Сборник рассказов «Фантазм-2018»
18+, содержит нецензурную брань
Автор-составитель: Адэр Токунов,
Редакторы: Дарья Извекова, Мария Новик,
Вёрстка: Адэр Токунов,
Подготовка электронной версии: Адэр Токунов,
Оформление обложки: Иван Стан
Сборник рассказов и стихов, в который вошли произведения Шимуна Врочека, Айнура Сибгатуллина, Ли Гевары, Марии Новик, Андрея Гучкова, Татьяны Осиповой, Дарьи Извековой, Валентины Беляевой, Виктора Маркина, Данияра Иркагалиева, Адэра Токунова, Алины Токуновой.
Произведения абсолютно разные по стилю и тональности, желаем вам приятного путешествия в наши миры!
Адэр Токунов, родился 02.12.1991 г., в забайкальском селе Чара, происходит из старинного северного рода. Автор ряда работ по истории русской адвокатуры, исследователь Конституционного права и законодательства РФ, также исследует проблематику Ближневосточного и Дальневосточного регионов. Автор учебного курса «История российской адвокатуры». Правовед, окончил Юридический факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, где вёл активную общественную работу в Студенческом совете МГУ, защитил шесть курсовых работ по Конституционному праву, праву Европейского Суда по правам человека, истории адвокатуры, истории инквизиции. Член Интернационального Союза писателей (стаж с 2014 года), член Союза Деятелей Фантастической литературы и Кино (с момента основания организации — 17.02.2016 года). Изучает наследие предков, занимается проблемами правового регулирования использования генетически-модифицированных организмов, а также деятельностью, направленной на обеспечение, соблюдение и реализацию прав социально незащищенных слоев российского общества. Увлечением Адэра являются переводы, знает пять языков. Адэр является автором циклов «ДОКТРИНА», «Консорциум», части литературного сериала «Этногенез», одним из авторов Проекта Сергея Тармашева «Чистилище» (по итогам читательского голосования признан лучшим автором проекта), а также других произведений. Переводит литературные произведения по игровым мирам «WarCraft», «StarCraft», «Deus Ex» и другим. Среди критиков получил прозвище «Литературный Вагнер», с одной стороны, за глобальность и масштабность сюжетов, с другой стороны, за то, что многие произведения так и остались либо неоконченными, либо недосказанными. Удостоен специального приза Литературной премии им. В.К. Тредиаковского «За мужество в литературе» (2017 г.).
Личный сайт: www.адэр.рус (in English – ),
Сайт проекта «Доктрина»:
Группа «ВКонтакте»:
Рассказ, написанный в 2009 году как отражение ситуации в Каларском районе Забайкальского края. Фантастическая сатира, все персонажи выдуманы, совпадения — случайны.
Пень Ильи Пророка
Местным властям, аферистам и мошенникам всех мастей посвящается...
Случилась эта история в 1900 году в селе неподалёку от Читы и в своё время натворила много шуму. О ней помнят и рассказывают до сих пор. А дело было так...
Объявился в селе мужик, Степан Сидорович, мужичонка вроде бы нормальный, но уж больно богобоязненный. Крестился, как только видел где-нибудь какой-нибудь крест. Не пил и даже табаку не нюхал.
Не полюбился Степан Сидорович селянам, потому что была у него пагубная страсть — всё продавать, да подороже. Крестился, молился, божился, а народ обдуривал. Умел самый никудышный товар продать задорого.
Поселился Степан Сидорович на окраине села, поближе к лесу. Он скупал и продавал абсолютно всё: старое тряпьё, часы, кирпичи, солому, яйца, коров, и много ещё чего другого.
Так продолжалось несколько лет, пока однажды не пошел Сидорович в лес, вернулся оттуда сам не свой, всех уверял, что нашел великую святыню — пень Ильи Пророка.
Собрал всех селян, кричит, крестится. Голосит: «Православные... в лесу нашел я пень... целительный пень... Кто к тому пню приложится от болезней исцелится... за мной православные...»
Народ не поверил, думали, что Сидорович на почве собирательства и торговли совсем рассудок потерял. Но некоторые всё же поверили, и повёл их Степан Сидорович в лес — пень показывать…
Привёл он селян на поляну. На поляне — трухлявый пень. Сидорович народ подзывает, пень со всех сторон показывает. Говорит людям: «Православные, деньги – зло, отдавайте их мне и смело прикасайтесь ко пню. Он от всех болезней лечит, благополучие приносит.... Подходи не бойся!».
Через месяц Сидорович стал водить ко пню толпы людей, которые желали ощутить божественную силу пня. Все деньги страждущих, то есть всё зло, торгаш забирал себе.
Некоторые из паломников ощущали божественную благодать, некоторые ничего не чувствовали, но рассуждали так: «если мы за это платим деньги — значит, сила пня существует».
Село беднело, Сидорович — богател. Уже и в других сёлах про пень прослышали, со всей округи народ шел — ко пню приложиться, к чуду приобщиться.
Стал торгаш вести проповеди. Называл себя Великим Магистром Пня. На проповеди эти приходила уйма народу, и всем Сидорович обещал исцеление.
Авдотья Сергеева рассказывала такой случай. Муж её, горький пьяница, Пётр после сеанса с Сидоровичем – исцелился, бросил пить, стал каждый день к Степану Сидоровичу ходить. Возвращался будто хмельной — жене объяснял: «Авдотья, дура ты, это не водка, это Степана Сидоровича святая благодать!»
Стал Сидорович самым богатым человеком в округе, выстроил себе трёхэтажный терем.
Так прошло три года. Стал народ роптать, деньги уплачены, а чуда нет. Больные не исцелились. Кривые не распрямились. Пьяницы, которых жены водили ко пню, как пили, так и пьют.
Сидорович, конечно, всех успокаивал, призывал чаще ходить ко пню и на свои сеансы-проповеди. И народ верил ему — ходил на поляну, к торгашу в терем, и так продолжалось бы еще долгое время.
Но в один из дней пришел народ на поляну, а пня нет — сгнил. Собралось всё село к торгашу, так мол и так, пня нет и чуда тоже нет. Сидорович говорит: «Я выполнил своё предназначение, я обчист... очистил Ваши души. Теперь у вас ден... теперь в вас зла нет. Вы — чистые иди... христианские души!».
Спросили у него, зачем ему столько денег, почему он весь обвешен золотом, а село с каждым днём чахнет. Он ответил: «Такая моя участь — жить во зле».
Прекрасный мир
Герои редко знают о том, что они герои. Как правило, они умирают до того момента, как их признают таковыми. Живые герои никому не нужны. Так было, так есть и так всегда будет.
Толик Безе, как называли его все вокруг, он же Анатолий Ильич Безиков, двадцать лет от роду, успел вкусить славу героя еще при жизни. И даже на бандитской Шаболовке.
Старожилы рассказывали, что и раньше оранжевая калужско-рижская ветка была самой проблематичной: часто гас свет, останавливались поезда, случались аварии. Такой она осталась и теперь. Если ВДНХ считалась северным оплотом человечества и цивилизации, то Китай-город, Третьяковская и участок до Шаболовской — рассадником анархии, шпаны и бандитов разного пошиба.
Имея в анамнезе мать-проститутку, которая бросила его при рождении, и отца-бандюгана средней руки, убитого, когда Толику едва исполнилось года три, воспитанного бандитским сообществом Шаболовского конгломерата, Толик не ожидал от себя такой сентиментальности, которую проявил, бросившись на защиту этой девчонки и её кошки. Очевидно, не зря повторял брат отца по кличке Вшивый, что в семье не без урода!
Этот его непонятный порыв привёл к тому, что сейчас он и его дружок Колян Репа были в бегах и по подземным тоннелям пробирались к станции Ленинский проспект. Девчонка увязалась за ними. Какое-то время она несла кошку. Но вскоре та, оцарапав её, сбежала, исчезнув где-то в темноте. Стоило ли из-за неё портить отношения с главой могущественного клана? Чёрная кошка в тёмной комнате! Ну и ерунда лезет в голову! Толик встряхнулся, обернулся к девчонке и прикрикнул:
— Бросим, если не перестанешь ныть. Съедят крысы.
Девчонка взвизгнула, перестав хлюпать носом. Быстро подбежав к ним, схватила Толика за руку.
— Ладно, ладно, — Толик вырвал руку, — пошли.
Они вновь двинулись вперед, подсвечивая себе фонариком.
— Как думаешь, Колян, устраиваться на ночёвку лучше в тоннеле или на станции?
— У тебя, Безе, мозги точно набекрень! То в драку ввязался из-за кошки этой драной, — было не понятно, о ком он говорит: о девчонке или о её кошке. — Ну съел бы он её на завтрак!.. То ночевать в тоннеле собрался. А если крысы, или ещё лучше...?
Договорить он не успел, так как девчонка подскочила к нему и дала подзатыльник:
— Молчи. Не упоминай на ночь глядя нечистого!
Репа остановился и ошарашенно смотрел на девчонку, раздумывая, не поддать ли ей.
— Ну ты, блин, даёшь! — наконец выговорил он. — Дура и есть дура. Как ты с таким характером ещё жива? И вообще откуда появилась на наши головы?! Балерина, блин...
Репе очень нравилось это слово — балерина. Он не знал точно, что оно означает, но это было такое, на его взгляд, убойное оскорбление, после которого можно уже не говорить ни о чём.
— Почему балерина? — удивилась девчонка. — Я не умею танцевать.
Репа с минуту смотрел на неё. Потом покрутил пальцем у виска — что с неё ещё возьмёшь? Балерина, она и есть балерина...
— Пошли скорее, если хотим добраться до Ленинского до ночи. Тут перегон — будь здоров... — прервал их перебранку Толян.
На станцию они пришли к самому её закрытию. Дежурные уже перегораживали тоннель сеткой из колючей проволоки, собираясь пустить по ней ток.
Девчонка, на удивление, оказалась знакомой двум дежурным, поэтому их пропустили, не задавая лишних вопросов.
Девчонка куда-то пропала, как только они вошли на станцию.
Толян и Колька разделились, отправившись на поиски какой-либо еды, справедливо решив, что по одиночке у них есть больше шансов что-либо найти поесть. Быстро действовать их заставляли громко урчащие животы, не видевшие пищи со вчерашнего вечера. Позавтракать они не успели в силу невнятного поступка Толяна, принудившего их пуститься в бега.
Он от кого-то слышал, что эту станцию называли сороконожкой. Теперь, разглядывая её, не мог понять, почему её так назвали. Станция была мелкого заложения, находилась всего на глубине шестнадцати метров под землёй. Но её спасало то, что потолочное перекрытие было не сборным, а монолитным. Длиной была метров двести, не больше. Колонны, отделанные белым и желтоватым мрамором, были сильно закопчены. Толян насчитал их шестьдесят четыре. Путевые стены, очевидно, когда-то были облицованы керамической плиткой. Сейчас это только угадывалось, поскольку плитка сохранилась кое-где на верхних ярусах, цвет её определить Толяну так и не удалось. Серый и коричневый гранит пола сохранился хорошо.
Ребята встретились часа через два в южном конце станции. Только расположились поесть, как появилась девчонка.
— Эй! — Толян помахал ей рукой, невзирая на предостерегающие жесты Кольки. — Иди к нам. Мы тебя покормим.
Девчонка, пританцовывая, подошла и торжественно поставила в середину котелок с похлёбкой.
— Ух ты... — Колька больше не нашёл никаких слов. Но сразу примирился с девчонкой. Вдыхая божественный запах, он примирился и с удравшей кошкой — виновницей их бед.
— Ешьте, ребята, — девчонка смотрела на них и улыбалась.
— А ты?
— А я уже поела.
Второй раз приглашать их не потребовалось. Они быстро достали из-за голенищ ложки и стали наперегонки черпать похлёбку.
— Ладно, ребята, за котелком я приду потом, — девчонка шмыгнула куда-то в сторону.
— Слушай, Толян, — заговорил о главном Колька, когда они, так и не дождавшись девчонки, стали укладываться на ночь, — на перегоне до Академической произошло обрушение. Тоннель ещё не расчистили.
— Ну и что? — сонно побормотал Безе. — Нам-то какое дело?
— Ты, Толян, точно ку-ку! — рассердился Колька. — Всё, пришли, заперты в ловушку. На Академическую не попадём, значит, можно сразу сдаваться пахану, когда он за нами придёт! Другого-то пути нет. Завал в тоннеле!
С Толяна сон как рукой сняло. Он подскочил и зашептал:
— А может, завтра уже откопают?
— Не думаю, мужики говорили, что там участок довольно большой. Пока будут очищать, а потом крепить....
— Послушай, Репа, а может, нам наняться на очистку? Как очистят, сразу проскользнуть...
— Если успеем. А если нет? Тут нас тепленьких и возьмут.
— А может, проскочить по поверхности?
— Ага, а где ты противогазы найдёшь? А как идти, знаешь? Угораздило же тебя! ... — выругался Колька. — Кошка дранная!
— И вовсе не дранная, — из темноты материализовалась девчонка.
— Тебя нам только сейчас и не хватает! — Колька в сердцах сплюнул.
— Ребята, я знаю где взять противогазы, — нисколько не обиделась девчонка. — Только я пойду с вами.
— Да ты очумела? Ты знаешь, что там наверху?
— Да уж не у маменьки росла!
Она положила ладошки им на плечи и зашептала:
— Я знаю, как идти. Видела карты Москвы. Вы не сомневайтесь, выведу вас прямо на Академическую.
— Да ты знаешь, какие монстры разгуливают наверху? — Толян аж задохнулся.
— Брось, Толян, пусть идёт, — согласился вдруг Репа. — Тебя как кличут-то?
— Таньча.
— Колян Репа, — представился Колька, — а это Толян. В общем, Таньча, выхода у нас нет. Толян спас твою кошку и тебя. Тепереча давай ты нам помогай. Мы должны выйти утром рано, пока все спят. Найдёшь противогазы?
— Толян — герой, — согласилась девчонка. — Только я не пойму, зачем вам на Академическую? Если вам надо спрятаться, так может махнуть по верху на Спортивную? Или лучше на Фрунзенскую. Это недалеко. Там красные. Они никого не дают в обиду.
— Таньча, а ты дорогу знаешь?
— Знаю.
— Откуда?
— Я же говорю, видела карты города. А может, нам сразу рвануть на Университет?
— Да ты что, Таньча, сдурела? — Колька снова задохнулся от гнева.
— Ладно. Ждите, утром принесу противогазы. — Таньча подхватила котелок и исчезла в темноте.
— Ты в своём уме? — набросился на приятеля Толик. — Как мы с ней наверху?
— Да ты, Толян, успокойся. Как-нибудь избавимся от неё. Нам бы только получить противогазы. Давай спать.
Колька поправил ватник, завернув его угол так, чтобы рукав приходился под голову. Улегся и тут же засопел. Толик всегда удивлялся способности приятеля засыпать сразу в любом положении и в любом состоянии.
С Коляном Репой его связывала не только дружба с тех пор, как они стали себя осознавать, но и стремление выжить в условиях беспредела, который царил на их станции. Толику иногда казалось, что они не только понимают друг друга без слов, но и думают одинаково.
Он же ещё долго ворочался, пытаясь разобраться в себе. Где Таньча раздобудет противогазы, как они выберутся наверх и что их там ждёт, и почему он герой? Но ему понравилось, как она это произнесла: Толян — герой.
Девчонка кружилась в поле с белоснежными ромашками и кричала: «Герой, герой, Толян!»
Толян с трудом разлепил глаза. Танча трясла его за плечо:
— Толян, вставай. Пора идти.
Он сел и огляделся, спросонья не понимая, где находится. Откуда-то вынырнул Колька.
— Давай, Толян, собирайся. Пора идти.
Таньча развернула скрутку. Внутри оказалось три противогаза. Один она тут же пододвинула к себе. Скруткой оказалась плащ-палатка, которую она тут же надела на себя, накинув на голову капюшон.
— Здорово! — восхитился Колька.
Перед ними уже стояла не девчонка, а маленького роста мужичок.
— Как это ты так сделала?
Колька собрался снять капюшон. Но Таньча отпрянула, лишив его этой возможности. Потом порылась в огромных карманах и извлекла на свет два куска.
— Поешьте, а то потом не удастся, пока не доберёмся.
Выйти из станции оказалось очень просто. Неузнаваемая в плащ-палатке и противогазе Таньча показала дежурным у выхода какую-то бумажку. Они молча отворили тяжелую дверь, выпуская их в вестибюль.
Прежде чем открыть дверь, они долго стояли и прислушивались, привыкая к яркому солнечному свету. Потом Толян осторожно толкнул дверь на улицу. Она качнулась, приоткрыв щель. Выждав немного, он выглянул. Прямо возле входа разросся огромный куст с белыми кистями цветов. Было тепло, солнечно и тихо.
Толян махнул рукой остальным. Колька, а за ним и Таньча, показались из двери. Осторожно вышли и остановились под кустом.
— Куда теперь? — мотнул головой Толян.
— Подожди.
Таньча сняла плащ-палатку, скрутила её и перекинула наискосок через плечо. Толян и Колька внимательно наблюдали за ней. Затем переглянулись, сообразив, что эта плащ-палатка, очевидно добытая с какого-то военного склада, очень дорого стоит. У них бы не хватило доходов за год, чтобы купить её. Откуда она у этой пигалицы? Сейчас при ярком солнечном свете она не казалась ни маленькой, ни беззащитной. Друзья вновь переглянулись. Колька повёл фильтром противогаза. Это могло означать только одно: что опять влипли? Всё из-за тебя! Толик в ответ тоже покачал своим «обрубком»: я тебя предупреждал, что уходить надо без девчонки. Кто меня не послушал?
— Пошли, — Таньча быстро вышла из-за куста, — нам пока прямо по улице до дороги, там я покажу.
Улицей назвать пространство, по которому они шли, можно было с натяжкой. Сквозь асфальт кое-где пробивалась трава. Справа и слева разрослись огромные кустарники и деревья, за которыми скорее угадывались, чем виднелись, дома. Ветер где-то вверху шевелил листья, как будто играя ими, создавая ажурный весёлый узор на всём, что попадало в тень.
— А это что? — Колька указал на видневшегося впереди за деревьями какую-то массу, напоминающую человеческую голову.
— Это памятник Гагарину.
— Кому? — переспросил Колька.
— Первому человеку, проникшему в космос, Гагарину.
— Откуда знаешь?
— Там написано, — она неопределенно махнула рукой. — Нам надо попасть на площадь, где он стоит, поэтому держитесь, если что, этого направления.
«Если что» Таньча не объяснила, но и так всё было понятно.
Они двинулись по указанному направлению, держась в ажурной тени кустарников и деревьев, постоянно оглядываясь по сторонам. «Если что» не произошло. И их взору вскоре предстала огромная площадь, с одной стороны окаймлённая подковообразными зданиями. Слева стоял величественный монумент, вытянувшийся в небо. На ребристой серой колонне серый человек с поднятой вверх головой и отведенными словно крылья руками. Таньча сделала знак остановиться, деловито огляделась по сторонам, потом, запрокинув голову, стала что-то высматривать в небе.
Колян толкнул Толика локтем, указывая кивком на девчонку, и прыснул.
— Что ты там высматриваешь? — Толик не смог не улыбнуться, уж очень карикатурно эта фигурка смотрелась на фоне оригинала: с задранной головой и отведёнными в стороны и назад руками очень напоминала монумент, только маленькая и в мешковатой одежде.
— У нас есть два пути, — сообщила Танча, вдоволь насмотревшись на небо. — Один вдоль вон тех домов. Второй напрямую через площадь. Через площадь ближе, но если что, то спрятаться будет некуда.
Приятели посмотрели в сторону площади. Конечно, напрямую ближе.
— А ты бегаешь хорошо? — Колян с сомнением смотрел на Танчу.
Она вздёрнула подбородок:
— Думаю, что не хуже тебя.
— Ну тогда через площадь, — принял он решение, взглянув на кивнувшего Толика.
Половину расстояния они преодолели довольно быстро. Возле монумента, который вблизи оказался очень высоким, Танча тормознула и указала рукой на надпись у его подножия.
"12 апреля 1961 года Советский космический корабль «Восток» с человеком на борту совершил полет вокруг земного шара. Первый человек, проникший в космос, — гражданин Союза Советских Социалистических Республик Юрий Алексеевич Гагарин.» — прочитали друзья и вновь переглянулись. «Человек, проникший в космос», так сказала им Танча? Процитировала дословно. Значит, была уже тут.
Колька смешно задрал фильтр противогаза в небо, пытаясь с подножья памятника разглядеть лицо гражданина Гагарина. Толик усмехнулся, уж очень потешно выглядел его друг. Но тоже посмотрел вверх.
— Метров сорок, не меньше, — на глазок определил Колька.
— Что это? — Толян высоко в небе над ними разглядел маленькую тёмную точку.
— Дьявол. Летающий дьявол! Бежим! — закричал Колька.
— Туда, — Танча указала рукой направление, и они побежали.
Сразу пот стал заливать глаза, дышать в противогазе стало невыносимо тяжело. На приближающуюся растущую в размерах точку не оглядывались. Они почти успели добежать до дома, стоящего сразу за площадью, как их накрыла гигантская тень. Колька уже заскочил в подъезд и, нетерпеливо пританцовывая, придерживал дверь подъезда. Толик видел, как когти огромной твари почти коснулись головы Танчи. Но она запнулась и упала. Дьявол с недовольным громким верещанием, напоминающим летучую мышь, ушел вверх и на разворот. Толик на ходу подхватил Танчу за скрученную плащ-палатку и, волоча её за собой, влетел в подъезд. Колька захлопнул дверь, навалившись на неё всем весом. Послышался глухой удар и дверь содрогнулась.
— Вот тварь! — Колька выругался. — Хорошо. Хоть дверь открывается во внутрь. Ты, Толян, не тормози. Поищи что-нибудь, чтобы подпереть дверь. Наверняка в квартирах всякого хлама полно.
Толик поставил на ноги уже пришедшую в себя Танчу и шагнул на лестничную площадку.
— Не надо, — голос Танчи звучал глухо, — он не будет преследовать нас в подъезде. Сейчас взлетит повыше и будет высматривать нас оттуда.
— А ты откуда знаешь? — Колька всё ещё всем телом держал дверь.
Танча пожала плечами:
— Знаю. Отец рассказывал.
Друзья переглянулись.
— Как помнится, когда у тебя Пахан отнимал кошку, ты кричала, что ты сиротка. А оказывается вовсе нет. Ну как, Толик, тряхни нашу подружку. Вытряси из неё всё, что она не договаривает.
— Да не надо трясти. Я и так ничего не скрываю. Я кричала про сиротку, так хотела надавить на жалость.
— Ну, блин, где воспитывалась? В институте благородных девиц?
Толик покосился на Коляна: он и не подозревал, что тот знает, что имелось в древние времена такое заведение. Интересно, какие там были установлены порядки? А Колян продолжал, распаляясь:
— Нет, ну, блин, ответь, кто ты такая? О каком папашке ты сейчас балакала? И ваще откуда взялась на наши головы? Сидели бы сейчас на Шаболовке и не тужили, так ты со своей драной кошкой. Блин! — Колян смачно сплюнул.
— Я же вам сразу сказала, что зовут меня Таньча. Татьяна Морозова.
Колька обессиленно сполз по двери на пол:
— Вот, блин, влипли! Лучше бы нас Пахан вздёрнул.
Толик рассмеялся, уж очень комичный вид был у его друга. А может, он где-то внутри сразу знал, что девчонка не простая.
— Так ты бы сразу и кричала, что ты Татьяна Морозова. Ни тебя, ни твою дранную кошку Пахан не тронул бы. А мы бы тоже не пострадали. А ты случаем папахену не рассказала о произошедшем? — спохватился Колян.
— Рассказала, — Танча хмыкнула, — Муська была его любимой кошкой.
— Да, теперь я не знаю кому хуже: нам тут или Пахану там... — задумчиво произнес Колян.
Морозов Александр Ильич, он же Алекс, он же Мороз, был немалым авторитетом в их бандитском содружестве. Даже их Пахан боялся его как огня. Правда, Пахан утверждал, что это он так уважает авторитета. Но все на Шаболовке были уверены, что он его боится, причём боится смертельно. О жестокости, но какой-то маниакальной справедливости Алекса ходили легенды. И даже красные предпочитали с ним не конфликтовать.
— Ладно, чего расселся? Надо выбираться отсюда, — Танча шагнула на лестничную клетку. — Тут был в прошлый раз другой выход. Пошли.
Они прошли лестничную площадку, повернули налево и спустились на несколько ступенек вниз. Толик аккуратно открыл дверь и выглянул наружу. Улица была пустынна.
— Куда теперь?
— Как выйдем, будем держаться вдоль домов. Дьявол нас теперь будет выслеживать с высоты.
— А может, переждать? — предложил Колян.
— И что, до ночи тут будешь куковать? Мы сейчас перебежками из подъезда в подъезд, от дома к дому.
— Да ладно вам. Кончайте базар. Двинули.
Толик распахнул дверь. Предложение Коляна переждать было бы не плохим, если бы можно было снять противогазы. А так, чем дольше идёшь, тем чаще меняешь фильтры.
Они осторожно вышли, оказавшись в густо заросшем дворе. Прямо перед ними за деревьями золотом блистало на солнце какое-то сооружение, оканчивающее две высотные башни, окна которых тоже отсвечивали золотом.
– Что это? — Колька заворожённо смотрел на диковинку.
— Это «золотые мозги».
— Чево, чево?
— Не чевокай. «Золотые мозги» — это сооружение на крыше так называют. Мне отец рассказывал.
— Золото?! Ты там была? — Колька схватил Танчу за рукав.
— Нет, не была. Наши сталкеры пытались проникнуть в него, но этот летающий дьявол караулит. Никто не смог... — Таньча грустно замолчала.
— Может, попробуем? — загорелся Колька.
— Нет, нам надо перебраться по мосту на ту сторону, а там дворами и попадём на Фрунзенскую.
Толик задрал голову вверх и внимательно изучил небо.
— Пока не видно, побежали.
Мелкой трусцой в прежнем порядке: Колька впереди, Танча в середине (её теперь надо было беречь пуще глаза, если друзья хоть когда-нибудь мечтали вернуться в метро!), Толик замыкающим, — они двинули вдоль дома.
Когда за деревьями мягко блеснула вода и до моста осталось совсем немного, по земле пронеслась огромная тень.
— Во двор! — Колян рванул налево.
Двор оказался неожиданно большим. Широкий трехэтажный цоколь венчали четыре разных композиции. Повсюду наверху расположены статуи и скульптуры. К центральной башне вела пересекающая весь внутренний двор стеклянная галерея. На одном крыле Толян заметил вмонтированные огромные часы, но рассматривать всё это великолепие не было времени. Сейчас единственное, что их интересовало — это открытые двери в здание. Колян подбегал к каждой и весом собственного тела пытался их открыть. Но тщетно. Все двери были закрыты. Колян заметался по двору, пытаясь отыскать хоть какое-то укрытие.
— Сюда! — Танча стояла возле небольшого отверстия, похожего на вентиляционную шахту.
— Быстрей! — Толик втолкнул в отверстие Танчу. Затем нырнул сам. Последним головой вперед влез Репа, удачно упав на Толика.
Дьявол просунул голову в отверстие и завизжал. Все трое, не сговариваясь, рванули к незапертой двери и выбежали в коридор. Их топот эхом отражался от стен и потолка. И казалось, что за ними несётся целая армия мутантов. Это заставляло бежать быстрее — на исходе сил и возможностей. Неожиданно Колян, опять оказавшийся впереди, запнулся и упал. Танча и Толик, не успев отвернуть, упали тоже. Сразу же топот исчез. Только их тяжкое дыхание тревожило эту тишину.
Минут десять они лежали — никак не могли отдышаться. Потом Толик встал и прошёлся туда-сюда. Это сразу же разбудило эхо. Его шаги отозвались грохотом.
— Вот мы дураки, — рассмеялся Колян, — бежали сами от себя.
Они захохотали. С этим смехом выливался наружу тот ужас, который они так долго сдерживали. Пустые коридоры тоже хохотали вместе с ними, многократно повторяя и усиливая их глухой смех. Наконец, Таньча, а за ней и Толик с Коляном затихли. Обессилив и задохнувшись в противогазах, вновь упали на пол.
— Ладно, парни, пошли, — Танча первая поднялась на ноги, — посмотрим, где мы оказались.
Теперь они шли осторожно, заглядывая за каждую дверь прежде, чем в неё войти, решив, что, если они избежали когтей дьявола, то осторожность теперь не помешает. У них появилась надежда выпутаться из этой ситуации.
Поднялись на один лестничный пролет и оказались в фойе основного здания. В стекло входной двери виднелся двор и кружащий на небольшой высоте дьявол.
Танча зашла за стойку. Под ней находился стенд с мелкими ячейками. Она пошарила в одной и достала несколько пластиковых карт неизвестного назначения.
— Что это?
— Полагаю, это ключи от дверей, — сообщил Толик. — Я видел дверь с таким ключом на кольцевой.
— Давайте посмотрим, — у Кольки азартно загорелись глаза. — Ну, Толян, интересно же... А вдруг это и есть Изумрудный город?
— Не похоже, -— Танча задумчиво крутила карточку в руках. — Тут и номер есть...
— Ну, чего уставились, будто я принимаю решения? — Толик обошёл Танчу и наклонился к стенду. — Моё мнение в меньшинстве. Думаю, нам надо выбираться отсюда.
— Давай взглянем хоть одним глазком? Пока дьявол не улетит.
— Пересидим и переждём? — поддержал её Колька. — И всё тут осмотрим. Всё равно заняться нечем.
Осмотреться, действительно, было необходимо, поэтому Толик не настаивал.
— Пошли, — Танча выгребла из нескольких ячеек карточки.
Они обошли уже несколько этажей, заглядывая в кабинеты и не обнаружив ничего интересного: столы, стулья, кресла, компьютеры — везде всё одинаковое, как Колька предложил поднять повыше. Он почему-то был уверен, что всё замечательное должно быть наверху.
Начался подъем по бесконечной лестнице. В окнах пролётов было видно, что дьявол продолжал кружить над зданием.
— Вот же настырный! — Танча покачала головой. — Когда же он нас оставит в покое?
— Как найдёт другую добычу, так сразу оставит, — буркнул Колька. — Давайте уже уйдём с этой лестницы.
Они попали в достаточно большой круглый вестибюль. Потолок тут тоже имел шаровидную форму.
— Посмотри, Толян, что тут?
Колька подошёл к небольшой площадке в центре вестибюля, где располагалась какая-то труба с кнопками. И прежде, чем прозвучал предостерегающий возглас Толика, нажал на кнопку. Послышалось тихое мерное жужжание. Стены и потолок вдруг изменились. Толику показалась, что они вообще исчезли. Вокруг них оказался ночной город. Но не тот город, который они видели, каждый раз выходя на поверхность, а живой город. В свете фонарей и стендов двигались автомобили, гуляли люди. Город двигался и жил.
— Какая красота, — выдохнула Танча, — какой прекрасный мир! Какая удивительная и счастливая жизнь!
— Толян, ты видишь, видишь, он живой! — Колян стал даже как-то пританцовывать, поворачиваясь вокруг и показывая пальцем.
Толик пересёк пространство до площадки и нажал на кнопку. Стены и потолок сразу погасли.
— Ты чего сделал? — обиделся Колька.
Толик вновь нажал на кнопку. Мир вокруг них вновь ожил. Заблестела вся в огнях лента реки. Над набережными яркими точками загорелись гроздья салютов.
— Ребята, смотрите. Вот он Изумрудный город!
Танча стояла возле изображения здания, похожего на корону. Здание было подсвечено огнями трёх цветов и сияло, как солнце. От него веяло такой мощью, что другие здания на голограмме выглядели бледно, хотя некоторые и могли бы поспорить с ним в высоте.
Когда первый шок прошел, Колян уселся на пол в центре и поинтересовался:
– Если бы мы могли как-то выяснить, где находится это здание, то могли бы попасть в Изумрудный город.
— А пошлите на самый верхний этаж, — предложила Танча. — Оттуда осмотрим окрестности. «Одеколон» самое высокое здание, всё вокруг будет видно.
— Это ещё что за одеколон? — встрепенулся Колька.
— Я же говорила, что «одеколоном» называют это здание, так как оно похоже на бутылку из-под одеколона.
Колька вновь уставился на неё непонимающе:
— Какую бутылку?
— Из-под одеколона. Ты что, совсем неграмотный? Не знаешь, что раньше был одеколон, который хорошо пахнул и которым душились?! — Танча нетерпеливо топнула ногой.
— Кого душили? — Колька вновь уставился окулярами противогаза, где поблескивали глаза с хитринкой.
— Дурак! — Танча, очевидно, поняла, что Колька валяет дурака.
Когда добрались до самого верхнего этажа (сбились со счёта: Толик насчитал двадцать три этажа, Колян — двадцать, Танча — двадцать два), то наткнулись на дверь с надписью: «Ресторан». Таньча испробовала уже большую часть пластиковых карточек, но ни одна из них не подходила: замок на открытие не срабатывал.
— Ну, и что будем делать? — задал Толик риторический вопрос, вовсе не ожидая, что кто-нибудь на него ответит.
— Ломать.
Колька ударил кулаком в дверь. Она вдруг легко со скрипом открылась.
— Ну, Танча, дурында, ломишься в открытую дверь. — Колька шагнул вперед и остановился.
— Что там? — маленькая Танча пыталась заглянуть.
— Ну ничего себе! — Колька посторонился.
Взглядам Толика и Танчи открылся большой ресторанный зал со столами, накрытыми скатертями, на которых стояли тарелки, маленькие и большие рюмки, лежали столовые приборы. Как и во всём здании, всё покрылось слоем пыли. Но не это поразило друзей. Стен не было. Вместо них — большие панорамные окна.
— Вот это да! — Танча шагнула в помещение и пошла вдоль окон.
Перед ними простиралась та же панорама, какую они видели несколькими этажами ниже, только в ярких лучах солнечного света.
— Смотрите, смотрите, вон Изумрудный город! — закричала Танча, указывая рукой на величественное здание, шпиль и башни которого отчетливо выделялись на фоне синего неба.
Друзья замерли рядом с Танчей, рассматривая это необыкновенное здание. Оно находилось на возвышении, широко раскинулось и доминировало над всем пространством. На его шпиле что-то поблескивало. На таком расстоянии определить, что это, было невозможно.
— Посмотрите, оно будто парит в воздухе! — Танча заворожённо смотрела вперёд.
Они бы ещё долго стояли, рассматривая здание, которое считали Изумрудным городом, но тут в поле зрения попал парящий дьявол.
— Назад! — Толик схватил Танчу за руку и потянул глубь помещения.
Кольке два раза повторять не пришлось. Они отбежали в центр комнаты. Птица не заинтересовалась ими.
— Он нашёл какую-то другую добычу, — задумчиво произнёс Колька. — Вот и кружит.
Он осторожно приблизился к окнам и пошёл вдоль них в ту сторону, куда улетел дьявол.
— Вот она, его добыча, — Колька указал на площадь с монументом первого человека космоса.
На площади у памятника, прижавшись спинами к его основанию, образовав, таким образом, замкнутый круг, стояли несколько человек. Они были вооружены и ждали, когда «дьявол» спустится ниже.
— Папочка! — закричала Танча и протянула руки.
— Чего орёшь, он тебя не услышит.
Колька потянул Танчу от окна.
— Нет, пусти, — Танча пыталась вырваться, пиная Кольку по ногам.
«Дьявол» между тем снизился и стал атаковать группку людей. Раздалась автоматная очередь. «Дьявол» будто натолкнулся на преграду, но попыток достать кого-либо из группы не оставил. Он низко пролетел над землей. Развернулся и вновь бросился в атаку.
— Бежим вниз! — Кольке, наконец-то, удалось справиться с Танчей.
Вниз они бежали целую жизнь. Так им показалось. В фойе Колян рванул было вниз, но Танча его остановила, показав на дверь. Пластиковая карточка подошла, и они оказались во дворе. Выстрелов уже не было слышно. Толик посмотрел в небо, «дьявола» там не наблюдалось. Или он убит, или же улетел с добычей — одно из двух.
— На площадь!
Они выбежали из двора и побежали вдоль улицы. Только оказались на площади, как услышали голос, усиленный мегафоном:
— Лежать! Лицом вниз!
— Папочка! — закричала Танча.
— Я кому сказал, лежать. Открываю огонь на поражение.
Они шлёпнулись лицами вниз, упёршись фильтрами в землю.
— О том, что мы были в «одеколоне» никому не слова. О том, что знаем, где Изумрудный город, тоже, — распорядилась Танча. — Все разговоры буду вести я. Вы лучше молчите.
***
Вечером, когда они с Коляном сидели в местной каталажке на Ленинском, в зарешеченном оконце показалось зареванное лицо Танчи с красным носом. Потом тонкая рука еле протолкнула увесистый свёрток.
— Поешьте.
Колька принял свёрток:
— Не плачь, Танча. Всё будет хорошо.
А Толик неожиданно для себя вдруг добавил:
— Жизнь прекрасна и удивительна!
Пророчество Белого Волка
Рассказ был написан мной в 2013 году под псевдонимом Алекс Гессен для конкурса коротких рассказов в рамках лит. сериала «Этногенез» — «Битва рассказов».
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.
Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.
Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.
А старик Жондырлы — сумел.
Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лейлат. — Кондыргэн басак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
— Кэчюм дыр! Хавсанат гэйды салдынык! Кэчюм дыр! Кэчюм дыр! — тонко закричала, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
— Кэчюм йок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!
***
Новый Великий Хан, он только в начале своего пути, но Пророчество Сотрясателя Миров уже начало сбываться — жена зачала не от семени его, и в стане его разобщенность — того и гляди — предадут, ударят в спину кривым клинком, а тело отдадут на съедение волкам.
Волки... это видение уже тридцать зим преследовало старого Хана, тридцать зим назад он обрёл ключ к Величию, наследию великого Тэмуджина.
Но с тех пор не оставлял Хана Улукбека Белый Волк — он приходил к нему во снах, мерещился на самом крае горизонта словно немая тень возмездия, и долгими часами стоял Улугбек около полога юрты, прежде чем отойти к беспокойному и тревожному сну.
Первое время Хан даже посылал дозоры — первые возвращались ни с чем, а после того, как три дозора подряд не вернулись вовсе, Улугбека обуял страх.
И напрасно старик Жондарлы, которого многие воины прозвали Всеведающим, уверял Хана в том, что дозорные просто испугались его прогневать и разочаровать — потому и ушли к дальним станам.
Хан верил, что воинов постигла суровая кара Белого Волка; черная стая разорвала их, обглодала кости, пленила Души, и вот теперь они тоже стали частью Стаи, стали слугами того, кого Хан боялся и ненавидел...
Бояться мертвецов глупо и недостойно воина, но Улугбек боялся... тот, кто мог выбить душу, сам боялся собственной тени, и временами ему казалось, что он обменял свой покой и сон на серебряную фигурку волка.
Лукавый старик Жондарлы, именно с него всё началось, именно он вызвался быть проводником, именно он провёл небольшой ханский отряд мимо Стражей Усыпальницы.
И звали старика отнюдь не Жондарлы, Хан слышал, что Стражи называли его «Странником», иногда звучало странное чужеземное имя — Нестор Годиславич.
Да, старик был не прост, он не походил ни на кого из окружения Хана — длинные белые (а теперь ставшие цвета серебра) волосы, пронзительные глаза цвета Великого Озера, что простирается пред Кочевьем Тэмуджина.
***
Хан помнил, как там, в Усыпальнице, он впервые увидел его...
Обширная зала казалась словно бы мёртвой. Стены, пол и потолок были выложены диковинным камнем цвета поздних степных цветов, его, словно жилы, пронизывали тёмные вкрапления, казалось, что это кровь горы, что великая глыба замерла в почтении, чтобы не потревожить покой Великого.
Первый неосторожный шаг Улугбека гулким эхом пронёсся под сводами залы, стены как будто бы пришли в движение, подёрнулись мутной рябью, а затем снова обрели резкость.
Улугбек даже не понял поначалу, что же изменилось — около саркофага стоял человек небывалого роста, его длинная огненного цвета борода была собрана в косы, его длинные волосы плавно струились по плечам; Улугбека обуял СТРАХ — перед ним стоял Великий... великий мертвец — его кожа просвечивала, была местами вовсе прозрачной, и вот тогда становились видны вены в цвет камня, которым была отделана Усыпальница.
Мертвец смотрел на Улугбека непроглядно-чёрными бездонными глазами, и тот вдруг понял, что видит Бесконечность...
Несколько мгновений Великий Хан внимательно изучал Улугбека, а потом изрёк:
— Торгаш, мелочный, ничтожный, ну что же, пусть потешится...
И тут Улугбек с ужасом понял, что Великий не открывал рта.
— Ченгиз боду-ха юрз даын эдыл док у...
Но Хан прервал его не полуслове, снова в голове Улугбека раздался голос:
— Не трать слов понапрасну, то, что ты ничтожен, я знаю и без твоего лепета, пощады не проси — не говори, за чем пришел — это должно было случиться, но ты стал первым, вот сейчас мы тебя и испытаем, но славы тебе не принесёт сие испытание. Горести ждут тебя, ты уже мнил себя великим ханом, и вот теперь предо мной ты дрожишь, как травинка на осеннем ветру.
— Йок..., — у Улугбека перехватило дыхание.
— Ви, и, повторяю, не трать слов понапрасну, не гневи меня, кончим дело — и ты меня больше не потревожишь, придут другие — вернут, но это потом, сила ведь не должна бездействовать, ведь так?
— Эйе, — подтвердил Улугбек.
— А она и не будет, — продолжил Великий, — но не для тебя она, ты лишь курьер, а теперь — возьми.
В мгновение ока Великий оказался перед Улугбеком, и на его ладонь легло что-то маленькое и холодное.
Больше половины из того, что сказал Великий, Улугбек не понял, не знал он, что означает слово «курьер». Но великого мертвеца это и не заботило, он говорил ещё долго —говорил о предательстве, о жене, которая найдёт молодого любовника, о том, что за всё рано или поздно приходится платить, и через три зимы он придёт за расплатой...
Потом — Великий обратился в белого волка, и исчез, словно бы растворился в тумане, а взор Улугбека начал меркнуть...
***
Очнулся он средь тел воинов своего отряда; все были мертвы, хотя выглядели просто спящими, прилегли отдохнуть... посреди бескрайних песков...
Пять ночей бродил Улугбек, пока не встретил прохвоста Жондарлы, он был цел и невредим, а на все вопросы лишь лукаво улыбался...
***
Как двое путников смогли добраться до становища, Улугбек не понимал, но казалось, что все дикие звери повинуются Жондарлы и обходят ночное костровище стороной, а мелкие белки да соболи сами идут в его ловкие руки...
Улугбека всё это время не покидал Волк, переданный Великим, но он не смог взять под контроль территории соседей — его боялись, но не уважали, притом боялись не только враги, но и собственные воины, собственные жены.
Не боялся его только Жондарлы, который следовал за Ханом неотступной тенью...
И вот сейчас — Пророчество сбывалось — молодая жена украла фигурку волка, недавно родившийся у неё мальчик был голубоглазым и светлокожим; и Улугбек понял — вот он — народился волчонок, который его загрызет, если раньше его не изведёт страх...
Угрозу надо было устранить — приказ звучал жестко — мать повесить на кишках, выродка вернуть туда, откуда он появился.
Но на удивление Хана, ни один из воинов даже не шелохнулся...
Все смотрели на Жондарлы, и казалось, ждали его приказа. Старик смотрел на Улугбека внимательно, с насмешкой, как когда-то смотрел великий мертвец.
Внезапно Жондарлы приоткрыл рот и протяжно завыл — это продолжалось примерно три удара сердца, а потом ему начал вторить разноголосый волчий вой… Вначале далеко, а потом всё ближе, ближе. Казалось черная стая подходит к становищу...
— Волк взял в жены серебряную лань, так появились на свет монголы, — внезапно продекламировал на незнакомом языке Жондарлы, — мы — дети волчьи, ты — сын пёсий, чего хотел ты кроме смерти и расплаты?..
Жондарлы текучей походкой подошел к Гюзель, нежно погладил её по щеке:
— Он так ничего и не понял, презренный торгаш, — на мгновение Жондарлы задумался, а затем его лицо подёрнулось мутью, словно бы вошло внутрь костей, а поверх него появилась новое — вначале лицо Великого, а потом совсем иное лицо — иконописной, неестественной красоты молодой мужчина, с тонкими чертами уставшего лица и пронзительными льдисто-голубыми глазами; в то же мгновение старческие космы начали осыпаться, а под ними проступали тёмно-русые волосы.
Улугбек этого уже не видел — он был окончательно и бесповоротно мёртв.
Молодой мужчина подошел, протянул руку, и забрал у Гюзель сверток с ребёнком, затем подошел к телу уже бывшего Хана и поднял с пола фигурку Волка.
— Я люблю тебя, Нестор, — прошептала девушка.
— Я тоже люблю тебя, Дарьяна, как приятно называть тебя по имени, а то этот всё Гюзель да Гюзель, как будто имени у тебя нет. Но у нас много дел...
СТИХИ АДЭРА ТОКУНОВА
«О сущности Инквизиции»:
Старые века тёмным временем стали.
Старые Боги горгульями на тёмных крылах...
Теперь поднимаем знамя за нового Бога,
Единого Бога.
Восславим!
Восславим Его!
Кровью неверных восславим...
Очистим от скверны и тьмы.
Наши души во имя Его.
Пусть свет Его укрепит нас,
И голос наполнит уши...
Очистим, спасём, восславим...
Огнём эту землю очистим!
И Он укажет нам Путь
В борьбе за дело Его.
Горят костры Очищенья,
Пылают огнём города.
В труху рассыпаются кости
И пепел чёрный витает...
Спасём эти грешные души,
Предав их тела огню!
И старцев, и дев, и младенцев
Убейте их всех до единого,
Не пощадим никого!
Единый Бог нас рассудит,
Единый Бог разберётся,
Кого в этом мире грешном
Предали рано огню...
«Старый дом»(«Крысы»):
Старый дом, я уже не жалею,
Старый дом я уже не прошу.
Оставив, что дорого было,
Оставив предательства боль,
Но что там осталось?
Лишь крысы…
Уже растащив по кусочкам,
Что было так дорого мне.
От старого дома уже ничего не осталось,
Лишь старые доски
Проеденные до тлена,
А крысы снуют по дому,
По-прежнему ищут наживы.
Разрушить, что создавали,
Так просто и так беспардонно.
Прикрывшись былыми летами.
Вы люди? Нет, вы не люди...
Вы крысы, которые тащат
Последний кусок хлеба...
Старый дом мне уж нет возвращенья,
Старый дом я уже не жалею.
И пусть для кого-то строки
Бессмысленны эти
Крысы прочтут,
Крысы поймут и услышат.
Нет, вы не люди, вы крысы!
Крысы, крысы и бляди!
Бляди, которые заполонили
ВЕСЬ МОЙ ДОМ!
Дом по кускам растащили,
Клеветой нас затравили.
Клеветой, которой нет конца и края…
Ложь, которой не видать завершенья –
И во лжи – ваше крысиное спасенье.
Иващенко, Нигматулина – горите в Пекле!
Горите в Пекле, там вам самое место!
Помирайте, твари!
Как вам и полагается.
Ведь крысам дорога одна –
Крысы не должны существовать!
С крысятиной нужно бороться
Крысятничество – как стиль жизни,
Для вас он весьма привычен:
Коррупция, преступления, разврат и пиздёж, пиздёж.
Вы – крысы, поэтому вы
Недолго продержитесь
В мире этом.
Недолго будете жить,
Недолго будете петь,
Недолго будете грызть кусочки чёрствого хлеба
Недолго вам осталось у власти сидеть и петь!
Недолго вы будете жить,
Недолго вы будете спать,
Спокойным ваш сон не будет –
Отныне и никогда!
20.01.2011
«Караван»:
На выжженной земле уж не расти цветам,
На выжженной земле уж не идут дожди.
И караван достиг тех проклятых песков.
Погонщики кричат, и Богу молятся и поминают чёрта.
Что есть их цель — мираж,
Что есть их жизнь — упрек,
Разменная монета
В игре политиков больших.
Но караван идёт,
Погонщики молчат.
И тысячи шагов уж пройдены давно,
Но караван идёт на Бога не ропща...
И верится им в то,
Что в миг заветный наполнятся
Карманы звонкою монетой.
Но это всё потом,
Сейчас карманы наполняет лишь песок...
И хочется упасть, но надобно идти
В конце пути их ждёт вознагражденье.
Воды, воды, воды...
И обращая к небу взоры,
Напрасно молят Бога о воде.
Земля забытая Богами и людьми,
И брошенная так на умиранье.
Песок скрепит на их зубах,
Песок уж полирует кости
Погонщики
Теперь путь завершен.
20.01.2011
«Сны»:
Приснись мне,
Приснись мне, пожалуйста.
Уже четыре ночи без сна.
Тьма не способна поверить,
Тьма не способна очистить,
Четыре ночи без сна,
Уже вот пять лет без снов!
Приснись мне тебя заклинаю,
Четыре ночи без сна,
Четыре ночи в аду…
Уже вся жизнь пронеслась.
И вскакивая в бреду,
Но не зажигая свет,
Тебя уже не вернуть,
И мне без тебя не жить.
21.01.2011
«Поиск»:
В розовых далях ищу,
Вновь рассекая пространство
Напополам До и После...
Об этом давно говорили,
Но говорили не мне.
Что где-то за горизонтом
Найдут причал корабли.
Что я ищу я не знаю,
Но это должно быть
Благо.
Последний неосквернённый причал
И сердца приют.
В розовых далях ищу,
Вновь рассекая пространство
Напополам До и После...
И больше нет граней.
21.01.2011
«Русский еврей» (на роль Дмитрия Назарова в фильме «Концерт»):
Ногами вросши в землю,
Ногтями кожу разрывая,
Он не мог понять,
Почему Они улетают в Израиль.
Он здесь родился и вырос,
И здесь он встретил Любовь.
В России родились дети,
Но почему они
Отца покидают,
Зачем, почему меняют его на Израиль?
21.01.2011
«Яду» («Монолог Понтия Пилата»):
Боги, яду мне, яду!
Наливайте чашу полней!
Мне больше не узреть
Прекрасных дней.
Дайте мне чашу,
Её изпью я до дна
Горечью яда не заглушить
Бессмысленность бытия.
21.01.2011
«Сердце»:
Если сердце болит третьи сутки подряд значит это любовь.
Если сердце болит третьи сутки подряд значит это весна.
Если сердце болит третьи сутки подряд значит это горечь потерь.
Если сердце болит третьи сутки подряд, то лекарства от этого нет,
Пережить, переждать или перетерпеть, глубоко в себе запереть.
Если сердце болит в эту лунную ночь, значит ты жить ещё можешь.
22.01.2010
Дарья Алексеевна Извекова:
СТИХИ ДАРЬИ ИЗВЕКОВОЙ
Когда-то кажется...
Когда-то кажется, что жизнь пришла в упадок,
Что всё коробится и валится из рук.
Мечта несбыточна, а на душе осадок,
И раздражает каждый посторонний звук.
Исчезла радость от любимых дел,
И в тихой скорби день за днём душа томится,
И всё, чего когда-то ты хотел,
Теперь не трогает и по ночам не снится.
Душа застыла, хворост отсыревший быта
Ей не дает ни искры, ни тепла;
Всё, что тревожило, прошло и позабыто,
На райский сад спустилась ночи мгла.
Куда исчезли чувства, что от них осталось?
И что мешает с пламенем в груди,
Как прежде, истребив в себе усталость,
Мечтать о том, что будет впереди?
Настало полное смиренье,
Нет сил и мучает сонливость.
Куда исчезло то стремленье
Искать повсюду справедливость?
Исчезло, нету в нем нужды,
Когда пропало состраданье,
Когда стал хладнокровен ты
К чужих людей мирским страданьям.
Но чья вина? Кто стал тому причиной?
Кто осушил твою любовь до дна,
Забрав последние души свободной силы?
Ты не ответишь, чья же в том вина?
Нет, не ответишь, ты хранишь молчанье:
Воспоминания тебе терзают грудь,
И режут чуткий слух напоминанья;
Так хочется забыться и уснуть...
Послушай, ты запутался, не стоит
Скрывать всю боль, пусть катится слеза:
На новый к счастью путь тебе откроет
Катарсис потускневшие глаза.
9 декабря 2016 года.
«Новый мир»:
Алой пеленой затянет мир людей,
Будет так, развязка неизбежна.
Вспыхнет ненависть меж близких и друзей,
Грязным помыслом проникнется невежда.
Диким станет племя человека,
Если разум не сумеет сохранить,
Емкий культ, забыв открытья века,
Жизнь свою навеки прекратит.
Зной всю землю обойдет незримо,
Истощая реки и ручьи;
Канет в лету всё, что было мнимо,
Липкий страх проникнет в толщии.
Мрак покроет мир, где раньше солнце
Неустанно свет сбой проливало,
Обогнёт всю Землю, не прервётся
Паутина зла, ей будет мало
Раскалённого песка и чахнущей земли.
Стон людской вмиг станет хрипом;
Тусклый жизни свет поблекнет, весь в пыли.
Убивать начнет в восторге диком
Фауну и флору, всё, что есть
Хоть немного в этом мире беззащитно,
Царь всего, разумный из существ,
Человек, бездумно и безлико.
Шорох листьев стихнет незаметно,
Щебет птиц умолкнет безвозвратно-
Этот мир отчистится навек.
Юный новый мир не будет знать понятья
«Яростный убийца – человек».
И тогда исчезнут неизбежно
Вместе с ним и боль, и страх.
Вспыхнет ярким пламенем надежда,
И отступит перед светом ночи мрак.
9 декабря 2016 года.
Алина Александровна Токунова – родилась в сибирском городе Черемхово 16 мая 1960 года. Работала в органах прокуратуры, майор юстиции в отставке, затем работала в муниципальной службе. Имеет чин действительного муниципального советника первого класса, Ветеран Труда, с 2009 года имеет статус адвоката и ведёт частную практику. Хобби Алины – написание фантастических рассказов.
Сайт:
Рассказ написан в рамках конкурса «Рассказ за час-2015«.
Пусть все будет хорошо!
Ерофей Павлович Хабаров прыгнул на диван. Тут же упал на спину и перекатился на живот. Со вкусом потянулся.
Он был один и к этому привык. Правда, он был не дома. Его друг приехал в эту гостиницу и привез его с собой, ушел, оставив его одного в пустом гулком номере. Но он не был в претензии, главное, что его не увезли на передержку, и не отправили к друзьям, где было трое маленьких детей, которые норовили его погладить, зацеловать, поиграть с ним. Впрочем, поиграть он был не против, мячик или карандаш, который он стащил со стола, ему очень даже нравились. Он возражал только против того, чтобы его садили в кукольную коляску и катали по дому с криком, опасно ее раскачивая, и сюсюкая при этом: «Ерофейка, славный маленький котик!»
Да, он был всего лишь котом с серым полосато-пятнистым окрасом, с большими ушами и тонким длинным хвостом. Ерофеем Павловичем Хабаровым — знаменитым путешественником, его назвал лучший друг, который снял его с дерева прошлым летом, куда он забрался сразу после того, как вывалился из окна. Хорошо, что земля оказалась близко, первый этаж, да и он все же был котом — приземлился на лапы.
Фейка (иногда Сергей его также называл и Кот о Фейка, на благородный дворянский манер) хорошо запомнил этот день. Было ранее утро и на набережной цвела липа. Солнце только-только начинало свой бег, отражаясь в воде реки.
Ерофей потянулся, перевернулся. Хорошо, что он не на окне, а на диване! Все же хорошо, что он попал к Сергею. Тот взрослый человек, к нему не пристает. Но все же это перебор, так надолго оставлять кота одного! Фейка зевнул. Ага, вот это очень интересно, на диване за подушкой лежал пульт. Он ударил по нему лапой. Экран телевизора посинел, а потом расцветился заставкой рекламы.
— А сейчас мы вам покажем новости дня, — на экране появилась красивая дикторша.
«Так, так, интересно, посмотрим, что там новенького!» — Фейка перевернулся и свесил хвост с дивана.
— На прямой связи с нами наш корреспондент. Сейчас вы увидите замечательное природное явление — близкую радугу!
На экране появилось множество цветов, переливающихся один в другой. Они приближались и приближались, пока не заполонили весь экран.
Фейка подскочил. Он откуда-то точно знал, что для этого и вывалился из окна и попал к Сергею. Он быстро спрыгнул с дивана и заскочил на подоконник.
Вот она! Радуга была за окном, так близко, что ее можно было потрогать лапой. И приближалась.
В окно кот увидел, что испуганные люди бежали в гостиницу, стремясь спрятаться в помещении. Радуга их пугала.
«Да нет же! Куда вы бежите! Она такая красивая!» — хотелось закричать коту, но он сказал только: «Мяяяу!»
И тут его осенило. Надо бежать к радуге, она может исцелить все болезни. Не надо только ее бояться.
Кот о Фейка заметался по комнате: «Ну где же мой друг? Ведь ему надо туда! Туда, чтобы он наконец-то смог излечиться. Чтобы не оставлял его на чужих, пусть хороших, но ему чужих людей, и не лежал в больнице. Фейка откуда-то знал, что эта радуга исцелит его друга от тяжелой и смертельной болезни.
Ерофей затормозил возле двери так, что проскреб когтями по паркету. Надо прислушаться. Через дверь он слышал, что по коридору бежали люди, стремясь укрыться за надежными дверями.
Ну где же ты, Сергей?
И тут дверь распахнулась. Ну наконец-то, Сергей шагнул и подхватил его на руки:
— Не бойся, маленький, я тебя защищу! — и понес его в комнату.
«Нет!!!» — хотелось закричать Ерофейке,- «Нам надо туда, к радуге», — но говорить он не мог.
— Мяу! Мяу! Мяу! — Ерофей вырвался и побежал к двери.
— Ну что ты, мой дружочек, не бойся. Мы вместе, и я тебя защищу, — Сергей вновь подхватил его на руки.
«Ну нет!»
Ерофей бросился вновь к двери, встал на задние лапы и закричал: «Мяяяу!»
— Что с тобой?
«Открывай скорее!» — Ерофейка метался возле двери, — «Тебе надо туда!»
Тут кто-то постучал в дверь,
Сергей, придерживая кота рукой, открыл.
Кот тут же выскочил и побежал по коридору.
-Куда ты?
Ерофейка остановился и оглянулся. Потом побежал дальше, Сергей пошел к нему. Потом побежал.
Кот миновал холл. Дверь на улицу оказалась закрытой. А, вот оно! Окно! Кот прыгнул на подоконник, а оттуда на улицу. Сергей рванул за ним.
За окном весь мир переливался семи цветами, они переходили из одного в другое, все ближе и ближе. Площадь была пустынной и только человек и кот стояли рядом и смотрели вперед на радугу, смотрели в будущее.
Потом это сияние подхватило их и закружило как вихрь.
«Ну все, друг, теперь ты будешь здоров! А мне суждено уйти от тебя. Уйти навсегда! Я ведь давно знал, что исцеление твое возможно только за счет моей жизни! Все будет хорошо!» — кот счастливо улыбнулся, как человек.
Мария Новик
Новикова Мария Алексеевна (псевдоним Мария Новик) родилась 03 ноября 1992 года в г Кирове Калужской области, Россия. В школу она пошла в 8 лет, но училась многим лучше других детей.
В 2008 году, после выпускных экзаменов, поступила в Кировский индустриально- педагогический колледж им А.П. Чурилина. Прием без экзаменов: на первом курсе все еще изучаются предметы 10-11 классов.
Март 2010 – Участие в литературных конкурсах:
«О, женщины России!» — поэтический конкурс;
«Азбука природы» — поэтический конкурс описательного характера;
«Лицо России» – международный прозаический конкурс исторического направления.
2011 год. На третьем курсе Мария проходила производственную практику в детском оздоровительном лагере «Чайка» (Калужская область, Киров). Курировала третий отряд в возрастной категории 11-13 лет. Отряд получил множество грамот в конкурсах, однако большинство из них сохранить не удалось.
2012 год – поступление в Тульский государственный педагогический университет им. Л. Н. Толстого.
2013 год – начало педагогической деятельности в Средней общеобразовательной школе № 4 в городе Кирове. Общая педагогическая деятельность была активной: учебный год пестрел успехами и достижениями. Но работа продлилась недолго – как учитель Мария не состоялась. В 2014 году Мария покинула образовательное учреждение и занялась творческой деятельностью.
На данный момент является автором сборника стихов «Любовь – зелье счастья и горя», стихотворений «Правосудие и справедливость», «Социальные сети», «Про санкции», «Мир и война», «Безумие любви», «Зима», «Пыль и Алмаз», «Стерва-Война», «Природа издевается над нами», «Я иду по дороге судьбы», «Явление чуда», «Поэзия, избави нас», «Дружба», «Властные глупцы», миниатюры «Утрата». Автор цикла «Сказания Ардоса», в который входит 8 книг. Так же является автором статей из серии «Как создать персонажа». В разработке находятся истории «История одной тени», «Непокорные небеса», «Праведник – воин поневоле», «Путь к правде» и трилогия «Единство, Долг, Судьба».
С недавних пор работает свободным редактором, занимается вычиткой и корректировкой художественной литературы. Имеет свой литературный проект под названием «Современная проза», который только начал развитие.
Продаман:
Автор.Тудэй:
Призрачные миры: https://feisovet.ru/Авторы/Новик-Мария
Город глазами выжившего
Никогда не думала, что доживу до конца света.
Казалось, что это было совсем недавно: зелёные парки и скверы, широкие заполненные улицы и дороги, гул голосов и звуков. Люди куда-то спешили, минуя друг друга, утренние лучи нагревали стены небоскрёбов до предела ещё до обеда. А к полудню наступало пекло – плавился асфальт, на дорогах и тротуарах – заторы и давка. В магазинах очереди, на стадионах не протолкнуться.
И отовсюду слышался детский смех.
Но всё исчезло за считанные дни…
Тогда утренние газеты пестрели заголовками: «Найдено лекарство от смерти», «Вечная жизнь – это реально», «Мир изменится!», «Учёные совершили невозможное!». Никто не понимал до конца, что «совершить невозможное» означало именно то, о чем многие думали – уничтожение человечества.
Медицина решила остановить процесс старения. Возраст – это болезнь. Смерть – болезнь. Но к сожалению, всё оказалось с точностью до наоборот.
Первые симптомы появились у богачей, которые испробовали на себе сыворотку от старения, спустя пару лет. Частные клиники обирали до нитки желающих жить вечно. Деньги можно заработать, было бы время. Если мне не изменяет память, то сыворотка называлась «Вечность-3». Её компоненты омолаживали клетки организма и запускали процесс восстановления и последующего деления. СМИ быстро отыскали добрую половину заболевших якобы ветряной оспой. Врачи не придали этому значения, лишь прокомментировали случаи, сказав, что иногда штаммы могут вернуться. Так бывает.
Люди поверили.
Я поверила.
Спустя год вирус В-3, как назвали его горе-создатели, мутировал и стал передаваться бытовым путём. Он изменялся так быстро в новой среде, что разрабатывать вакцину было бессмысленно – так опять же сказали учёные. Они всё-таки создали антивирус, однако он был лишь временным решением, и «для своих». Простых смертных, которых не минула болезнь, захотели уничтожить. Половина города умерла от этой болячки, пока сильные мира сего решались на массовое убийство. А когда решились – живых уже не было.
Однако надежда всё же появилась – мы. Люди, обладающие иммунитетом. Мы были спасением человечества, вот только оказались не нужны, потому что спасать стало некого…
Я дошла до здания, которое раньше было магазином, или вернее сказать – гипермаркетом. На складах ещё осталось достаточно непортящихся продуктов и нужных вещей. А в ларьках и мелких лавках люди не оставили даже стен. Пока были ещё живы. Сняла респиратор с лица – всё равно от него толку нет. Затхлый сухой воздух с патогеном мне не повредит, а дышать «пылью индийских дорог» можно хоть в респираторе, хоть без него – без разницы.
Растения почти все погибли от песка и засухи. Это заслуга военных – ребят из отряда «сначала стреляй, потом думай». Они в прошлом выжигали вирус напалмом, но пепел от трупов сделал В-3 суперубийцей. Один из этих солдафонов обзавёлся иммунитетом к вирусу – вот что значит вовремя покаяться. Кругом разруха и запустение. Обожжённые и пробитые стены, обломки, остовы машин, груды осколков и чрезмерно нервирующая тишина. Ни птиц, ни зверей… Звуки шагов отдаются раздражающим эхом, а сердце, кажется, бьётся очень громко. В общем, всё как в кино. Не хватает только Станиславского с его «Верю». Я огляделась, улыбаясь и в шутку ища его силуэт. Никого… Только Артём стоит рядом, косясь на оторванную от петель дверь и тихо вздыхая.
Обследовав этот магазин, мы расходимся в разные стороны – он на север, я на юг. По одиночке ходить нам привычно, да и безопаснее в том плане, что не привлекаем внимания. Заранее намеченный маршрут я прошла быстро. В этот раз «бродячих» не было, но всё равно, даже когда хотелось, я не сворачивала с пути.
Некоторые мертвецы стали оживать. У них проявлялась мозговая активность, но на примитивном уровне. Без ферментов «бродячие» почему-то существовать не могли, поэтому они стали нападать на людей и есть их органы, особенно им нравилась печень. Как-то не хотелось бы попасть в их меню. Даже если я скажу, что я невкусная – им всё равно. Они ж мёртвые!
Зашла в то, что называлось магазином, и быстро осмотрелась. Привычная картина: поваленные полки, кругом высохшие коричневые разводы, осколки, куски стен, проводки, кости, банки и упаковки, покрывшиеся либо плесенью, либо какой-то гадостью.
Здесь брать нечего.
Иду в подвальный склад. Там сухо и холодно – что-то могло сохраниться. Сняв с плеч невесомый рюкзак, закладываю в него лишь еду: консервы, крупы, по возможности что-то долго непортящееся – сухофрукты, порошковый шоколад, чай, кофе. Много за один раз унести не получится, однако на несколько дней, или даже больше, должно хватить.
Выхожу.
На улице возня, шум, вопли. Рефлексы сработали быстро – я шустро юркнула под покосившуюся полку, стоящую под наклоном ближе к стене. Каждый шорох для меня является знаком, что нужно прятаться. Пару месяцев назад я надела наушники, что было огромной ошибкой. Теперь держу ухо востро.
А вот и гости. Мне кажется, или мы действительно попали? По звукам – в мою сторону движется внушительная толпа «бродячих». Эта группа мертвецов промчалась мимо гипермаркета, даже не став принюхиваться, потому что они преследовали свою добычу – Артёма. Ну не может он иногда тихо выйти! Сколько раз мы были в заброшенном городе – он всегда насвистывал какую-нибудь мелодию. Вот и в этот раз досвистелся.
Познакомились мы после начала пандемии в одной из уцелевших колоний. Артём долго пробыл за ограждением, а когда прошёл полное обследование, то выяснилось, что у него тоже есть иммунитет. Два одиноких человека, закалённых в тяжёлых реалиях беспощадного будущего, притянулись магнитами друг к другу. Я художница, хотя давно забыла, что такое «рисовать». Он программист, и тоже давно пальцы не стучали по клавиатуре. Мы сами не успели осознать, когда стали настолько нужны друг другу.
С тех пор прошёл бесконечно тянущийся год. Выживание – основа нашей жизни, как и сотен других, верящих в то, что кто-то однажды создаст постоянную вакцину, а не временное решение. Что ж, мечтать не вредно. А мы это делать перестали. Может быть, потому, что у нас есть нужные гены, или потому, что достала эта грёбаная жизнь.
Всё, что нас спасало в трудные минуты – мы сами. Кто, как ни родной человек, придёт на помощь.
Набравшись смелости, я выбираюсь из-за полки, оставляю рюкзак в надежде вернуться за ним потом и выскакиваю на улицу.
— Эй! Бродячие твари! Сюда! – крикнула я, что было сил.
Широко размахивая руками, смотрела то на замерших принюхивающихся «бродячих», то на ошарашенного Артёма. Вмиг поняла его желание вновь направить тварей за собой, но остановила, отрицательно помотав головой.
Голодная свора бледных, тощих и невероятно злых существ, меньше всего напоминающих людей, обернулась, словно по команде. Впервые за несколько месяцев я вновь подумала о странности их поведения. Они разом открыли рты и закричали. Оглушающий звук, похожий на трение пенопласта по стеклу, моментально сбил с толку. Мгновения в ступоре показались вечностью, но этого хватило. Однако толпа вновь остановилась, словно ею управляли.
— Ну же! Давайте, мерзкие уроды! Вот она я! – Провокационно делаю резкий выпад вперёд.
Страх не сковывает, а лишь придаёт сил. Сколько мгновений я без него прожила, даже не надеялась на то, что он вернётся. И только сердце не прекращает бешено колотиться в груди.
— Чего вы ждёте! Давайте! – ещё несколько шагов сделала я, прежде чем дыхание окончательно пропало.
И вот, мы с Артёмом одновременно скривились от странного свистка. Этот звук я узнаю из тысячи. Вслед за ним группа разделилась на две и бросилась на нас, пронзительно заверещав и раскрыв гниющие рты. Сквозь тесные ряды мертвецов я видела убегающего Артёма. Нельзя его бросать. Инстинкт самосохранения был против и заставил бежать в противоположную сторону.
Я хорошо знаю улицы города. Сворачиваю к бывшей автомойке, оббегаю облезлые каркасы машин и снова налево, за угол здания с пробитой крышей и покосившимися стенами. Потом дальше за руины клиники. Оборачиваюсь, чтобы убедиться, что никто за мной не гонится, потому что не слышу озверевшей толпы.
Поворот направо – и сталкиваюсь с Артёмом. Мы повалились на изрытый асфальт, и друг упал на меня. Я открыла глаза, когда боль немного прошла и появилась возможность дышать. Артём смотрел испуганно, мы глядели друг на друга, понимая, что это конец.
Истошный крик оглушил меня, Артёма стащили вбок и начали впиваться зубами мертвецы. Дошла очередь и до меня. Стоны и крики боли действовали как железный обруч, стискивающий голову.
Я мечтала о мире без войн, без вируса – мечтала о простой жизни с Артёмом, быть семьёй и иметь самое главное в жизни. Спокойствие. Он тоже об этом мечтал. Но нас настигла пугающая реальность…
Никогда не думала, что доживу до конца света… Но знаю, что не переживу его…
«Четвёртый уровень угрозы»
Безлюдные сырые коридоры. Одиночная камера, стены которой усиливает энергетическое поле. Лампа мигала с завидным постоянством, а звук электрических разрядов эхом отскакивал от неровных углов.
Кейси с трудом открыл глаза. Слабость от пыток не прошла, изувеченное тело дрожало от боли. Но он держался. Выдохнул едва тёплое облачко, и оно тут же растворилось в холодном воздухе допросной. На обожжённых запястьях чувствовался холод наручников, слабые покалывания тока от них впивались иглами под корку крови вместо кожи.
Ноги начали замерзать. Кейси присмотрелся сквозь пелену перед глазами. Он всё ещё сидел по щиколотку в воде на металлическом стуле, скованный по рукам и ногам. Позже взгляд заскользил по очертаниям комнаты. Память словно отключилась – не удавалось вспомнить, сколько он тут просидел.
Каменные стены с усиливающим волновым полем, не касающимся датчиков температуры, давления и панели наблюдения. На голографическом экране росчерками и плавными линиями обозначались жизненные показатели. Справа выведено досье «пациента».
«Кейси Майерс.
Преон третьего уровня. Электроник.
Осуждён за несоответствие человеческому геному.
Приговор – смертная казнь посредством деатомизации.
Статус: допрос»
Над надписью высвечивалась фотография, помеченная тюремным штрих-кодом. Молодой зеленоглазый блондин с тёмными кругами под глазами. Выступающие точёные скулы, аккуратный подбородок, с ямочкой под нижней пирсингованной губой.
– Вот чёрт, – выругался он, вздохнув, и дёрнулся.
Тут же голову сдавило энергетическим обручем. Раздался оглушительный писк и тональность быстро увеличивалась. Из ушей и носа потекла кровь, тело зашлось в судорогах, прикрытое изодранной сырой одеждой – это всё, что осталось от тюремной робы жёлто-коричневого цвета. Кейси закричал, продолжая попытки вырваться, но пытки становились только сильнее. Биоэлектрические наручники сдавили запястья до хруста. Разряд тока пробежал под кожей и в разы усилился. Вода утроила эффект.
– Процесс усмирения пленника приостановлен, – внезапно процедил бесчувственный женский голос, и всё вмиг прекратилось.
Кейси безвольно опустил голову на грудь. В ушах слабо отдавался прерывистый замедленный пульс, доносящийся из панели жизненных показателей. Капли крови со слабым плеском падали и отмеряли время до конца. Чернильные разводы в сумраке растворялись в воде.
– Запущена процедура отмены допроса, – новое объявление компьютерного голоса.
В полу сдвинулось несколько панелей, и уровень воды быстро опустился. Жужжание нагревательных элементов и последующее тепло привели Кейси в чувство. В допросной стало жарко, а потом силовое поле на стенах перестало мерцать, и все панели погасли. С шипением открылась дверь.
– Ещё жив, – отдалённо зазвучал знакомый мужской голос, и Кейси поднял голову. – Неслабо его поджарило. Сними с него датчики и наручники.
– Хрен вам, а не имена, ублюдки, – промямлил Майерс, насилу ухмыльнувшись, ему всё ещё казалось, что это предсмертная галлюцинация.
– Сколько до обнаружения сэфтами? – спросила девушка. Кейси нахмурился и прислушался.
– Ещё четыре минуты и сорок секунд, – уверенно ответил мужчина.
Словно в бреду, Кейси вспоминал, откуда знает говоривших. Позже всплыли моменты падения корабля, переход на ручное управление, жесткая посадка, бегство и арест. А потом пытки… Кейси выдохнул, скорее простонал, когда вспомнил имена знакомцев. И улыбнулся.
– Анна? Гэрик? – промычал Майерс.
Насилу удалось привести мысли в порядок. Словно программа подбирала нужное изображение. Наконец, он вспомнил светловолосого мужлана со сломанным носом и рыжую голубоглазую девчушку – бортинженера на Ксании, что рухнула рядом с Орсэи – компьютеризированным городом-миллионником.
В этом муравейнике люди порабощены прогрессом. Они постоянно находятся в сети благодаря чипу за ухом. Прививают его с рождения и обслуживают всю жизнь. Управляют этим безумием магистраты. Высшие сословия, погрязшие в алчности и вседозволенности. Над ними стоит Робин Эствуд, человек до мозга костей. Он, как и остальные магистраты, не подключен к городской сети. Одним словом – кукловод.
Именно он издал указ о чистке общества, придя к власти. Чистке от таких, как Кейси.
В начале двадцать третьего века жизнь вышла за немыслимые пределы. Клонирование, эликсир молодости, безграничный доступ в сеть, модифицированные продукты питания. Радость от новых возможностей загнала людей в рабство. Вживление чипа стало первым этапом. Через него осуществлялся доступ в сеть. Наблюдать онлайн за строительством межпланетной магистрали, занимаясь при этом просмотром новостей или спортом, слетать на экскурсию в систему Инджин в галактике Андромеда, просто загрузив своё сознание в память готового клона на борту звездолёта – всё доступно. Нужно лишь сосредоточиться и выбрать параметры в виртуальном меню, осуществить перевод денег из киберкошелька, и готово. Однако после вживления чипа выбраться из сети без последствий невозможно. Множество попыток отключиться приводили к смерти или пожизненной инвалидности.
Но даже идеальная система подчинения может дать бой. В результате клонирования появились неконтролируемые мутации. Стали рождаться преоны – люди со сверхспособностями.
Всего существует четыре уровня преонов. Первый – сенсорики, люди склонные к телепатии и телекинезу. Они управляют сознанием человека, как марионеткой. Достаточно лишь посмотреть в глаза, и жертва выполнит что угодно.
Второй уровень – бионики, управляют погодой и жизненными процессами. Одним прикосновением способны вылечить бесплодие или одной мыслью вызвать ливни, каких не видел свет, либо на месте городов вырастить непролазные леса.
Третий уровень – электроники. Особенности их мозга позволяют подключаться к сети без чипа и управлять множеством видов программ. Таким людям ничего не стоит уничтожить сеть, к которой подключены несколько галактических союзов.
Четвёртый уровень, самый опасный, – модификанты. Способны изменять ДНК человека и других рас, наделяя или отбирая способности. При этом они ещё обладают силой трёх уровней преонов.
Сначала массовое рождение преонов вызвало восторг. Учёные определили их в новый вид человеческой расы. Были построены резервации, а после и города для тех, кто обладал хотя бы толикой сил, потому что преоны не могли жить среди оцифрованных людей.
Но попытки «вылечить» мутации не прекращались. Тайные эксперименты были раскрыты, когда стало пропадать слишком много преонов. Электроники объединили свои силы в некое подобие коллективного разума и хакнули колониальную галактическую сеть. Украденные данные оказались в публичном доступе и незамедлительно всколыхнули общество.
Магистраты тут же подстраховались. Издали закон, который разрешал уничтожение преонов ради спасения человечества как вид и создали устройство, способное вычислять по капле крови малейшие изменения генома. Ожидаемо началось массовое бегство, которое пресекалось на корню. Однако ветви будущей войны по-прежнему тянулись всё выше.
Спасались от лап закона в лице смерти только модификанты. Они научились изменять свой геном. На них не действовали меры защиты, потому оставалось только заманить их в камеру деатомизации.
Но кто захочет умереть добровольно?
– Как вы здесь оказались? – после длительных раздумий спросил Кейси.
Он вспомнил многое, но так и не добрался до образов, говорящих о том, что произошло после крушения Ксании.
– Ты дал нам шанс, – с тревогой сказала Анна, откидывая в сторону наручники. – Ты, конечно, идиот вселенского масштаба, но всё равно спасибо. Рик, помоги мне, – обратилась она к Гэрику.
– Про какие имена ты там говорил, дружище? – Гэрик осторожно поднял Майерса и перекинул его руку себе за шею.
Кейси сдавленно простонал.
– Они хотели знать, на какой из планет скрываются остальные преоны, имена капитанов кораблей, которые участвуют в эвакуации, – проговорил он. – И маршрут на галактической карте, по которому мы перевозили их в убежище.
– Ты не сказал? – испуганно прошептал Гэрик.
Кейси недоверчиво посмотрел на друга, который только ухмыльнулся. Впервые в жизни.
– Не дождутся. Я скорее сам запущу деатомизаторную камеру и сдохну там, чем выложу наши планы.
– Умный преон, – констатировала рыжая.
– Так как вы тут оказались? – переспросил Кейси. «Тут что-то не так», – напомнил внутренний голос.
– Потом расскажу, – бросил Гэрик. – А сейчас надо убираться отсюда. Система слежения скоро обнаружит вмешательство извне. И мы все трое дружно пойдём в деатомизаторную камеру, взявшись за ручки.
«Рик так не говорил. Никогда, – снова подало голос нутро. – За время знакомства он ни разу не пошутил. За пять лет ни одной колкости, даже не улыбнулся. Всё слишком неправдоподобно».
– Стой… – Майерс начал вырываться. Он сумел высвободить руку и едва не упал. – Это не реально. Я не пойду. Это не реально, – затараторил он, когда Гэрик вновь схватил его.
– Эй, уймись, Майерс. Мы тебя спасать пришли. И твоего мнения сейчас никто не спрашивал, – прорычал Гэрик.
– Нет! — Кейси вырвался с криком и рухнул на колени. — Вы не моя команда. – Он покачал головой, бормоча про себя: – Это симуляция. Всего лишь новый способ вытянуть из меня инфу. Это симуляция.
– Кейси, мы здесь. – Анна присела на корточки и взяла лицо Майерса в ладони, заглянув в полные неверия зелёные глаза. – Мы действительно здесь. Всё реально. Ты должен мне поверить. Должен.
– Если это реальность, – начал хрипло Кейси, – то скажи, что ты ответила мне, когда я предложил бросить всё и улететь на Гекату?
– Нет времени. У нас осталось меньше двух минут! – рявкнул Гэрик и схватил за руку Майерса, рывком поднимая того с пола.
– Пусть она скажет! – выкрикнул Кейси.
– Это не смешно! Нам надо уходить! – вспылила Анна.
– Послушай рыжика, парень, надо валить. Если не успеем добраться до ангара, сэфты в нас дырок понаделают своими пушками!
– Говори! – не унимался Кейси. – Дословно!
– Я тебе сказала, что не собираюсь принимать командование кораблём только потому, что ты готов порвать с моей сестрой и поставить меня на её место. Ещё я назвала тебя больным ублюдком и врезала по морде. Могу и сейчас. Так что встал, электроник долбанный, и пошёл вперёд. – Закончив гневную тираду, она дала ему пощёчину.
– Минута, – своевременно оповестил Гэрик, глядя на голографический монитор на запястье. Там же высвечивались параметры боевого мимикрирующего костюма.
Майерс недолго посмотрел в пол невидящим взглядом и попытался встать. Тело по-прежнему предавало его.
– Давай, – Гэрик протянул руку.
***
– Я говорил, что у нас мало времени! – рявкнул Гэрик, крепко держа штурвал челнока.
Металлическая «птица» с длинными крыльями и вилообразным хвостом маневрировала между высокими зданиями города. Оживлённое многоуровневое движение в мегаполисе мешало быстро покинуть зону поражения.
Несколько кумулятивных зарядов скользнуло по корпусу корабля, оставив неглубокие следы на обшивке. Следом летели боевые роботы последнего поколения – сэфты. Многозарядные пушки палили по челноку, угнанному с посадочной площадки в третьем лётном ангаре.
– Нет времени на споры! Уводи нас отсюда! – выкрикнула приказ Анна, сидя в кресле бортинженера. – Нам надо совершить всего один гипер-прыжок! Пара световых лет – и они нас не найдут!
– Как только оторвусь от них, сразу сообщу, а пока что я немного занят, рыжик! – через плечо гаркнул Гэрик, уводя корабль резко влево.
Крылом челнок задел угол высотки. Каркас поломался, и воздушное судно устремилось вниз.
Кейси задумчиво сидел в кресле второго пилота. Ни до чего не было дела, главная задача – разобраться в себе. Кругом обман, но выбраться труднее, чем кажется. Прошло примерно пятнадцать минут с момента побега из тюремного блока. Воспоминания до сих пор не приходили, словно кто-то сделал откат.
– Как твои тренировки, Гэрик? – спросил Майерс друга, который применял всё своё мастерство управления челноком, чтобы не попасть в прицел пушек тюремных стражей – роботов с бионическим интерфейсом – и не рухнуть вниз.
– Супер! Давай не сейчас! Лучше помоги улететь с этой планеты! – грубо отозвался Гэрик, продолжая маневрировать.
Сэфты продолжали стрелять. Они попадали то в проезжающие геомобили, то в стены высоток. Все выстрелы по кораблю проходили по касательной или вовсе мимо.
Кейси обвёл взглядом друзей. «Пора с этим кончать», — пришла запоздалая мысль. Голос в голове был настойчив, но сумасшествием вряд ли это можно назвать. Скорее уж пробуждением. Нужно только приложить чуть больше усилий. Были бы силы на это – другое дело. Но если он не вырвется из симуляции, то деатомизаторная камера станет его последним пристанищем. Отсюда не возвращаются. А он – должен.
– Вы не моя команда, – прошептал Кейси отстранённо. – Настоящий Гэрик вырубил бы меня с одного удара, а ты, – он посмотрел на Анну. Девушка повернула голову и замерла, столкнувшись со злым взглядом Майерса. – Я не предлагал тебе улететь на Центавр. Я предложил тебе стать капитаном Эриды. И у тебя нет сестры…
Сказав, Кейси тут же схватил второй штурвал. Челнок повиновался силе преона. Управление перешло к нему.
– Ты что делаешь, блондинка?! – Гэрик хотел встать, но не смог расстегнуть ремень. Он дёргал его в попытке открыть, но электронный затвор не отвечал на команды. – Расстегни ремни, идиот!
Майерс молчал, ведя корабль строго по прямой. Сэфты наносили прицельные удары и вскоре град огня расплавил обшивку и разнёс в пыль хвост. Челнок ушёл вниз и падал, пикируя на здание суда.
– Майерс! Ты же нас всех убьёшь! – Анна пыталась спасти то, что ещё недавно называлось челноком.
Кейси заблокировал ей доступ и отключил бортовой компьютер. Он убрал руки от штурвала и крутнулся в кресле, посмотрев в глаза лже-подруге.
– Почему ты меня не исцелила в камере? – буднично прозвучал вопрос. – Ты же бионик, Анна. Или ты забыла?
– Передай управление Гэрику, придурок! По нам стреляют! Пожалуйста! – взмолилась бортинженер.
– Так я и думал. Симуляция, – подытожил Майерс и закрыл глаза.
Корабль протаранил несколько уровней оживлённого движения, утаскивая за собой вниз геомобили, а затем врезался в основание высотки.
***
– Магистрат Эствуд, у нас проблема! – пробасил техник, пялясь в голоэкран.
На втором экране выводилось изображение, передаваемое визором из допросной камеры. Пленник сидел спокойно, скованный биоэлектрическими наручниками, по щиколотку в воде. На голове мерцал защитный обруч с сенсорами.
Пытки заключённых стандартными методами отошли на второй план. В большинстве случаев бедняга умирал от потери крови или от болевого шока раньше, чем было нужно. Новым способом выуживания информации стала симуляция. Скомпоновка образов из сознания и подсознания в полноценную реалистичную ситуацию.
Определённая манера поведения, речи, мыслительной деятельности во время симуляции давала возможность проникнуть в те участки памяти, которые содержали всю нужную информацию. Человек даже не подозревал, что предаёт своих близких, коллег, друзей, подставляет руководство или же членов повстанческих группировок.
Но в этой симуляции что-то пошло не так. Параметры мозговой активности Майерса оставались прежними – тета- и дельта-волны. Словно парень погрузился в глубокий сон. Но пульс зашкаливал. Частота сердцебиений подбиралась к двумстам ударам в минуту.
– Увеличьте реалистичность ситуации! – Приказы Робина Эствуда всегдв звучали так: властно, неотвратимо и ужасно громко.
Глава Галактической Коалиции решил лично посетить пленника и первым ознакомиться с полученной информацией. Слишком долго его солдаты пытались выйти на след перевозчиков. Они могли поймать одного преона и усадить в кресло, но доставали из памяти заключённого только обрывки воспоминаний и косвенные доказательства. Но проблема заключалась в том, что только капитаны кораблей, перевозившие преонов, знали точный маршрут и координаты убежища.
– Вы не поняли, магистрат, – пытался донести мысль техник. – Он покинул симуляцию.
– Запусти заново!
– Не могу! – парень вводил команду на сенсорной клавиатуре, нажимал кнопку повторного запуска, но ничего не происходило. «Повторная симуляция невозможна. Ошибка доступа в сеть» – мигало на голографическом экране. – Система не пускает меня!
– Это невозможно. – Эствуд видел на экране то же самое, что и техник. Но он понимал это по-своему. Вмешательство извне – единственное, что могло вызвать такую проблему. Но как… а главное – кто? – Попробуй снова запустить! – в той же манере приказал он.
Техник подчинился, но снова замигало переливами красного и жёлтого пресловутое: «Повторная симуляция невозможна. Ошибка доступа в сеть”.
– Систему нельзя обмануть. Он не мог получить управление симуляцией. На нём биоэлектрика! На такое способны только мо… – слова будто застряли в горле. Страх обрёл форму и предстал перед магистратом в виде изображения с камеры деатомизации, где сидел пленник. «Модификант. Он модификант», – крутилось в голове утверждение.
Робин Эствуд облокотился на стеклянный стол. Он едва упал под тяжестью новых обстоятельств. Модификант сам пришёл к ним. И магистрат загнал себя в ловушку, из которой уже не выбраться. Робин просчитывал каждый свой шаг. Но здесь не получалось выигрышной партии. Он машинально коснулся тонкого шрама за ухом и нервно сглотнул.
Инстинкт самосохранения не позволил опустить руки. Магистрат схватил техника за шиворот и выкинул из кресла, сам сев в него, и набрал команду. Деатомизация могла решить все проблемы, если модификант ещё не подчинил себе весь тюремный блок.
По комнате управления разлился красный свет.
– Запущена процедура деатомизации. Введите биокод для активации реструктурирующего лазера, – оповестил женский компьютерный голос.
Справа на стеклянном столе высветился сканер ладони. Магистрат тут же приложил руку, отодвинув назад широкий рукав мантии. Светящаяся сетка просканировала отпечатки несколько раз, проскользив вверх-вниз.
– Биокод получен, – оповестил голос. – Запущена процедура деатомизации. Внимание! Не отключайте силовое поле внутри камеры. Реструктурирующий лазер может вырваться за пределы допустимого пространства.
Процедура начата. Реструктурирующие лазеры медленно появились из отверстий в потолке допросной камеры. На конце проводящих каналов загорелись синие искры. Ещё немного, и модификант умрёт. Не важно, получилось ли выудить информацию, главное – не дать преону выбраться. Но Кейси Майерс, казалось, не хотел вставать со стула и снимать биоэлектрику.
Эствуд торжествовал. Предвкушение победы над самым сильным из мутантов затуманило разум. Он не замечал простых и понятных истин: всё для него кончено, и Кейси уже получил управление над тюремным комплексом. Осознал магистрат свою ошибку слишком поздно.
– М-магистрат, – тихо позвал техник. Он побледнел, а взгляд медленно становился расслабленным. – Запускается новая симуляция.
– Хочет умереть в виртуальном мире? Последнее желание умирающего – закон, – надменно заключил верховный магистрат.
Техник открыл рот, желая что-то сказать или крикнуть, но не успел. Марионеткой рухнул на пол и уставился пустым взглядом перед собой. Симуляция предназначалась для него.
– Процедура деатомизации отменена. Повторный запуск реструктурирующего лазера невозможен. Ошибка доступа в сеть, – оповещение компьютерного голоса прозвучало, как приговор. – Я знал, что вы придёте, магистрат Эствуд.
Робин побелел, как стены главного зала магистериума. Он не мог ничего изменить, потому что было слишком поздно. Четвёртый уровень угрозы стал для него последним предупреждением о скорой смерти. Но попытки спастись, вопреки здравому смыслу, магистрат не оставил. Он рванул к выходу и несколько раз провёл ладонью над продолговатым электронным затвором.
– Недостаточный уровень допуска. Вы зря стараетесь, магистрат, – угрожающе проговорил голос оповещения.
Пока Эствуд безуспешно пытался выбраться из ловушки, в которую сам с превеликой радостью вошёл, Кейси без труда освободился от биоэлектрики. Смерть была очень близко – как бы ни был силён модификант, такие пытки мало кто выдерживал. Но игра стоила того, чтобы немного помучиться. Слишком долго преоны терпели издевательства над собой. Столько ни в чём не повинных людей погибло от рук солдат, столько собратьев исчезло в лабораториях в качестве подопытных крыс.
Майерс вышел из камеры, открыв дверь и сняв силовое поле. Он наблюдал несколько мгновений за тем, как жертва собственной надменности бьётся в стальную дверь в попытке избежать наказания.
– Вы отсюда не выйдете, – хрипло произнёс он. – Ваши жалкие потуги ни к чему не приведут.
Магистрат обернулся, с ужасом посмотрев на своего палача. Он вжался в сталь, прерывисто дыша и поддаваясь собственному страху. Власть и деньги, как и влияние, не имели больше смысла. Помощь не придёт, даже если бы Эствуд её вызвал. Кто захочет связываться с модификантом? Тюремный блок отлично охраняется – вдруг Майерс запустит безоткатные плазменные орудия по периметру?
– Моя смерть ничего не изменит, – набравшись смелости, произнёс магистрат. – Убив меня, ты сделаешь только хуже. Остальные члены правящего совета найдут способ уничтожить таких, как ты.
– Слишком поздно придумывать новые способы борьбы с тем, что вы сами создали, – сказал Майерс. – Я видел многое, слышал рассказы, от которых кровь застывала в венах. Вы, надменные и глупые животные, считаете нас бракованным человеческим материалом. Убиваете, расчленяете, пытаете тех, кто достоин жизни больше, чем вы. Хватит. Я уничтожу всё, что было создано для порабощения всех людей и рас, дружественных нам.
– Ты не сможешь, – с малой долей уверенности ответил Эствуд. – Система, может, и не идеальна, но всех тебе не убить, Майерс.
– А с чего вы взяли, магистрат, что я собираюсь кого-то убивать? – Кейси вскинул бровь и злорадно ухмыльнулся: – У меня есть план получше.
Сказав это, модификант подскочил вплотную к верховному магистрату и обхватил его голову руками.
Данияр Иркагалиев
Данияр родился в Урюпинске 5 июня 2001 года. Отец – казах, агрономическое образование, мать – русская, неоконченное высшее в области юриспруденции. В семь лет он пошёл в Школу №2, (сейчас «Новониколаевская СОШ №2»). В этом году сдал выпускные экзамены.
Любовь к чтению у Данияра появилась не сразу, лишь в пятом классе. Когда он познакомился с Робинзоном Крузо, Томом Сойером и множеством других литературных героев, то стал писать и свои «книги». Позже его вдохновили фильмы по «Властелину колец» Толкина, после чего он начал создавать в тетради энциклопедию по миру Средиземья. Правда, факты были сильно искажены и переиначены на свой лад.
Позднее были и первые работы: рассказы по мотивам фильмов или же ранняя авторская проза. Далее – несколько рассказов про зомби-апокалипсис, ужасы, произведения по мотивам игр, а после Данияр основательно взялся за творчество, вдохновляясь работами Килесова, Левицкого, Шакилова, Уленгова.
Работа над своими произведениями длилась продолжительное время. Данияр посещал различные литературные группы в соцсетях, учился писать и критиковать. Чуть позднее, после очередной критики чужого рассказа его заметил Николай Бесфамильный и творчество перестало быть для Данияра простым хобби.
Впоследствии Данияр Иркагалиев познакомился с множеством интересных людей: Алексеем Кочкуровым (соавтор), Анатолием Шалтанюком (продавец б/у книг), Леонидом Добкачом (автор), Адэром Токуновым (автор).
Вот, что пишет сам Данияр о своём творчестве и о представленном в сборнике рассказе: «Перед печатью было предложение написать рассказ в сборник, который вы держите у себя в руках. В рассказе я хотел повторить стиль Паланика в его культовом «Бойцовском Клубе». Отчасти у меня это получилось. После сдачи рассказа появилось желание поправить его, изменить реакцию в кульминационном моменте, из-за которой эта история о якобы неразделённой любви волшебным образом превратилась в наивную сказочку. Но сейчас этого желания нет, пусть «есть только миг» (рабочее название) останется наивной сказкой для пубертатных подростков и впечатлительных дам.
В периоды моего литературного молчания — примерно между первыми попытками написать что-то годное и первыми выкладками в интернет – купил на свой день рождения маленькую камеру-«мыльницу». Все лето мы с троюродным братом бегали, снимали свои боевики в стиле НТВ, где главными героями были мы и наши младшие братья… Благодаря этому ребяческому дурачеству я начал помогать школе и классу в создании видео. Каждый конкурс ученика года сопровождался моими видео-трейлерами, где участника от нашего класса я делал как бы ГГ в фильме, трейлер которого все смотрели на конкурсе. Классная руководительница так же советовалась со мной по поводу сценария самого выступления. И почти всегда – первые места.
Триумф моего видео творчества был в 2018 году – тогда был снят не просто «трейлер», а самопредставление в виде пародии на трейлер наших дефендерс от одного талантливого усатого армянского режиссера. Весьма криво, но это было грандиозно: использовался школьный реквизит, собственные спецэффекты и прочие радости. До этого также сделал видео-тизер для совместного с Адэром конкурсом косплея «жизнь после жизни».
Попытки написать романы, попытки сделать короткометражки, но все тщетно, сталкивался с различными трудностями, одной из которых была неопытность. Но желание остаётся…».
Произведения автора можно почитать на сайтах:
ВК:
LitNet:
AuthorToday:
Есть только миг
Он никогда не любил эту работу.
Каждый раз вставал в надежде оказаться где угодно, но не тут, чтобы не идти на нее. Но каждый раз, открывая глаза, он все так же лежал на своей кровати, простыня которой была смята, плед закрывал только нижнюю часть ног, а подушка валялась на полу.
Каждую ночь он смотрел фильмы о счастливой жизни, мотивирующие фильмы, фильмы о любви. А все потому, что ему не хватало этого. За свои двадцать шесть лет у него ни разу не было половой близости с девушкой, да что там половой, даже простой близости не было. Каждая девушка его сторонилась, каждая его посылала, им было не интересно с ним, совсем, просто потому, что они его не понимали.
И он отчаялся.
Несомненно, ему не хватало мотивации. Мотивации послать начальника этой треклятой работы и уволиться, найти себе другую, которая будет ему по душе. Мотивации найти себе девушку и начать жить как все люди. Мотивации приехать к родителям и попросить прощения за последний инцидент. Мотивации просто так жить дальше, а не повеситься на куске силового кабеля. Не быть частью серой массы.
Мотивации не было. Но он продолжал жить, чувствуя, что его смерть ничего не изменит.
Совсем.
И он продолжал существовать. Именно существовать, а не жить. Его жизнь уже давно превратилась в существование.
Каждый день он встаёт, на автомате выполняет однообразные гигиенические процедуры и ест, не чувствуя никакого вкуса. В такие моменты он не чувствовал ничего. Ни о чем не думал. Исключением была лишь одна мысль, которая живёт где-то на отшибе его понимания, его мироощущения. Мысль эта, вероятно, сидела у него в голове, словно червь-паразит. Мысль о тщетности его бытия и бытия всех других. Бытия шаблонов. Именно шаблонов. Каждый человек в нынешней жизни – копия копии другого человека с незначительными отличиями. Каждый такой шаблон стремится к одному и тому же идеалу, превращая себя в шаблон из шаблонов. Шаблон моды, шаблон тела, шаблон интересов и предпочтений.
А после идёт работа. Спуск, станция метро, поезд, толкучка, станция, пересадка, новый поезд, новая толкучка, станция, подъем. Пять минут пешком, ресепшен, лифт, офис, кабинет. Рутинная писанина, подсчёты, обход, обед. И обратно. Обход, подсчёты, писанина. Лифт, ресепшен, метро, толкучка, станция, родной зассаный всеми местными домовыми гопниками подъезд.
И только вечером он начинает хоть как-то подавать признаки жизни. Именно какой-то псевдожизни, а не существования.
Он включает ноутбук и заходит на странички в соцсетях. «Щебетальне» или «ВКремле». В первой он обновляет статус, добавляет пару мыслей, которые ему пришли в голову, пока он ехал домой или пока завтракал. Мысли эти читают тысячи, тысячи вдохновляются им. Вдохновляются Андреем. Сотни девушек находят в нем романтичного философа, хотят, чтобы их парень был Андреем.
На страничке в «Кремле» он также выкладывал мысли, но в основном переписывался с Анной – кофеледи с его работы. Длинноногая, сексуальная дама с длинной, почти по ягодицы, огненно-рыжей шевелюрой, в рабочее время скрывающаяся под элегантным хвостиком, аккуратной грудью двоечкой и глубокими голубыми глазами. Андрей для Анны – брутальный спортсмен с хорошим чувством юмора, очень романтичный и внимательный. Только вот с Андреем в реале она никогда не виделась. Только переписка.
И, конечно же, она даже не догадывается, что Андрей очень часто бывает рядом с ней, буквально в соседнем кабинете сидит. Анна не догадывается, что Андрей — фейк-страничка Павла. Не просто фейк, а именно такой человек, которым Павел хочет себя видеть. Накачанный, разговаривающий с девушками без стеснения и запинок, человек, зарабатывающий огромные деньги на любимой работе. И главное, человек, в которого влюблена Анна. Она влюблена в Андрея, но не в Павла. На работе они изредка перебиваются парочкой фраз, зачастую, Анна спрашивает про кофе и прочие рутинные моменты. Павел же не выдает в себе предмет Аниного вожделения.
Он заходит на странички, обновляет, после чего идёт на кухню и готовит ужин, читает книги. Много читает. За месяц он может прочитать до двадцати различных книг, тратя на одну до двух вечеров. Он читает книги и черпает заложенный в них духовный смысл. Смысл, которого в его существовании нет.
Вообще расписание на вечер он не составляет. И так понятно, что после ужина он будет сидеть от получаса до часа в онлайн-играх с одноразовыми тимейтами и малознакомыми «почтидрузьями». Эти «почтидрузья» в роли тимейтов – его замена настоящим друзьям и товарищам. С ними он не обсуждает рутинные проблемы и не попивает пиво в баре. Просто общается на игровые и смежные темы. Все. Большего от них Павлу просто не нужно. Просто поиграть и отвлечься, «затащить» пару раундов, улучшить статистику. Все.
Далее следуют фильмы. Фильмы он любил так же, как и книги, но следует сделать поправочку, любит действительно качественные фильмы, а не низкокачественные современные отечественные комедии и боевички, болливудские горе-детективы, западные сопле-страдальные недодраммы. Любил он советские фильмы, почти без исключений, фильмы про мафию и гангстеров, различные драмы и современные запутанные сериалы.
Каждый его этап вечернего времяпрепровождения был совмещен с перепиской с Анной, без этого никуда. Вот, например, сегодня она в очередной раз подняла тему встречи в реальности, но Павел отнекивался, мол, в ближайшее время он уедет к родителям, матери нужна помощь и прочее, и прочее. Попутно он вспоминал ссору с родителями. Накатившее воспоминание больно отозвалось в том, что некоторые называют душой. Защемило сердце, Павел тяжело выдохнул, попрощался с девушкой, не забывая, конечно же, о смайликах и поцелуйчиках, поставил телефон на зарядку, расправил простыню и лег на кровать, закутавшись в тонкий плед, будто в кокон.
***
Следующий день по началу не отличался от других совершенно никак. Это был шестой день июля тринадцатого года, суббота, все так же стояла духота, все так же Павел должен идти на работу. Он, как все, так же надел белую рубашку, черный галстук и черные брюки. Все так же спустился в метро, к безликой, депрессивно-серой массе, все так же проехал три станции, соскочил на «маяковке», прошел по улице, вошел в здание.
Ресепшен, лифт, офис.
Вот он и на работе. Все так же.
И тут эта уродливая, осточертевшая масса безликой серой толпы.
Она все так же носилась туда-сюда, приносила жадным на прекрасные виды женских поп извращенцам-офисным планктонам, которые сидели в дальнем углу офиса.
Павел прошелся по коридору, открыл первую дверь слева, вошел.
Это была его, менеджера, комната, отдельная от всех других, как бы показывая привилегированность над остальными планктонами. Хоть где-то.
Серые стены, серый потолок. Пара полок с документными папками-скоросшивателями, небольшой офисный белый стол с компьютером и принтером, черное офисное кресло, множеством разнообразных бумаг и файлов. Он сел в кресло, включил компьютер, приступил к рутинной нелюбимой работе. Все так же.
***
Все началось после обеда. Возвращаясь из известного всем кафе быстрого питания в свой кабинет, Павел почуял неладное. Сперва он сослался на расстройство желудка и не предал этому никакого внимания, сел в кресло и уставился в одну точку, обдумывая то, что вскоре напишет в отсчете. После долгих пяти минут неотрывного бурения стены взглядом он, наконец, положил руки на стол. Пальцы приготовились отбивать чечетку по клавиатуре, набирая текст, но в последний момент он дернулся, будто бы вспомнил о чем-то важном, потупил взгляд, положил правую руку на серый пластик компьютерной мыши и пару раз щелкнул. В колонках тихо, еле слышно заиграла бас гитара, после чего по нарастающей громкости послышалось сладостное пение чернокожего мужчины, поющего про то, что он счастлив и от его счастья может взмыть в небеса. Любимая песня Павла. Как стала и любимой песней Анны, благодаря Андрею, конечно же.
Пританцовывая, он писал отсчет, на пару мгновений запинался, но позже продолжал. До момента, когда за пределами его кабинета послышались возгласы и крики. С огромной неохотой он встал из удобного кресла и направился к двери, приоткрыл ее, чтобы понять природу волнений.
За границей его нынешней зоны комфорта творилось черт-те что. Большинство молодых и не очень людей столпилось около большого навесного телевизора, в рабочее время по которому шли выпуски специальных, профессиональных новостей для работяг данного отдела. Сейчас же по ящику крутилось важное обращение. Миловидная телеведущая изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, но ей это не удавалось. Она со страхом в глазах что-то зачитывала. Что именно – Павел не услышал из-за галдежа десятков ртов. Но по лицам близко стоящих было понятно – ничего хорошего. И вот уже в который раз запись пошла на повтор, люди стали лихорадочно соображать, недоверчиво оглядываться в сторону окон, спорить друг с другом.
Нарастающий гул сирены прервал их споры. С западной стороны показались хвосты неведомых огромных реактивных самолетов. Абсолютное большинство устремилось к окнам, глазея на диковину, после пары мгновений отстранились, бросились в рассыпную. Толкаясь, сбивая друг друга с ног, побежали к лифтам и лестницам. Там, где создалась толкучка, орали и визжали женщины. Беснующийся народ крушил стеклянные стены, дабы хоть как-то сократить путь до спасительного выхода. Павел будто бы смотрел фильм, очередная сцена которого была в замедленном действии. Все беспорядочно, будто по Броуновскому двигались, налетали друг на друга, сбивали с ног, затаптывали, ломали, крушили, выдавливали стекло и выпадали в образовавшиеся дыры в окнах. И все под песню сладкоголосого афроамериканца и его “потому что я счастлив”.
Среди мелькающей серой толпы Павел заметил яркую, освещающую всю его бессмысленную жизнь искорку, искорка – судьба ли? — эта ослепляла его, но в то же время притягивала. Будто маленького ребенка его тянула эта неизвестность. Сейчас бы закрыться в своем кабинете, в своей зоне комфорта, и не выходить. Но… Искорка! Блики, что это там? Не стекло же.
Он окончательно вышел из кабинета, хлопнув дверью, отстранился от зоны комфорта и вышел навстречу искре. Шел он через беснующуюся толпу, буквально стукаясь лбами с коллегами, стучась плечами друг об друга, один раз его даже чуть не сбили с ног, но Павел быстро поднялся, не дав себя затоптать. Он шагал, не сбавляя шаг, не обращая внимания на косые взгляды спасающихся неведомо от чего коллег. Он понимал, что сейчас нужно дойти, если он этого не сделает и поддастся давлению толпы, спускаясь вниз, он потеряет все, даже появившийся смысл жизни.
И вот последний сотрудник сбежал к спасительному выходу. Павел оказался в пустующем, разбитом офисе, где помимо него, перевернутых столов, разбитого стекла и сломанных стульев была Она. Это была Анна. Луч, Искорка, Смысл – это Анна. Солнечные лучи отражались от страз на ее сумочке, отчего Павел и принял Ее за нечто иное, за Смысл.
Анна сидела с подогнутой ногой, видимо ее толкнули в общей суматохе, и она подвернула ногу, прислонившись к стене, закрывая лицо руками. Плечи ее дрожали, не трудно догадаться о том, что та плакала. Она не видела Павла, что давало некоторое преимущество. Парень просто боялся к ней подойти. Не знал, что ей сказать, не знал, как просто так подойти. Но ведь смысл! СМЫСЛ! жизни. Куда он делся за эти две секунды. Не значит ли..?
Он обернулся в сторону телевизора. Картинка до сих пор прокручивалась в повторе, но теперь можно было разобрать слова. “Ядерная атака”, “ракеты” “бомбоубежище”, “США” и прочее в таком ключе. Повернулся к окну. На город со стороны запада так и неслись десятки, а может, и сотни тел, оставляя за собой причудливые хвосты. Да, ракеты. Никакие не самолеты, как показалось в первый раз.
Он вновь посмотрел на девушку, собрался с силами, присел рядом.
― Ань… А-аня?
Девушка еще раз всхлипнула, ее ладони отпрянули от лица, заплаканными глазами она уставилась на парня.
― П-паша? ― Тушь ее растеклась, глаза покраснели, по щекам струились слезы. Не так. Совсем не так он представлял себе это.
Что сказать? Что ей сказать? Как подбодрить, успокоить? Как?
― П-почему ты не уходишь? Ракеты… они же летят…
Он молчал, смотрел на ее лицо. Даже сейчас она прекрасна.
― Я… Я хотел сказать тебе… ― Он обернулся. Ракеты все неслись. Сейчас или никогда. ― Ань, прости меня, но я тебя люблю! – как же глупо! Как глупо это звучит.
Она смотрела на него пустым взглядом, а потом засмеялась.
― Как же нелепо выглядит это признание. Мы все скоро умрем, а тут такое… П-прости, я не хотела тебя обидеть, ― но он не обиделся. ― Я… Паш, прости, у меня есть парень… правда…
― Ань, я знаю… Андрея нет.
Она подняла голову, недоумевая посмотрела на него.
― Что? Нет… Андрей есть… Стой, откуда ты знае…
― Я… я и есть Андрей.
― Ч-что?
Она недоумевала. Что себе позволяет этот… Откуда он… что вообще происходит. Она засмеялась… на нервах, ладно, позволено.
― Слушай, прости меня за все, но… скоро нас всех не станет и я хотел бы… в общем, давай поднимемся на крышу?
Она молча кивнула.
Павел аккуратно обхватил левой рукой ее тело, правую же пропустил через колени, так же аккуратно поднял ее. Тяжело не было, совсем, хотя он никогда не отличался какой-то физической силой.
Девушка смотрела на него снизу-вверх, разглядывала, не могла поверить. А потом заплакала, уткнувшись носом в грудь Павла, как котенок. Так они дошли до пожарной лестницы. Сверху уже никто не бежал, поэтому путь на крышу они прошли свободно, всего-то пару этажей. После, лавируя между махинами вентиляции, они приблизились к краю. Он заботливо опустил ее на крышу и сел рядом.
Они молчали, наблюдая за тем, как приближаются смертоносные ракеты. Осталось совсем чуть.
― И… Давно? ― спросила она, но поздно поняла абсурдность вопроса.
― Всегда, ― не растерялся он, ответил любимой фразой из книг.
Она смотрела на него невинными глазами, все искала сходства с Андреем. С ее, можно сказать, Любимым.
― Все это время… Ты был рядом? Все это время это был ты?
Он качнул головой.
— Но… Почему?
Где-то на севере, западе и юге что-то ухнуло, вверх взлетели другие ракеты, зенитные, полетели в сторону западных, чтобы не дать подлететь им к столице.
Аня окончательно все обдумала, подсела ближе, положила левую, мокрую от слез и грязную от потекшей туши руку на холодную ладонь Павла, опустила голову на мужественное плечо, а правой рукой приобняла его. Парень не ожидал такого проявления внимания со стороны девушки, но ответил взаимностью. Опустил голову на макушку девушки, приобнял за талию.
― Извини… не так я представлял себе это все. Хотел на днях купить цветы, позвать в парк… ― он врал. ― А тут так вышло…
Зенитные ракеты отработали, но не все боеголовки были обезврежены. С пяток еще летело к столице. Они, одна за одной меняли свою траекторию, направляясь к земле. Одна, вторая, третья…
Он поднял голову. Посмотрел на ее лицо, освещенное полуденным солнцем, нити растрепанных волосков будто паутинка отражали солнечный свет, отчего казалось, будто бы она – сошедший с небес огненный ангел, окутанный светом. Ее ярко-красные пухлые губы манили его. Он не мог спокойно смотреть на них. Он трепетал.
Так, в последний момент он обрел все, ради чего можно было жить, вот он, смысл.
Но… родители.
Он судорожно достал телефон из кармана брюк, набрал номер матери и…
― Мама, простите меня с отцом за все, не держите обиды. Простите глупого…
Не успел он договорить, как в километре от них ударила ракета. Еще чуть!
Он бросил телефон, положил свои холодные ладони на мокрые, горящие ало-розовые щеки Анны, наклонился к ней и поцеловал.
В телефонном динамике до сих пор что-то говорила мать, а они будто бы застыли вдвоем, на этой крыше. Он хотел бы растянуть это мгновение на вечность. Но не мог.
Ядерная волна разрушительной силой вдарила по окнам зданий, с каждой долей секунды пробегая все больше и больше, разбивая вдребезги стекла, сминая близлежащие строения, забирая жизнь Павла и Анны...
***
Май 2033 года.
― Эх, красотища! ― сказал Могила, взобравшись по пожарной лестнице. ― Мел, смотри-ка, даже с девятиэтажек другой вид.
Молодой сталкер, запыхаясь, промямлил что-то нечленораздельное сквозь противогаз.
― Не бубни, не понимаю ничего. Так, погнали к краю, аккурат посмотрим где это мы.
Они направились сквозь остовы ржавеющих ящиков, ранее необходимые для вентиляции помещений этого громадного центра.
Закатное солнце поплыло вниз, алым заревом украшая синее небо где-то там, где виднелась воронка и смятые многотонные махины зданий.
― Ага… Все понятно, ― Макс сложил карту вдвое, сунул ее в подсумок. ― Нам туды, ― указал перпендикулярно смятым домам.
― Ты смотри-ка, ― подал голос Мел. ― Че там лежит?
Они прошли вдоль края крыши в направлении Макса, прошли с десяток шагов и оказались около костей.
― Ты смотри-ка, не убегали. А одёжа как сохранилась хорошо, ― он повертел стволом автомата рядом с костями. ― Мертвая хватка, до сих пор друг друга не отпускают… Да упокоит бог души ваши грешные… Пошли, Мел.
10 апреля 2018 года
Айнур Сибгатулин
Современный российский писатель-фантаст, публицист, автор рассказов и повестей в жанре социальной фантастики, альтернативной истории и постапокалипсиса. Лауреат премии им. Людмилы Козинец «Фиолетовый Кристалл» (за лучшее литературное произведение 2015 года, посвящённое Крыму). Победитель VIII журналистского конкурса «Хрустальное перо» (2005 г.). Член Интернационального союза писателей.
Родился в Москве в 1971 г. Праправнук Салиха Ерзина – основателя Московской Соборной мечети. В 1989-1990 гг. учился в историко-архивном институте. С 1990 по 1992 г. служил в Вооруженных силах СССР в ЗабВО. В 1998 г. окончил Московскую Государственную Юридическую Академию. За период профессиональной деятельности, начиная с 1992 г. по сегодняшний день, в Норильском никеле, Межпромбанке и РАО ЕЭС России занимался правовыми вопросами в сфере корпоративных отношений, а также принимал участие в избирательных кампаниях на федеральном и региональном уровне. Написал ряд статей по вопросам корпоративного права, опубликованных в ведущих юридических изданиях. В настоящее время продолжает работать на руководящей должности в сфере корпоративного управления.
В период с 2003 по 2013 гг. — собственный корреспондент журнала «Татарстан» в Москве, член жюри «Премия Рунета» и Интернет-премии Казахстана «AWARD.KZ», возглавлял Оргкомитет международного конкурса интернет-проектов «Звёзды Татнета», Союз татарских юристов, а также руководил работой юридической клиники при РТНКА г. Москвы, обеспечив оказание бесплатной юридической помощи гражданам России и бывших республик СССР.
Основатель и координатор интернет-проектов «Татарское историческое общество», «Юридические фильмы», Tatarnews, Форум Татнета и ряда других сайтов.
В 2011 г. закончил литературные курсы романистов при Московском отделении Союза писателей.
Публиковал статьи в федеральной и региональной прессе. Автор книг «Татарский Интернет» (2008, 2009 г.), «Исламский Интернет» (2010 г.).
Участник 1–го международного совещания молодых писателей в Переделкино (2011 г.). Является победителем и призёром литературных конкурсов (конвента «Роскон» в 2016 г., конвента «АюДаг» в 2015-2016 гг., конвента «Басткон» в 2014-2017 гг.).
В 2016 году в издательстве «Интернационального Союза писателей» вышел авторский сборник Сибгатуллина «Минареты любви». Из предисловия Виктории Балашовой: «В каждом произведении автор заставляет героев преодолевать себя, совершать подвиги и сражаться во имя любви. К женщине, к детям, к ближнему своему. И над жестоким миром будущего, до которого нам осталось сделать, как ни страшно, всего пару шагов, неожиданно загорается звезда надежды. Не все потеряно пока, не все потеряно – надо лишь протянуть руку помощи тому, кому она требуется, даже ценою собственной жизни, но подобный нюанс с незапамятных времен никогда не смущал любящее сердце. И только в любви спасение – ведь именно она заставляет гореть звезду надежды ярче, освещая путь к истине…»
На сайте «Лаборатория фантастики»:
На сайте «Самиздат»:
Мы живем в хорошей Вселенной
— Мистер президент, звонил адвокат Леви, — промурлыкал в трубке томный голос секретарши, — просил сообщить, что задерживается. Обещал подъехать через час. Какие будут указания? Может быть кофе, сэр?
— Кофе? Гмм… — Джон Эшли закашлялся и забарабанил пальцами по столу, — да, пожалуй. И притащи, наконец, папку с его гребанным досье!
— Да, сэр, простите. Я немедленно все принесу и…
— Вот и неси, да поживей.
Эшли бросил трубку и прошелся по кабинету. Чертов адвокат. Задерживается он. Подумаешь, Бейкер и МакКензи. Гребанные юристишки. Их контора была открыта только через сто лет после того, как заработало управляемое им агентство. Легендарное национальное детективное агентство Пинкертона. Всевидящее око Америки с тысячами сотрудников по всему миру, прославивши на века свой девиз «Мы никогда не спим!» и раскрыв самые жуткие и зловещие преступления. Не то, что эти бумажные крысы, вытягивающие деньги за болтовню в судах и кляузы.
Эшли подошел к окну. Жгучее июльское солнце светило прямо в глаза. Сквозь огромные витрины в доме напротив он увидел, как десятки офисных клерков корпели, уткнувшись в мониторы. Гребанные белые воротнички. Сколько мелких или больших грязных тайн вы скрываете от других. Неужели среди вас есть хотя бы один, на кого бы нельзя было найти компромат?
Через полчаса Эшли пролистывал папку с досье на адвоката. Арон Леви. Лучший на курсе. Почти безупречная репутация. Всего лишь несколько штрафов за неправильную парковку. И задержание полицией на несколько часов за курение травки с другими студентами в университетском кампусе. А дальше — головокружительная карьера в прокуратуре. И, наконец, работа в Бейкер и МакКензи. Формально один из партнеров крупнейшей в мире юридической фирмы, а на самом деле ее настоящий управляющий. Лично знаком с президентом и большинством европейских монархов. Не говоря уже о том, что вел громкие судебные дела у самых богатых арабских шейхов в Заливе. Где до этого успел повоевать. Что же его заставило его лично обратиться к нему, главе ведущего в мире детективного агентства?
Огонек на телефонном аппарате замигал.
— Сэр, подъехал мистер Леви.
— Скажи, что я провожу совещание по селектору. Пускай подождет.
— Да, сэр.
Эшли включил скрытую камеру в приемной и стал наблюдать за адвокатом. Тот сидел, скрестив руки и озираясь по сторонам. Эшли довольно усмехнулся и нажал кнопку вызова.
***
— Итак, чем обязан, мистер Леви? – Эшли посмотрел прямо в глаза адвоката и облокотился на стол, — обычно партнеры и адвокаты работают с директорами филиалов агентства. Я специально посмотрел досье по контрактам – еще ни разу нашу штаб-квартиру не посещала особа столь высокого ранга из вашей...
— Мистер Эшли…
— Можно просто Джон. Ты ведь тоже был там? – Эшли кивнул на фотографию, где он стоял на фоне догорающего иракского танка.
— Был… Джон. И не только там.
— Скотч? Виски?
— Мне бы водки.
Эшли пожал плечами и пошел к мини-бару. Разлив спиртное по стаканам он плюхнулся в кресло.
— Итак, Арон…
— Давай сначала выпьем, Джон, — адвокат ослабил воротник рубашки и опрокинул стакан в рот.
Эшли крякнул и пригубил из бокала.
— То, что ты сейчас услышишь, может показаться тебе…весьма эксцентричным, — Леви щелкнул замками кейса и достал папку с бумагами, — такие дела ты вряд ли вел когда-либо в своей жизни.
— Ближе к делу, Арон.
— Джон, неделю тому назад ко мне обратился один наш постоянный, очень известный и состоятельный клиент с необычной просьбой. Я долго формулировал ее в контракте. Как бы тебе сказать... В общем, он хочет нанять ваше агентство, чтобы установить, кто или что и каким образом создало Вселенную.
***
Эшли сидел перед монитором снова и снова прокручивая запись разговора с адвокатом.
«- Тебя какой телеканал нанял, Арон или как тебя там на самом деле? Где у тебя скрытая камера, а? Здесь под рубашкой? Или там? Гребаные клоуны, я вам сейчас засуну в одно место ваш розыгрыш!
— Джон, вот мои документы, ты можешь позвонить в наш центральный офис и…
— А, так у тебя просто крыша поехала? Ну, так это не ко мне, приятель.
— Один миллиард долларов.
— Что?
— Ваше агентство заработает один миллиард долларов, если раскроет дело. Вот ваш стандартный контракт, подписанный мною от имени клиента, а это чек на триста миллионов аванса, которые я могу перевести тебе прямо сейчас на банковский счет…»
Эшли нажал кнопку перемотки.
«- Так кто все таки тот сумасшедший, кто готов заплатить такие деньги за…
— Я не могу тебе его назвать, Джон. Адвокатская тайна. Так ты согласен?
— Мне нужно показать его юристам и вообще…
— Брось, Джон. Это ваш модельный договор. Ты часто заключаешь контракты на такую сумму? Я мог бы обратиться к другим твоим коллегам из Большой Четверки – конторам Бэрнса, Уокенхата или Кидда. Но я выбрал тебя. Потому что ты тоже был в Заливе. Решай прямо сейчас».
В углу экрана монитора замигал значок нового сообщения. Эшли промотал пленку вперед.
«- Ну, хорошо. Адвокатская тайна и все такое. Но почему детективное агентство? Это же ученые теории всякие там проверяют. Физики, астрономы.
— Совершенно верно, Джон. Астрофизики, которых ты наймешь, будут тебе помогать в этом деле. Но это же ученые, Джон. Которых еще надо найти. Организовать. Проверить их адекватность. А у нас с тобой бизнес. И это частное расследование, без малейшей огласки, которую так обожают твои будущие подопечные. Сотни, а может и тысячи ученых. Которые не должны до конца понимать, зачем их привлекли и которым твои сотрудники должны запудрить мозги, а при необходимости... Ведь еще никто до этого не сумел провести эксперимент такого масштаба в трубе коллайдера, сохранив его в тайне. И у нас нет в запасе даже года на их исследования, понимаешь?
— Кстати, а сколько у нас есть времени, Арон?
— Три месяца. И один миллиард долларов, который ты получишь, если раскроешь дело».
Эшли кликнул на сообщение и открыл электронную почту. Письмо было от главного бухгалтера; он просил уточнить, на какие статьи расходов пойдут поступившие только что на их счета триста миллионов долларов.
***
— И на сколько дней ты летишь, Гараев? – Ира сладко потянулась и положила голову на грудь Марата. Он усмехнулся и нежно провел рукой по спине девушки, чуть задержался у самого копчика, а затем продолжил путь ниже.
— На самолет опоздаешь – сам будешь виноват, — прошептала она, скользя губами по его телу и зарываясь с головой под простыню.
— Ирка, — шумно вздохнул Марат, закатывая глаза, — ну какой нафиг самолет…
В Шереметьево он еще раз перечитал письмо из Агентства. В нем было всего несколько строчек, где сообщалось, что ему необходимо срочно прибыть в штаб-квартиру в Анн-Арбор в штате Мичиган на экстренное совещание директоров филиалов со всего мира. Интересная фигня, подумал Марат. На его памяти еще не было подобного случая. Не, ну были, конечно, региональные совещания по селектору. И всегда не могли разобраться, куда приткнуть российский филиал – то ли в Европу, то ли в Азию.
Марат поначалу очень корректно пытался договориться с коллегами с Запада. Пока прибалты и свидомые панове с прочей европейской шушерой не стали его конкретно доставать на каждом совещании. Он плюнул и попросился к азиатам, а те тоже стали фыркать. Мол, фигли ты, белый кяфир, к нам подмазываешься. Даром, что мусульманином прикидываешься. В итоге и на тех пришлось забить. И с тех пор штаб-квартира проводила для России отдельный селектор.
И вот теперь экстренный вызов. Даже Ирку запретили брать с собой. А она уже договорилась, что ее подменит на уроках физик с соседней школы. Хотела заказать по интернету билеты в тамошний Музей занимательной науки. Так нет же. Строгая секретность. Ладно, хоть Ирка девка необидчивая. Все поняла. И в дорогу проводила так, что Марат ходил теперь по аэропорту как татаро-монгол, который проскакал без остановки из Бухары до Киева.
***
— Итак, господа, слушайте меня очень внимательно. Два раза повторять не буду, – Джон Эшли прокашлялся и обвел взглядом зал, — в наше агентство обратились за помощью в одном эээ…необычном и странном деле…
В течение последующих пятнадцати минут пока он выступал, в зале царила гробовая тишина. Эшли заранее перевел миллионы долларов на счета филиалов. Это обстоятельство сразу отсекало любые поводы усомниться в серьезности заказа. И все же президент физически ощущал недоумение регионалов, тревожно переглядывающихся и шушукающихся между собой.
— В папках, что были вам розданы, есть краткая информация по всей этой научной канители, — продолжил Эшли, — основные теории происхождения Вселенной. Имена ученых, адреса научных центров. Но это лишь то, что лежало на поверхности. Обыщите вместе с научными консультантами сверху донизу все академии и университеты. У Женевского филиала будет отдельное задание. Большой адронный коллайдер ваша головная боль. Туда мы соберем всех гребаных яйцеголовых. Чтобы обкатать весь найденный материал в трубе. А самое главное — умудриться провернуть это дельце так, чтобы все думали, будто снова ищут этот, как его, Бозон Хигса.
Теоретические обсчеты сделаем в Китае на лучшем суперкомпьютере в мире в Цзянсу. И помните – этот заказ может сильно выручить агентство. Вы все прекрасно знаете, что мы едва закрыли прошлый год без убытков. Так что действуйте. На все про все три месяца. И тот, кто сможет закрыть дело, получит лично от меня миллион долларов. Да хранит вас Господь!
***
— Гараев, а зачем тебе сдались мои учебники, а? Ты что, на старости лет решил в институт поступить на технаря? – Ирка помешивала картошку в сковородке на плите, игриво отставив ногу. — Хотя ты знаешь, сейчас людей с дипломом юриста вроде тебя как грязи. Ладно, хоть ты не как все, Шерлок Холмс, ха-ха.
— Слушай, Ирка, — Марат захлопнул учебник и прошелся по кухне, — у меня сейчас в работе одно дело. Ну, в общем мы там ищем кой-кого. Кажется, он физик. Только ты никому, ладно?
— Ой, да конечно. — Ирка всплеснула руками. — А чего он натворил-то?
— Это я тебе сказать не могу. Но нам нужно найти тех, кто занимается теорией происхождения Вселенной. Я со вчерашнего дня всех своих сотрудников на уши поставил. По всей стране ищут. Да мне бы самому вначале разобраться, Ир. Чтоб не выглядеть дебилом. А времени в обрез, заказ срочный.
— Ой, Гараев, я тебе сейчас все объясню на пальцах! Я это не помню, где уже вычитала. Кажется, в «Автостопом по Галактике». Короче, смотри сюда. Видишь воронку для варенья? Вот представь, что я затыкаю ее пальцем. И наливаю туда варенья. Вишневого. А потом вынимаю палец и снимаю видео, как варенье выливается в банку.
— И чего?
— Да пока ничего, Гараев, — усмехнулась Ирка, — потом ставлю пленку на обратную ускоренную прокрутку. И мы видим, как варенье заполняет воронку. Только в другом порядке. Вот тебе и вся теория Большего взрыва.
— Прикольно. А этот, как его, Мультиверсум.
— Гараев, достань-ка из холодильника пива. А теперь налей в кружку. Отлично. Видишь сколько пузырьков? Много, да? Вот один из таких пузырьков это наша Вселенная. И все другие пузырьки тоже вселенные. Вот только не все их них станут такие же, как наши. Считанные единицы на триллионы триллионов пузырьков-вселенных. При таком же сочетании углерода, водорода и кислорода, позволивших зародиться жизни у нас.
— Слушай, а теория струн? Я три раза своих референтов заставил сделать мне презентацию, ни фига не понял.
Марат достал пачку сигарет и закурил.
— Короче, Гараев, забей. Знаешь, сколько еще таких теорий? Да только ни одна пока не была экспериментально доказана. Вон сколько лет под Цюрихом на коллайдере ученые пробуют, а толку? Кстати, раз в Америку не съездили, может, тогда в Альпах на лыжах покатаемся?
— Погоди насчет лыж. А ты сама то какую теорию самой правильной считаешь?
— Да никакую. Талдычили нам об них в институте куча профессоров, талдычили, а потом на сессии подряд всех девчонок заваливали, чтоб… — Ира протянула ложку ко рту Марата, — ну-ка попробуй. Нормально?
— Угу, — промычал Марат с набитым ртом, — ну а может, кто-то среди твоих бывших одногруппников, кто в аспирантуру пошел, слышал о ком? Ну, там, о каких-нибудь физиках, которые свои теории выдвинули и про них никто не знает толком?
— Да был такой один профессор у нас, — усмехнулась Ира. — Его в итоге с кафедры поперли. Вообще хотели в дурдом закрыть. Я тогда еще в Москву из Уфы не перевелась.
— Так-так.
— Как же его звали? Эээ…То ли Валитов, то ли Хамитов. Кажись, Валитов. Короче, рассказывал, что смог доказать настоящее происхождение Вселенной, полностью опровергающее все другие теории и большего взрыва, и струн, и до фига других. У меня даже где-то его брошюрка на антресолях валялась. И главное — все так по полочкам разложено у него было. Мол, действие силовых линий эээ… господи, как их там, электромагнитного и гравитационного поля распространяется прям мгновенно. А сила света вообще не может быть показателем.
— И что же в итоге по его теории создало Вселенную?
— А ты что, не понял, Гараев? Да Бог, конечно, кто же еще?
***
Марат с большими напрягами нашел адрес профессора Валитова, бывшего профессора, бывшего академика – он уехал в село Метевбаш под Белебеем, что в паре сотен километров от Уфы. Выручили старые связи, благо в свое время помог местным ментам зачистить банду отморозков, которые изнасиловали малолетку и избежали тюрьмы. Но не избежали пули и места в бочке бетона на дне реки.
Дорога до Метевбаша по августовской жаре порядком измотала его из-за ремонта по всей трассе и полетевшего кандея. Когда Марат добрался до села, он бросил машину в кустах у ближайшей речной заводи и, едва скинув одежду, нырнул в воду.
Обсохнув и придя в себя, Марат увидел, что к его черному «гелику» подошли несколько парней в спортивных костюмах. Он усмехнулся про себя и приготовился к теркам за жизнь, однако, молодежь вежливо поздоровалась. Поинтересовались, не нужна ли ему помощь. Марат попросил показать дорогу к профессору Валитову. Один из пацанов сел к нему в машину, и они уже в сумерках поехали на другую окраину села. Там, где стояла недостроенная мечеть.
— Мажит-хазрят внутри. — Парнишка подвел Марата к двери и, попрощавшись, скрылся в темноте. Марат снял обувь и вошел внутрь. В помещении еще шел ремонт, стояли строительные леса, пахло свежей штукатуркой.
— Ас-саляму Аллейкум, — поздоровался он.
— Уаллейкум ассалям, — услышал в ответ откуда-то сверху. Марат поднял голову и увидел на лесах старика в треуголке из газеты с мастерком в руке.
— Я ищу профессора Валитова.
Старик усмехнулся.
— А я ищу себе помощника. Может, мы поможем друг другу, а? Ну-ка, накинь на себя вон ту куртку и подымайся сюда.
Марат пожал плечами и вскарабкался наверх.
— Затирать штукатурку умеешь?
— Доводилось в армии…
— Вот и прекрасно. Я накидываю раствор, а ты за мной. Заодно расскажешь, зачем пожаловал. Айда!
Марат по пути несколько раз про себя репетировал предстоящий разговор, но все равно не знал с чего начать. Старик с лукавым прищуром глянул на него.
— Ты сказал, что тебе нужен профессор Валитов? Был когда-то такой, да весь вышел. Теперь простой муэдзин при мечети.
— Мажит-хазрят, — Марат быстро двигался по лесам следом за стариком, выравнивая стены, — мне о вас много рассказывала моя девушка. Она училась на физфаке и сказала, что у вас была своя теория происхождения Вселенной.
— Ах вот ты о чем. Субханаллах! А она не сказала тебе, сколько еще существует десятков теорий на эту тему?
— Сказала. Почти всех их пробовали экспериментально доказать на коллайдере и только у вашей теории есть расчеты, которые подтвердились буквально на днях на самом мощном в мире суперкомпьютере.
— В Токио?
— Нет, в Цзяньсу, в Китае.
— Любопытно. А тебе зачем все это надо, парень?
— Меня Марат зовут. Марат Гараев. Директор российского филиала Детективного агентства Пинкертона.
— Еще более любопытно. Слишком быстро не затирай, видишь неровно пошло. И что теперь частные детективы на досуге физикой увлекаются? И приезжают за тридевять земель на лекции в глухие башкирские колхозы?
Марат решил пойти ва-банк.
— Нет, физику я никогда не любил и сейчас не перевариваю. У нас есть розыскное дело. Мы, скажем так, организуем проверку наиболее вероятных теорий происхождения Вселенной. На Большом адронном коллайдере под Цюрихом. И на лучшем суперкомпьютере в мире в Китае. За два последних месяца никто так и не смог подтвердить ни одну теорию. Шеф уже хотел уволить всех директоров в регионах. И тогда я от отчаянья выслал им вашу брошюру, хазрят. Она их очень сильно заинтересовала.
— Серьезно? Эх, слышал бы тебя мой бывший ректор. Тот, что чуть меня в психиатрическую клинику не пристроил.
— Вы получите огромное вознаграждение, если согласитесь принять участие в исследованиях.
Старик сильно закашлялся.
— И ты думаешь, что я сразу все брошу и поеду с тобой, чтобы доказать всему научному миру состоятельность своей теории?
— Я очень сильно надеюсь на это, хазрят! Ведь это же в ваших интересах – восстановить свое доброе имя и посрамить насмешников.
— Пять лет тому назад я бы поехал с тобой в чем есть. Два года назад я бы задумался над твоим предложением. А теперь мне это уже неинтересно. Я здесь пчел развожу. Мед продаю. Скоро мечеть отремонтирую, Иншааллах. Книги разные читаю, стихи. Вот, послушай.
…В деревне Бог живет не по углам, как думают насмешники, а всюду.
Он освещает кровлю и посуду и честно двери делит пополам…
Марат вытер пот со лба, достал сигарету, но потом быстро засунул ее в карман. Профессор продолжил:
…Возможность же все это наблюдать, к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать, доступная в деревне атеисту.
— Я только с последней строчкой Бродского не согласен, — улыбнулся старик. — А в остальном, это стихотворение очень точно передает мое нынешнее настроение, Марат. Мне хорошо здесь после города, в котором я впустую потерял столько лет. Пытаясь доказать своим коллегам то, что простому верующему доказывать не нужно. Знаешь, мне ведь уже восемьдесят семь. Здесь я схоронил жену. Здесь скоро обрету и я свой покой. Потому как мне жить осталось от силы три месяца.
— Абзый, что вы говорите, — Марат бросил шпатель в ведро с цементным раствором, — тогда вам тем более надо отсюда срочно выбираться, мы найдем вам лучших врачей, а потом…
— Слишком поздно. Моя опухоль в мозгу неоперабельна. Ладно, на сегодня хватит. Айда, чай пить. Завтра тебе с утра предстоит тяжелая обратная дорога.
***
— Алло, Джон, это я.
— Да, Арон, рад тебя слышать!
— А я вот тебя не очень. Потому что после каждого нашего разговора мне приходится огорчать своего клиента, Джон. Твоей очередной неудачей на коллайдере. Как продвигаются поиски?
— Идем на опережение. Отрабатываем новые версии, есть предварительное видение.
— Ты потратил уже столько денег…
— Так ведь расходы огромные! Чтобы сохранить все в тайне, мне приходится идти черт знает на что!
— За такие деньги, Джон, душу можно продать.
— У нас есть одна зацепка. Мы даже поначалу ее всерьез не восприняли. Все гребаные яйцеголовые в Цюрихе обозвали ее фейком. А потом, когда я пригрозил всех их разогнать и заставил прогнать по трубе – что тут началось!
— Поторопись, Джон. Ты же помнишь условие контракта о последствиях в случае, если ты не справишься с делом. Ну а я обязан помнить об интересах своего клиента.
— Арон, твою мать, неужели ты так поступишь со мной?!
— Ты же служил в Ираке, Джон. И знаешь, как нам иногда приходилось поступать, чтобы избежать поражения. Пойми, ничего личного, ты хороший мужик. Только я не завидую тебе, ковбой, если ты не сможешь раскрыть дело.
***
После звонка из американской штаб-квартиры на мобильный настроение у Марата упало еще больше. Какая к лешему премия, размечтался, наивный татарский неюноша. Сам Джон Эшли грозился его не просто уволить, а прислать к нему в гости с десяток отмороженных колумбийских киллеров. Если он завтра же не притащит с собой старика в Цюрих. Это, конечно, шеф по ушам ездил. Ну а если он всерьез, то Марат отправит гостей домой по частям. С этим-то он быстро разберется. А вот если его с работы попрут, да еще банк ипотечную квартиру с машиной отберет – как он это Ирке сможет объяснить? И так за бракованную шубу весь мозг вынесла.
Профессор разлил зеленый чай в пиалы и заговорил.
— А ты хоть немного понял мою книжку, а?
Марат пожал плечами и вздохнул.
— Что-то про мгновенное взаимодействие Солнца и других планет. И вообще всего.
— И вообще всего. Как верно ты схватил суть моей теории. Даже не поняв ее.
— Я не по этой части, абзый. Мое дело искать, иногда стрелять.
— Я тоже всю свою жизнь что-то искал. И стрелял когда-то неплохо. На войне со снайперкой. И атеистом был еще тем.
Валитов с шумом глотнул чая из пиалы.
— Ты никогда не задумывался над тем, сколь красиво и величественно устроен наш мир? Почему в нем такой порядок и гармония?
— Ну, мы в школе это еще проходили. Миллиарды лет развития Солнечной системы и…
— Никогда не думал о том, почему так прекрасен закат в Балаклавской бухте и на Воробьевых горах? В чем вообще их смысл? Какой подтекст? Ты знаешь, что для того, чтобы исчезла или появилась вся эта красота, было достаточно одной микроскопической песчинки?
— Песчинки?
— Да-да, одной малюсенькой песчинки из квинтильонов квинтильонов песчинок всех морских пляжей на свете. Ровно одной. Такова разница, которая отделяла создание нашей Вселенной от ее возможной гибели. Если бы изменение подобного микроуровня имело место, то мы бы могли вообще не существовать. Потому что если бы скорость расширения Вселенной изменилась хоть на одну квинтильонную, то она бы уничтожила сама себя. И ты хочешь сказать, что эта невероятная точность произошла чисто случайно или спонтанно?
— Но ведь почти все ученые в один голос говорят, что был Большой взрыв и наша Вселенная…
— Мы живем в хорошей Вселенной. Созданной по отличному плану и умелыми руками.
— А с чего вы решили, что ее кто-то создал?
Старик хитро улыбнулся и взял со стола деревянную ложку.
— Посмотри на этот предмет. Ты знаешь, что я держу в руках?
Марат недоуменно хмыкнул.
— Вроде ложка.
— Скажи, а тебе надо видеть того человека, который ее сделал, чтобы убедиться в ее существовании?
— Нет, конечно.
— Вот видишь. Даже такая простая вещь создана кем-то, чье существование обязательно предполагается. А ты хочешь сказать, что весь этот невероятный и прекрасный мир не подразумевает наличие создателя?
А когда ты разгадываешь кроссворд в газете – ты же не считаешь, что он появился совершенно случайно? Что у него нет умного автора? Ты ведь не скажешь, что его хитроумность и сложность — это просто ничего не значащие факты? Однако, почему же когда речь идет об удивительных явлениях природы, гораздо более сложных и утонченных, чем кроссворд, в уме автора которого мы не сомневаемся, ученые мужи, как правило, отказываются верить? Отказываются верить в наличие создателя, придавшего нашей Вселенной порядок, согласованность и гармонию?
— Хазрят, ваша теория доказывает…
— Моя теория доказывает, что силовые линии электромагнитного и гравитационного поля распространяется мгновенно, на порядки быстрее скорости света. Они несут информацию сразу из любой точки Вселенной. То есть любые взаимодействия между небесными телами осуществляется мгновенно. А если все тела и вещества, расположенные на поверхности Земли, Луны, планет, звезд, Солнца перемещаются вместе с ними, то и они взаимодействуют с веществами на других планетах также мгновенно. Следовательно, всякий обмен информацией между взаимно двигающимися планетами, звездами и объектами на их поверхности с помощью действий силовых линий электромагнитного и гравитационного поля совершается мгновенно.
И если это так, то как и написано в Коране, Библии и Торе — Аллах, Господь Бог может все слышать, все видеть и мгновенно наказывать человека за содеянное.
Валитов закашлялся и показал рукой на шкаф в углу.
— Будь добр, найди там толстую черную тетрадь и принеси, пожалуйста.
Марат открыл дверцы. Внизу шкафа под висящим костюмом с боевыми орденами он увидел кипу исписанных мелким почерком бумаг, а среди них тетрадку.
— Тебя сильно начальство заругает, если я не поеду с тобой?
— Да ладно, хазрят, разберусь как-нибудь. Мне бы завтра с врачом вашим поговорить.
Валитов усмехнулся.
— У нас тут врачей нету, только ветеринар. Послушай, я не знаю, как это тебе поможет. Но в этой тетради мои последние записи формул и расчетов. Их еще нет в той книге, которую ты видел. С ними вы сможете доказать существование создателя. Возьми ее. И да хранит тебя Аллах, Господь Бог.
***
— Алло, Арон, алло! Черт вас побери, у нас получилось!
— Тише-тише, Джон, вы разбудите мою жену. Вы знаете, сколько сейчас времени?
— Да какая мне на хрен разница! Мне только что звонили из Цюриха! Коллайдер подтвердил теорию этого сумасшедшего ученого из России! Вы можете себе это представить?!
— С трудом. А что наши нобелевские лауреаты и прочие яйцеголовые?
— Пищат от восторга! И скрежещут зубами, что это не они додумались. И что им вряд ли удастся похвалиться из-за подписки о неразглашении. Мои ребята уже запустили через Викиликс дезу, что это всего лишь очередная неудачная попытка найти другой Бозон Хигса. Из-за которой коллайдер немного потрясло вместе с Альпами. Так что можете не беспокоиться и передать своему клиенту, что тайна исследований полностью соблюдена. Это будет стоить дополнительно еще…
— Ок, Джон, когда вы пришлете мне результаты эксперимента?
— Самолет с моим человеком с документами и счетами на оплату уже вылетел к вам, мистер Леви. Надеюсь, что ваш клиент будет очень доволен тем, как мы быстро раскрыли это дело.
— Я тоже надеюсь, что это принесет ему радость, Джон.
***
Старик в кресле у зашторенного окна сидел, слегка наклонив голову и прислушиваясь к звукам снаружи, очень похожим на шум многотысячной толпы. Стороннему наблюдателю могло показаться, что старик задремал под лучами прохладного сентябрьского солнца, еле пробивающегося сквозь щели между красными портьерами, закрывающими окно. В руках он держал небольшую книжечку в кожаном переплете. Старик смотрел на ее обложку и что-то бормотал про себя.
В дверь постучали. Старик тихо кашлянул. В комнату почти вбежал молодой человек в черном, держа под мышкой объемистую папку бумаг. Подойдя к старику, он почтительно склонил голову, шумно дыша.
— А, это ты, Антонио, — вяло улыбнулся пожилой человек и потрепал юношу по щеке,- мы скоро начнем, уже без пяти двенадцать. Что ты мне принес?
— Сеньор Леви прислал бумаги. По нашему делу. Там…
Старик сжал руками подлокотники кресла.
— Там правда есть то, что мы надеялись найти, Антонио?
— Да, тысячу и тысячу раз, да!
Старик взял в руки папку и медленно открыл ее. Он пролистнул несколько страниц и еле слышно пробормотал:
— Значит, все-таки…
— Простите, что вы сказали?
— Не важно, Антонио.
Настенные часы стали отбивать удары. Старик протянул папку юноше.
— Нам пора. Ты распечатал текст моего выступления?
— Вот он.
— Хорошо, сын мой. Тогда распахни портьеру.
Старик подошел к окну и поднял вверх руки. Толпа на площади Святого Петра радостно взревела, приветствуя человека в белой сутане. Старик прикрыл микрофон рукой и тихо обратился к юноше:
— Позвони сеньору Леви и передай благодарность от моего имени. И еще скажи… скажи, что ему перечислят любую сумму. Любую. Потому что мне… мне очень нужно поговорить с ним.
— С кем, святой отец?
Татьяна Осипова
Татьяна Осипова родилась в 1977 г., пишет истории в жанрах фантастики, фэнтези, ужасов. Проживает в городе Сочи. С детства видела таинственные вещи, что легло в основу ее творчества и определило дальнейший путь в литературе, является членом Российского союза писателей.
Группа ВКонтакте , где можно увидеть все новинки автора.
Проза.ру
ЛитНэт:
Фантастика РФ http://фантастика.рф/users/Eva1205
ЛитРес
Металлический рай
Мир машин встретил меня равнодушием. Ну, чего же я ждал, распростёртых объятий?
Непривычно всё это – мир без единой живой души.
На Z-88 люди давно вымерли, оставив после себя города, наполненные искусственным интеллектом и роботами. Да, кстати, поначалу они были очень похожими на людей.
Так рассказывал мне отец, летающий в свое время на эту планету. С тех пор прошло много времени, лет двадцать. И, по моему мнению, жители Z-88 не особо жаловали представителей не только гуманоидных рас, а также иные цивилизации. Тем не менее, планета входила в состав галактического союза и являлась удобной площадкой для пересадки станций и космических лайнеров, отчего и продолжала оставаться пусть и не слишком гостеприимной, но посещаемой планетой.
В этот раз мне пришлось спуститься на Z-88, чтобы приобрести необходимые запчасти для звездолета. Этого добра у них имелось в достатке. Не понимал я одного: зачем роботам нужны деньги, но брали они плату с удовольствием, особенно драгоценными металлами и камнями. Если последнее являлось понятным вложением, так как золото использовалось в микросхемах машин, как и рубины, и алмазы в качестве необходимых линз для оборудования, зачем им понадобились бумажные деньги, оставалось неясным.
По обыкновению, меня встретил столетний робот Мак, один из последних имеющий почти человеческое имя. Он даже вспомнил моего отца и мог поддержать беседу, в отличие от новоиспеченных андроидов.
У них даже не было синтетической кожи и выглядели они жутковато для тех, кто раньше не был знаком с представителями металлической планеты. Так мы назвали ее между собой.
– Приветствую тебя, Джин, – поздоровался Мак, кивая. Его металлический голос казался таким же древним, как и он сам. Кожа местами покрылась трещинами, но он старательно смазывал ее специальным составом. Консерватор, посмеивался я, правда, по-доброму, без злорадства.
– И тебе не хворать, Мак, – ответил ему. – Говорят, вы хотите закрыть взлетную площадку и прекратить сотрудничество.
– Говорят, – махнул рукой робот. – Сейчас внедряется программа коллективного сознания, и многие старики, подобные мне, останутся без соцобеспечения.
– Это не радует, – согласился я. – Выпиши мне пилихронометр. Мой накрылся, а для скачков в пространстве…
– Знаю-знаю, можешь не объяснять, – проворчал Мак.
– Сколько запросишь?
– У меня осталась парочка. Думаю, слитка золота хватит.
– Не фига себе, ну у вас цены и взлетели! – воскликнул я, понимая, что мои планы по возвращению домой могут накрыться медным тазом. Прикинув в уме остаток сбережений, я пришел к мысли, что, если придется потратить слиток золота на пилихронометр, остальные два уйдут на оплату топлива, что же я оставлю себе. – Нет, так дело не пойдет, Мак. А что если мы договоримся как-нибудь?
– Коррупция не заложена в мою программу, Джин. Ты уж извини, – Мак развел руками. – Или плати, или тебе придется тихоходом рассекать галактические просторы.
– А лично тебе золото разве не нужно? – поинтересовался я.
– Лично мне? – Мак наморщил розовый лоб. – А зачем, у меня микросхемы рассчитаны еще на триста лет работы. Так что на мои три века хватит, – он сухо рассмеялся.
А я подумал, чем же заинтересовать робота, у которого есть всё.
– Слушай, а что если я предложу тебе путешествие, ты когда-нибудь покидал свою железяку?
– Это не рационально, покидать дом, – грустно ответил Мак. – Потом будет невозможно совершать мелкий ремонт, да и я робот склонный к общению. Кто будет со мной говорить? Ты, что ли?
Я задумался, действительно, триста лет — слишком долгий срок, люди, во всяком случае, больше ста пятидесяти обычно не живут. И если Мак прилипнет ко мне, как банный лист, это станет настоящей проблемой.
– Не понимаю, зачем вам столько золота, вашу планету уже можно покрыть толстым слоем его, столько лет вы, находясь на пересечении торговых путей, зарабатываете на таких трудягах, как я.
Я уже хотел развернуться и уйти, как Мак снова подал голос.
– Скажу тебе по секрету, руководство Z-88 пришло к выводу, что роботам тоже нужен рай. По своей сути все понимают, что мы бездушные машины, и смерть для нас означает отключение, разборку, а потом всё – пустота и тьма. Главный мозг проанализировал мнение всех машин планеты и пришел к заключению, что роботам нужен рай.
Я прямо рот открыл от удивления, вот, думаю, уже и в мозги к роботам проникла эта религиозная ересь. Неужели они верят в это?
Словно прочитав мои мысли, Мак ответил:
– Мы служим галактике более тысячи лет, было время, когда мы жили бок о бок с такими, как ты, и всегда существовали в качестве обслуживающего персонала. Теперь же у нас своя планета, мы имеем высокий статус в галактическом союзе, но все-таки вынуждены умирать. Мозг сообщил, что многие роботы испытывают чувство неудовлетворенности жизнью и перед ними все чаще встает страх смерти. Некоторые даже самостоятельно отключали себя, чтобы окончить жалкое существование. Для нас оказалось несложным создать проекцию Металлического рая, и после двухлетнего исследования внутренний совет Z-88 пришел к выводу: рай возможен, как и пенсия ветеранам, только для этого мы должны стать закрытой планетой и действовать в интересах своих жителей. Золото необходимо для создания огромной матричной системы, в которую будет отправляться сознание роботов, отживших свой век или разочаровавшихся в жизни. Именно поэтому цены на запчасти поднялись. Все мы хотим поскорее завершить процесс создания Матрицы Металлического рая.
Мне осталось всего один слиток, чтобы иметь возможность купить себе место в раю. Поэтому как ты можешь просить меня о том, чтобы я уступил тебе в цене?
– Да-а, – протянул я, почесав затылок. – Никогда не подумал бы, что роботам нужен рай. Вы настолько стали похожими на нас, но все не желаете признать данного факта.
– Рай, я так жду, когда золотые двери откроются, и я окажусь в городе, наполненном людьми, – мечтательно проворковал Мак.
– Людьми? – я непонимающе взглянул на старого андроида.
– Ну, да, – кивнул Мак. – Я не сказал, что в раю все мы станем людьми, у нас будет всё, как у вас – мы будем влюбляться, желать и ненавидеть, воспитывать детей и учить их новым знаниям. Это будет другая реальность, так похожая на ваш мир, и мы овладеем тем, чего никогда у нас не было раньше.
– Вот удивил! – Я даже хлопнул себя по лбу, испытывая крайнее недоумение. – Так что все роботы мечтают стать людьми?!
– Ну, да, разве это так сложно понять? У нас будет там, в раю, новая цивилизация – люди, звероморфы, рептилии, не важно, кем мы станем, главное — мы окажемся живыми по-настоящему.
Что поделать, без пилихронометра я не мог покинуть Z-88 и понимал, что могу застрять здесь навечно без необходимой части двигателя для звездолета. Может, стоит подождать, пока достроят Металлический рай, и потом они сбросят цены?
– А когда планируют закончить создание этого рая или как там его, Матрицы? – спросил я.
– Она уже построена, Джин, – растянулся в улыбке Мак, и сквозь трещинки на щеках я увидел, как блеснул металлический каркас робота. – И тебе придется либо платить за пилихронометр, либо присоединиться к нам. Сколько у тебя слитков осталось, три?
Его прозорливость несколько напугала меня.
Однако я не показывал виду и, вытащив заветный слиток из сумки на поясе, протянул его Маку.
– Отлично, Джин. Спасибо за понимание. Я сообщу помощникам, чтобы они доставили пилихронометр на твой звездолет.
– С установкой тогда.
Возможно, это было наглостью с моей стороны, но я попытался воспользоваться этим, в надежде, что за такие деньги, роботы установят пилихронометр в двигатель значительно быстрее, чем это сделаю я со своей командой.
– Вообще установка не входит в стоимость запчасти, – буркнул Мак. Потом в его глазах появился почти, что человеческий блеск, и он махнул рукой со словами, – ладно. Что не сделаешь для человека, тем более для того, который выложил последний кирпичик для моей могилы.
Меня несколько покоробили его слова. Однако счастливое выражение так и не сползало с лица робота Мака.
Пилихронометр установили без заминок, и двигатель теперь отлично работал. Потом заправили звездолет топливом наилучшего качества. Видимо, Мак долго ждал этого момента – получить последний слиток для воплощения своей мечты – попасть в Металлический рай.
Да, ждал он долго, не поспоришь, только, как бы мне не отправиться в человеческий рай, если, конечно, повезет. Вернувшись с пустыми карманами, я обрекал себя еще на три месяца контракта перед выходом на пенсию. Но что поделать, иногда, возможно, надо быть более человечным. А если роботы хотят стать людьми, пускай и в своей механической матрице — значит, мы не настолько бесчеловечные создания.
Я еще долго вспоминал Мака, и мне очень хотелось увидеть воочию, что же такое Металлический рай, и что чувствуют роботы, которые стали людьми, пусть и не по-настоящему, а там, у себя в раю.
***
– Дорогая, ну почему ты снова так поздно приехала! – возмущался Мак, наблюдая за женой, которая виновато вытирала посуду.
– Мне поведали такое… Я даже не знаю, как сказать тебе, Мак.
– Ты пугаешь меня, Люси.
– Дело в том, что мой преподаватель Ной рассказал о теории матрицы, и что все мы просто файлы, а не живые люди.
– Какая бессмыслица. И ты веришь ему?
– Не знаю, но он доказывал, что все мы раньше были роботами, и обитаем теперь в Металлическом Раю…
– Люси, ну ты сама понимаешь, что это бред, – улыбнулся Мак, привлекая жену к себе в объятия.
После недолгого разговора с Люси, Мак убедился в том, что она пришла в себя и, попросив накрывать на стол, удалился в кабинет. Он ворчал, жалея, что согласился на должность контролера матрицы и, набирая номер телефона, ругался про себя.
На другом конце ему ответил знакомый голос главного контролера:
– Вы хотите сообщить о проблеме, Мак 195?
– Да, Би-418. Произошел сбой в секторе 20145, университет, файл Си-56-щН-19-00. Объект осознал себя файлом системы и…
– Я вас услышал, Мак 195. Проблема уже устраняется.
– Вас понял, — ответил Мак, отключая связь. Раздумывая, что иногда, будучи человеком, ему приходилось вспоминать, кто он на самом деле и где он находится в реальности. Хорошо, что эти случаи были крайне редкими, и рай больше радовал, погружая в иллюзию того, что все роботы настоящие люди, а не остатки сознания, ставшие файлами матрицы – Металлического Рая.
Шимун Врочек
Шимун Врочек. Родился на Урале, вырос в Сибири, живет в Москве. Учился на инженера-технолога нефтегазовых месторождений (РГУ им. Губкина), затем на актера и режиссера драматического театра (ГИТИС и Щукинское), в итоге стал писателем. Воспитывает жену, кошку и двух дочек.
Автор романов «Метро 2033: Питер», «Рим» в серии Этногенез и «Золотая пуля» (в соавторстве с Юрией Некрасовым). Создатель стимпанк-проекта «Кетополис».
Страница «ВКонтакте»:
«Автор Тудэй»:
«Яндекс-Дзен»:
КРЕСТОНОСЕЦ (ver. 2017)
1
Запустили следующую пятерку. Четыре девушки и Сергей. По извилистому узкому коридору провели в комнатушку, выдали по листку бумаги.
— Заполните анкету, — сказала худая русоволосая женщина с глазами усталого олененка. — Все очень просто. Она не вызовет у вас затруднений.
Сергей взял листок, огляделся. Слева у стены -- стол, справа -- пианино. Два высоких окна, подоконники такого размера, что можно легко забраться с ногами. На деревянный пол ложится яркий силуэт. На улице, черт возьми, июнь. Голубизна неба, солнце, зелень. Сердце колотится...
«Дернул же меня черт, — подумал Сергей, поискал взглядом свободный стул. — Хотя девушки тут и вправду симпатичные...»
За столом мест не осталось. Пятерка (четверо девушек и парень), пришедшая раньше и анкеты уже заполнившая, обсуждала, кто сегодня «там» и какие у него вкусы. Судя по отрывочным репликам, «там» сегодня был некий Кривошеин.
— Он такой красивый, — вздохнула маленькая брюнеточка.
Две блондинки модельного вида переглянулись с одинаковыми усмешками. Сергей узнал взгляд. Мужчины -- простодушные идиоты. Их можно и нужно использовать...
Распространенное заблуждение недалеких женщин.
Что интересно, блондинки в комнате преобладали. Из восьми девушек -- пятеро. Видимо, таков закон природы, подумал Сергей. Каждая блондинка обязана попробовать... Сергей пригляделся внимательнее. А крашеная блондинка -- тем более...
А еще за столом сидела рыжая.
Сергей неторопливой походкой (спина прямая, шаг от бедра, Клинт Иствуд будет мной гордиться) пересек комнату, взял стул и переставил к пианино. Положил листок на крышку, вынул из внутреннего кармана пиджака ручку под серебро... Так, посмотрим...
Первый пункт анкеты. Фамилия, имя, отчество. Ну, это просто. Толоконников Сергей Сергеевич.
Пункт второй. Возраст. Сергей усмехнулся. Может, указать настоящую дату рождения? Было бы забавно. Ладно, пишем: 32 года. Мужчина в самом расцвете сил.
Краем глаза Сергей заметил, что рыжая смотрит в его сторону.
Пункт следующий...
Сергей повернул голову, поймал взгляд и улыбнулся. Глаза у рыжей были желто-зеленые, лисьи...
— Добрый день, — сказал Сергей негромко. Чтобы тебя слышали даже в дальнем углу, не обязательно кричать. — Вы не могли бы мне помочь?..
Рыжая растерянно улыбнулась.
...Женщина-олененок оказалась права. Анкета не вызвала особых затруднений.
* * *
— Вы пришли на прослушивание в лучшую театральную школу России, — заговорил «тот самый» Кривошеин. Красивый мужчина лет пятидесяти, в старомодном пиджаке с кожаными вставками на локтях. В руке -- длинный мундштук с сигаретой, на столе в пепельнице -- гора окурков. Сидел Кривошеин в облаке дыма, спиной к окну, поэтому казалось, что воздух вокруг него светится.
— Да-да, вы не ослышались. Лучшую театральную школу России! — сказано было с чувством уверенной гордости. — ГИТИС готовит актеров и режиссеров для лучших театров страны. Так что соберитесь, покажите себя... Не надо нас бояться, — при этих словах две пожилые дамы, тоже входящие в комиссию, закивали. — Мы здесь для того, чтобы помочь вам...
А я здесь, подумал Сергей, чтобы знакомиться. Рыженькую зовут Лена. Восемнадцать лет. Пришла с подружкой поступать на актерский. Правильно, одобрил Сергей, я вот тоже... — Тебе правда тридцать два? — Да, сказал Сергей, я решил: лучше один раз пролететь, чем потом всю жизнь жалеть, что не попробовал. Хотя в таком возрасте шансов очень мало... Несмотря на все мое обаяние...
-...Начнет у нас... Сенина Екатерина. Екатерина Викторовна, прошу вас. Встаньте пожалуйста, чуть глубже. Да, хорошо. Можете взять стул, если хотите... Свободно располагайте всем, что есть в этой комнате. Ручка, стулья, пепельница, даже мы -- в полном вашем распоряжении. Сколько вам лет? Семнадцать? Очень хорошо. Что вы нам прочитаете?..
Дальнейшее развитие событий Сергей представлял четко. Прослушивание для него -- чистая формальность. Кто-то из этих ребят, сидящих и ждущих своей очереди, пройдет на второй тур. Потом, если очень повезет, на третий. А если очень-очень повезет... Желающих -- сотни, а примут человек двадцать. Удачи, ребята. Сейчас их бьет дрожь. Стресс. Адреналин. Эндорфин. Сильные эмоции. Крышу рвет со страшной силой. Читая наставления «пик-аперов», этих современных дон-жуанов, Сергей только посмеивался. Знакомьтесь на вечеринке, как знакомиться в транспорте, что нужно сделать, чтобы на тебя обратили внимание... Ни в одном наставлении Сергей не встретил, казалось бы, самого очевидного...
Лучшее место для знакомства -- прослушивание в театральный вуз.
Во-первых, здесь собираются самые красивые, талантливые и необычные.
Во-вторых, считается, что, раз ты пришел на актерский -- ты априори один из самых красивых, талантливых и необычных.
А в-третьих, где, черт возьми, найти другое место, где тебя будут слушать с таким же искренним вниманием? И так долго?
-...Спасибо, Екатерина Викторовна. Кто у нас следующий? Толоконников. Сергей Сергеевич, прошу вас…
Сергей встал. А после прослушивания мы с рыжей прогуляемся по Арбату, еще где-нибудь, а там, глядишь...
— Что вы нам прочитаете?
— Я начну с басни. Иван Андреевич Крылов, «Ворона и лисица». Кх-м! — Сергей прочистил горло. Заговорил, подражая ироничной манере Леонида Филатова. — Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна, но только все не впрок...
Кривошеин выпустил дым. Взгляд совершенно невозмутимый.
— Спасибо, дальше. Стихотворение.
-...Но это только ты. И жизнь твоя похожа на черты лица, края которого тверды, в беде, в труде, и, кажется, чужды любой среде...
— Спасибо, дальше.
«Сейчас как врежу глаголом по сердцам!», подумал Сергей. «Хочется пройти во второй тур, а, Серега? Пусть из тщеславия, но хочется.»
— Чак Паланьюк, — объявил он. — Отрывок из романа «Бойцовский клуб»... Мой начальник надел серый гластук, значит, сегодня, должно быть, вторник. Мой начальник...
Резкая боль пронзила левую руку. Словно загнали в ребро ладони стальной шип и медленно проворачивают. Сергей невольно охнул и умолк на полуслове...
Кривошеин затянулся. Медленно. Потом выпустил дым. Еще медленнее...
В ладони снова запульсировала боль. Срочный вызов. Аврал! Сергей почувствовал, как взмокли подмышки. А черт, если авральная ситуация, то накрылась прогулка с рыжей... Поднес левую ладонь к уху.
— Алло! — сказал он. Боль сразу исчезла, оставив после себя легкое покалывание в кончиках пальцев. Сергей заметил, как глаза Кривошеина на мгновение расширились. Все-таки я тебя удивил...
— АЛЛО, СЕРЕГА! — Словно сунул голову в огромный медный колокол, а по нему ударили со всей дури -- включился вживленный микрофон. — ЭТО Я!
Вадим, кто же еще. Начальник, друг и просто хороший человек. Только уж больно Вадим в момент волнения громогласный.
— НЕ ОРИ! — откликнулся Сергей.
Кривошеин аж подпрыгнул. Что, как вам мой темперамент?
— Не ори! У меня голова все-таки, а не пустое ведро.
— Да я не ору!!
— Тише!
— Ты где?
— Я занят.
— Что?
— Занят!
— Серега, ситуация триста шесть. Серега, это срочно!
— Какой-то придурок въехал на полной скорости в дерьмо, а я -- разбирайся? Пошли Тайлера!
— Что-о?! Какого еще Тайлера... а-а! Серега, ты, что, не можешь говорить?
— Ответ, достойный обезьянки-астронавта!
— Вопрос, достойный задницы обезьянки-космонавта. Серега, выручай. Этого «туриста» надо зачистить, а то наследил выше крыши. Он в стене застрял, представляешь? В вакуумную камеру руку сунул. Дебил. Еще и тряпки свои притащил... А у меня никого, кроме тебя.
— Ладно. Где точка встречи?
— Строителей два, дробь четыре, квартира тридцать шесть. Код на подъезде три-семь-девять.
— Все понял. Проект Разгром скоро будет на месте. Инструменты брать?
— Спрашиваешь!
Связь замолчала.
— Простите, надо идти, — сказал Сергей. — Жаль, не дождусь подведения итогов...
— Сергей Сергеевич, одну минуту, — сказал Кривошеин. — Вы торопитесь, поэтому я буду краток. В вас что-то есть. Кое-какой темперамент, самоуверенность, своеобразное обаяние... Но репертуар у вас... не соответствует. Не надо этого криминального фольклора. Столько хороших авторов, а вы выбрали такое... Это же «Бешенный на зоне-3" какой-то. Возьмите Пушкина, Чехова, что-нибудь из современных драматургов. Беккет, Гудвин, Стоппард или, на худой конец, Гришковиц. Желаю успеха в следующих попытках! Попробуйте в Щукинское, МХАТ, Щепку... Дерзайте! Безумству храбрых поем мы песню...
* * *
Домой Сергей заскочил буквально на минуту. Положил в чемодан с «инструментами» целлофановый пакет бутербродов, бросил коту в миску кусок мяса. Пятнисто-серый, кряжистый, похожий на пса-боксера, Киллер попытался штурмом взять холодильник, но приступ был отбит. Сергей выпихнул кота ногой, матерясь на чем свет стоит. Жри из миски! Опаздываю!!
На объекте сотрудник зачистки Толоконников появился на тридцать минут позже планируемого.
Квартира номер тридцать шесть. Туристический номер. Не слишком дорого, минимум удобств, пара полезных вещей как для проживания, так и для зачистки. Две комнаты, обычный телевизор, телефон, санузел. Стандарт. Будь это семнадцатый век -- туристу пришлось бы ходить во двор или на специальный горшок. Колорит соблюдается свято. Но несколько вещей не соответствовали духу времени...
В стене -- замаскированный разъем для подключения к Т-сети.
В косяке входной двери -- нейтрализатор био и хим опасности.
В розетке в большой комнате -- универсальный утилизатор.
Желающие посетить двадцать первый век -- выполняйте пункты инструкции. Всего их около двух тысяч и постоянно добавляются новые. Аварийщики окрестили этот справочник «Как убить себя правильно, с использованием любых подручных средств и мучиться при этом подольше.» Пункт триста шестой -- «не суйте пальцы или иные предметы в универсальный утилизатор.»
Турист стоял на четвереньках, упершись лбом в стену. Лицо багровое. Правая рука вытянута вперед и видна где-то до локтя. Словно человек с размаху проткнул кулаком стену и так застрял. Рядом лежит отвертка...
Сергей ради интереса заглянул в коридор. Нет, кулак из стены не торчит. Правильно, емкость утилизатора -- это то, что Кот Бегемот называл четвертым измерением. Руку засосало в узкое горлышко, причем сам «кувшин» -- не в этом времени, а на два с лишним века вперёд. Достаточно бредово выглядит.
Турист негромко постанывал. Пару часов наверняка проторчал вот так. Особой свободы движений такое положение не дает, значит, у него все тело жутко затекло...
Сергей вытащил из кармана капсулу обезболивающего и стимулятора, зажал двумя пальцами и воткнул бедняге в бедро. Капсула пшикнула и исчезла.
Пока он приходил в себя, Сергей подобрал и осмотрел отвертку. Так и есть. Контрабанда. Судя по всему, к началу двадцать первого века «инструмент» относиться никак не может. Конец двадцать второго, как минимум... Хорошая вещь, кстати. Любой замок, любой болт или краник -- вскроет с пол-оборота.
— А-ах! — турист очнулся.
— Легче?
Человек с трудом повернул голову. Прошло еще некоторое время, прежде чем он смог сфокусировать взгляд на чистильщике.
— Кто вы? — спросил турист, наконец.
— Служба спасения, — ответил Сергей. — Что можете сказать в свое оправдание?
— Чего?
— Зачем вы сунули руку в утилизатор?
— Я... не знал... Я хотел достать одну вещь... Я...
— Горлышко утилизатора очень узкое, а засасывание происходит автоматически.
— Я... знаю. Я взял петлю из... про... проволоки, но она была слишком короткой...
Сергей вздохнул. Количество идиотов на земле не уменьшается. Чем безопаснее времена, тем больше у дурака шансов выжить. Прогресс -- худший враг естественного отбора.
— Как вам вообще удалось засунуть руку в эту трубу?
— Я... Я намазал кисть маслом.
— Каким еще маслом? — открыл рот Сергей. Вроде бы ко всему привык...
— «Масло мягкое деревенское». Это... которое по телевизору... купил. Я хотел попробовать местные... продукты...
— Ясно, — Сергей положил чемоданчик на пол, открыл. Задумчиво оглядел содержимое. Вот, пожалуй, то, что нужно...
— Угу, — сказал Сергей. — Где масло?
— На... на кухне. Пожалуйста. Помогите мне...
— Обязательно. Это наша работа.
2
Всю ночь снилась муть. Бред. Какие-то красные и черные люди-силуэты гонялись друг за другом, танцевали, боролись и исчезали в пламени. Мярганье стояло при этом кошачье. Сергей просыпался пару раз, открывал глаза. По комнате, с удивительной для его комплекции энергией и скоростью, носился Киллер. Сергей покидал в него тапочки, один раз даже попал, но успокоить серого мордоворота не удалось. Мяргал кот на редкость мощно, с каким-то боевым надрывом и тоской... Как Квазимодо из французского «Нотр Дам»... Сергей закрыл голову подушкой и забылся в дреме...
Проснулся от звонка в дверь.
Кое-как разлепил глаза, перевернулся на живот. Все равно не выспался, на веки словно песка насыпали... Из прихожей чинно вышел Киллер, посмотрел на «кормильщика» оценивающе. Издал презрительный горловой рык и прошествовал дальше. Звонок разразился новой трелью. Звук резал уши.
— Встаю, — сказал Сергей устало. — Как вы меня все достали...
Дверь он открыл, даже не взглянув в глазок.
— Да?
— Мне нужен Сергей Толоконников, — сказала женщина. Высокая, темноволосая, лет двадцати семи-двадцати восьми. С правильными чертами лица, в персиковом пальто. Голос чуть низковатый, но очень чистый.
— Это я, — сказал Сергей. Подумал, что неплохо бы пригладить волосы и почистить зубы. — Что вам...
— Я войду?
Не дожидаясь ответа, она шагнула через порог. В следующую секунду раздалось шипение, боевой вопль, по прихожей пронесся серый вихрь... Женщина в мгновение ока оказалась на лестничной площадке, ухватилась за лодыжку рукой. На лице ее читалось потрясение.
— Это... это животное меня укусило!
— В следующий раз киньте в него тапком, — равнодушно посоветовал Сергей. — Если успеете. Чем обязан?
Гостья ему не понравилась. Впрочем, с похмелья и недосыпа ему мало кто нравился...
— Я хотела...
— Говорите быстрее, я закрываю дверь. Раз, два, три... Закрыл.
За секунду до щелчка в щель просунулась женская рука с сине-зеленым голографическим значком офицера «TiSinc».*
— Старший инспектор Горохова Ольга Викторовна, — приглушенно сказали за дверью. — Отдел Внутренних расследований. Теперь мне можно войти? Придержите, пожалуйста, ваше животное...
* TiSinc — Time Service Inc, в просторечии «ТайСинк»
* * *
— Все туристы имеют страховки на случай смерти? — сказала Ольга. Под персиковым пальто на ней оказалось легкомысленное ситцевое платье. Белое в синий цветочек. Что еще раз доказывает, подумал Сергей, как далек отдел внутренних расследований от реальной полевой работы. Или, может, все дело в секретности? Побоялись довериться штатным костюмерам «ТайСинка»?
— Что, простите? Я задумался.
«Ну и взгляд у нее.»
— Я спрашиваю: правда ли, что все туристы имеют страховки на случай смерти?
— Да.
— В том числе и Кай Кислевский?
— Кто это?
— На аварийный случай с Кислевским вы выезжали два дня назад, — сказала Ольга. Подняла брови в насмешливом недоумении.
Сергей вздрогнул. Неужели?
— Что-то случилось?
— Почему вы так решили?
— Действительно, почему я так решил? Старший инспектор Горохова из отдела внутренних расследований, — издевательски растягивая слова, проговорил Сергей. — Надо думать, вы приехали полюбоваться на храм Василия Блаженного до его разрушения? Я угадал? Туристическая поездка за счет «Тайсинка»? Осмотр достопримечательностей и все такое? Если вы свободны, я покажу вам город...
— Не ерничайте. Хотя на собор Василия Блаженного я бы с удовольствием посмотрела...
— Так что с Кислевским? Он жив?
— Жив.
Сергей вздохнул с облегчением. Камень с души...
— Но он в шоке. На вас написана жалоба. Там утверждается, что вместо оказания помощи вы просто-напросто убили Кая Кислевского, зная о его страховке. Он требует моральной компенсации, а также наказания виновных. Когда он выйдет из реабилитационного центра, возможно, он подаст на «ТайСинк» в суд.
Сергей помолчал. Значит, так все оборачивается.
— Вернемся к разговору о страховке. Кроме туристов, кто получает страховку на случай смерти?
— Сотрудники «ТайСинк», — сказал Сергей.
— Все сотрудники «ТайСинк»? Кроме вас. Правильно?
— Я внештатный сотрудник, с ограничением в правах. Впрочем, если быть точным, я не единственный такой. Есть еще как минимум пятеро...
— Но это правда?
— Да.
— Почему у вас нет страховки, Сергей?
— Вы же читали мое личное дело? — он сложил руки на груди. Давай, подумал Сергей, выкладывай.
Ольга вздохнула.
— Как с вами трудно! Ну хорошо. За что вы приговорены к заключению в этом временном поясе?
Сергей улыбнулся, не разжимая губ. Вспомнился фильм «Побег из Шоушенка», спокойный голос Моргана Фримена...
— Думаю, за неправильный переход улицы.
— Что? Перестаньте шутить, Толоконников. Это официальный вопрос. Беседа записывается.
— Эта запись может служить доказательством в суде?
— По закону -- да.
— Значит, если я сделаю вам сейчас предложение -- мне придется жениться?
Ольга помедлила, испытующе глядя на Сергея. Потом вдруг неожиданно улыбнулась:
— Только в том случае, если я скажу «да».
* * *
Сергей встретился с Вадимом в кафе на тверской площади. Взяли пиво и фисташки. На столе горела керосиновая лампа в медной окантовке. В ее свете лица казались непривычными, искаженными, рваными... Словно и не Вадим, мировой мужик, словно и не Серега, лучший друг мирового мужика...
— Что интересного нашел? — спросил Сергей.
— Ох, чую я, что-то тут неладно. Оля Горохова -- слишком крупная рыба для нашего водоема.
— А факты?
— Нет фактов. Это и настораживает, Серега. Много перерыли архивов, а нашли лишь ее работу с длинным и сложным названием... что-то там о психотипах, эмпатии и запечатлении... Но интересные идеи. Суть сего труда сводится к одному: сосланных НУЖНО прощать. Досрочное освобождение.
— И по какому принципу будет приниматься решение о досрочном освобождении?
— Способность любить.
— Ты серьезно?
— Вот и меня насторожило, — сказал Вадим. — Но суть такова. Люди, отправленные на пожизненное в иное время -- испытывают страшнейший душевный дискомфорт. Культурный шок, слышал?
— И даже знаю по себе, — усмехнулся Сергей.
— Так вот. Условием возвращения в родное время будет то, что эти заключенные обзаведутся дорогими людьми в том времени, куда их сослали.
— Пресловутая «способность любить»?
— Именно.
— Тогда я не подхожу.
— А никто не подходит. В том-то и противоречие! Люди, которые обзаведутся семьей в другом времени, вряд ли захотят семью покинуть. А которые не обзаведутся -- им просто не позволят вернуться. Вот такая фигня. А ты... ты бы хотел назад?
Сергей надолго замолчал.
— Пожалуй, — сказал он наконец. — Мне нравится это время, но... я задумываюсь... Иногда я хочу вернуться домой... Иногда.
Вадим почесал себя за ухом. Улыбнулся.
— Она тебе нравится? Только честно.
— Да.
Вадим внезапно нахмурился.
— Бойся ее, Серега, — сказал Вадим серьезно. — Она идеалистка. Причем в худшем варианте -- паладин, белый рыцарь. Крестоносец. Смотри, как бы тебе под этот ее крестовый поход костьми не лечь...
Я даже боюсь представить, какими методами она будет проверять эту свою «способность любить»...
3
Представитель компании, присланный из будущего, больше всего напоминал благодушного Дона Корлеоне из местного «Крестного отца». Сергей даже помотал головой, чтобы избавиться от наваждения.
Время идет, а типажи не меняются.
«Ты просишь меня убить человека, но просишь без уважения». Сергей поморщился. Соберись, сейчас не до шуток.
— …В чем принцип зачистки? – повторил Сергей. — Очень просто. Убрать инородные этому времени объекты, убрать отпечатки, следы, все, что может навести на след «туристов» или «ТайСинка». Часто это приходится делать вручную. Но в специально оборудованных квартирах -- в так называемых «номерах», мы используем «вакуумный пылесос». Закрываются все двери, окна -- они рассчитаны на герметичное закрытие -- и включается утилизатор. Конечно, в это время находится внутри квартиры не рекомендуется...
— Кхм, — произнес женский голос. Сергей повернул голову. Она!
— Хотите что-то добавить, инспектор Горохова? – «Дон Корлеоне» был само благодушие.
— У нас есть запись камер слежения, — сказала Ольга. За ее спиной Вадим показал знаками: держись, мы с тобой! Прорвемся. Он встал. «Дон Корлеоне» кивнул – говорите.
— Каких камер слежения? – повысил Вадим голос. – Прошу прощения, я не понимаю…
— У внутреннего отдела есть свои камеры. Секретные, конечно. Отдел зачистки не имеет сведений о размещении этого оборудования...
Вадим презрительно фыркнул.
— Садитесь, — «Дон Корлеоне» уже не был так благодушен.
— Приступим, — сказала Ольга.
Сергей приготовился смотреть. Ну-ну. В комнате погас свет, зажегся голографический экран.
Черт, подумал Сергей. Вот и все.
На видеозаписи было четко видно, как сотрудник отдела зачистки, опознанный как Толоконников Сергей Сергеевич, выходит из комнаты, держа в руках открытый чемоданчик. Ставит его на стол. На том же столе пластиковая банка со сливочным маслом. Сотрудник достает из чемоданчика бутерброд, завернутый в пленку, разворачивает, проглатывает кусок колбасы, открывает банку, намазывает маслом оставшийся от бутерброда хлеб (долго и тщательно), а потом не торопясь съедает. Лицо при этом у него невероятно задумчивое. Вертикальная морщинка между бровей...
Неужели я выгляжу таким уродом, подумал Сергей. Таким хладнокровным убийцей?
Сотрудник вытирает рот рукавом. Достает из кармана нечто, похожее на пульт от телевизора. Нажимает несколько кнопок. Видеозапись четко сохранила все движения. Отчетливо видно, какие кнопки и в каком порядке нажаты...
— Я бы предположила, — с холодком сказала Ольга, — что универсальный утилизатор ВНТР-6би был выставлен на давление в двести пятьдесят раз выше номинального. Я бы также предположила -- конечно, опираясь на заключение экспертов -- что это больше похоже на вакуумный взрыв, чем на действие пылесоса...
Последняя фраза прозвучала откровенно издевательски.
* * *
«Дон Корлеоне» посмотрел на него, помедлил. Перелистнул страницу. Кажется, остальное уже было чистой формальностью.
— Вам часто приходилось пользоваться оружием? – спросил наконец.
Сергей поднял брови. Вопрос оказался странным.
— Оружием? — удивился он. — Очень редко. В основном я занимаюсь переговорами с милицией, властями, еще с кем-то. Я разъясняю, показываю, веду переговоры, дарю подарки. Мои обязанности больше напоминают работу няньки и дипломата по совместительству. Многие туристы беспомощны в этом временном поясе, как дети...
— Но вы умеете пользоваться оружием?
— Конечно. Я даже служил в здешней армии.
— Сколько вам лет было, когда вы сюда попали?
— Полных двадцать четыре.
— Восемь лет адаптации. За что вы сюда попали?
Сергей почувствовал комок в горле. Суховато-безразличным тоном, которым не говорил уже несколько лет:
— Статья 246, пункт Б. Непреднамеренное убийство. Осужден на пожизненное проживание в поясе конца двадцатого, начала двадцать первого веков.
— Вы чувствуете раскаяние?
Сергей сжал зубы. «Раскаяние?». Нет. Сожаление? Каждый день. Каждый чертов день.
Он снова увидел внутренним зрением падающий красный флаер. Как разваливались консоли, сминалась обшивка… Черный дым и вспышка. Грохот, удар по ушам. Пламя взметается до неба. И двое внутри – женщина, длинные черные волосы. И ребенок.
Мертвые. Сергей колотил по стеклу, пока его не оттащили.
Тот кретин на желтом флаере, что подрезал женщину. Он был виноват, но не до такой степени, чтобы убивать его. Впрочем, где она, мера возмездия? Мера справедливости? В любом случае, сказал адвокат Сергею, это должен был решать суд. Личное возмездие осталось далеко в прошлом.
Плевать.
Он, Сергей Толоконников, до сих пор чувствует сожаление, что добежал так поздно.
Знать бы заранее, он убил бы желтого еще до того, как тот сел за руль скоростного флаера. Возможно, тогда одна женщина и один ребенок были бы до сих пор живы. «Я до сих пор не знаю их имен», подумал Сергей. Впрочем, дело не в них…
Его, возможно, сослали бы во времена Великой Армады. Или к динозаврам. Потому что тогда это было бы хладнокровное убийство с отягчающими обстоятельствами. А в тот раз, когда он поднял флаер на высоту трехсот метров, открыл стекло и выкинул хнычущего желтого за борт… у него были смягчающие обстоятельства. Адвокат даже нашел следы борьбы. Мол, это была трагическая случайность. Действие в состоянии аффекта и ошибка.
Но Сергей знал правду. Он выкинул желтого за борт совершенно спокойно. С холодным рассудком.
«Героический тип личности», вынесли ему приговор. «Требуется существование в условиях регулярного стресса». Конечно, это была невероятно обтекаемая формулировка. Во времени, в которое сослали Сергея, это называлось «проблемы с эмпатией» и даже «почти социопат». Хотя здесь это не было проблемой. Этому времени требовались герои.
В нашем будущем мы не расходуем человеческий материал. В будущем мы удобряем им прошлые века.
«Дон Корлеоне» тяжело вздохнул.
— Отвечайте, подсудимый. Вы чувствуете раскаяние или нет?
Подсудимый? Кажется, кто-то заигрался в право карать и миловать. Сергей выпрямился:
— А это уже не ваше собачье дело.
* * *
Лето. Парк. Он сидел на лавочке и смотрел в небо, щурился. Солнце пригревало лицо. Кажется, этот день не сильно отличается от того, когда ему вынесли приговор? Правда, тогда было пасмурно и собирался ливень. Сезон дождей в Москве. Скажи кому здесь, в этом времени – засмеют. За двести лет климат все-таки сильно изменился. «Мне больше нравится здесь».
Цок. Цок. Сергей нехотя повернул голову.
Она помялась. Высокая, стройная, на каблучках. Красивая… зараза. «Я бы мог в тебя влюбиться». Он покачал головой, поморщился. «Я не умею. Именно поэтому я здесь».
— Могу я присесть? – спросила она.
— Мы живем в свободном времени.
Ольга даже не улыбнулась. Села рядом на скамейку, вытянула ноги. Сергей скосил глаза, отвернулся. Красные лаковые туфельки. «Приоритетный цвет – красный», вспомнил он строчку из своего психологического профиля. Вадим показывал. Все знают.
Хотя она, может, просто так надела эти туфли, для себя. Попав в прошлое впервые, многие туристы начинали увлекаться ретро-модой.
Помолчали.
— Как вы? – спросила Ольга. Он хмыкнул:
— Прекрасно.
— Могу я чем-то помочь?
Удивительно, подумал Сергей. Она ведь не притворяется. Это именно такая. Он повернулся. «И глаза красивые».
— Что вы так смотрите? — она встала.
Сергей мотнул головой, как боксер, получивший сокрушительный прямой в челюсть, посмотрел на Ольгу снизу-вверх. Усмехнулся.
— А вы жестокий человек, инспектор Горохова.
— Да? – она удивилась.
— Знаете, что мне больше всего нравится во всей этой истории? — сказал Сергей. — Хватит смелости выслушать?!
Он намеренно начал заводить себя.
— Что же? — спросила она с вызовом.
— Вы обвинили меня в преднамеренном убийстве. Вы лишили меня работы. Вы, в конце концов, не любите моего кота! И при всем этом вы искренне желаете мне добра. Вам не кажется это пугающим?
* * *
Запах дыма. Сергей чувствует неладное, бежит к дому. Дым валит из окна. Моя квартира, не моя? Надеюсь, чужая. Блин. Там же Киллер!
Он бежит по лестницам. Соседи толпятся на площадке, кричат, что вызвали пожарных. Сергей целеустремленно наматывает пролеты. Его этаж. Запах дыма – такой сильный, что болят глаза и першит в горле. Сизый туман. Коричневый дерматин. Сергей пытается открыть дверь – та не поддается. Ключ падает. Из щели у пола тянет черным дымом. Из квартиры рядом люди выскочили, соседка прикладывает мокрую тряпку к порогу. «Там кто-то есть?!», спрашивают у Сергея. Сергей молча бьет ногой в дверь. Не поддается. Мало того, что она железная – она еще и защищена, как «номера» для туристов. Блять. Блять. Блять. Квартира слева открыта. Сергей молча идет туда, проходит коридор, комнату, не сразу открывает дверь на балкон. Она старая, в облупившейся краске, перекошенная, залипшая. С треском выдирает дверь из проема, звенит стекло. Выходит на балкон. Смотрит вперед, не сразу понимает, что он здесь делает. Потом вспоминает. Кот. Киллер. Смотрит вправо. До балкона его квартиры – примерно метра полтора. Железная решетка, за ней фанера, выкрашенная зелено-голубой краской. Белые пластиковые окна. Сергей ставит ногу на край балкона, заглядывает вниз. Высоко. У него нет страховки. Он снова примеряется. Внутри разливается томительная пустота. Замирает. Замирает. Сергей раскачивается. Зами... Он резко выпрямляет ногу, выбрасывая себя вперед. Пустота пронзает его с затылка до пят. Мурашки. Пустота. Он летит. Ветер свистит в ушах. Удар. Блять! Он ударяется коленом в решетку, гулко вибрирует фанера. Сергей судорожно вцепляется в железо, обдирая пальцы. Осыпается ржавчина и старая краска. Долгое мгновение, кажется, что все, сумел. Потом левая нога срывается... Томительное ощущение падения. Сергей открывает глаза, обнаруживает себя вцепившимся в решетку. Он подтягивается с отчаянной силой. Передвигает руки выше. Пальцы ободраны, колено горячее. Он залезает на балкон. Опять стоит, не понимая; забыв, зачем он здесь. В глазах все еще приближающаяся земля. Потом приходит в себя. Блять. За окнами глухо, отчаянно, едва слышно из-за пластикового стекла воет Киллер. В квартире ни черта не видать. Дым. Сергей понимает вдруг, что не знает, как открыть окно. Блять. Момент отчаяния. Он мечется по балкону туда-сюда. Потом вдруг наступает спокойствие. Мысли уходят, остается интуитивное ощущение, что нужно делать. Он поворачивается к балкону, с которого только что прыгал. Там белеют бессмысленные лица соседей, как коровьи морды. Молоток, говорит Сергей. Топор, кричит Сергей. Быстрее, что-нибудь, лом, надрывает он глотку. Морда кивает и исчезает. Появляется вновь с плоскогубцами. Блять, не то, орет Сергей. Время идет. Киллер внутри отчаянно воет. Сергей заглядывает и видит отсветы пламени. Но переживать некогда. Он отступает к краю балкона, упирается спиной в решетку. Методично бьет подошвой ботинка в окно. Оно скрипит, но не поддается. Блять. Продолжает бить. Блять, сука, нахуй, твою мать. Сергей бьет. «ей! Ей! Ей!» слышит вдруг. Сергей, еще не понимая, оборачивается на звук. Сосед показывает ему что-то, кричит. «Сергей! Сергей!» Он понимает, что в руках у соседа топор. Сергей делает шаг к краю балкона и протягивает руки. Кидай. Ловлю. Сосед замирает в нерешительности. «Пожарные приехали», говорит сосед, как будто это остановит происходящее, как «пауза» на магнитофоне. Кидай, говорит Сергей властно. Сосед еще немного колеблется и подчиняется. Топор летит неловко, он тяжелый, как судьба Корчагина. Сергей, едва не вывихнув плечо, ловит топор. Лезвие чудом не разбивает ему голову, тупо стукается и остается в руках Сергея, окрашенное красным. Сергей думает, что рассек лоб, но это где-то там, за полем чувствительности. Он перехватывает топор двумя руками, как дровосек и теперь уже никуда не торопится. Где-то за гранью кричит Киллер. Сергей размахивается и бьет. Пластик пружинит, вибрирует, Сергей останавливает топор и снова бьет. Пот заливает глаза. Он почему-то красного цвета. От следующего удара окно улетает внутрь, в Сергея ударяет струя жара и дыма. Он ничего не видит, словно въехал лицом прямиком в ад. Киллер кричит. Глаза застилает горячая пелена. Сергей бросается внутрь вслепую, прыгает с подоконника вниз, как десантник. Он невероятно ловок. Наклоняется пониже, чтобы видеть хоть что-нибудь. Он об этом читал. Это входило в армейскую подготовку, он почти все забыл, сейчас же вспомнил. Он сильный и ловкий. Адреналин бурлит в крови. Киллера не видно. Кис, кис, кис, говорит Сергей. Где-ты, блять, сволочь проклятая, иди сюда. Он не замечает, что плачет. Иди сюда, сука. Легкие разрываются от гари. Он пытается выкашлять легкие. Сергей наклоняется и шарит рукой, забыв, что в ней топор. Отпускает топор. Где ты, сволочь. Где мягкое. Где ты. Кот у миски, приходит понимание. Где ему еще быть. Сергей бежит в кухню. Пожар горит в груди, лоб опаляет. Горячее срывается со лба, заливает глаза, щиплет. В кухне пылает. Отсветы пламени. Ревет огонь. Киллер не здесь, понимает Сергей. Он под столом, приходит охренительная мысль. Сергей разворачивается и бежит в комнату. Падает на колени, заглядывает под стол, сует руку. Нет, нету. Выхватывает из темноты что-то мягкое и теплое. Сергей силится разглядеть. Не Киллер. Это кошачья игрушка, мышка, обкусанная. Сергей матерится, сует руку снова под стол. Ищет. Ищет. Пальцы утыкаются в мягкое, вздрагивающее. Сергей стискивает пальцы, выдергивает из темноты что-то пружинистое, ловит двумя руками, обхватывает, несмотря на вонзившиеся когти. Пружинистое орет, сопротивляется изо всех сил. Оно в панике. Сергей встает на ноги, удерживая извивающееся чудовище в руках. Сергея качает. Идет в сторону окна. Кашель вырывает легкие с мясом и треском. Сергей видит спасительный проем. Наступает на что-то, матерится. Блять. Ставит ногу на подоконник. Подтягивает вторую. В проеме голубое небо и холодный воздух. Ветер сдувает с лица жар, сушит капли. Лицо Сергея стянуто коркой застывшей крови, он понимает, что все-таки рассек лоб. Делает шаг на балкон. Киллер перестает вырываться и мелко дрожит в руках. Сергей поворачивается, держа кота в охапку. Видит белесые лица на соседнем балконе, видит желтые каски и желтые робы с красной полосой. Ему что-то кричат, но звука нет. Беззвучно открываются рты. Пожарные, думает Сергей, приехали. Все, успел. Успел. Успел. Родные. Сергей улыбается.
И тут в квартире взрывается газ.
Бесшумная волна сносит Сергея вправо. Высота. Томительное нарастает в животе. Ветки деревьев качаются под ним. Выше многоэтажного дома, чуть слепя, светит послеполуденное солнце. Лучик попадает в глаза, Сергей жмурится. Ему тепло и спокойно. Чернота.
4
— Так и знала, что найду вас здесь.
Киллер зашипел, дернулся. Сергей, не глядя, подгреб кота поближе к себе, поднял голову.
Инспектор Горохова стояла рядом. Красивая и ненавистная.
— Вы не пробовали умыться? – спросила она.
— Мне и так хорошо.
Он огляделся. Как я вообще здесь оказался? Да еще с Киллером? Утро, парк, птички поют. Они с котом сидят на бордюре в парке. Взрыв, вспомнил Сергей. Был взрыв. Потом… «Нет, не помню». Шоковое забывание, вот что это такое. Это нормально.
От Киллера пахло гарью. Так сильно, что слезились глаза. Сергей поднял свою ладонь – черная. Это сажа.
— Я чуть не погиб, — сказал Сергей удивленно. – Хорошее дело.
Адреналин еще остаточным осадком выгорал в крови, превращался там в угольный порошок депрессии. Сергей почувствовал, как наступает на него усталость, наваливается всей тяжестью. Получается, после взрыва они с котом шарахались всю ночь непонятно где. И вот уже утро, а они сидят в парке.
— С вами бы ничего не случилось, — сказала Ольга, словно прочитав его мысли.
Сергей поморгал.
— Что… — он нахмурился. – Почему?
И вдруг понял. Вот же сволочи.
— Ценным свидетелям положена страховка на случай смерти – как и туристам, — сказала Ольга. – Вам ничего не грозило. Но вы этого не знали. И бросились спасать кота, рискуя жизнью.
— А он, — Сергей мотнул головой на Киллера. Кот поднял огромные глаза, начал умываться. Потом опять закашлял, словно подавился шерстью. Кажется, он все-таки надышался дымом. – Ему тоже ничего не грозило?
Инспектор Горохова покачала головой.
— Увы, нет. Животным страховка не положена.
— То есть…
— Вы спасали кота. Могу я спросить, почему?
Сергей помедлил. Действительно, почему он бросился в огонь?
— Ну... это мой кот. Я должен был попытаться ему помочь...
Инспектор Горохова кивнула.
— И погибли при этом.
Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать сказанное.
— Что?!
— Взрыв убил вас, Сергей. И его тоже, — она кивнула на Киллера. Кот снова зашипел и выпустил когти.
— Но как…
— Я нарушила инструкцию, — сказала Ольга просто. – У этого когтистого кошмара тоже была страховка -- под мою ответственность. Вы оба возродились из праха, если можно так сказать. Две птицы Феникс.
Сергей молчал, не в силах осмыслить новую информацию. Горохова спасла их обоих? Но откуда она знала о пожаре?!
— Пожар? Это была… проверка?
«Она будет проверять твою способность любить».
— Я не имею права разглашать эту информацию, — сказала Ольга. Значит, так и есть.
— Вот же вы су… — Сергей замолчал. Вадим предупреждал, что она ни перед чем не остановится. «А я не верил».
— Мне пора, — сказала инспектор Горохова. – Думаю, мы больше никогда не увидимся, Сергей. Кстати... Обвинение в убийстве туриста с вас снято. Может, вам будет интересно это узнать. Да, я хотела спросить: будь у вас возможность, вы бы хотели вернуться в будущее? Чисто теоретически?
Сергей помедлил.
— Нет, — сказал наконец.
— Я так и думала. Многие заключенные бояться возвращаться в свое время. Они привыкли жить в тюрьме. Прощайте, Сергей. Прощай, Кошмар.
Кот зашипел. Наверное, он не любил, когда путали его имя. Сергей долго смотрел, как она идет по аллее – стройная, длинноногая. Красивая. В платье в горошек и в красных туфельках. Паладин, белый рыцарь.
Крестоносец, способный ради великой цели уничтожить на своем пути все живое.
— А я бы мог в тебя влюбиться, — сказал Сергей негромко. Киллер ревниво цапнул его когтями. Сергей вздохнул: – Да тебя я люблю, только тебя, серый урод. Жрать хочешь?
* * *
В час ночи позвонил телефон. Сергей выругался, перевернулся на бок. На прикроватной тумбочке плыли красные цифры – электронные часы. Сергей протянул руку, взял трубку. Они с Киллером остановились в одном из служебных номеров корпорации, спасибо Вадиму. Кот мирно лежал на одеяле, глядя на хозяина мерцающими зелеными глазами.
— Алло! – сказал Сергей в трубку.
Это оказался Вадим. Голос друга срывался:
— Алло, Серега! Слышишь? Все плохо! Горохова...
— Да я уже разобрался, — сказал Сергей устало. — Не волнуйся, Вадим. Внутренний отдел ко мне больше претензий не имеет...
— Какой внутренний отдел?! — закричал Вадим. — Ты хоть понимаешь, что происходит?! Я навел справки. Она не из внутреннего отдела... она вообще не из «ТайСинк»! Она из государственной комиссии по досрочному освобождению! Эту хреновину все-таки создали! Твоя ненормальная Оленька добилась своего!
— Зачем мне досрочное освобождение? — не понял Сергей. — Я как-то не спешу...
— Идиот!
— Чего? — опешил Сергей. И сам себе напомнил того злосчастного туриста с рукой в утилизаторе... Вот засосало, так засосало...
Вадим засопел в трубку:
— Я не хочу тебя терять, Серега. Ты мой лучший работник. Ты мой лучший друг. Но... Это в ее власти. Сергей, ты хоть раз слышал про принудительное досрочное освобождение?
СТРАСТИ ПО ЖAННЕ
«После полной остановки (power off) масса робота уменьшается на 20,967 грамма. Считается, что этот эффект связан с выгоранием штатной батареи».
Выдержка из служебной записки
Я киборг, но это нормально.
Состав: армилибден, бабблой, дюраниум, бериллиевая бронза, ферхель.
Тест памяти: false. Еще попытка: false. Заблокировать сбойные сектора. ............. Выполнено.
Позитронный мозг восьмого поколения. Вычислительная мощность 96 триллионов операций в секунду. Хрупкая электронная начинка заключена в герметичную бронированную капсулу.
— Шесть-два-один-восемь, слышишь меня?! – женский голос.
— Перестаньте кричать. Он все слышит. – мужской.
— Шесть-два-один-восемь, отступить на исходную. Слышишь?! Это минное поле. Повторяю: минное…
Взрыв.
Куски брони отлетают под ударом. Я чувствую потери. Голубая вспышка плазменного разряда на мгновение ослепляет меня. Загораются параметры: давление за бортом, скорость, гравитационный коэффициент, количество целей: 254.
— У него контузия.
Количество целей: 256, 258...
— Контузия.
Целей: 360000000040000000077567647E+.
— Контузия. Выводите его. Быстрее!
Еще взрыв.
Кажется, я вижу, как по своим орбитам летают электроны.
* * *
Киберсол шесть-два-один-восемь. Серийный номер дабл-пи-ай-двенадцать-двадцать один-ноль. Шасси базисное, боевая специализация: астероиды. Действия в условиях пониженной гравитации и критического перепада температур.
Выведен из боя после взрыва гравитационной мины.
Координатор – высокая блондинка в сине-белой форме корпорации (на правой стороне груди горит алая искорка) – обходит кибера по кругу. Лоб блондинки наморщен.
— Похоже, все не так плохо. С виду он вполне целый.
Киберсол 6218 – почти черный, закопченный от взрывов. Шесть суставчатых лап. Два манипулятора. Подвеска вооружения. Одна, потому что вторую оторвало взрывом.
— Шесть-два-один-восемь, тест оборудования.
Мужчина в черном:
— Не реагирует. Попробуем еще.
— Смотрите, — говорит блондинка неожиданно.
— Что там?
По лицевой бронепластине кибера 6218 змеится трещина. Синяя окалина.
— Кажется, теперь он красавчик.
Мужчина смеется.
* * *
Я идиот.
По человеческим меркам – очень умный идиот. Хотя это false/true. Потому что я не идиот. Но и не человек.
Я киберсол серии RZX-21бис. Ограниченный выпуск.
Со мной что-то не так.
Это true.
* * *
Капает вода. Жанне кажется, что она снова не закрыла кран в комнате. Не довернула ржавую задвижку. Хотя никакого крана там и в помине нет.
Это все память.
Память о родных трущобах, о домах, сделанных из кусков гофрированного шифера, память о реках нечистот, бурлящих под ногами. Чебаркуль, родина корпорации Северсталь. Ныне – жуткая клоака, откуда топ-менеджеры иногда берут ручных зверушек. Вроде нее.
Это что-то вроде традиции.
«Нельзя забывать о своих корнях», — сказал президент Северстали, выступая на банкете для сотрудников корпорации.
И они приняли это как руководство к действию.
Это было два года назад.
Сначала их умилял ее уральский акцент.
Потом перестал. Тогда же ее перевели из отдела по связям с общественностью. Сбросили вниз. Лететь бы ей до самого Чебаркуля, но тут подвернулась вакансия…
Теперь она здесь, одна, на безымянном астероиде. Командует маленькой армией вторжения. Читает в минуты отдыха «Алису в стране чудес», затрепанную крошечную книжку с прозрачными страницами. Пьет водку (это напиток корпорации. Гордись Северсталью!)
Нет, не полководец. Совсем.
Всего-навсего диспетчер.
Зато теперь, после окончания обучения (мужской голос), она может сидеть за пультом в удобном халате. И курить, сколько влезет. И это хорошо.
* * *
Ему двадцать восемь. Худой, стремительный. Можно сказать, красивый.
Киберпсихолог. Прислан из центрального офиса. Экспериментальная программа по повышению эффективности военных действий.
Одобрено руководством корпорации, что важно.
— Раньше я занимался настройкой стиральных машин и роботов-пылесосов. Да, не удивляйтесь. Это очень сложные машины. Особенно пылесосы. Сложность решений, которые им приходится принимать каждый день, превышает уровень сложности, необходимый для ведения боевых действий. Представляете? Одно решение, что делать с хрустальной вазой, а что – с прозрачной оберткой от пачки сигарет… Очень сложно. Это приводит к хроническому стрессу. Я недавно написал статью «Киберстресс, или Боятся ли роботы ответственности» для журнала «Корпоративная наука». Не читали?
Жанна взяла себя в руки.
— Но он же не пылесос…
— Это не важно.
«А что тогда важно?», хотелось ей спросить, но она промолчала. Доктор, по крайней мере, относится к ней как к человеку. А не как к придатку к станции освоения. И он… симпатичный. После полугодового одиночества на астероидах это вдруг стало важным.
Доктор почесал в затылке. Похоже, переход от пылесосов к боевым киберам для него тоже оказался непрост.
— Вычислительный блок полностью автономен. То есть, не можем просто вынуть его мозги, исправить, что хотим, и вставить обратно?
Она кивнула:
— Не можем. Но и противник, естественно, тоже.
— Это радует, — сказал доктор. – А что насчет психологии?
— Простите?
— Как быть с психологией? Он – этот шесть-два-один-восемь – какой? Мягкий, жесткий, уступчивый, послушный или не очень… Какой?
— Он кибер.
Доктор посмотрел на нее:
— Это же не все, что вы о нем можете сказать?
Жанна смешалась.
— Ну… он хороший кибер.
* * *
Астероид принадлежит компании Северсталь. На него претендует корпорация Уралвагонзавод. Это спорная территория.
Боевые действия без официального объявления идут уже два месяца. Она – лично она, Жанна – потеряла за это время шестнадцать киберсолдат. Один из них 6218.
Но теперь его вернут в строй.
Даже нестабильные киберы с «юпитерианским синдромом» должны сражаться.
— Мне кажется, вы ему нравитесь, — сказал доктор наконец. Жанна поморгала.
— Ээ… Вы о чем?
— Нравитесь. Понимаете?
Она решила, что это шутка. Такое бывает даже с самыми крепкими. Космическая радиация. Психоз. Здесь, в астероидном поясе, это обычное дело…
— Какая ерунда, — сказала Жанна. — Он же кибер.
— Даже у киберсолов могут быть чувства.
Она не сразу поняла, что он имеет в виду.
— Как вы себе это представляете? – сказала Жанна.
— Ну… у него же есть сенсоры, верно?
— На поверхности?
— Да.
— Есть. Датчик температуры, например, – она пожала плечами.
— Что он может почувствовать датчиком температуры?
Она посмотрела на доктора, как на идиота, и сказала:
— Температуру.
* * *
На панели загорелся вызов.
— Через два часа сядет челнок. Готовься, к тебе «осел».
«ОСЛ» – отдел селективной лимитизации. Внутренняя полиция корпорации «Северсталь».
Ублюдки в дорогих обтягивающих костюмах. Часы на руке – ролекс – стоят больше, чем половина боевой станции.
Жанна отвела глаза.
До прилета инспектора она успела принять душ. Сменить халат на сине-белую форму корпорации. Убрать окурки с рабочего места.
Оглядела себя в зеркале. Неплохо.
Что здесь нужно ослам?
— Повторите обязанности координатора. Вслух, пожалуйста, — инспектор сел и закинул ногу на ногу. – Ну, я слушаю.
Она переступила с пятки на носок. Почем-то перед этим «ослом» она чувствовала себя неловкой и глуповатой. Словно девчонка.
— Координатор общается с киберсолами голосом… он должен беречь имущество компании… координатор должен всегда сохранять контроль над ситуацией…
Инспектор кивнул. Потом сказал:
— Раздевайтесь.
— Что?
— Вам же нужна эта работа?
Она помедлила. Кивнула. Когда расстегивала блузку, у нее затряслись руки. Благо компания снабжает ее формой на липучках. Спасибо родной компании…
Он кончил в нее два раза – второй раз в рот. Проверил работу обоих ее рабочих механизмов, пошутил он напоследок.
Его сперма пахла рыбой.
Она проторчала под душем два часа, потом пошла к киберам. От выпитой натощак водки горел пищевод, но облегчения не наступало. Словно этот холеный сукин сын кончил ей в душу. И теперь у мыслей вкус рыбы.
Киберсолы стояли в ангаре – матово поблескивающие, одинаковые. Дежурный огонек горел тускло.
— Вот ты где, — сказала Жанна.
6218 возвышался, почти неотличимый от собратьев. Только если подойти вплотную, становилось видно, что он – другой.
Шрам.
— Мэм?
Хриплый скрежещущий голос.
Жанна представила, как он подхватывает ее на руки… какие руки? Совсем чокнулась. Она присела рядом, прислонилась к холодной исцапаранной броне. От его металлического корпуса шел холод, холод остужал голову и гасил боль.
Он был… чистый. И огромный. И надежный.
Жанна опустила голову.
Координатор киберсолов. Это как диспетчер такси. Целый рой маленьких желтых машин. Только у каждого такси полный комплект вооружения.
* * *
Сегодняшний бой закончился поражением. Жанна захватила позицию на высоте 121, но потеряла кибера.
Киберсолы «Уралвагонзавода» -- у них другой стиль дизайна, другая манера ведения боя. Хотя в принципе, все тоже самое.
И где-то там, за многометровой толщей боевой станции, сидит такая же растерянная, в халате, женщина, курит, не переставая, и командует вторжением. И, может быть, на днях ее «рабочие механизмы» проверил какой-нибудь заезжий инспектор.
Две усталые, заебанные женщины играют в шахматы на астероиде.
В шашки.
Дерутся сумками, некрасиво вздрагивая при каждом попадании. Жанна представила, сколько ей еще предстоит провести здесь, на станции освоения… Долго.
Почему женщина? Умение делать несколько дел одновременно. Пониженная агрессия. Высокий болевой порог и физическая выносливость. Устройчивость к стрессам.
А главное: женщины обходятся намного дешевле.
После того, как руководство Северстали объявило о курсе на минимизацию расходов, этот довод становится все весомее.
Дешевле. Скоро этот довод станет вообще единственным.
* * *
— Понимаете, — это снова доктор. Киберпсихолог. – У координатора и киберов особые отношения. Они для него как живые, у каждого свой голос и своя манера говорить. Свое поведение. Свои пристрастия.
Жанна не поняла сначала, с кем он беседует.
И только потом сообразила. Диктофон. Конечно. Готовит очередную завиральную статью.
— Возможно, что киберсолы в итоге могут привязаться к своему координатору. Как… скажем, как собаки. Или – не будем называть это любовью… конечно, это совсем другое. Но в целом…
Голос стихает.
Она открыла глаза. В каюте горело дежурное освещение, на панели высветились зеленые цифры 4:34.
Можно поспать еще час.
Все-таки жаль, что доктор уехал. Жанна зевнула. Одиночество в эту секунду настолько сильно, что становится непереносимым.
Словно в сердце загнали стальной бур.
Что там про устойчивость к стрессу? Она невесело улыбнулась. Спать. Еще целый час.
Вместо этого она накинула халат и пошла в ангар.
* * *
Через месяц снова появился тот инспектор. Рука с часами, за которые можно купить весь Чебаркуль. Или накормить половину Урала.
В этот раз она сказала: нет. Инспектор посмотрел на нее, глаз едва заметно дернулся. Тик-так.
Потом он сделал вид, что ничего не было. А в ангаре приказал, обращаясь к киберу:
— Убей ее.
Жанна похолодела. У него выше права, он может это сделать.
6218:
— Сэр?
— Убей эту сучку, — повторил инспектор. И посмотрел на нее так, что она снова почувствовала рыбный привкус. Она повернулась, чтобы бежать…
Удар сбил ее на пол. Вспышка где-то под ребрами.
Пауза.
— Нет, — хриплый голос. Киберсол 6218. – Нет.
— Не обращайте внимания, у него поврежден речевой блок, — сказала она автоматически. Боже, что я несу. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно.
Инспектор заорал:
— Киберсол шесть-два-один-восемь! Неподчинение приказу… я тебя, жестянка!
Киберсол молчал. И не двигался.
— Ты, сучка, — инспектор повернулся к ней. – Ты кубарем улетишь в свой сраный Чебаркуль!
Шесть ног вдруг сдвинулись. Инспектор открыл рот, начал поворачиваться…
Взревели сервоприводы. Заглохнувший, задавленный крик. Под весом киберсола с треском лопнули дорогие часы. Ролекс, автоматически подумала Жанна.
Осколки стекла.
Кровь.
6218 остановился. Медленно повернулся к ней. Жанне вдруг показалось, что он смотрит на нее – не просто так.
Лицевая броня рассечена шрамом.
— Мэм?
* * *
Расследование ее оправдало. Жанна настолько вымоталась, что даже не удивилась этому. Несчастный случай. Возможно, инспектор кому-то перешел дорогу наверху и его просто списали… как спишут и ее, когда придет время.
Все мы – навроде киберсолов. У каждого свой диспетчер.
Она пришла в ангар, когда закончилась смена.
— Шесть-два-один-восемь. Ты спишь?
* * *
Я выдвигаю манипулятор. Она делает «ой» и отскакивает.
— Мэм? – голос не похож на мой. Хриплый, потрескивающий.
Она смотрит на меня,
— Иногда мне кажется, что ты надо мной подшучиваешь
— Мэм?
Она вздыхает. Грудная клетка приподнимается и опадает. Изменение состава атмосферы – повышение уровня углекислоты на 0.02 процента.
Это true.
* * *
Вызванный две недели назад техник наконец прилетел. Высокий пожилой мужчина с седыми висками. А усы, наоборот, темные.
— Ну что ж… приступим. Попросите его о чем-нибудь.
— Скажи «Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве».
Шесть-два-один-восемь сказал.
Они переглянулись.
— У него поврежден речевой блок, — пояснил техник. – Подождите, сейчас налажу...
— Не надо, — сказала она.
Он поднял голову, моргнул.
— Простите?
— Не надо. – Жанна покачала головой. — У остальных такие звучные, поставленные голоса. Ну, вы слышали. Отвратительно, если честно. Я как представлю: сидят сытые актеры где-то глубоко в тылу и читают тексты в микрофоны. Такая фальшь. – она передернулась. — А этот – шесть-два-один-восемь… он говорит совсем как человек. У него есть… индивидуальность.
Техник издал странный звук и покачал головой.
— Он все равно не человек. И никогда им не будет.
— Интересно он выглядит с этим шрамом.
Она дотронулась пальцами до синеватой окалины. Трещина рассекла квадратную лицевую пластину чуть правее глаза. 6218 стоял неподвижно.
— Эй, — позвала она негромко.
С негромким жужжанием глаз открылся.
— Сэр, — сказал киборг. Щелчок. Пауза. – Мэм?
Пауза.
— Мэм, вы в порядке?
Жанна вздохнула.
— Ничего, шесть-два-один-восемь. Отбой тревоги.
* * *
Шрамы украшают мужчину. Они украшают даже боевых роботов серии RZX-21бис.
Когда ее пальцы дотрагиваются до моего изуродованного металла, до синеватой брони, оплавленной плазмой и рассеченной осколками, я замираю. Момент true. Я чувствую тепло ее руки (хотя проигнорирую вспышку плазменной гранаты и солнечную радиацию) и стою неподвижно.
Я просыпаюсь. Киберсолам не снятся сны. Это всего лишь бег электронов. Сон. Электромагнитная активность позитронного мозга. Я бегу во сне.
Я лечу.
Это false/true.
Потому что во сне летит кто-то другой. Не я.
Я стою в ангаре. И всю ночь стоял. Мои навигационные данные это подтверждают.
Загорается свет. Это она.
Она присаживается передо мной на колени. Поднимает руку и касается моей брони. Проводит пальцами.
Я чувствую… ущерб. Тепло. Боль.
Смотрит на меня. Содержание углекислоты в атмосфере увеличивается быстрее, чем обычно.
— Ты меня любишь, шесть-два-один-восемь?
Я хотел ответить, но речевой блок опять отказал.
* * *
Надо с этим что-то делать.
Надо меня починить. Это true. Потому что я так больше не могу. Это тоже true.
Киберсолы не люди. Это true.
Но когда она прикасается к моей броне, к моим манипуляторам, я чувствую боль… потерю.
Это тоже true.
Словно болит металл. Болит каждая гайка в моем огромном металлическом теле. Словно нервы прорастают сквозь металл.
Это… true.
— Шесть-два-один-восемь. Твой выход. Готов?
* * *
— Шесть-два-один-восемь, держись! Сейчас я тебя вытащу.
Киберы Уралвагонзавода сегодня получили подкрепление. Их больше в три раза, перевес в огневой поддержке – в два с половиной раза. Я в заднице. Это true.
* * *
Она почувствовала на губах вкус крови.
«Держись, шесть-два-один-восемь. Сейчас я тебя вытащу».
И тут заговорил динамик. Экстренная связь.
— Астероид признан неперспективным для разработки. Подготовить станцию к эвакуации в течении пятнадцати минут. Это приказ руководства. Вы меня поняли?
Жанна кивнула. Что ж… все к этому шло.
Война продолжается, пока расходы не превышают прибыли.
— После вашего ухода по астероиду будет нанесен ядерный удар. Если вы не стартуете за отведенное время, корпорация не несет ответственности за возможные последствия.
— Что?
— Мы не можем оставлять ресурсы для конкурентов. Вы понимаете меня?
— Но там… киберы… я… — она смешалась.
— Вы поняли приказ?
Пока не вспыхнет свет, ты не знаешь, что на самом деле жил в кромешной тьме.
— Да.
* * *
Количество целей: 355… 357…
Меня окружают. Плазменный удар вышибает куски из моей брони. Потери. Снова потери. Опять потери…
Взрыв. На мгновение вокруг меня снова начинают кружить электроны. Я вижу, как вспыхивают голубым их орбиты.
И тут я вижу ее.
Она идет ко мне – сквозь ударные волны разрывов. Сквозь голубые трассирующие линии плазменных автоматических пушек.
Она прекрасна. Это true.
— Две минуты до удара. Уходи, шесть-два-один-восемь!
Это false. Я не могу уйти.
Это true. И не собираюсь.
— Шесть-два-один-восемь, отступить на исходную!
Ее голос. Но это false/true. Потому что я слышу ее голос в своей голове, но вижу ее перед собой. И это важнее. Это приоритет.
Она – в бронированном корпусе, закрывающем центральную часть тела. Синеватая окалина на металле. Шрамы от плазменных снарядов и царапины от осколков.
Белые волосы развеваются на солнечном ветру. Она улыбается. Она идет ко мне, освещенная выходящим из-за диска астероида светом солнца.
Она вспыхивает, как раскаленный электрод.
Она прекрасна.
— Шесть-два-один-восемь, сейчас будет поздно! Они уничтожат астероид!
Голос затихает. А она идет ко мне – шагая по оплавленной, изрытой взрывами поверхности астероида…
TRUE.
И я чувствую любовь.
Огромную и ослепительно прекрасную.
Как вспышка ядерного взрыва.
Валентина Беляева (Валентина Сергеевна Гордова) родилась в 1981 году в городе Цивильске Чувашской АССР. Окончила медицинский факультет Чувашского государственного университета им. И.Н. Ульянова и Литературный институт им. А.М. Горького. Автор поэтических сборников «Аритмия» (2003) и «Мирское» (2010). Кандидат медицинских наук, преподает гистологию.
Живет в Калининграде.
Диплом в номинации «Авторы романса» (автор слов произведения «Я свяжу тебе жизнь») международного конкурса «Весна романса» в Санкт-Петербурге, организованного Фондом «Петербургский Романс» при поддержке Комитета по Культуре Санкт-Петербурга (2015).
Страница на сайте «Стихи.ру»:
АЛЬТЕРНАТИВА
Вы когда-нибудь сдавали зачет, не сдавая зачета? Нет, речь совсем не о конверте с деньгами и не о том, что кто-то из ваших близко знает кого-то из преподавателей, совсем нет! Речь о том, что некоторые кафедры предлагают альтернативы сдачи зачета. Например, вскопать пару грядок на даче у профессора, или, там, сходить на какую-нибудь конференцию и написать, что от такой-то кафедры, или… У нас на третьем курсе в осеннем семестре был такой предмет, назывался он биогеохимия. Это наука о том, что почва вокруг нас неоднородна, и отличается по своему составу. Вот, скажем, на километры чернозем, но чернозем этот, взятый с разных точек, при химическом анализе может иметь одинаковый состав, а может и разный. Это зависит от того, что там находится под ним – какие горные породы. Ну и вода, соответственно, из разных источников на одной местности может различаться по своему химическому составу. Вот, собственно, и все, что на момент сдачи зачета я могла сказать о предмете. И не только я одна, потому что на альтернативу зачету, письменной работе на сорок минут, согласилось пятнадцать человек из двадцати.
Если бы на подготовку было не три дня, а две недели, а вопросов было двадцать, а не пятьдесят восемь, то я ни за что не потащилась бы в конце декабря в незнакомую мне местность за… водой. Кафедра занималась картированием одного из районов нашей республики, и для этого из деревень района надо было привезти три литра колодезной воды, причем колодец должен был располагаться где-то посередине деревни. Вы не думайте, кафедра не халтурила, это была «разведка боем». Потом карта дополнялась, наверное, за счет «зачетов» студентов следующего семестра. Это уже не важно. Важно то, что на кафедре имелся «волшебный» список деревень, из которого желающий не сдавать зачет мог выбрать любую понравившуюся деревню. День выбора деревни не был моим никогда – в «волшебном списке» оставалось только три названия. И какая-то противная личность уже успела застолбить деревню, в которой жил мой двоюродный дед. А так хотелось к деду съездить! Давно я у него не была. Все же полтора часа на автобусе в одну сторону… Все мои попытки узнать, кто посмел посягнуть на мою «кровную» деревню, так ничем и не закончились. До каждой оставшейся деревни ехать было минут сорок, и я выбрала ту, которая была в той же стороне, что и моя.
Но откуда ж я знала, что автобус туда не заходит, а просто высаживает пассажиров на трассе, и они добираются до своей деревни минут двадцать. Когда я вышла из автобуса, и он уехал, кроме меня и маленькой старушки в обозримом пространстве никого не было. Я, с рюкзаком, в котором болтались две пустые полуторалитровые бутылки, растерянная и злая, как стадо ос, в старой куртке и протертых джинсах, наверное, была больше похожа на заблудившуюся автостопщицу, чем на студентку-хорошистку. По крайней мере, старушка на меня довольно выразительно смотрела. Но делать нечего, смотри-не смотри, а воду привезти все-таки надо. Набрать ее в городе из-под крана, как я знаю, сделали, не скажу, кто, мне не позволила совесть – все-таки это наука, хоть и на пальцах иногда делается. Из восьми приборов работает только три, остальные приказали долго жить еще до нашего поступления в вуз. Реактивы лаборантки таскают с других кафедр, зато в служебном туалете дверь дубовая и, говорят, умопомрачительной красоты плитка. На мое счастье старушка жила как раз там, куда мне было надо, и, что радовало, пообещала довести до самого колодца.
Пошли мы, слева поле, справа поле, ветер, понятное дело, и старушка как начнет мне про свою жизнь рассказывать, как будто только и ждала, что найдется безропотный слушатель. А мне куда деваться? Остаться у трассы, другого автобуса ждать? Может, долго еще не выйдет никто, до этой деревни. Обогнать старушку и уйти вперед – так я не знаю, куда вообще идти надо. Попросить ее помолчать – на мой взгляд, это свинство, так обращаться со старушками. Пришлось слушать.
– Вот пенсия у меня маленькая, только и хватает, что за свет и газ заплатить, продуктов каких купить. Пальто вот, что на мне, я двадцать лет назад покупала, советский драп, сносу нет… Смотрю иногда на новые-то пальто, хочется вроде, а потом подумаю – зачем оно мне, новое пальто, когда мне в нем и ходить-то некуда. Только в город да по улице к соседям… А потом думаю, как мне не стыдно новое пальто хотеть, когда и старое-то вроде ничего, и моль его нигде не погрызла, а как на Ваню с Машей посмотрю, так и думаю – вот они живут без нового пальто, и значит, мне тоже не надо. Ваня как-то вышел на улицу, шапка у него была, может, два раза только и одел, и сапоги новые справили ему, но увидел человека без шапки, вот добрая-то душа, снял с себя дорогую шапку и домой пришел как есть простоволосый, в мороз-то… А сапоги свои новые в другой раз кому-то отдал. Вот ведь – пришел домой как есть босиком, без сапог. Пенсия у меня уж маленькая очень, документы сгорели колхозные, и в живых-то председателя нет, и никого нет, чтобы подтвердили, что я два года работала у них девчонкой, коров доила. У меня любимая была корова – Дочка, белая с черными пятнами, и на одном боку у ней было два пятна, а на другом боку у ней было три пятна. И молока давала Дочка столько, что нашему колхозу через то молоко только и план выполнять… Прихожу доить – стоит Дочка, плачет. Что, говорю, ты плачешь? А она плачет и плачет. У ней болезнь случилась выменная, и молоко встало у нее, и ветврача ей никто не позвал, и умереть не дали – отправили на мясо. Такая была красивая шкура, с пятнами черными… Она мне снилась недавно, эта Дочка, стоит и плачет. А я говорю – что ж ты, Дочка, плачешь?
Голос старушки дрогнул, и мне показалось, что она сама сейчас заплачет. Плачущая корова – вот, наверное, зрелище не для слабонервных! А про то, что моль пальто не погрызла – это она соврала. Еще как погрызла – штопка на штопке, это я заметила еще там, на трассе. Правда, заштопано аккуратно, но все равно видно, что заштопано. Про пуховый платок хоть промолчала, выцветший свой, никак с пальто вместе куплен был… А на ногах у нее валенки, у деда моего такие были, черные валенки в черных калошах. Только валенки рыжелые, а калоши тусклые. Интересно, сколько лет этому барахлу? Вот если бы бабуля не разговаривала, а шла побыстрее… Навстречу нам двигалась какая-то женщина. Но ей-то хорошо, она в город, это я неизвестно куда.
– Ты уж так не спеши, я с того задыхаюсь… Ой, задыхаюсь… И когда только сердце подалось? Тяжко мне, сердце это, чуть скорее пойдешь – уже и задыхаюсь. И дома чуть что – задыхаюсь. Ни на подловку, ни в подпол не слазить… А уж в погреб-то как тяжело… Чуть другой раз в погребе не осталась… Только с Машиной помощью и вылезла… Так задыхаюсь, капусту лишний раз полить не могу… Так мне тяжко было, поехала в город, в поликлинику. В город приехала, так целый час ползла, три раза пеньком на дороге стояла, ждала, пока отпустит. А в регистратуре карточку мою найти не могут, долго искали, выписали какой-то талон, идите, говорят, к врачу. А к тому врачу на второй этаж надо подняться… Поднялась… И молодая там девица – врач, пошарила в полке, карточку не нашла мою, идите, говорит, в регистратуру и карточку свою мне принесите. Дочка, говорю, так я чуть поднялась на второй-то этаж… И вообще, говорит, у нас перерыв на пятнадцать минут, подождите в коридоре. Я вышла, слезы потекли, спустилась вниз и домой… Так и не ходила с тех пор в ту поликлинику. Как домой доплелась, не помню, только помню, что сразу к Ванечке своему, Ваниными стараниями только и держусь. Как я подумаю про Ваню, как он, сердешный, болел, как болел, и никому не жаловался никогда. Поехал вечером к болящим, а там злые были люди, и напали на Ваню, с ножом напали, и ему в живот ударили ножом… С тех пор он очень маялся, не то не зажило у него как следует в животе, не то как-то не так зажило… Но Ваня терпел и по врачам не бегал, и домашним не жаловался, и соседям ничего не говорил. Уж если Ваня такую терпел боль, так что ж я со своим сердцем… Ну подалось, так подалось. Ваня, говорю другой раз, Маша, может, хватит мне уже со своим сердцем терпеть и терпеть, но раз они мне помогают, я же чувствую, что они мне помогают, так и надо мне жить…
Вот заладила, Ваня-Ваня… Интересно, он ей – кто? Скорее всего – сосед, наверняка алкоголик – на нормального человека с ножом никто не полезет. Сто пудов, как на собаке зажило, поэтому и не жалуется. Пропил свое, теперь по соседям… А про сапоги и шапку – наверняка соврал. Потерял. Или сняли. Интересно, сколько ему лет, этому Ване, что она его Ванечкой зовет? Да я б на ее месте разнесла бы ту поликлинику нафиг, и жалобу накатала бы главврачу, чтоб неповадно было… И вообще, вызвала бы «скорую помощь», чем самой кататься.
– Здрасьте, баб Зоя! – женщина поравнялась с нами, и оказалось, что это не женщина, а девчонка, причем даже младше меня. Бесформенный пуховик, длинная юбка, сапоги – обыкновенная деревенская девчонка, может, школу в этом году заканчивает. Я не успела рассмотреть ее лица. Свое бы не обморозить, на таком-то ветру.
– Это Лизка супротивешная, – спохватилась, непонятно почему, старушка. Она в позатом году поступила в городе в техникум швейный. И там стала гулять, и заразилась чем-то по-женски, как матери-то сказать? Так приехала она домой, и ко мне пришла, денег просить, кавалер-то не дал ей денег. Сидим мы, чай пьем, я тогда пирожков спекла с рисом, Лизка плачет, мол, гулять стала, думала, кто замуж возьмет, а коли не возьмет, так хоть погуляет по ресторанам. Я ей говорю: Вот ты, Лизка, в городе без году неделя, и куда ты полезла? Кому ты там в городе нужна без образования и профессии? Натворила делов-то, да лучше послушай про Машину жизнь. Может, чего и поймешь. И рассказала я ей тогда про Машу. И тебе расскажу. Маша еще девчонкой была, грамоте как следует не выучилась, а уж захотелось ей нарядов красивых, и поесть вкусно, и кавалеров богатых… Стала Маша гулять, да так стала гулять, что из дома ушла. Родителей своих оставила, дом родной бросила, в другой город подалась. Много лет прошло, торговала собой Маша, вино пила, и замуж ее никто не взял, и денег она с того не нажила, и хорошего ничего. Как-то утром Маша смотрит – народ в церковь повалил, и с ними пошла. А то не простой день был, а праздник большой. Вот как у нас на Рождество народа в церкви много, так и там было. Вошла Маша в притвор, а дальше ноги не идут. Уж она вышла, постояла на улице, опять в притвор вошла, а дальше не может, и все тут, не пускают ноги Машу в храм-то... Стала тут Маша плакать, а что плакать, сама ведь поняла, почему так случилось – вот до чего распутная жизнь довести может…Стала она у Богородицы просить, чтобы в храм войти, и пообещала тогда Маша, что если войдет в храм, то больше гулять не будет. И что ты думаешь? Вошла несчастная Маша в храм, упала там, стала пол целовать… А как вышла, сразу из города того ушла. Ни вина не пила, ни песен дурных не пела, гулять перестала. Это кажется, что легко зарекаться, и Маша так думала, и напрасно она так думала, потому что уж очень сильно ей хотелось вернуться в тот город, к кавалерам своим. Даже снились ей во сне кавалеры те. А и ничего, перетерпела, совсем другим человеком стала. С каким уважением теперь к ней? Это не сказка какая про Емелю дурака, а жизнь Машина такая тяжелая… Лизка мне тогда и выдала как на духу: «Баб Зоя, вот бы мне с Машей той поговорить…» А мне что, жалко? Маша, говорю, Лизку к тебе привела, поговорить с тобой хочет. Уж о чем ей там Лизка рассказала, не знаю, но вот те крест, с тех пор одумалась девчонка, никого к себе не подпускает. Кому в городе пошьет чего, денег матери привозит, и мне привезла денег – тех, что я ей тогда на лечение давала. Только я не взяла – мне что эти деньги, я без них уже прожила, и еще проживу, а Лизке хоть матерьялу на пальто купить, не все за другими донашивать…
Сама жалуется, пенсия у нее маленькая, а туда же, развела благотворительность… Придумала для девочки красивую историю про Машу… Наверное, подговорила свою соседку. Хотя нет, вряд ли. Деревня, все на виду. Знала бы ты, бабуля, сколько Лизок бегают деньги занимать. На лечение, на аборты, на лечение после абортов… У меня подруга подрабатывает медсестрой в частной клинике. Были бы у нее деньги, она открыла бы абортарий. Такое же вечное, как роддом или похоронная контора. Только для роддома нужен штат врачей, медсестер, санитарок и большие оборудованные помещения, а для абортария достаточно переделать однокомнатную квартиру, купить мебель, инструментарий и нанять двух врачей, можно даже из того же роддома. Похоронной конторе надо заниматься продажей сопутствующих товаров – гробы, венки, костюмы, а в абортарии только услуги. Роддом и контора, чуть что, крайние, абортарию в этом случае проще – есть еще «скорая помощь». Только назвать его придется «гинекологическая клиника», а то эти моралисты житья не дадут. Подруга права, это хорошие деньги. Интересно, сколько стоит сейчас открыть абортарий с нуля?
Под старушкин монолог мы дотопали до деревни. Такая же деревня, как и у деда. Домики деревянные, некоторые по окна в землю вросли. Огороды в частоколах. Наверняка, улиц всего четыре. Или пять. И колодец как раз посередине самой длинной окажется.
– А детоньки мои далеко уехали, у меня двое деток, оба сына. Думала, девочки родятся, нет, оба сына. А что сын – вырос, уехал, женился, и пока не помру, не приедут. Далеко уехали. До одного четверо суток на поезде, до другого – трое суток. Сама бы поехала, да денег нет. Собирала-собирала тех денег, собрала только в один конец к одному поехать. А ведь еще и подарков каких внучатам надо купить… Внучат у меня трое, два у старшего, у младшего один. Тоже мальчики все. Уж большенькие, в школу ходят давно. Хоть бы кто приехал. Ваня, говорю, Маша, как бы кто ко мне приехал, может, крышу подлатали бы… Грех так говорить, но раз я им сказала, вот нет у вас деток, так вы меня и не понимаете, как это матери одной жить, есть два сына – и нет двух сыновей, и приехать не могут никто. Ночь не спала после того, как им сказала. Уж наутро давай прощения просить, что сказала, что детей у них нет. Вроде простили меня, дуру старую, вот, помогают… А до колодца мы скоро дойдем. Хорошая у нас водичка, студеная, и зимой, и летом студеная… И не замерзает никогда…. Нюрка говорила, что в этот колодец водицы капнула... С Ваней как-то связана была та водица, я уж не помню, как связана... Нюрка все ходила ко мне, с Ваней разговаривала. Я ей- Нюрка, возьми Ваню в дом, что ты ко мне ходишь с ним разговаривать… А она мне – Зойка, тебе что ли жаль для меня угла? А что домой не возьму – так дети же, и так икону свою чуть отстояла, а увидят рядом Ваню – мою-то точно заберут… А я без нее куда? Бабушка моя еще венчалась с той иконой, как ее отдать? Дети мои безбожники, прости их Господи… Продадим, говорят, икону твою… Нюрка все боялась, помрет, и дети икону продадут... Лизка супротивешная было повадилась ко мне с Машей разговаривать, так я ей сказала – в гости ходить-ходи, а Машу давай у себя в доме привечай. Теперь, точно знаю, в доме у нее Маша… Может еще у кого, так я не хожу никуда, с сердцем-то много не находишь… Только с Нюркой и дружила всю жизнь…
Понятно все с ними. Правильно, откуда у алкоголика и по-черному гулящей в молодости женщины дети могут быть? Сами виноваты. Наверное, это к лучшему. Нечего нищету разводить. Зря она на детей своих – сто процентов, вкалывают без отпуска, какой там в деревню, к жене бы успеть приехать после работы. Написала бы – пришлите денег, найму рабочих, дом отремонтирую. Неужели бы они матери денег не прислали? Или они у нее совсем скоты, или она не просит. А не просит, значит, не нуждается. Надо бы вспомнить, когда я в последний раз пользовалась колодцем. Дед сам ходил за водой, или мы с ним вместе ходили. Одна на колодец я не ходила никогда. Кафедра разберется, что у вас там за водичка.
– Вот и колодец наш. Присыпало снежком его. Давай, доставай свою, куда тебе там воды налить надо, я пока ведро опущу… С непривычки-то можно и ведро ухнуть, и не достанешь…
Колодец у них совсем как у деда. Такое же ведро, на железной цепи, сделано из деревянных дощечек, как бочка, и перехвачено железным ободком. Старушка ловко открыла крышку и, не спеша поворачивая ручку, спустила ведро вниз. Оно шлепнулось о воду. Так же неспешно старушка подняла ведро наверх, и почти не расплескав, поставила его на край колодца. Я раскрыла рюкзак. Надо было перелить воду из ведра в бутылки. Но как это сделать, не пролив воду и, главное, не замочив ледяной водой руки? Не успела я об этом подумать, как старушка уже схватила своими морщинистыми пальцами железный обод.
– Давай, подставляй свои бутылки… Я тебе воды налью. Не боись, не мимо… Я, когда дояркой в колхозе работала, ни капли молока мимо не проливала. Поднимешь ведро с молоком, оно парное, теплое ведро… Когда детки маленькие были, таскала я-то молоко в бутылке с узким горлышком… Мимо пролить – деток без молока оставить, воронок тогда не было… А в банке не пронесешь… Это только кажется, что таскать можно было, и никто не заметит – все считали, и мясо, и молоко… Мне председатель сказал – могу молоком и мясом, могу деньгами. Но если деньгами дам – будешь ты то молоко покупать. Принципиальный был. Я деньги выбрала, конечно. А молоко носила в бутылке. Каждый раз несешь и думаешь – вот поймают – кто деток моих поднимет? Пока челнок от машины не заиграли – шила им рубашки да штаны, себе платья шила. Кто простынь подрубить даст… Заиграли челнок-то…Господи, благослови…
И точно, ни капли не пролив, она смогла наполнить бутылки. Во дает бабулька! Только как же она без перчаток? Неужели ей не холодно? Я уложила бутылки в рюкзак. Остатки воды из ведра старушка опрокинула обратно в колодец, закрыла крышку и перевернула ведро.
– Замерзла, небось? Пойдем, я тебе чаю сготовлю. Тут как раз тебе по обратному пути – дом-то мой мы давеча прошли. Ваню с Машей увидишь…
Отказываться не было смысла, я действительно замерзла – в деревне было куда холоднее, чем в городе. С некоторой завистью я окинула взглядом рыжелые валенки и погрызенную шаль. Кроме того, интересно было посмотреть на этих странных людей. Я представила себе Машу – располневшая тетка лет пятидесяти, веселая, с грустинкой в глазах. И Ваню – тощего, седого, землистого лицом пенсионера, если не с уголовным, то близко к тому прошлым…
Действительно, старушкин домик мы прошли по пути к колодцу. Обыкновенный такой, ничем не примечательный домик, рассохшиеся ворота, облезлые наличники… Дед свои красил прошлым летом. Тропинка к воротам узенькая – вытоптанная. Что уж ей хваленые Ваня с Машей не помогут, лопату бы взяли, соседи…
– А дверь в дом я не запираю, только ворота на засов, от честных людей. Да все знают, что у меня дома-то и брать нечего. Телевизор и тот плохо стал показывать. Машинка швейная есть у меня, трофейная, мама с войны привезла… Детки маленькие были, челнок от нее заиграли где-то… Так и стоит, о маме память… Да и пока у меня Ваня с Машей в доме, воры не сунутся… А сунется кто – разве Ванечка допустит, чтобы из моей убогой комнатки кто что вынес? Разве Маша позволит, чтобы мамину машинку кто нашел и забрал? Хоть стоит она у меня в шифоньере, внизу, под мамиными платьями. Так вот и каждый раз, когда ухожу, прошу их, Ваня, Маша, не дайте ни ворам залезть, ни пожару случиться… Только я в последнее время стала бояться, как бы кто их не обидел. Совсем у людей совести нет. Вон, Нюрка моя угловая померла, так пока приехали родственники, все вытащили ироды – деньги, что она себе на похороны собирала, шкатулку с орденами военными, монеты золотые… Да что про деньги с орденами – икону и ту сняли, вместе с полотенцем… А что померла – в окно докторша молодая увидала. Пришла её проверить и увидала. Милиция, скорая помощь… По-хорошему-то нынче увозят в морг, да холодильник у них вроде сломался – покрутились-покрутились, и Нюрку не взяли. Кому она, старая, там нужна? Пришли мы Нюрку обмывать, в доме все кубарем, она лежит, вещи валяются, пойди пойми, что она там себе одеть приготовила… Нашли какую-то рубашку, вроде новая, платочек голубенький, платье Нюркино парадное, чулков только не нашли. Так я свои чулки ей принесла, кто-то тапочки принес… Не жаловалась Нюрка ни на чулки мои, ни на тапочки чужие, а то бывает, говорят, жалуются… Дети приехали, слава Богу, с деньгами, по-человечески закопали. Уж очень искали они ордена и монеты, на нас все грешили… Господь с вами, говорю, приходите, возьмите моего, чего вам нужно, у меня одна монетка есть, Нюрка на зубы подарила, на добрых людей только не говорите. И что думаешь? Пришли они ко мне, одну монетку забирать, зашли – и Ваня с Машей им в глаза… Постояли Нюркины, помолчали, посмотрели, так и ушли, и не взяли монетку. А дом Нюркин тут же продали, через месяц, и живут там чужие люди… Да мне не Машеньку, не Ванечку надо просить, чтобы мое добро стерегли, мне Бога просить надо, чтобы их никто не обидел… Пусть заберут и машинку мамину, и телевизор, только бы Ваню с Машей не трогали. Кроме них у меня и помощников-то нет…
Ну ничего себе бабушка, наивный одуванчик! Наверняка из-за орденов с монетами Нюрку твою и убили. Или из-за иконы, если старинная. Ну дети и дураки – сразу надо было увезти, а не ждать, пока ограбят. Большие деньги, между прочим, квартиру в городе купить можно за десяток монет, старинную икону и парочку орденов, если с толком продать. Если бабушка венчалась – как минимум начала девятнадцатого века икона… А вполне может быть, что Ваня с Машей и ограбили – наверняка нигде не работают, пособие маленькое. Точно, они Нюрку и убили. А дети Нюркины все поняли, когда их в доме увидали, и испугались, поэтому и ушли так быстро. Интересно, она сама понимает, кто к ней в гости ходит? Мне стало не по себе. Вот я придумала! А если нет?
Во дворе, засыпанном снегом, торчала водопроводная труба, из построек только старый сарайчик. Между огородом и двором заборчика не было. На краю огорода стояла маленькая осевшая банька. Крыльцо было заметено. Дверь в дом действительно была не заперта. Мы вошли сначала в сенцы, затем в сени, исполняющие, как и у деда, роль кухни, затем в просторную комнату. Почти так же, как у деда – стол, диван, сервант, зеркало, два стула, кресло. И почти так же, как у деда, на окнах серые занавески – ни один отбеливатель не возьмет, я пробовала.
Пока старушка грела чайник, я рассматривала в углу огромную полку с тремя иконами, которая привлекла мое внимание сразу, как мы вошли. На самой большой, закопченной, Богородица с ребеночком, портретная такая Богородица – только плечи, рук не видно. Красивый такой мальчик лет восьми, ручку правую поднял... Интересно, если Иисусу восемь лет, то сколько тогда Марии? И сколько лет ей она еще жила, после того, как единственный сын умер? Или у нее еще были другие дети? И две иконы поменьше. Видно, что большая – нарисованная, а эти две – отпечатанные. На одной из них был изображен по пояс бородатый мужчина, но на Николая Чудотворца не похож – Николай стоял в серванте у деда, и его я хорошо запомнила. Интересно, святые все с бородой или безбородые тоже есть? В зеленой одежде, на шее огромный крест, в левой руке чудовищных размеров рюмка. Потир, кажется, она называется. Правой рукой он показывает не то на крест, не то на эту рюмку. «Подумай, прежде чем пить» или «Пейте, сколько влезет, во славу Господа»? Странный какой-то дяденька, надо бы почитать, кто он такой. СВ под титлом с левой стороны – это понятно, что святой, а вот имя не разобрать, АННЪ какой-то. Так, а справа что – фамилия? КРНШТДКЙ – интересно, как это на русский переводится? Столько их, этих святых, разве можно всех запомнить? На другой отпечатанной иконке была какая-то святая. В полный рост. Босиком. В зеленой накидке. Руки на груди скрестила. У деда тоже в серванте была иконка святой – святая Анна, так бабушку мою звали… Только Анна была с покрытой головой, и закутана так, что только кисти рук видно, а эта мало того, что с распущенными волосами, так у нее еще и декольте будь здоров. И в этом вырезе видны концы ключиц и ребра. И еще за ней был пейзаж – до низкого, на уровне щиколоток, горизонта росла какая-то чахлая травка, все остальное пространство было сине-голубым. Может, про нее что удастся прочитать? Под титлом слева СВ ПРП – святая, понятно, но что такое ПРП? Справа было написано – «Мария». Магдалина, что ли? Вот интересно – у Тициана Магдалина пышная, рыжая, в истерике, а тут какая-то тощая стоит столбом на фоне природы… Наверное, это особенности нашей иконописи – всех изображать спокойными, без эмоций на лице. Под словом «Мария» было написано еще что-то, но тут старушка позвала меня пить чай. Я подумала, что надо бы расспросить ее об этих странных людях на иконах поменьше, и про Богородицу, что стало с ней потом, после того, как она похоронила сына. И только я было села за покрытый видавшей виды клеенкой стол, на котором стояли две выщербленные чашки, как в кармане моей куртки зазвонил телефон.
Господи, какое счастье – про меня вспомнил одногруппник, который возвращается в город из дальней деревни на машине! Она скоро подъедет к автобусной остановке, и надо скорее бежать на трассу! Я стала прощаться с этой наивной старушкой, которая, поверив на слово, пригласила незнакомую девушку выпить чаю. А если бы я оказалась воровкой? Да я и сама хороша – потащилась к первой встречной бабке чай пить. А если бы у нее и вправду уголовник дома сидел?
– Ну что ж, ангела-хранителя тебе в дорогу, если за тобой приехали. Жаль только, я тебе ни Ваню, ни Машу не показала. Да ты поди их видела, сердешных моих… Целый день они у меня сегодня одни были, за домом смотрели, и ведь не приходил никто – следов-то у ворот не было… Вот, выпью чайку да пойду им расскажу, как в городе из нашего колодца воду изучать будут… Или пойти тебя проводить до остановки-то?
Я чуть отговорила эту странную бабульку от похода со мной до остановки. Без нее я в три раза быстрее добегу. Только бы меня подождали!
Дребезжащий, с брезентовой крышей уазик показался мне самым прекрасным автомобилем из тех, в которых я когда-либо ездила. Одногруппник рассказал мне, что, приехав в свою Тьмутаракань, встретил на улице доброго старичка, который, мало того, что привел его домой, накормил от пуза тыквенной кашей, так еще и сам сбегал на колодец и принес воду в дом. Вот ведь повезло! Это вам не голыми руками держать обледенелое ведро… Кроме того, этот старичок вспомнил, что на соседней улице кто-то собирался в город, и, пока сытый студент разливал в бутылки воду, сбегал на эту улицу – и вот, пожалуйста – везунчик едет домой! Я тоже рассказала ему о своих приключениях, об этой странной старушке, у которой Ваня и Маша не сходят с языка. Мы долго обсуждали ее, и пришли к выводу, что она немного тронулась умом. И что, наверное, есть у нее какие-то соседи, Ваня и Маша, и она себе про них насочиняла, что они ей помогают. Может, и правда, иногда заходят…
Зачет по биогеохимии мы получили все, кто ездил за водой, и кто не ездил – его никто не сдавал. Оказывается, в этот день был ученый совет, и профессору надо было убегать. И он не захотел проверять письменные работы. Стоило мотаться за этой водой, когда и так всем все нарисовали, мерзнуть посреди двух полей… Самое обидное то, что мой собственный дед прыгал вокруг абсолютно чужого ему человека, решая проблемы с водой и транспортом, пока я слушала абсолютно чужую старушку…
СТИХИ
Незадача
Мотив знакомой старой песни –
из полого в пустое лить.
– Скажи мне, что в остатке, если
дождь – и на мыло разделить?
Кому ночные слезы сладки,
кому полынью бланманже.
– На мыло дождь делить с остатком
давно не пробуют уже.
Всё слишком было. С лишком было.
Довольно Кесарю монет.
.....................................
А ты все делишь дождь на мыло,
И все не сходится ответ.
Четыре строфы о заветном праве
Ни по судьбе не пришлась, ни по нраву.
И понимаю вполне,
Как отнималось заветное право –
Право на то, чтобы не.
Вижу пошагово и поэтапно,
Крепкая задним умом.
Вот не желала на солнышке пятна
Ни под которым углом.
Вот не желала. Да и не жалела.
Да, за один только взгляд.
Да, не торгуясь. Да, без предела.
Да ну и пусть говорят.
По неотступности, если не сразу,
Даст, а пока – на запор.
Право на то, чтобы не. Вот ни разу.
Правда, ни разу с тех пор.
***
Л.А. Басовой
Ищешь ритм в голове, метроном своего жития,
чтоб удобно читать под него или резать картошку,
дребезжанье кастрюль и полы – это все понарошку,
это только игра – бытовые миры бытия.
Так давай поиграй в этот кафель и в тот ковролин,
поиграй в эту зимнюю обувь и в те занавески,
в этот суп, поиграй, если хочешь, в мясную нарезку, –
на кону у нас нынче вопрос: комом первый ли блин?
Все почти глубоко параллельно, ни ад и ни рай,
и не трать понапрасну минут в ожидании манны,
и последнюю мелочь попробуй найди по карманам,
когда вот подъезжает последний сегодня трамвай.
Ищешь ритм, и бежишь, но быстрее бежит молоко,
и оно побеждает на раз, по плите растекаясь.
Это только игра, да и то, потому что пока есть,
и что выиграть нельзя, то не все принимают легко.
Светлой памяти Айдара Хисамутдинова
Посмотри. Нет, послушай.
Прикинь, да – такая тоска,
не в глаза и не в уши
тебе ничего не вложу.
Дым – на выдох – табачный,
вновь пальцы мои у виска,
я хожу по Булачной,
тебя всё с собою вожу.
Посидим в «Доме чая»,
а после дойдём до Кремля,
я тебе отвечаю,
хоть ты ничего не спросил.
Мы идём по Казани,
она ведь уже не твоя,
и я мало что знаю, –
сказали, что дождь моросил.
Ты ушёл от невзгод,
ты ушёл, и совсем насовсем,
солнцу что за беда,
точно так же выходит лучиться.
Год – тире – снова год,
год, в котором тебе тридцать семь,
вот уже навсегда
никогда не успеет случиться.
***
Вся моя жизнь до тебя
была лишь подготовкой встречи с тобой
Когда закончатся у меня все сказки,
когда закончатся все байки и анекдоты,
когда подойдут к концу все истории и былины,
когда сойдут на нет все рассказы
с разной степенью пристрастия рассказчика,
когда совсем не останется слов,
чтобы молчать о том,
о чем бы не надо молчать,
ты улыбнешься и скажешь,
что почти устала ждать этого момента,
но это будет очень нескоро,
благословен будь проклят
мой прекрасный словарный запас.
***
Вот оно и подалось,
Это нежное сердечко,
Не увидимся, конечно,
Это даже не вопрос.
Вот пошел обратный счет,
Вот пока что на недели,
И хоть что теперь ты делай,
Не успеешь на расчет.
Мне не страшно уходить,
Мысль об этом не довлеет.
Пусть успеет, кто успеет
На прощанье навестить.
Отпуск взять, купить билет
И приехать повидаться,
Может, с кем-то, только, братцы,
Это не со мною, нет.
Не проститься, не простить.
Этот бой без перерыва.
Мчится тройка вдоль обрыва.
Только вожжи отпустить.
***
ЕЛК
Моя дорогая, не расстраивайся.
Я поменяю струны на твоей гитаре,
вот заработаю денег и поменяю.
Прямо завтра и заработаю.
Я возьму свою гитару, пойду в переход
и буду петь до тех пор,
пока мне не накидают на комплект хороших струн.
Просто поверь, что я сделаю всё,
чтобы твоя гитара снова зазвучала.
Я поменяю струны,
и ты напишешь еще много хороших песен.
Я уже знаю, как буду сидеть напротив тебя,
и вспоминать, как это – уметь дышать,
потому что твои пальцы, твой голос,
твои волосы, скользящие вдоль ключиц,
когда ты наклоняешь голову, – это сводит меня с ума,
ведь ты такая красивая, когда поёшь,
хотя для того, чтобы быть красивой,
тебе вовсе не обязательно петь.
Просто улыбнись, моя хорошая,
ведь ни одна струна и ни одна гитара
не стоят того, чтобы огорчалась женщина,
которую я люблю.
Твоя
Заполонить изнутри, просочиться, впитаться,
чтобы ни разу назад и ни капли обратно,
только прильнуть бы и втапливаться. Многократно.
Именно сколько, считать и не думай пытаться.
Лишь улыбнись, и я в ямки твоей улыбки
вцелую всю нежность, которую только можно,
и эту усталость, с которой врала безбожно,
что не выходила позвать золотую рыбку
на берег морской и что не моими слезами
блестит балтийский песок во время отлива.
Вцелую прохладу и сладость созревшей сливы,
всё равнодушие: дождь ли, туман ли, гроза ли,
к тому, что у нас за окном, если ты обнимаешь,
со всей простотой приспущенной тонкой лямки
вцелую в тебя себя, лишь яви мне ямки,
дальше хоть вечность молчи, будто не понимаешь.
Без знаков препинания
1.
словами о словах
Л.К.
и вот ты находишь удивительные слова
и вот ты являешь мне удивительные слова
которые искала спрашивать сколько времени я боюсь
ибо ты тут же исправишь меня на который час
и как бы то ни удивительно но слова
и категорически словами не удивить
ты исправь меня сразу если я что не то говорю
но опять же словами опять же слова исправлять
но ты же вот где-то находишь свои слова
и мне так неловко что я своих не найду
пораспрятались все от меня и куда бы пойти
мне куда бы пойти удивительных слов поискать
только как бы тебе объяснить если слов не найду
что молчу потому лишь что слов для тебя не нашла
есть порядком чужих завались интонаций и слов
ничего не годится и близко и буду молчать
для тебя я на все интонации буду молчать
ведь так много нашла интонаций и все для тебя
и они все мои только очень мешают слова
те которые я для тебя удивительно не нахожу
2.
о паузах
Е.П.
где там паузы между любимая ты коза
но если бы только в твои не смотреть глаза
и если бы только ты со мной не любя
но свою разогнать печаль
не думалось бы как возможно быть не с тобой
когда ты целуешь в родинку над губой
в ту вот которую ранее до тебя
никто и не замечал
Андрей Гучков
Андрей Николаевич Гучков — Композитор, поэт, музыкант-мультинструменталист, больше известен под артистическим псевдонимом DRON.
Родился 7 мая 1978 года в Уфе. Окончил музыкальную школу по классу аккордеона. Играл на балалайке в ансамбле русских народных инструментов «Сувенир». Окончил УУИ по классу саксофона (факультет «музыкальное искусство эстрады»). Основатель группы «Спектр Эйс». Автор песен многих российских артистов и групп. Занимается студийной работой (аранжировки, музыка для театра и кино, компьютерных игр и т.д.). Автор оригинальных саундтреков к более чем 200 книгам современных отечественных и зарубежных писателей.
Страница «ВКонтакте»:
Официальная группа «ВКонтакте»:
Не романтик
Окошечко цветочного ларька маленькое, квадратное, расположено низко.
Я нагнулся к нему и ощутил стыдливо-позорную вероятность застрять в нём головой. Неудобно так низко нагибаться, неприлично что ли, люди ж смотрят. Но что мне до людей, а подарить жене цветок — оно ж завсегда приятно. Как мне, так и ей.
Ничего, ради цветка можно и вот так некрасиво наклониться, пускай.
На меня тут же уставилось жадное многоцветие, в лицо щедро пахнуло весной.
— Здрасти! А герберы есть? — бросил я вопрос в окошечко в надежде, что меня хоть кто-то услышит.
Ларёк напоминал огромную белую коробку с большим красным словом «Цветы» на боку и квадратной форточкой, в которую я спросил.
В коробке-ларьке точно должен был кто-то жить, иначе зачем вообще форточку открытой оставлять. Не успел я додумать эту умную мысль, как из цветочной коробки ответили:
— Есть! — голос был, разумеется, женский. Я бы здорово удивился, если бы он оказался мужским — как-то не очень прижилась профессия флориста у мужиков российских. — А ещё у нас есть дверь.
Последняя фраза прозвучала без укоризны, просто констатация факта.
— Дверь? — поначалу не понял я, далеко не сразу сообразив, что эти пять неожиданно возникших букв вообще имеют какое-либо значение.
— Ну да, дверь, в неё можно войти.
В таком нагнутом положении я выглядел, вероятно, так же глупо, как страус, заглянувший невзначай в собачью конуру. Уверен, и лицо у меня было при этом идиотское. Но я уже высунул голову и увидел справа от окошечка алюминиевую ручку, повернул её и вошёл в ларёк.
Изнутри он очень напоминал цветочный вагон, сплошь заставленный.
Меня встретила тёмненькая девушка неопределённых лет.
Стыдить меня за обращение в форточку она, вроде как, и не собиралась, да и с чего бы это, ведь мужик, покупающий цветы своей даме, однозначно вызывает уважение. Так сказать, по умолчанию. И не важно, кого он напоминал, страуса ли или ещё кого.
Девушка вытирала мокрые руки о фартук, указывая на стоящую перед ней большую пластиковую вазу. Могла бы этого и не делать, ибо герберы я узнал сразу, с десяток их прижимались друг к другу и щурились.
Я всегда воспринимал их исключительно как ромашки, но не простые ромашки, а гарцующие, горделивые, такие, которым удалось-таки подняться по эволюционной ступени на качественно новый уровень и обрести божественное многоцветие.
Красные, белые, розовые…
— А жёлтые есть? — спросил я, вспоминая, как однажды (как бы невзначай) жена упомянула любимый их цвет.
— Есть вот такие! — ответила мне девушка неопределённых лет и вытянула из вазы длинный зелёный стебель с желтовато-оранжевыми лепестками, края которых будто бы подпалили красным цветом.
Этакий тюнингованный жёлтый, он мне сразу понравился. А ещё он был такой один. То есть, как бы стоял тут в вазе и ждал конкретно меня.
— Беру! — я деятельно зашуршал соткой, купюра тут же растворилась в руках продавщицы. Выскочил из цветочного вагона абсолютно счастливым, как чёрт из табакерки.
До работы жены добирался на маршрутке.
Мужики-пассажиры старались меня не замечать — вид другого мужика с цветами (или просто с цветком) вызывает у них в лучшем случае чувство неполноценности, а в худшем — некой зависти с обязательным и честным отрицательным привкусом. Мол, они не могут принести своей зазнобе вожделенный стебель, а тут вот какой-то нахальный хмырь с цветком напоказ, ишь ты, вон даже в переполненную маршрутку влез, сука такая, чтобы побольше людей его видели!
И совсем уж мало мужских взглядов одобрения. Редко, кто смотрит на несуна цветов с настоящей гордостью за весь наш сильный пол. «Ай да красава, ай да молодца! Пусть знают наших мужиков! Самых цветастых мужиков в мире!»
Но, к сожалению, таких позитивных и горделивых в общественном транспорте почти никогда и не встретить.
В основном, все такие, как я и описал ранее.
Так что вести цветы — каждый раз испытание.
То ли дело, когда есть своя машина. Тогда и не паришься вовсе, кинул на заднее сиденье букет и делов-то.
Но это не мой случай. С машинами у меня как-то с детства не заладилось. Не знаю, почему. Просто авто — это не моё. Есть у меня такой пунктик, о котором в компании мужиков особо-то и не скажешь, как-то стыдно, засмеют. Не в слух, так про себя.
Промзона. Весна и грязь вокруг, сам чёрт ногу сломит.
Был тут как-то пару раз, но то было на такси, то другое, почти понарошку, что ли. А сейчас вот по-настоящему, взаправду, как положено в берцах и по колено в грязи.
На пути целый КПК, ну прямо не книжный склад в промзоне, а самая настоящая Зона, сталкерская.
Иду весь цветущий с цветком в руке, обхожу опущенный до горизонтального положения бело-красный фаллос шлагбаума. Слева из домика показывается деятельная усатая морда охранника в спецодежде, машет мне в сторону проходной, мол, через вертушку иди, как положено.
Захожу в сторожевой домик, подхожу к вертушке, вид по-прежнему счастливый. Хочется вертушку эту крутануть и громко назвать букву как в популярной телепрограмме «Поле Чудес». Но серьёзный вид человека за столом к этому не особо располагает.
За столом сидит бабка с кучерявыми барашками волос на голове. Ничего устрашающего в ней нет, кроме больших умножающих глаза стёкол очков и непонятного ватного жилета с надписью «охрана». Глаза глупые из-за линз.
— Вы куда? — спрашивает важно. Будто тут есть ещё куда пойти, кроме книжного склада.
— На склад, — отвечаю.
— Документ давайте.
Улыбаюсь. Почему-то такое ощущение, что до моего прихода она спала на своём рабочем месте.
— Нет, с собой нет ничего, — по-простому отвечаю я.
— Тогда как же…
— Понимаете, у меня жена тут работает, — я вытягиваю вперёд стебель, как будто он сейчас заговорит и всё разрулит.
— А как зовут вашу жену? — спрашивает баба в жилете.
— Зифа Карипова, — отвечаю с надеждой на понимание. — Она сейчас на складе.
На барашковом лице мгновенное просветление, улыбается.
— А! Зифу, конечно же, знаю! — говорит чуть ли не с восторгом, чему я ничуть не удивлён — жена у меня отлично умеет находить общий язык с абсолютно разными людьми. Мгновение охранница смотрит на меня, как на близкого родственника.
— Отлично! — говорю, — Цветок — это сюрприз для жены.
— Может, тогда у вас есть хотя бы водительское удостоверение?
— Нет. Водительского у меня точно нет, — отвечаю я.
— Тогда, может быть, мы позвоним ей. Она выйдет и… — сделала очередную попытку обладательница барашковых волос.
Глупую попытку. Глупее не придумаешь.
— Нет, звонить ей я не стану, — говорю, — иначе какой же это сюрприз, верно?
Но тут вдруг кто-то бесцеремонно вклинивается в наш разговор:
— Так, что тут у вас происходит?
Поворачиваю голову — рядом стоит лысый лощёный мужик лет пятидесяти. Смотрю на него и понимаю — передо мной артист театра и кино Александтр Тютин. Ну просто тютелька в тютельку! Так похож, что уже начала невольно сформировываться мысль о плохих зарплатах в кино, способных превратить знаменитого артиста в начальника службы охраны.
Я смотрю на Тютина. Но вот что странно — Тютин-то на меня совсем не смотрит, он не сводит пытливого взгляда со своего барашкового охранника, лицо которого моментально теряет улыбку, приобретая типичное боязливое выражение подчинённого ягнёнка.
Одет двойник знаменитого артиста совсем не по-рабочему, ведёт себя более чем свободно, на противном и гладко выбритом лице самодовольство и превосходство, и гнусненькая улыбочка, и поганенькая ухмылка.
Каждому российскому телезрителю хоть раз желалось взять дубину и хорошенько приложиться ею к сверкающему пошлым светом Тютинскому анфасу (речь, разумеется, идёт об анфасах по большей части отрицательных его персонажей, но никак не о самом человеке, ибо я почему-то уверен, что артист Александр Тютин на самом деле милейшей души человек).
Начальник охраны Тютин смотрит вопросительно, ждёт доклада. Под его пытливо-гаденьким взглядом баба в жилете потеет и сбивчиво рассказывает всю историю — о сюрпризе-цветке, об отсутствии какого бы то ни было удостоверения личности.
— Ну, Зифа Карипова, помните такую? — заканчивает она, — подрабатывает тут.
— Не подрабатывает, а работает, — поправляю я.
— А?.. — обладательница барашковых завитушек смотрит на меня странным ничего непонимающим взглядом, — Вот и я говорю, документов-то у него никаких нет! — выпалила и высунув язык ждёт Тютинского благословения, каким бы оно ни было.
Прекрасная картина. Вызывает токмо умиление.
— Ну нет документов, тогда чего? — важно сказал актёр Тютин. Хорошо сказал, прямо всё разрулил, как надо. И что бы мы тут без него делали, интересно?
Голосок вроде твёрдый, начальственный, да вот немножко как-то под сурдинку что ли, осторожно, вроде как не для моих ушей, вроде как поучил подчинённого, а тот сам пусть со мной, дескать, и разговаривает.
— Порядок вы знаете. Без документов не пройдёт. Что это вам, детский сад что ли? Пусть ждёт стоит. Вон… — кивает на дверь, — на улице.
— Да-да! На улице вон как тепло! Солнышко же! — покорно щебечет за ним баба-охранник, довольная тем, что всё так быстро и удачно для всех разрешилось.
Мужик так и не посмотрел в мою сторону, исчез в какой-то боковой каморке, откуда, видимо, и вылез изначально.
— Давайте, давайте, идите! Подождите там! — говорит мне барашковая уже не так громко, чуть спокойно, даже с вежливой опаской, но на всякий случай достаточно выразительно (начальник-то уже ушёл и теперь можно снова быть нормальным и немного вежливым человеком).
В растоптанных чувствах я вышел за дверь, держась за стебель герберы как за крёстное знамение.
Небольшой домик КПК заканчивался большим (может, метра три высотой) забором, его продолжала решётка, за ней угрожающе курчавились щедрые мотки колючей проволоки.
Ну прямо не книжный склад, а какой-то режимный объект.
Забор красиво по перспективе уходил далеко вправо идеальной прямой линией — хоть художественные упражнения с него рисуй.
Шальная идея совершить секретную разведоперацию под названием «Гербера», сиганув через высокую ограду как заправский альпинист (цветок всяко пришлось бы держать в по-киношному — в зубах), тут же захлебнулась при виде парня и двух девушек в комбинезонах с логотипами какой-то нефтяной башкирской компании. Молодые люди курили метрах в десяти от меня и улыбчиво говорили о чём-то молодом, насущном. Как-то не совсем удобно при них совершать сомнительные гимнастические упражнения.
У забора пахло застоявшейся мочой.
Стоять тут и ждать пока из проходной появится жена — дело долгое, речь о трёх часах ожидания. Никаких скамеек, разумеется, не предусмотрено — промзона всё ж, а не публичный парк.
Возвращаюсь обратно в сторожевой домик.
— Он там? — указываю на коморку, прекрасная зная, что Тютин только там и может быть.
— Начальник? — тут же встрепенулась барашковая. — Вам туда нельзя…
Но я уже переступил порог его каморки. Совсем маленькая, узкая, чуть удлинённая комнатка. Кожаному креслу на колёсиках едва хватает места, чтобы развернуться. Тютин восседает в кресле, откинувшись, как бай. Понятно, что это единственные в мире четыре с половиной квадратных метра, в пределах которых он может чувствовать себя хозяином. Лицо по-прежнему самодовольное, смотрит как будто с лёгким интересом, ухмыляется.
— Ты ж тут главный? — спрашиваю, хотя мы оба знаем ответ.
Пальчики бегают, глазки блестят.
— Я с вами на ты не переходил, — говорит мне негромко.
Эту вроде бы разумную в обычных обстоятельствах реплику пропускаю, пусть летит она, бестолковая и никому не нужная сейчас, в пустоту.
Наверное, страшно так жить — когда тебя слушают только подглуповатые подчинённые.
Смотрю на его ухмыляющуюся физию, а слова в голове уже зреют, поспевают как яблочки, наливаются жизненным весенним соком и, наконец, обретают, должную величественную форму:
— Ты ведь чувак, нихуя не романтик.
Тютинская ухмылка как-то сразу заметно вянет.
— И, скорее всего, именно поэтому у тебя мало секса.
Мне кажется, Тютин морщится от какой-то душевной раны, следы которой кровоточат в остановившихся и округлившихся зрачках, как у мышки из анекдота.
Ответить ему на это, похоже, нечего. Да и зачем?
Тут что-либо говорить уже не имеет смысла. Всё сказано.
Остаётся только думать, переваривать легко выпорхнувшие, как весёленькие маленькие воробьи, слова.
Поди их теперь поймаешь, воробьёв этих, разлетелись по позорному домику охранника, хрен переловишь.
А Тютин пусть ловит, у него есть целых три часа до конца рабочего дня.
В сторожке находиться более желания нет — можно впитать в себя быстро распространяющийся воздушо-капельным путём тютинский позор и стыд. Поэтому просто выхожу и неспешным шагом (торопиться уже некуда) бреду на остановку общественного транспорта.
Грязь под берцами хлюпает весело, и я отчётливо слышу в этом тютинскую начальственную улыбку, которую, как оказалось, я забрал с собой, оставив ему только безмерный конфуз и стыд, поставленный на фермату.
Миры Руста, Жеки и Ганса
Не рекомендуется лицам, не достигшим 18 лет
— Ты видел? Чувак, ты это видел?!
Глаза Руста были похожи на два блюдца. Я сидел рядом с ним на заднем сиденье 99-й и мог бы заржать от смеха. Мог бы. Но не заржал. Потому что сам видел то же самое.
— Дракон?.. — я не узнал свой голос.
Руст быстро и часто закивал, при этом лицо его перекосила восторженная улыбка. Таким действующего полковника пожарной охраны я ещё не видел. Полковник с лицом ребёнка.
Меня самого будто перезагрузили. Нео, главный герой фильма «Матрица», наверняка, чувствовал себя так же, когда впервые увидел все эти жуткие коконы со спящими людьми и летающими в мрачном небе тварями, похожими на металлических осьминогов.
Я не видел никаких осьминогов. Это совершенно точно. За окном авто сыпал снежок, а над троллейбусными электрическими проводами весело мелькнул на миг чешуйчатый хвост дракона. Он гибкой извивающейся плетью стеганул воздух и поспешил за своим огнедышащим хозяином. Я точно знал, что видел именно это.
Жека ёрзал за рулём и пыхтел. Было видно, что ему не просто чертовски трудно даётся сконцентрировать своё внимание на дороге — он прилагал по-настоящему титанические усилия, чтобы хоть как-то собраться. Короче, его пёрло не по-детски.
— Слышь! Вам хорошо, вы вдвуху там прикалываетесь, а я тут один парюсь!!! — запричитал Жека, обречённо облизывая губы.
Я не очень понимал, в чём тут было наше с Рустом преимущество. Вид обдолбанного полковника лично мне никак не помогал. А может, и вовсе всё усугублял, вызывая чувство какой-то безнадёги, обречённости.
Покупая у Хаджи три марки мы, конечно же, рассчитывали на некий эффект. Но мы и думать не могли, что всё получится именно так, ведь раньше с ЛСД никто из нас дел не имел.
Жека будто прочитал мои мысли, схватил телефон и набрал номер.
— Хаджа! Ё*аная ты кочерыжка!! Ты чо творишь?! Ты что за смертельное говно нам подсунул?!! Ты почему… Ты почему нас не предупредил, что будет ТАКОЕ?!!!
Мне не надо было сейчас особо напрягать своё творческое воображение, чтобы достаточно явственно представить, как Хаджа в это самое мгновение держит мобилу и при этом тянет весьма довольную лыбу. Мы прекрасно знали, что он не только банчит этой дурью, но и сам употребляет свой же товар. Даже не просто употребляет, а конкретно торчит на этом, каждый день подкладывая под язык очередную марку.
— Хаджа, ты… ты… — Жека просто не находил слов. — Вернёмся, поговорим! — и, бросив мобильный между сидений, мёртвой хваткой вцепился в руль.
Руст продолжал восторженно охать и тереть щёки. Я сидел в полном ступоре. Скоро мы подъехали к региональному отделению известной радиостанции, где нас должны были ждать.
Давать в таком состоянии интервью было бы, мягко говоря, непросто. Жека бодрился как мог, бил себя по коленям, а, увидев приближающуюся парочку, резко засуетился, критично рассматривая себя в зеркало. Анфас-профиль, профиль-анфас. И снова профиль.
— Да красивый… красивый… — пробурчал я. — Ганс, если я такой же красивый, как ты, то нам всем точно пиздец!.. — сказал Жека, лихорадочно вызволяя подушечку жвачки из плена фольги и засовывая её в рот.
— Ху! Ну что, погнали? — взбодрился Руст и первым открыл дверь.
За ним вышел Жека. Я не сдвинулся с места. Парочка тем временем уже подошла к нашему авто.
— Привет звёздам! — поздоровался улыбающийся Дима Шустов. Дима работал раньше в уфимском филиале радиостанции, а теперь трудился здесь. За руку его держала симпатичная девушка с маленькой чёрной сумочкой.
— Звёзды на небе… — несмотря на то, что в башке у Жеки сейчас была ракета, ответить он всё же постарался нарочито лениво. Вот зачем, спрашивается? Ежу понятно, строит из себя суперстара перед Димкиной девушкой. Балбес.
— Салям! — Руст бодро вытянул вперёд ладонь, будто желая проткнуть ею Диму. Тот какое-то время тряс ладонь, пытаясь понять трезвые мы или нет.
— Привееетииик! — как-то уж слишком сексуально пропела нам Димина спутница. Представлять её нам он, видимо, не собирался.
— Ну чо! Надеюсь, не забыли взять с собой диск с «плюсовкой», а?.. — он явно пытался нас подъебнуть, выпендривался перед девушкой, не иначе.
— Ага! — усмехнулся Жека. — Ехать в вашу дыру за гроши, чтобы открывать рот под фанеру?
— Такие уж гроши?.. — Дима хитро прищурился.
— Нууу… — деловито протянул Жека и закатил глаза, как бы представляя шестизначный гонорар.
Все дружно заржали. Все, кроме меня. Я продолжал молча сидеть в машине.
— А Ганс где?
Странно, что Шустов не задал этого вопроса раньше. В ответ Жека кивнул в сторону машины.
— Тогда… может… — заговорщицки произнёс Дима и повесил многозначительную понятную абсолютно всем паузу.
— А есть чо? — профессионально поинтересовался Жек.
Вот ведь как! Вроде минуту назад сам не знал куда деться от прихода, а тут, почуяв приятное приближение халявы, тут же воспрял как огурчик, готов, что называется, к труду и обороне!..
— Наша, местная. — пояснил Дима и довольно похлопал себя по карману. Это был весьма убедительный жест, так как все не сговариваясь тут же влезли в авто: Руст с Жекой впереди, а Дима с подругой сели рядом со мной. Мою руку Дима пожимал так, будто мы с ним как минимум с детства кореша. Разумеется, сие представление было только для его спутницы. На самом деле мы виделись всего-то пару раз и никогда до этого даже не здоровались за руку.
Я кинул взгляд на девушку. Зажатая между двух парней, она явно чувствовала себя более чем комфортно — ну а что, слева любимый парень, а справа звезда клубов. Тёлочку вывели, так сказать, в свет, приобщают к Богеме. Не мешкая ни секунды, Жека достал из-под сиденья специально приготовленную для таких случаев жестяную банку из-под пиндосовской газировки. Дима тут же по-хозяйски зашуршал сигаретной обёрткой, в которую была завёрнута трава. Руст на всякий случай поглядывал по сторонам, а то мало ли кто может подойти. Увидев вожделенный продукт, Жека не смог не блеснуть зрачками:
— Давай сыпь сюда. Осторожнее! Немного… Вот так… Сыпь-сыпь… Всё, хорош!
Щелкнула зажигалка. Жека затянулся первым, как следует придержал, вытянул шею, сделал губы трубочкой и выпустил струю дыма. По салону расползался сладковатый туман. Вот ведь! Рисуется перед девушкой, лицедей хренов. Само собой, она следила за всем этим, как заворожённая. Теперь будет гордиться перед подружками тем, что курила траву со звездой. Блять, тут вообще кто-нибудь собирается быть самим собой?! Или так и будем продолжать кривляться друг перед другом?!
— Ну как? — подал голос Дима, явно напрашиваясь на комплимент.
— Пойдёт, — как можно равнодушнее ответил известный курилка Жека. — Но наши «бошки» однозначно лучше. — Он отработанным движением, в котором сквозила брезгливость, стряхнул пепел в пепельницу, сыпанул на банку ещё (завернутая в обёртку трава всё это время лежала между сиденьями) и деловито передал её девушке.
Вот, девочка, как говорится, и наступил твой звездный час.
Девица отнюдь не строила из себя невинную, взялась за банку достаточно уверенно и так же уверенно затянулась. И даже бровью не повела. Интересно, сколько же ты, детка, успела выкурить всякой дряни за свою небольшую жизнь?..
Потом эстафету перенял Руст. Его коньком, по достоверным сведениям, был алкоголь, но и курнуть он всегда был не прочь.
Пока «заряжали» банку для Димы, тот рассказал какой-то анекдот. Все гоготали — не понятно, курёха тому виной или, собственно, сам анекдот.
Я наблюдал за всем этим молча, пытаясь понять что же такое происходит у меня в голове. Во-первых, я не чувствовал своё тело. Тело было будто чужое. А внутри него был Я. И меня это не то, чтобы очень пугало, но здорово настораживало. Тем более, учитывая скорую необходимость выхода на сцену. Какой, интересно, концерт мы могли бы дать в таком состоянии? Воображение рисовало самые дикие картины.
Слух реально обострился, как у героя фильма «Без чувств» — окружающие звуки стали не то что громче (хотя «валюм» заметно прибавился), но обрели особую чёткость.
Глаза тоже начали давать мозгу какую-то обновлённую, особенную картинку.
Я бросил взгляд на девушку Димы. Она не просто держала свою сумочку на коленях, а конкретно вцепилась в неё хорошо отточенным, устрашающего вида маникюром. Между зубов, среди которых заметно выделялись острые и длинные клыки, торчал кончик языка. Казалось, ещё немного и она его реально перекусит. Её голова дрожала мелкой дрожью, будто через неё проходил нехилый заряд электрического тока. Наверное, именно так выглядит человек на электрическом стуле во время казни. Но самое невероятное зрелище представляли её ресницы, своими размерами похожие на огромные крылья стрекозы. Они даже визуально напоминали их — длинные (примерно 10 см) прозрачные хитиновые пластинки с прожилками. Они с такой невероятной скоростью носились вверх-вниз, что я отчётливо слышал их трепет. Чёрт возьми, какой ещё трепет?! Шорох её мечущихся «стрекозиных» ресниц напоминал звук лопасти домашнего вентилятора, включенного на полную мощность!
— Кстати, реально, Ганс, где диск с нашим новым треком? Пусть Димон заценит, — сказал Жека, копошась в бардачке авто. — Я что-то у себя не найду.
Я молчал и тупо пялился на девушку. Ресницы!!!
— Ганс?.. — медленно повторил Жека и повернулся ко мне.
«Стрекозиные» ресницы!!! Их что, никто кроме меня больше не видит??!!!
Я молчал. Все смотрели на меня, а я молчал, не в силах отвести взгляд от бьющегося дрожью чудовища с острыми когтями и бешено шуршащими мега-ресницами.
Наверное, моё неестественное поведение сразу вызвало у Димы какие-то смутные подозрения.
— Пацаны, с ним… с ним точно всё в порядке?.. — спросил он.
Жека сам тупо пялился на меня нереально расширенными зрачками и совсем не спешил отвечать. Видимо, не в прок ему пошла травишка. Явный перебор после марки. Пальцы его стали суетливо почесывать затылок, а язык — облизывать пересохшие губы.
Состояние Руста тоже оставляло желать лучшего. Сначала он усердно тёр ладонями лицо, после чего резко запрокинул голову назад, пытаясь закапать глазные капли.
Дима, похоже, начинал обо всём догадываться:
— Пацаны, так он что… так вы…
Тут у меня перед глазами поплыло. Я лихорадочно дёрнул ручку двери и резко толкнул её от себя. Свежий воздух вперемешку с колючими снежинками ворвался в салон авто. Я высунулся наружу и бесславно склонил голову. Вскоре содержимое моего желудка темнело на белоснежном снегу.
— Всё с вами ясно! — наконец-то снизошло озарение на бывшего работника уфимского филиала известной радиостанции Диму Шустова.
— Надо покурить, — сказал Жека.
***
Играл самый новый декабрьский сет Эрнана Каттанео. Темп не самый движковый — ударов 120 в минуту — но качало так, что и колени, и грудь жили своей автономной жизнью, рефлекторно двигаясь в такт.
Назвать своё состояние нормальным у меня язык не поворачивался, но мутить перестало — это уже плюс. На тело подсознанию было глубоко наплевать, оно само проводило анализ трека популярного аргентинского ди-джея, разбивая музыкальное полотно на фразы, мотивы и отдельные длительности. Остановить эту математическую работу мозга не представлялось возможным.
Руст чуть опустил дверное стекло и стряхивал туда пепел. Белки его глаз были испещрены красными трещинами, но физия его светилась неподдельным счастьем.
Дима с девушкой и Жека минут 40 как ушли на радио без меня, так как связная речь мне всё же давалась с трудом, хотя я дышал, мыслил и в зрачках моих время от времени проглядывалось что-то похожее на сознание. В общем, я был овощем.
— Нормальный тречок, хорошо идёт! — бодро комментировал Руст.
Меня хватает только на слабое:
— Угу…
В этот момент открылась дверь невзрачного здания, возле которого мы находились. Почему известные радиостанции снимают офисы в каких-то сраных бойлерных, бывших детских садах и прочих непотребных и просто стрёмных строениях, никто не знал. В таких сараях обычно тусят всякие ЖКХ и прочие работники метлы и пантусов. Сейчас из подобного сарая выходил одетый в «Армани» Жека, и это было, мягко говоря, странно. Он пригнул от снегопада голову и двигался подозрительными прыжками.
— Ты в порядке? — весело спросил Руст, когда Жека залез в салон и принялся стряхивать снег с дорогой обуви и брюк. Дешёвое он не носил принципиально.
— Это просто пиздец! Я сижу там, в ихней каморке, жду эфира, а этот смотрит на меня со стены, подмигивает и переливается как грёбаная голограмма!
— Ты о ком это? — спрашиваю я, и Жека поворачивает ко мне своё лицо с космического размера зрачками:
— Ну этот… чувак из группы «Prodigy»! Ну тот, который с рогами!..
Руста это начинает безумно веселить, он трясёт башкой и тянет восторженное «о-о-о!» Жеке, похоже, не до шуток, он тщетно пытается выйти из этого состояния. Состояния, которое можно назвать пограничным, ибо все мы находились одновременно в нашем обычном мире и в новом, ещё не известном, нам параллельном мире, пребывание в котором вызывает только животный ужас и панику.
Через какое-то время мы оказываемся в каком-то ночном клубе. Причем, я совершенно уверен, что никто из нас троих так и не понял, как мы там очутились. Нам перезвонили, и мы куда-то подъехали? Или за нами просто подъехали организаторы вечеринки и отвезли нас на площадку? Короче, клуб, название которого сейчас нас по вполне понятным причинам нисколько не интересовало, просто взял и сам материализовался вокруг нас. Грохот бита отзывался в каждой клетке тела. Точно помню, как мы шли за кем-то сквозь беспросветную пелену плотного белого дыма. Шли очень медленно и осторожно. Не берусь говорить за всех нас, но из этого дыма по мере моего движения возникали какие-то странные лица и прочие подозрительные части тел. Заострённые уши, клыки, длинные извивающиеся языки ящериц и даже длинные хвосты, то прячущиеся сзади своих обладателей, то лениво появляющиеся вновь. Надо сказать, это не то, что можно каждый раз увидеть в ночных клубах. Дискотека в аду, не иначе. Страшно было представить, что вскоре внимание всей этой «особенной» публики будет направлено исключительно на нас, гвоздей сегодняшней программы.
Меня охватил немой ужас. Кто ты был? Кем ты был? Откуда ты приехал? Как тебя зовут? Всё это уже совсем не важно, всё это уже можно забыть, всё это тебе уже точно не пригодится никогда, ибо ты находишься там, откуда нет выхода…
Ты помнишь свою маму? Так вот теперь ты можешь навсегда забыть о ней, ибо ты к ней больше не вернёшься… Никогда… Это фильм ужасов. Фильм, в котором главный герой — ты. Кто-то забрал у тебя пульт (если он вообще существует в природе) от этого адова телевизора, и ты обречён посмотреть этот хоррор до самых финальных титров. Сколько по словам Хаджи длится эффект от этой галлюциногенной дури? 6-8 часов? Ну что, дамы и господа, расчехляйтесь, запаситесь ведром попкорна и устраивайтесь поудобнее — представление только начинается…
Я стою на небольшом пятачке, выполняющем в этом заведении функцию сцены. Сцена застелена дорогим ворсом ковролина. Что происходит за пределами этого пятачка мне не ведомо — там царство дыма. И слава богу. Меньше видишь — лучше спишь, хотя представить себя в постели совершенно невозможно (опция сна в этом параллельном мире отсутствует по определению). Я осторожно, чтобы не повалиться на пол беспомощным вяленым тюленем, нагибаюсь и собираю клавишную стойку. Удивительно, но руки всё помнят, они, вероятно, единственные понимают, что делают и уже через тридцать секунд стойка готова. Я ставлю на её упругие прорезиненные ручки свой синтезатор и подвожу к ним шнур питания и стереопару, любезно подготовленную для меня местным звукачом. Пара беспроводных микрофонов торжественно мигают красными огоньками на стойках. Кто-то склоняется надо мной, почти прижимается губами к моему уху и говорит:
— Ваш выход через две «вещи».
Я просто киваю, не поворачиваясь к говорящему (мало ли какое лицо динозавра я могу увидеть). Жека слева от меня держит свой микрофон и смотрит на свою раскрытую ладонь. Тёмные очки «Ray-Ban» качественно скрывают его зрачки. Вот на хрен, спрашивается, ему все эти понты? Он вообще видит что-нибудь за этими линзами? Если он в запале концерта неудачно шагнёт с этого пятачка-сцены, это будет настоящая катастрофа. Я даже представил, как в свете стробоскопов его тощая фигура пикирует вниз прямо под ноги всем этим собравшимся танцующим ящерам. Брр!..
Где сейчас шкуру трёт Руст, меня не волнует. Однозначно, торчит где-нибудь возле сцены, расставляет свои паучьи сети, зорким глазом (стопудово опять закапал «Visine») высматривая очередную сексуальную жертву.
Нащупываю на задней панели синта кнопку, нажимаю. Экран инструмента загорается кислотно-зелёным цветом. Всё. Теперь я готов шагнуть в музыку с головой. Надеюсь, что это немного отвлечёт меня от созерцания этого ужасного параллельного мира, поможет окончательно не сойти с ума. Очень надеюсь…
Кто-то объявляет название нашего коллектива, и толпа, всё ещё любезно скрытая от нас дымом, мгновенно оживляется. «Ну что, дикобразы, повеселимся?..» — возникает в моей голове. Я улыбаюсь и мне до лампочки, что эту улыбку, возможно, никто не видит.
Я беру аккорд. Клуб тонет в музыке. В моей музыке.
Усталость прибивает. Немного болят глаза. Может, повышенное давление, не знаю. Я не включаю свет намеренно — не хочу знать, как выглядит в этом славном городе «N» двухкомнатный гостиничный номер класса «Люкс». Мне не интересно. Из другой комнаты слышна возня и прерывистое дыхание. Я не маньяк, у меня нет такой потребности — после каждого концерта заниматься сексом. Да и сложно такое представить, учитывая наш плотный концертный график… Бывает, за выступление так вы***шься, что, как говорится, сразу хочется курить (я не курю на самом деле, это так, к слову). Звуки пыток за стеной совсем не раздражают — Руст и Жека пытаются кого-то казнить, пронзить двумя клинками и приговорённая, судя по стонам, совсем не против принять смерть. Какой прикол в том, чтобы вдвоём терзать одну жертву, не знаю. Но Русту с Жекой, явно нравится. Я не удивлюсь, если когда-нибудь в плотском запале они исключат из этого трио женскую особь. Творческое воображение тут же услужливо подкинуло мне картину с участием двух любвеобильных приятелей, которые сами не заметили, как перешли границу между добром и злом. Такой образ в обычный день вызвал бы у меня рвотный рефлекс, но этот самый день назвать обычным просто язык не поворачивался.
Колесо разврата в соседней комнате раскрутилось до запредельной скорости. Видать, палачи наседали с новой силой, а жертва совсем не была против принять смерть повторно. Все эти звуки в моём сознании становились всё тише и тише, пока не пропали окончательно.
Я валялся на не расправленной постели прямо в «Cerruti». Обувь тоже не снимал. В свете полной луны бордовый рисунок настенных обоев выглядел воистину мистически. Это были странные геометрические фигуры, похожие на растянутые квадраты, по сути — те же ромбы. Загадочность им придавала одна необыкновенная деталь — по краям ромбов с постоянной скоростью неспешно двигались бордово-золотистые змейки. При желании можно было рассмотреть их чешуйчатые тела и сверкающие глаза. Змейки ползли вдоль одной стенки ромба, переползали на другую, потом на следующую. Зачем им это было нужно — никто не знал. Галлюциноген — штука, конечно, страшная, но не всегда смертельная. Был в этом разве что один единственный плюс — действие ЛСД не длится вечно. Сколько мы уже пребываем в таком чумачечем состоянии? Часов пять? Ну вот ещё часа три осталось… Что ж… Остаётся только внимательно смотреть на всё это, любоваться этим беспредельным безобразием, ибо когда ещё сможем такое повторить. Да, пожалуй, уж больше никогда. Да. Точно. Никогда.
К отечественному автопрому я отношусь более, чем прохладственно. Впрочем, как и к любым другим авто. Ну не было у меня никогда любви к этим жестяным коробкам на колёсах. Но сегодня, в эту самую секунду я категорически возлюбил любой транспорт! Ведь главное в машине что? Чтобы везла! Так что вези меня, родимая, из этих ужасных богом забытых мест! Вези из этого готического мира! Вези как хочешь, хоть черепашьим шагом, лишь бы только подальше от всех этих хвостатых чудовищ, чешуйчатых тел, стрекозиных ресниц, вострых когтей, голов с рогами и прочей бредятины.
Мы ехали обратно. Жека, как всегда, за рулём, а мы с Рустом так же сзади. Наверное, это и было нашей большой ошибкой. Наверное, следовало сидеть рядом с водителем, задавать ему вопросы, рассказывать анекдоты, обсуждать новые релизы Каттанео. Короче, всячески бодрить его и не давать ему заснуть…
…Потолок несколько раз менялся местами с полом. Именно это меня и разбудило. Всё вокруг продолжало вертеться, ноги не могли найти твёрдую опору и это чертовски раздражало.
Непечатные крики удивления были слышны то с одной, то с другой стороны — видимо, Жеку с Рустом тоже мотало туда-сюда по салону.
Когда всё закончилось, я не сразу сориентировался в пространстве. С такого ракурса на салон авто я ещё никогда не смотрел. С самым неподдельным любопытством разглядывая окружающее, я сидел на чем-то напоминающем внутреннюю сторону левой задней двери автомобиля. Ручка двери при этом бессовестно упиралась мне прямо в интересное место. Разум настойчиво говорил мне о том, что не стоит более находиться здесь, надо выбираться из этого места, каким бы необычным оно не было.
Я присел на корточки и посмотрел наверх, где располагалась правая задняя дверь. Дёрнул её за ручку и оттолкнул от себя. Снаружи дверь, как мне показалось, придержали, иначе я, вероятно, сорвал бы её с петель. Я медленно вылезал наружу из поваленного на бок авто. Вылезал тяжело. Вылезал так, как вылезают из танкового люка после тяжёлого кровопролитного боя. Вылез я то ли в заканчивающуюся ночь, то ли в начинающееся утро — тут было не понятно, ибо зима всё-таки и тёмное небо.
Под тусклым светом фонарей серебрилась заснеженная полоса, разделяющая автомагистраль. Именно по этой полосе, именно на этом мягком снежном ковре мы и кувыркались, как бочонки в лототроне. Хорошо, что никто в этот час не шпарил по встречке…
Жека в шоке скакал вокруг машины возбуждённым орангутангом. Глаза его лихорадочно сверкали, пытались визуально оценить полученные авто повреждения, а рот его то и дело причитал по поводу того, как же на самом деле очень важно разговаривать с водителем во время подобных ночных рейдов.
Всегда бодрый Руст сейчас совсем не выглядел таковым. Веселье его покинуло окончательно и бесповоротно. Он чесал затылок и было совершенно не понятно, что же это значит на самом деле. Он что, больно ударился головой и потирает ушибленное место? Или просто думает, что ему теперь со всем этим случившимся делать? Руст только тянул многозначительное «да-а-а…» и хлопал глазами. Я молчал. Ибо говорить было нечего.
Мы стояли втроём на тускло освещённой дороге и тупо смотрели на перевёрнутое авто.
Оставшиеся полчаса до города ехали молча. Руст пересел вперёд к Жеке. Задняя дверь после всего этого незабываемого аттракциона деформировалась и уже не закрывалась. Поэтому мне приходилось всю оставшуюся дорогу придерживать ручку двери, отчего моя музыкальная рука изрядно затекла, почти онемела.
Незабываемая поездка.
Прогулка в параллельный мир.
Прогулка, которая могла стать последней.
P.S. Полученный за концерт гонорар пошёл на восстановление авто, которое в скором времени было удачно продано. Жека и Руст давно отошли от шока и (по слухам) продолжают пытать своих жертв «в два ствола», а сами жертвы (опять же по слухам) ничуть не против. Ганс давно ушёл на покой, выбрал более спокойный и комфортный образ жизни, и, говорят, сейчас пишет саундтреки к книгам.
Но это только по слухам.
Конец.
Маркин Виктор Александрович
Виктор Маркин родился в Екатеринбурге 20 мая 1981 года в семье отставного военного и врача. С детства занимался лёгкой атлетикой, филателизмом, посещал кружок рисования при Екатеринбургском Училище Изящных Искусств, где, по словам преподавателей, «подавал надежды». Но больше всего его влекла литература. Виктор с одиннадцати лет вёл дневники, часть которых в виде коротких эссе позже была опубликована в нескольких периодических областных изданиях. Окончил Екатеринбургский Университет Высоких Технологий. Женат, имеет двух красавиц-дочерей Елизавету и Анастасию.
Страница «ВКонтакте»:
Хёгер
Рык за спиной нарастал. Ветви хлестали по лицу и по рукам, больно царапали, но сталкер не обращал на это внимания, он вгрызался глубже в лес, как хорошо наточенный бур в податливую земную породу. Вообще-то бегать по Зоне — занятие более чем экстремальное — можно вляпаться в какую-нибудь хитрую ловушку, устроенную матушкой-природой (которую было бы всё же справедливее назвать мачехой).
Но у Хёгера был свой взгляд на возможность забегов в аномальных Зонах. Почему нет? Особенно если ты обладаешь исключительным чутьём ко всяким смертельно опасным образованиям. Некоторые аномалии издают заметный тяжёлый пульс на низких частотах, похожий на биение сердца. Другие пищат вроде не громко, но жуть как противно — как пенопластом по стеклу. А некоторые и вовсе начинают ласкать слух, гипнотически приманивая человека благозвучными аккордами.
Самое страшное — это понять однажды, что вокруг тебя уже нет ни единого звука, способного хоть как-то помочь в ориентировании на местности. Да что там на местности, в жизни! Тотальная тишина — единственное, что всегда вызывает панику, наводит настоящий животный ужас. А звуки… звуки просто передают информацию, которая может спасти жизнь.
За тридцать лет Хёгер сроднился со своей странной необъяснимой способностью. Он никогда не отличался особой волей и выдержкой. Наличием физической силы, как, собственно, и хорошим здоровьем, он, как говорится, тоже с детства не страдал. Единственное, что было дано ему с рождения — умение «слышать» опасные аномалии, приближение ядовитых небесных выбросов и даже распознавать эмоциональные состояния человека. Кроме того, любые живые существа оставляли в пространстве свои характерные «звуковые следы» и сталкер, подобно псу, мог брать след. Как именно это происходит, он не сказал бы никому. Он просто сам этого не знал. Слышит и всё тут.
А вообще, наличие тонкого слуха иногда нервирует — сейчас сталкер чуть ли не кожей затылка чувствовал дыхание диких псов и от этого было не по себе. Всему виной этот грёбаный «Шёпот Луны». Хёгер «заслушался» им, от синего светящегося камня исходил необычайный звук. Тона переливались, соединяясь в мотив, потом распадались на фонемы и снова складывались в уже другую музыкальную последовательность. Вероятно, можно было часами следить за этим звуковым эффектом, но для того, чтобы проспать стаю приближающихся диких псов, хватило, как оказалось, нескольких минут. Созерцание прекрасного стало причиной позорной погони. И вот он результат — Хёгер несётся прочь от голодных тварей.
Патронов в «калаше» осталось не так много, чтобы позволить себе отстреливаться от клацающих зубами мутантов. Кстати, сколько их там? Пять? Семь? Чёрт знает. Можно, конечно, остановиться, повернуться к ним, невинно улыбнуться, выставить вперёд ладонь и сказать что-то типа «Стопэ, пёсики! А давайте-ка я вас сейчас пересчитаю, а?»
Поразительно, какая только чушь не приходит в голову в экстремальной ситуации.
Сердце выпрыгивало из груди, дыхание сбивалось.
Лямка свинцового контейнера для артефактов, болтающегося на отцовском офицерском ремне, сильно съехала вправо, и теперь металлический короб при каждом прыжке больно тыкал в живот.
Вдруг откуда-то потянулся пока ещё еле заметный тонкий звуковой след. Точно человеческий! Совсем рядом! Вот бы удивились дикие псы, если бы поняли, каким чутьём обладает тот, за кем они сейчас так остервенело гонятся…
След, конечно, еле заметный. Но всё же какой-никакой, а шанс на спасение!
Между деревьями показался слабый просвет. Хёгер знал, что за лесом будет крутой и относительно высокий склон, за которым шли заброшенные огороды с обветшалыми покосившимися домиками, давно позабывшими своих хозяев. Через минуту лес кончился, Хёгер резко нагнулся, обнял колени и колобком покатился вниз по склону — какие только кульбиты не совершишь ради спасения! Голова кружилась как на карусели, между тем звуковой след стал совсем чётким. Он исходил от сооружения, похожего на землянку. Совершенно незаметное сверху склона, оно хорошо просматривалось с места куда приземлился сталкер и походила на домик какого-то постапокалиптического гнома.
Псы метались на краю насыпи, лая на сталкера и пока не решаясь прыгнуть за ним. Но вот одна из тварей блеснула смелостью и рванула вниз. Раздумывать было уже некогда — сталкер сиганул в землянку. В углу лежал обглоданный скелет человека, на котором висели истлевшие от времени куски ткани. Костяшки пальцев сжимали ПСС-2.
Грустить над судьбой безвременно почившего собрата у Хёгера не было времени, он скинул с плеча автомат и перевёл его на одиночный огонь, нужно беречь патроны. Палец упёрся в спусковой крючок ровно в тот момент, когда появившийся снаружи мутант злобно зарычал. Попасть в голову дикого пса с двух метров — задача не сложная. Та же участь постигла и следующего монстра. Остальные твари (их оказалось три) тут же накинулись на трупы сородичей и принялись остервенело рвать их на куски. Добить обедающих псов тоже не составило особого труда. Палец всё нажимал и нажимал на спусковой крючок до тех пор, пока не пошли сухие щелчки. После этого Хёгер выскочил из землянки, подлетел к ближайшему трупу дикого пса и начал неистово топтать его. Чёртовы псины! Не хватало ещё погибнуть тут из-за вас! И ведь сам же виноват, блин! Куда сам-то смотрел? Вылупил зенки на светящийся камушек! Вот же балбес!
Злой и на паршивых кровожадных тварей, и на свою безмерную глупость сталкер испытал настоящую ярость. Под тяжёлыми подошвами берцев голова монстра раскололась как спелый арбуз.
— На, тварь! На! — Сталкер тяжело дышал и успокоился только после того, как земля под ним стала красной от крови. Только Хёгер прикрыл глаза, пытаясь перевести дух, как со стороны снова послышалось грозное рычание. На человека уставились два налитых кровью глаза, дикий пёс не собирался прощать убийцу своих собратьев, он угрожающе скалил клыки, с которых капала пена.
Хёгер замер. Человек с монстром не отрывали взгляда друг от друга. Время будто остановилось. Патронов в «калаше», увы, не было. Но оставался один сумасшедший вариант и какое-то мгновение на то, чтобы попытаться его использовать.
Хёгер бросился обратно в землянку, тварь кинулась за ним. Клыки монстра процарапали голень как раз в тот момент, когда сталкер выхватил из костлявой руки погибшего ПСС-2. В землянке трижды шарахнуло. Оглушило так, что ничего кроме свиста в ушах не было. Всё! Прощай слух! Хёгер видел, как две пули буквально взорвали монстру голову, а третья угодила в покрытое язвами туловище. Сталкер столкнул с себя мёртвую плоть и повалился спиной на земляную стену, пытаясь перевести дыхание. Скелет рядом внимательно смотрел на него своими пустыми глазницами. Упокой Зона твою душу, сталкер, и спасибо тебе за всё…
Чёрт бы побрал этого Банчу! Хёгер никогда бы не попёрся за этим «Шёпотом Луны», если бы не его долг торговцу. Банча сам предложил ему в счёт погашения долга притащить этот артефакт и надо сказать, что Хёгер тогда с радостью согласился, ибо мало приятного в том, чтобы «торчать» Банче.
В вещмешке Хёгера оставалась пара пищевых брекетов и фляга воды. Вид человеческих останков совсем не способствовал пищеварению. Бросив на скелет погибшего полный сочувствия и благодарности взгляд, Хёгер выбрался из землянки. После трапезы он снова отправился в путь. До поселения, на самом краю которого располагался склад Банчи, оставалось всего ничего.
Хёгер удобства ради сдвинул набок контейнер для артефактов. «Шёпот Луны» — название, конечно, странное, но, честно говоря, бывают и похуже. «Сестринское колье» или «Клипсы Свекрови», например. Красивое название арта полностью оправдывало себя — при приближении к камню человек начинал слышать странные звуки, складывающиеся в мелодию, которая, если человек не успевал отойти от арта на достаточное расстояние, сводила с ума. Те немногие разумные сталкеры, решившие, что их жизнь всё же дороже какого-то, пусть даже обладающего некими неизведанными способностями, камня, шли от этого гипноза прочь, пока чудовищный, разрывающий голову звук не утихал совсем.
Ничего странного не было в том, что Банча именно Хёгеру предложил сходить за артом — как никак он «слышал» больше и лучше остальных.
Свинцовые облака неподвижно висели в хмуром небе. Стабильно-пасмурная погода никак не могла испортить хорошего настроения сталкера, наоборот, арт еле заметно согревал сквозь контейнер, напоминая о погашении долга. Никакой головной боли от «Шёпота Луны» Хёгер не испытывал. Только лёгкая усталость от встречи с дикими псами.
На самом деле контейнер значительно гасил неприятные ощущения от артефакта, но «шептать» тот не переставал, просто его «голос» становился тоньше и тише. Улавливая причудливые переливы камня, Хёгер вышел на просёлочную дорогу, ведущую к поселению. Через пару минут показалась крыша склада Банчи, странным образом пропало всякое недомогание и усталость, на их место пришло ощущение величественного спокойствия и безмерного умиротворения. Хёгер насторожился — такое могло быть вызвано как непосредственной близостью очередной хищной аномалии, так и самим «Шёпотом Луны». Или арт пытается ему что-то «сказать»?..
По мере приближения к складу в потоке передаваемых звуковых волн Хёгер начал ловить лукавые нотки, но совсем не спешил придавать этому значения, ибо все в округе знали, что Банча не отличался особой честностью по отношению к своим клиентам. Наверняка, хитрый торгаш договорился с какими-нибудь скупщиками с Большой Земли и рассчитывает на гонорар, который окажется вдвое или даже втрое больше суммы долга. Ничего удивительного — Банча он и есть Банча!
Подходя к складу Хёгер уловил присутствие трёх человек. Один из них был точно торговец. А вот двоих других «расслышать» было непросто.
Обычно Хёгер бы не особо церемонился и зашёл без стука, но… чёрт знает, что они там могли делать. Вдруг Банче приспичило, и он, развлечения ради, выписал себе с Большой Земли пару симпатичных красоток? Хёгер улыбнулся фантастическому предположению, но всё же вдавил кнопку звонка и повернулся лицом к глазку камеры, висящей над массивной металлической дверью (Банче всегда было, что терять). Щёлкнул замок, после чего дверь автоматически приоткрылась на три-четыре сантиметра, что означало одно — Хёгера приглашали войти.
Банча, как всегда, был за своим прилавком. Пивной живот, лысая голоса. Лицо традиционно выражало безразличие. Оно и понятно — посмотришь на клиента унылым взглядом, красноречиво показывающим, насколько тебе фиолетово всё, что тот тебе притащил, и можешь выдать бедолаге три копейки за товар, который тут же можно сбагрить перекупщикам втридорога.
А вот по поводу красоток с Большой Земли Хёгер совсем не угадал. У стены стояли два кресла, в которых сидели два мужика плотного телосложения. Одеты одинаково в длинные чёрные плащи и берцы. Однозначно, либо статисты из фильма «Матрица», либо дуэт «Чай вдвоём». Хёгер усмехнулся предположению.
— Здаров! — поприветствовал Банча. — Чё лыбишься? Арт, что ли, притащил? Ну так сиськи не мни, клади на прилавок. У меня и без тебя дел полно.
Хёгер с сомнением покосился на незнакомцев в плащах.
— Не ссы, Хёгер, это друзья, — торговец позволил себе подобие дружеской улыбки и легонько постучал по столу. — Давай-давай, клади на стол, посмотрим, что там у тебя…
Хёгер отстегнул контейнер, положил его на стол и аккуратно щёлкнул замком. Свинцовая крышка открылась, помещение склада заволокло волшебной мерцающей синевой. Освобождённый из плена «Шёпот Луны» мгновенно начал ворожить своими пронзительными звуками, проникающими в черепную коробку так же легко, как раскалённый нож входит в сливочное масло.
— Это он? Всё правильно? — спросил незнакомцев Банча.
Те ловко вскочили с кресел, подошли и уставились на исходящее от артефакта сияние. Никакой опасности от них сталкер не уловил. Один из них подошёл к камню вплотную и несколько секунд внимательно вглядывался в его магическое сияние. В свете арта Хёгер отчётливо рассмотрел длинный шрам, пересекающий левую щёку незнакомца. На вид лет тридцать, может, чуть больше.
— Да, никаких сомнений. Это именно «Шёпот Луны». Армада подтверждает, — наконец, сказал он и тут же поспешно закрыл контейнер. Хоть мелодия артефакта для Банчи и его друзей резко оборвалась, Хёгер, благодаря своим исключительным способностям, всё ещё мог тихо, но достаточно отчётливо слышать его магический шёпот.
— Думаю, никому из нас не стоит долго находиться под влиянием этого камня. Кроме вас, разумеется… — Парень со шрамом медленно подвинул контейнер в сторону Хёгера. — Держи. Он твой.
— В каком смысле? — Сталкер непонимающе посмотрел на незнакомца.
— В прямом, — ответил тот и протянул огромную ладонь, похожую на весло небольшой лодки. — Меня зовут Никита. А это мой коллега, Семён.
Напарник Никиты, мужик средних лет с чуть тронутыми сединой висками, тоже протянул руку.
Хёгер пожал руки новым знакомым.
— Какое у вас говорящее имя, Хёгер, — сказал Никита и по-доброму улыбнулся. — Насколько я знаю, «Хёг» в переводе со шведского — «накуренный».
Шутка понравилась всем присутствующим. Парни в плащах загоготали, даже Банча скинул напыщенное безразличие и прыснул смехом.
— Если бы… — вздохнул улыбающийся Хёгер. — Да где ж тут в Зоне найдёшь нормальный продукт!
— Это точно! — засмеялся Никита.
Банча гоготал так, что аж слезу пустил.
Когда все успокоились, Хёгер сказал:
— Весело с вами, парни. «Хёг» на том же шведском означает «громкий». Так уж вышло, что…
— Что ты слышишь… — негромко закончил за него Семён.
Сталкер удивлённо посмотрел на него. Никита поспешил добродушно хлопнуть Хёгера по плечу:
— Расслабься, парень, у нас есть к тебе предложение, от которого ты вряд ли откажешься.
— Никита, ну-ка притормози! — оборвал его Банча, хитро сощурив глазки-пуговицы, — сначала давай закончим наши с вами дела, как и договаривались, по-правильному. А потом уж лезьте к кому хотите со своими предложениями, от которых никто не отказывается. Лады? Человек пришёл? Пришёл! Артефакт принёс? Принёс! Теперь ваша часть сделки, люди добрые!
Хёгер встал как вкопанный, не понимая о чём идёт речь. Похоже, Банча зачем-то слил его этим ребятам. Слил вместе с артом. Впрочем, было ясно зачем — конечно же, ради денег, ибо ничего так не радовало ушлого торговца, как деньги. Но для чего Хёгер им понадобился, да ещё с этим артефактом?
Никиту слова торговца ничуть не смутили. Он кивнул Семёну, в руке которого оказался алюминиевый кейс. Щёлкнул замок, крышка откинулась и вид многочисленных портретов американских президентов в мгновение ока сгладили все имеющие на лице Банчи морщины. Всё верно, можно бесконечно смотреть на то, как горит огонь, течёт вода, и как сверкает долгожданный огонёк твоего благосостояния в честных глазах американских президентов.
— Я пересчитаю! — облизнулся торговец и тут же заграбастал себе кейс.
— Разумеется, — ответил Никита.
Банча, тут же потеряв всякий интерес к окружающему, деловито зашуршал купюрами, что-то бормоча себе под нос.
Никита снова посмотрел на Хёгера:
— Итак, у нас есть к тебе деловое предложение.
На сталкера накатила новая, странная, но, безусловно, позитивная волна ощущений созидания и безмерного величия.
— Такое же деловое, как для Банчи? — усмехнулся Хёгер. Зарывшийся с головою в кейс торговец не обратил абсолютно никакого внимания на его сарказм.
— Ты имеешь ввиду, деньги? — спросил Никита. — Ха-ха! Не думаю, что тебе нужны эти зелёные бумажки.
— Это как посмотреть… — с сомнением пробормотал сталкер.
— А ты вот так посмотри на это! — твёрдо сказал Никита. — Ты знаешь, что обладаешь неким даром. Верно? Даром, который, кстати, поможет сохранить и обезопасить нечто важное для всех нас. Для людей. Ты поможешь сохранить нашу планету для потомков.
Парни в плащах, на первый взгляд, совсем не были похожи на умалишённых, но, услышав странные и полные пафоса слова, Хёгер решил посмотреть на этих парней снова, более критически.
— Ты скептик, — серьёзно сказал Никита, уловив во взгляде сталкера недоверие. — И это хорошо. Ты уверен, что чудес не бывает. И это тоже верно. Но то, о чём мы тебе расскажем, совсем не чудо. Наоборот, это самая настоящая явь. Это реальность, с которой каждому человеку на планете Земля придётся однажды столкнуться.
— Банча! — нарочито громко позвал Хёгер, не спуская глаз с Никиты. — Жадная ты сволочь, ну-ка скажи, настоящие там бабки или нет?
— Чего?! — из-под крышки кейса показалось обиженная физиономия Банчи. — Ты чё, Хёгер, берега попутал? Ты когда это видал, чтобы старого Банчу можно было на бабки кинуть?! Конечно же, настоящие!!
— Хм… — размышлял вслух Хёгер. — Тогда я ничего не понимаю… — сталкер посмотрел на Никиту, — Н-да, только настоящие идиоты стали бы платить реальные деньги за просто так. Но на идиотов…
— Э, Топорков, — Семён посмотрел на своего напарника. — похоже, этот сталкер хочет нас обидеть…
— …Но на идиотов вы, ребята, что-то не очень-то и похожи.
— И на том спасибо, — хмурясь, пробормотал Семён.
— Я вижу с чувством юмора, Хёгер, у тебя всё в порядке, — сказал Никита. Глаза его по-прежнему доброжелательно блестели. — Именно такие люди и нужны Армаде.
— Кому-кому? — не понял сталкер.
— Армаде, — спокойно ответил Никита. Хёгеру показалось, что произнесено это было с нескрываемым благоговением. — Ты просто с ней ещё не знаком. Но достаточно того, что она с тобой знакома…
Видимо, взгляд сталкера выражал полный скепсис, так как Семён негромко сказал своему напарнику:
— Никит, я ж тебе говорил, что он не поверит.
— А ты б сам поверил в это, Сэм?.. — заговорщицки усмехнулся Никита.
— Хм… — задумался Семён. — И правда…
Странный диалог приятелей совсем не проливал свет ни на один из вопросов. Кто на самом деле эти странные люди в чёрных плащах (то, что это точно не дуэт «Чай вдвоём» Хёгер понял сразу — тех звали совсем по-другому)? Чего они хотят он Хёгера? Кто это такая Армада и каким образом эта женщина связана с ним? Он стал лихорадочно перебирать в памяти всех своих прошлых красоток, но девы с таким странным именем ранее он вроде не встречал. Неясностей становилось всё больше.
Наверное, Никита умел читать мысли — в руках его появился карманный компьютер, на экране которого возникла странная геометрическая фигура.
— Вот.
— Что «вот»? — Хёгер не скрывал иронии.
— Мегалитический кварцевый октаэдр, — серьёзно ответил Никита.
— Да ты что?! А я думал, что это олимпийский мишка!!
— Ты смотри, смотри, — Никита нисколько не обиделся. Даже повернул экран КПК в сторону сталкера.
Хёгер увидел свободно парящую среди облаков величественную конструкцию из двух скреплённых основаниями пирамид. Сооружение поражало своими гигантскими размерами.
— Похоже на НЛО, — пробормотал Хёгер.
— В создании Армады действительно принимали участие инопланетные существа. Это факт, — абсолютно серьёзно сказал Никита. — Снаружи она такая. А вот такая она… — На какое-то мгновение Хёгера ослепила вспышка, сопровождающаяся негромким, но достаточно серьёзным толчком на низких частотах. — Вот такая она внутри…
Хёгер осмотрелся по сторонам. Склад и пересчитывающий деньги Банча исчезли. Сталкер и двое его новых знакомых теперь находились в большом белом просторном зале, по краю которого шли ряды огромных колонн. Мягкое освещение струилось откуда-то сверху, источник его был не понятен. По всем сторонам зала имелись широкие дверные проёмы, из которых также сочился свет. Хёгера поразила почти тотальная благостная тишина. Он слышал лишь биение своего сердца.
— Армада, — заговорил Никита. В полной тишине его голос звучал благоговейно, как голос какого-то Волхва, — это единственное, что может спасти Землю после глобальной катастрофы.
— Катастрофы? — спросил Хёгер. — А разве она уже не случилась?
— То, что творится с планетой сейчас, это только цветочки, — подал голос Семён. — Мы не можем пустить всё на самотёк. Мы должны быть готовы ко всему.
— Мы? Кто это «мы»? — спросил Хёгер.
— Мы называем себя Стражами Армады. — Никита заметно вытянулся, лицо его приобрело волевой характер. Стало понятно, что, несмотря на свой сравнительно молодой возраст, этому парню уже пришлось через многое пройти. — И ты ещё не знаешь, Хёгер, насколько ты нужен нам. Нужен Армаде.
— Но как я могу помочь, Никит? Да, я имею некие способности, которые помогают мне как-то выживать, но не более.
— Ты ошибаешься, Хёгер. Или мне лучше называть тебя Андреем?.. — Никита смотрел сталкеру прямо в глаза.
— Откуда… откуда ты знаешь моё настоящее имя? Банча сказал, да?
— Андрей Гучков. Тридцать лет, — голос Семёна звучал сухо и твёрдо, без единой эмоции, так персональный компьютер выдаёт нужную информацию из базы данных. — Имеет высшее музыкальное образование. До большого Взрыва жил и работал в Уфе, республика Башкортостан. Группа крови первая положительная. В возрасте пяти лет неожиданно замолчал и следующие три с половиной года провёл в полном молчании. Врачи не знали причину этого. Неожиданно заговорил в восемь с половиной лет. С речью появилась необъяснимая способность слышать то, чего не могут слышать другие. Продолжать?
Хёгер застыл, открыв от удивления рот.
— Торговец тут совсем не причём, — сказал Никита. — Банча просто очень любит деньги. Он — всего лишь удачная возможность выйти на тебя. Кстати, наверняка, именно это и является его единственной миссией в этом мире — свести тебя с Армадой. Это она тебя выбрала, парень. Сама. Она всё о тебе знает. Вплоть до размера обуви.
— Эээ… — Хёгер не знал, что и сказать.
— Сорок первый с половиной, — сухо ответил Семён, после чего Никита бросил на него еле заметный снисходительный взгляд и снова посмотрел на сталкера:
— Ты должен гордиться тем, что тебе выпала такая ответственная миссия.
Хёгер почесал затылок.
— Да уж… Только я не совсем понимаю, в чём она.
— Армада нуждается в защите. «Шёпот Луны» тут может помочь, он сканирует пространство на десятки километров вокруг себя, опутывая всё нейронными нитями. Такие уж его природные свойства. Его звуковые волны, отражаясь от любого живого существа (даже от травинки), возвращаются обратно, передавая информацию о каждом живом организме в пределах его досягаемости. Всё это происходит за доли секунды. «Шёпот Луны» это безупречный инструмент, который можно использовать для безопасности Армады. Более совершенной системы безопасности не существует. По крайней мере, нам на данный момент она не известна.
— А я…
— А ты, Хёгер, способен выступать в качестве ретранслятора. Другими словами, твоя уникальная способность слышать то, что не слышат другие люди, позволяет усиливать возможности арта во много тысяч раз. Так звуковая волна приобретает новые свойства, буквально образуя мощный звуковой щит, который не только предупреждает о приближении кого-то, но при необходимости и даёт существенный отпор, нейтрализует при помощи звукового воздействия. Хёгер, ты живой щит Армады.
— Oh shit… — выдохнул сталкер. — просто голова кругом…
Свет в помещении вдруг замерцал и на секунду воцарилась тьма. Тьма, которая постепенно наполнялась светом. Он медленно собирался в плотный поток в центре зала пока не превратился в огромную ослепительную широкую световую колонну, выходящую откуда-то сверху и уходящую куда-то вниз.
— Армада хочет тебе что-то сказать, сталкер. Теперь ты её Страж…
Хёгер сделал шаг в световой поток.
И не стало ничего — ни прошлого, ни настоящего, ни будущего.
Был только он.
И был звук. Тихий, тонкий звук, принимающий всё более затейливые формы. К нему примыкали другие звуки, складывающиеся в мелодию, которая летела в пространстве.
Мелодию, звучание которой уже невозможно остановить.
Мелодию, которая должна служить тому Великому Нечто, что зовётся Армадой…
Ли Гевара – гражданин Мира. Рождалась в Кемерово, Новокузнецке, Прокопьевске, Львове, Измаиле, Севастополе, Одессе, Киеве, Москве и лесах Румынии. В Петербурге родилась даже четырежды. Концепцию ключевых моментов в творчестве отрицает, предпочитая ей парадигму «верного пути»: можно сколь угодно безрезультатно биться головой в запертые двери, но стоит только встать на правильную, по-настоящему СВОЮ тропу – и все нужные люди и события просто будут встречаться на этой тропе. Представляете, они уже там и ждут вас, нужно только найти и идти.
На пути, найденном Ли, в частности, оказались такие фестивали как «Пристань менестрелей» (Севастополь), «Филатов Фест» (Москва), «Мцыри» (Москва), «ЛиФФт» (Алушта), «Петербургский ангел» (Петербург, собственно, как видно из названия) и «Всемирный День Поэзии» (тоже Петербург). Возможно, что-то уже подзабыто и заранее за это простите. Как правило, на фестивалях Ли занимала первые или вторые места. А когда надоело – стала редактором литературного журнала «ЛиФФт» в Севастополе, организатором первого Крымского отборочного тура фестиваля «Мцыри» там же, а также мастером и ведущей финала того же «Мцыри» в Москве. Довелось в дороге и с литературными объединениями связаться: некогда убеждённо беспартийная, сегодня Ли – член Севастопольского литературного объединения им. Озерова, Международного Союза поэтов, творческого сообщества «Dark Romantic Club» и Союза Литераторов России; последний даже доверил ей честь стать председателем Севастопольского отделения Союза.
А когда стало мало и этого, Ли замахнулась на кино. В рамках съёмок полудокументального фильма «Люди как люди», повествующего о превратностях судеб творческих людей нашей страны, Ли организовала два замечательных мероприятия: музыкально-поэтический марафон «МОТОР!» в Москве и большой фестиваль «Кино для шага вперёд» в Петербурге. Людям очень понравилось – если, конечно, не врут. А съёмки продолжаются.
Кроме этого, Ли начала подготовку к съёмкам художественного фильма в жанре фантастики «Королевство мотыльков», команда которого, тёплая, дружная и креативная, уже начала собираться – даже несмотря на полное отсутствие (пока) бюджета. В ближайших планах на будущее – найти толкового, грамотного режиссёра, могущего в полном метре и спецэффектной истории. Если таковой не найдётся – Ли обучится режиссуре самостоятельно. Давайте пожелаем ей удачи в этом нелёгком деле!
Страница «ВКонтакте»:
Сайт: http://thelongnight.ru/
«Lee Gevara's Lab» (творчество):
Группа «Орден Лигевароносцев» (обновлённый):
Осложнения
(отрывок из книги «#Яговорюправду. Горизонтальные хроники»)
Стабильна лишь температура и утренний больничный гам.
Спина компостером пробита, теперь не страшен контролёр.
Ты инвалид, а значит, дура, – все прелести к твоим ногам:
на всех дверях горит «закрыто»,
а вместо улиц – коридор.
Твой поезд вышел за пределы, пуская никотинный газ.
Металла в организме больше, чем в музыкантах Metal Corps.
Ты кто, до свадьбы овдовелый? Кто ты, нехоженый Парнас?
Зачем, сутуло перекошен, ты не плетёшь зелёных кос
из вёсен, воздуха и струнных ветров, поющих о звезде,
что зажигается тебе,
что загорается тобой,
что гаснет только под рассвет?
На что тебе колода снулых,
бессонных, дорогих людей,
которым уж довольно бед,
что ты даруешь им с лихвой?
Меняй неволю на билет –
и хватит. Нам пора домой.
Сосед под галоперидолом планирует захват буфета.
Сестра в зелёной спецодежде целует в зад цефтриаксоном.
Не нравится такая доля? А у тебя другой и нету.
Ты пациент. Оставь надежду.
Оставь улыбку. И безмолвно
иди искать хороших рифм.
Я подскажу маршрут.
Умершие достроят Рим
не раньше, чем умрут.
Двенадцать суток реанимации. На тринадцатые, во вторник, должна была свершиться операция.
Тридцатого апреля мне стало хуже. Значительно хуже. Сильно тошнило. Какая неловкость. Очень стыдно было – перед соседями, персоналом и (твою-то мать) гостями. Мама с Сашей суетились, подставляли мне корытце для йогуртизации.
На следующее утро ситуация не наладилась. К симптомам добавилась температура. Мир перед глазами плыл акварельным рисунком, угодившим под дождь. Корытца не хватало, и блевота лилась через край, пачкая подушку и одеяло.
Стало совершенно ясно: ни о какой операции в таком состоянии и речи быть не может.
Врачи заявили, что я отравилась чем-то из того, что приносила мне мама, и категорически запретили мне есть что-либо, кроме местной больничной пищи. Выполняя предписание, я пыталась заталкивать в себя какие-то каши, но надолго они во мне не задерживались.
Принесли мой нетбук. Я использовала его в качестве грелки, – в ознобе меня колотило как припадочную, – практически ничего не понимая из того, что происходило на экране. Кажется, это был первый сезон «Игры престолов», заботливо принесённый на флешке подругой Машей. Маша, Саша и мама навещали меня каждый день, но я с трудом могла вспомнить, о чём мы с ними беседовали. И беседовали ли.
Ещё через какое-то время, тянувшееся закостенелым сухожилием, – казалось, прошло не меньше недели, но, скорее всего, не более дня, – меня перевели на кисель. Затем – на рисовый отвар. Эксперимент не удался, и еды меня лишили полностью.
В отсутствие еды положение продолжало ухудшаться. Начались галлюцинации. Посреди дня заходил Саша, другие люди, знакомые и не очень, я о чём-то говорила с ними оживлённо, смеялась. Затем в голове с громким стуком переключался тумблер, меня подбрасывало на кровати – мама, соседка и медсёстры смотрели на меня насторожённо, испуганно. Никого, кроме них, в палате не было. «Извините меня, пожалуйста...» – смущённо лепетала я и заворачивалась в горячий стыд с головой.
В моменты просветления я любила поговорить с моей новой соседкой. Она оказалась совсем другой, нежели предыдущие: спокойная, интеллигентная женщина неопределённого, но далеко не преклонного ещё возраста, попала в реанимацию из нейрохирургического отделения – после операции на позвоночнике (шейный отдел) начались осложнения. За окном, расположенным позади нас, с кровати были видны только пронзительно голубое майское небо и отчаянно тянувшаяся к нему невесомая ладонь тополя. Хотелось туда невыносимо, и я выворачивала голову изо всех сил, пытаясь вобрать в поле зрения как можно больше этого неба и этого тополя, поймать носом поток прозрачного, свежайшего воздуха, мягко втекающий в окошко. Так я «гуляла», представляя себе, как брожу по больничному двору, которого никогда не видела, но придумывала, какая там земля, какие растения и оградки, может, даже фонтанчик; как я медленно, но всё уверенней прохаживаюсь по ровным дорожкам. И все свои «наблюдения» пересказывала соседке.
– Представляешь, вот там-то мы и будем с тобой вместе заново учиться ходить! – мечтательно улыбаясь, говорила она мне.
– Да, поскорей бы...
Её ситуация была очевидно легче, чем у меня. Несмотря на шейную травму, руки её работали совершенно свободно и даже ноги двигались – хоть и довольно слабо. Мне легко было представить нас, вдвоём подходящих к моему фонтанчику.
Её не навещали. Сын приходил каждый день, но в палату его не впускали – только принимали у него принесённые для матери пакеты гостинцев и позволяли смотреть на неё сквозь стеклянную дверь. Они бодро жестикулировали через стекло и, кажется, понимали друг друга лучше многих говорящих вслух.
Позже я узнала, что и моя мама вместе с Машей и Сашей попадали ко мне и проводили со мной столько времени неофициально, пробираясь через чёрный ход и оставляя по дороге неопределённое количество взяток. Только это впоследствии спасло мне жизнь.
Вскоре соседка начала жаловаться, что ей стало тяжело дышать, и её подключили к аппарату искусственной вентиляции лёгких. С этого момента она уже не могла говорить – довольно сложно болтать с трубкой в дыхательном горле. Процедура помогла сперва, но ненадолго: женщина снова начала задыхаться. Сказать об этом медсёстрам она была не в состоянии, но жестами чётко дала понять, что дышать трудно. Медсёстры неприветливо бросили: ладно, мол, передадим врачу. Врач пришёл с утренним обходом, выслушал пациентку и, проверив трубку, возмутился: конечно, дышать трудно, трубку-то чистить надо! Сегодня же это сделайте!
И ушёл.
Трубку никто не прочистил.
То же самое повторилось и на следующий день, и на следующий. Приходил врач, ругал персонал за забитую трубку – и ничего не происходило. Соседке явно становилось совсем плохо, круглые сутки она колотила рукой по бортику кровати, чтобы на неё обратили внимание. Раздражённые шумом медсёстры крепко привязали непоседливую руку к кровати. Шум прекратился, и только судорожное хрипение да мерное пиканье ИВЛ составляло фон томной больничной жизнедеятельности.
Моё состояние тоже ухудшалось. Я сильно похудела, щёки и глазницы впали, только заострившийся нос виднелся над койкой. Я не могла говорить и шевелиться, периодически теряла сознание; понимала это, только когда, открыв глаза, видела над собой обеспокоенное лицо медсестры – в одной руке она держала нашатырь, другой хлопала по щекам и прислушивалась, дышу ли я. Мне казалось, она даже плакала. Я хотела попросить её помочь моей соседке, но в русле горла встала плотина, не пропускающая ручей слов наружу. Слова оставались где-то на дне пустого желудка.
По ночам палата окрашивалась в чёрный и багровый. Я была одна – даже прикованная к кровати соседка куда-то исчезала. Воздух плотнел и начинал вибрировать, будто кто-то стучал по его упругой поверхности барабанными палочками. Дробь становилась громче и явственней, к ней примешивался стук тысяч ног в едином слаженном марше, всё быстрее и быстрее, дробь-марш, дробь-марш, дробь-марш-бросок!.. Дверь палаты распахивалась, ослепляя белым сиянием, бьющим из проёма. На пороге стоял нейрохирург Константин, держа в руках работающую циркулярную пилу, с зубцов которой сочилась и брызгала во все стороны алая жидкость. Предположительно вторая положительная.
Я кричала, и крик разбивал зеркало моего видения на миллиарды крошечных осколков, которые впивались в мои ноги.
В один из дней к соседке всё-таки пустили сына. Он держал её поникшую безвольную руку и так ласково, так нежно говорил с ней. Хрупкая хрустальная женщина молча смотрела на него с благодарностью и болью матери, которая не может даже обнять своего ребёнка. По впалой щеке текли хрупкие хрустальные слёзы.
Он просидел у неё очень долго. После его ухода палата как-то слишком быстро потемнела; только багрового на сей раз было меньше. Соседки, как обычно, не было. У меня уже не осталось сил бояться; я просто лежала с открытыми глазами, смотрела на дверь и ждала почти с любопытством: кто теперь зайдёт? Нейрохирург с циркуляркой? Травматолог с топором? Саша с набором окровавленных спиц и скальпелей?..
Сосредоточившись на двери, не заметила, как из мрака к кровати подошли трое. Лиц не разглядеть: тени с человеческими очертаниями. Две тени встали по обе стороны, справа и слева от меня; третья же заняла почётное место у изголовья. Тени склонились надо мной и молча вглядывались в моё лицо.
Было тихо. Никто никогда не слышал такой тишины. Всегда звучит хоть что-то: переговариваются птицы, мурчит кот, вдалеке жужжит одинокий автомобильный шмель, тикают часы, плещет тёплая кровь в артериях трубопровода... Хоть что-нибудь. Даже мысли иной раз перекрикивают поселившуюся в ушах глухоту.
Но то была не тишина – а полное отсутствие звуков.
– Кто вы такие? – спросила я спустя несколько вечных минут, чтобы убедиться, что не все ещё звуки в мире вымерли.
На этот раз голос прорвал плотину. Зазвучал тихо, но твёрдо. Я вздохнула с облегчением... Но тени заговорили:
– Ты не должна здесь быть.
Три голоса, низких, гудящих, словно ветер над карнизом, звучали как один, но не в унисон: в нестройном тройном хоре одинаковые реплики вступали друг за другом с задержкой в секунду, отчего звучали диссонансом, некрасиво, патологически. Пугающе.
– Ты не ты не здесь быть должна здесь не быть ты здесь быть. Уходи это уходи не это не твоё это уходи твоё место не твоё. Это наше это место это наше место наше место. Уходиходиходи.
С каждым новым разноголосьем одинаковые голоса крепчали, густели. Грохот заполнил палату. Мне хотелось поговорить с ними, хотелось крикнуть: забирайте ваше место, я не хочу здесь быть, я хочу уйти! Как мне уйти?! – но рта не было, рот исчез, вместо рта была натянутая кожа с уродливым, разросшимся в пол-лица шрамом, из которого торчали обрывки жёсткой чёрной нити, перекрученной колючей проволоки и стеклянных осколков. Грохот заполнил палату, здание, город, грохот бился в истерике в моей голове, требуя выхода, грохот громом рокотал рычал ранил свирепствовал раскатисто грохот...
— УХОДИХОДИХОДИ!!!
Стена с окном позади меня порвалась, как бумага. Сквозь разрыв во тьму и грохот вонзился яркий сияющий меч солнца.
Тени сгинули. Звуки вернулись. За окном надрывались звоночки птиц: вставать, пора вставать, утррро, поррра. Шелестели в коридоре бахилы. Далеко за стенами, снаружи моего измерения, переговаривались и смеялись люди.
Монитор ИВЛ не пикал. Он стоял в углу, отключённый, и молчал, глядя на меня отсутствующим чёрным взглядом. Шейный бандаж соседки лежал в другом углу, на полочке над умывальником.
Самой соседки на убранной кровати не было. На сей раз она действительно исчезла.
Мне соврали, что её перевели в другое отделение. Я покивала, притворяясь идиоткой. Но даже идиоту было бы понятно, что пациента в таком состоянии ни за что не перевели бы из реанимации – да ещё без бандажа, необходимого при шейной травме ещё долгое время после операции.
Они знали, что этой ночью её не станет. Поэтому ей позволили попрощаться с сыном. И, чтобы я не видела её уход, накануне вечером вкатили мне приличную дозу снотворного. Всё это я вызнала у персонала тайком.
Это была первая смерть от рук врачей, свидетелем которой я стала. А им всего-то нужно было прочищать её трубку.
Прощай, милая моя сокамерница, с которой мне так хотелось уйти на волю своими ногами, рука об руку. Пусть будет мягкой твоя млечная тропа.
Я так и не узнала её имени.
Повелительница Стихий
(отрывок из книги «#Яговорюправду. Горизонтальные хроники»)
Когда ещё ходила в детский сад, я, чтобы поменьше общаться с односадовцами, поднаторела прятаться от них под толстым деревом за толстыми книжками. После занятий меня хватал мамин друг, работавший в садике дворником, и отвозил выгуливать в «Лукоморье» – детский городок, который располагался рядом с библиотекой, где трудилась мама. Выгул происходил всегда по одному и тому же сценарию: сперва мы шли в местное кафе «Мельница», где я получала пирожное на выбор и стакан сока; затем перебирались на всегда залитую солнцем лавочку, где мне полагалось сидеть смирно и елозить цветными карандашами в раскрасках, коих у моего сопровождающего всегда был целый ворох припасён. Я имела репутацию послушного, спокойного ребёнка, и доверие ко мне было безграничным. Убедившись, что чадо увлечено раскрасками и признаков неуместной активности не подаёт, дядя Серёжа быстро засыпал, утомлённый солнцем.
И тогда, убедившись, что сон дворника крепок и непоколебим, я приступала к основной части программы.
Моя резиденция как Повелительницы Стихий и Владычицы Вселенной (без ложной скромности) располагалась в извилистом лабиринте с мощными каменными стенами, башнями (в одной из которых всегда обнаруживались чьи-то экскременты – и гневу Владычицы не было границ) и подвесными мостами. Вход в лабиринт представлял собой гигантскую голову бородатого богатыря с широко распахнутым ртом.
Там, у входа, моего появления уже ждали, затаив дыхание, мои подданные.
Они здорово отличались от тех детей, что окружали меня в детском саду №3. Они обладали живым умом, бешеной фантазией и греющим душу Владычицы послушанием. Одно удовольствие такими повелевать.
И городок сотрясался от фейерверка нашего безумства. Магические баталии разворачивались в лабиринте, кровавые и безжалостные – моё воинство хорошо знало своё дело, и неприятели с воем бросались прочь, подальше от стен резиденции. По морям моего Мира ходили армады. Мы ловко захватывали корабли. Мы давали мощный отпор французским войскам, а их главнокомандующий Жером переходил на нашу сторону и становился моим боевым товарищем. Мы вызывали дождь – сообща это выходило ещё лучше, чем у меня одной – и тогда оживал Страж Столицы, огромный хтонический осьминог о тысяче щупалец; он обитал в иссохшем бассейне недалеко от ворот Лукоморья и казался несведущим людям обыкновенной скульптурой. Одна я знала: достаточно лишь как следует наполнить его бассейн водой – и Страж проснётся, и никому, кто сунется в Столицу с недобрыми намерениями, не будет пощады...
Но и Повелительнице Стихий рано или поздно нужно покидать владения. Грустно глядели ей вслед верные подданные, когда она, златоволосая, прекрасная, всемогущая, растворялась в первых закатных лучах...
...А у скамейки, больше не залитой солнцем, материализовывалась худенькая, высокая для своих лет девочка с новорождёнными (папиными) веснушками на бледном носу.
В следующий миг дворник дядя Серёжа открывал глаза. Сонно потягивался, пока девочка спешно захлопывала раскраски, чтобы незадачливый сопровождающий не заметил, что за всё это время они так и остались нетронутыми.
И, держась за руки, они отправлялись в мамину библиотеку – Владычица Вселенной и самый нерадивый из её оруженосцев.
Когда моя сестра достигла пятилетнего возраста (мне тогда было двенадцать), я постановила, что моему Королевству нужна новая Владычица – учёба в школе и разнообразных секциях уже не оставляла достаточно времени на правление и магию. На самом красивом мосту лабиринта я торжественно передала сестрёнке свои полномочия, познакомила со всеми самыми укромными уголками резиденции и Столицы, показала корабль и мой личный волшебный зверинец и рассказала о Страже-осьминоге, завещав непременно, хотя бы раз в неделю, даровать ему воду и свободу.
Только в тринадцать лет сестра поняла, – озарение пришло внезапно, как ливень в солнечный день, – что всё это были выдумки. И горько расплакалась.
А я расплакалась оттого, что она решила, что это были всего лишь выдумки.
Свои отзывы по поводу сборника «Фантазм» вы можете направлять на электронный адрес ader.tokunov@yandex.ru