заменяет собой вирус в организме носителя и делает его абсолютно стерильным, он становится неспособным иметь детей.
— Теперь я понимаю, почему вы сидите здесь как истуканы, — произнёс Володька, — если все примут эту вакцину, человечество просто не сможет размножаться и вымрет.
— А вы пробовали пройти внутрь лаборатории за эту стену? — спросила Инга.
— Юная леди, это не возможно. Лаборатория запечатана намертво и полностью автоматизирована. Любые попытки проникнуть внутрь или взломать замки оканчиваются наудачей. Вильман оборудовал какую-то странную систему безопасности, при любой попытке нарушить целостность обшивки лаборатории срабатывает защита и следует вибрационный удар неизвестной природы. Мы уже потеряли немало людей.
— Нам не нужна эта инъекция, — отрезал Густав, — я отправляюсь в Исландию, искать ответы и искать нашего отца. Ребята, вы со мной?
Инга и Вольдька, неколеблясь, подошли к Густаву. Блюмквист медлил, было видно, что он сейчас делает непростой выбор.
— Густ, я пожалуй сделаю инъекцию, — произнёс здоровяк, — у меня семеро детей, жена красавица, а ну как я мутирую, кто о них заботиться будет…
— Вакцина обойдётся вам в двадцать лет трудовой повинности, — начал Иванов, — более того, вы больше никогда не сможете покинуть Готланд.
— А ничего, труд он ведь облагораживает человека, не так ли Вячеслав Владимирович?
Джамедхан решительно шагнул к металлической стене и впечатал ладонь в углубление. Автоматика лаборатории долго думала. Иванов с интересом наблюдал за процессом, наконец Блюмквист улыбнулся, сказал: «Щекотно» — и убрал ладонь.
— Ну а вы, господа, если желаете, можете отправиться в Исландию, только вот оставьте нам свой диковинный дирижабль, мы не можем вас на нём отпустить, но дадим вам лодку. Также оставьте с нами часть ваших людей, пусть они научат нас управлять дирижаблем.
— Мне нужно посоветоваться с людьми.
— Имейте ввиду, что мы не сможем всех отпустить, — предупредил Иванов.

***

Прощание было коротким, как ни странно, на Готланде пожелали остаться все. Блюмквист, под предлогом того, что ему нужно поделиться ценными и конфиденциальными сведениями с правительством Конфедерации, а также проследить за тем, чтобы остальные получили вакцину, вновь отправился в подвал.
Володьку, Ингу и Густава вновь привезли к дирижаблю. Их новый провожатый, который представился как министр Ульрих Фишер, очень хотел посмотреть, как управлять дирижаблем.
— Проходите первым, герр Фишер, — галантно пропустил Володька, набрав цифровой код на двери.
И тут произошло странное — со стороны лаборатории Вильмана раздался странный то ли писк, то ли рёв, звук был настолько высок, что почти ошущался кожей. Не раздумывая, Володька пинком закинул министра в ладью и убедившись, что Инга и Густав успели, крикнул ГарГару:
— Набирай высоту!
Но ГарГар в командах уже не нуждался — он знал, что делать. Дирижабль молнией устремился вверх, так что всех раскидало по полу.
ГарГар пытался поковыряться в ухе, но ему мешал шлем. Было видно, как у него из носа вытекала тоненькая струйка крови.
— Что это было?
— Я думаю, что Блюмквист очень сильно постарался повредить лабораторию, — улыбнулась Инга, — светлая ему память.
— Куда путь держим? — осведомился ГарГар.
— Ты всё слышал, в Исландию.
Очухавшийся министр Фишер пытался брыкаться, но Ворон очень быстро заломил старикашке руки.
— Если до Исландии не долетим, то доплывём, — прокомментировал ГарГар, — батя эту посудину проектировал и для воздуха и для воды, только тщательно это скрывал по приказу Клёна. На течении как-нибудь доберёмся, а будет солнечно — используем винты.
— Не дёргайтесь, господин министр, мы же вам жизнь спасаем, — оскалился Ворон.
— Немедленно поверните обратно, я член правительства Конфедерации Готланд и я требую…
Ворон оскалился ещё больше:
— Едрёна ж вошь, уважаемый господин министр, грёбаное правительство твоей чёртовой конфедерации наверняка сдохло в полном составе, ты хочешь к ним присоединиться?
Фишер отрицательно замотал головой.
— Ну вот, сиди не рыпайся и веди себя хорошо. Расслабься и получай удовольствие от жизни. Нам ещё до Исландии пилить и пилить.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ.

Это авторская редакция книги «ИГРА ВИЛЬМАННА: Забытые Учителя»
Адэр Токунов,
Москва, 2014.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Портрет Клёна:

ОБ АВТОРЕ

Адэр Токунов, родился 02.12.1991 г., в забайкальском селе Чара, происходит из старинного северного рода. Автор ряда работ по истории русской адвокатуры, исследователь Конституционного права и законодательства РФ, также исследует проблематику Ближневосточного и Дальневосточного регионов. Автор учебного курса «История российской адвокатуры». Правовед, Магистр Религиоведения, окончил Юридический факультет и Магистратуру Философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, где вёл активную общественную работу в Студенческом совете МГУ, исследовал Конституционное и Избирательное право, право Европейского Суда по правам человека, историю Адвокатуры, историю Инквизиции, Сатанизм Антона Шандора ЛаВэя. Член Интернационального Союза писателей (стаж с 2014 года), член Союза Деятелей Фантастической литературы и Кино (с момента основания организации — 17.02.2016 года). Изучает наследие предков, занимается проблемами правового регулирования использования генетически-модифицированных организмов, а также деятельностью, направленной на обеспечение, соблюдение и реализацию прав социально незащищенных слоев российского общества. Увлечением Адэра являются переводы, знает пять языков. Адэр является автором циклов «ДОКТРИНА», «Консорциум», части литературного сериала «Этногенез», одним из авторов Проекта Сергея Тармашева «Чистилище» (по итогам читательского голосования признан лучшим автором проекта), а также других произведений. Переводит литературные произведения по игровым мирам «WarCraft», «StarCraft», «Deus Ex» и другим. Среди критиков получил прозвище «Литературный Вагнер», с одной стороны, за глобальность и масштабность сюжетов, с другой стороны, за то, что многие произведения так и остались либо неоконченными, либо недосказанными. Удостоен специального приза Литературной премии им. В.К. Тредиаковского «За мужество в литературе» (2017 г.).
Электронный адрес: ader.tokunov@ya.ru
Сайт: www.адэр.рус / www.kanelives.org
Блог: http://tokunov.binoniq.net/
Читать и слушать другие книги: https://litmarket.ru/ader-tokunov-p604
Мир «ЧИСТИЛИЩА»: Сергей Тармашев;
«ИГРА ВИЛЬМАННА»: Адэр Токунов;
Иллюстрация на обложке и оформление обложки: Иван Стан;
Карта Крылатского анклава: Адэр Токунов, Роман Дюкин.
Портрет Клёна: Санёка Зайцев, Адэр Токунов, Роман Дюкин;
Фото Сергея Тармашева и Адэра Токунова: Евгения Суханова;
Издатель, редактор и корректор: Адэр Токунов;
Вёрстка: Адэр Токунов.
Все права защищены, никакая часть данной книги не может быть использована без разрешения правообладателя (с). Издано в 2020 году.
СОДЕРЖАНИЕ:

ПРЕДИСЛОВИЕ СЕРГЕЯ ТАРМАШЕВА…………………………………………………………. 2
АВТОРСКИЕ БЛАГОДАРНОСТИ……………………………………………………………………. 3
Норвежская народная песня «Виллеманн и Магнхильд»…………………….. 3
«Новый мир», Дарья Извекова…………………………………………………………….3
ИГРА ВИЛЬМАННА: Дар Учителей……………………………………………………. 4
Пролог……………………………………………………………………………………………………………..…. 4
Начало………………………………………………………………………………………………………………. 34
Заговор…………………………………………………………………………………………………………….… 61
Старый друг……………………………………………………………………………………………………..… 78
Большая игра……………………………………………………………………………………………………. 124
Спасение…………………………………………………………………………………………………………… 144
Эпилог………………………………………………………………………………………………………………. 151
ИГРА ВИЛЬМАННА: Забытые Учителя………………………………………….… 153
Пролог…………………………………………………………………………………………………………………………… 153
Наука, техника и дипломатия………………………………………………………………………………………… 165
Я полагаю, что торг здесь не уместен……………………………………………………………………………… 187
Профессор……………………………………………………………………………………………………………………… 191
Девочка с голубыми волосами……………………………………………………………………………………….. 197
Дозор……………………………………………………………………………………………………………………………. 203
Это — моя свита……………………………………………………………………………………………………………. 208
Москва, Кремль………………………………………………………………………………………………………..…… 213
Расчёты и перспективы………………………………………………………………………………………………… 228
Разбор полётов……………………………………………………………………………………………………………… 235
Тяжело в учении………………………………………………………………………………………………………..…. 238
Большая стройка…………………………………………………………………………………………………….…….. 240
Многие знания — многие печали………………………………………………………………………………..… 250
Сборы были недолги, объятия — крепки, проводы — непродолжительны…………………… 263
Время собирать камни…………………………………………………………………………………………………… 274
Эпилог……………………………………………………………………………………………………………………….….. 278

ПРИЛОЖЕНИЯ………………………………………………………………………………………….. 284
ОБ АВТОРЕ…………………………………………………………………………………………………. 286